димся.  Они недовольны,  что я  студентка,  -
улыбнулась Лена.
     - И не нравятся они мне. Особенно старший. Чиновник будет, карьерист.
     - Ну,  бог с ними.  И мне не нравится, а все как-то... братья! Нет-нет,
да и вспомнишь,  что свои...  Да ты, Коля, расскажи о себе. Что ты делал это
время? Статья принята? Получил работу в "Пользе"{285}?
     Николай сказал о  письме Платонова и  о  том,  что  в  "Пользе" получил
работу.  Леночка обрадовалась.  Она уверена была, что статья будет принята и
произведет впечатление.  Она не сомневалась в этом.  А что он будет делать в
"Пользе"?
     - Пока  вырезки из  газет.  Дают  семьдесят пять рублей,  -  усмехнулся
Николай.
     - Вырезки? Ну, это пока. И, во всяком случае, эта работа немного займет
времени?
     - Часа два-три.
     - Значит,  у тебя времени будет довольно работать серьезно. О, я, Коля,
убеждена, что тебе предстоит славная будущность. У тебя талант, ты умен... я
верю в твою звезду! - восторженно произнесла Леночка.
     - Веришь? Ты веришь потому, что любишь.
     - О нет, не потому. Это ты напрасно. Любовь не ослепляет так.
     - Ослепляет,  говорят.  Помнишь,  как мы с  тобой рассчитывали на успех
моей второй статьи? И что же? Никакого успеха.
     - Да он будет,  будет непременно,  только бы тебе не заботиться много о
работе из-за  хлеба,  не  тратить времени на  разные вырезки!  Вот только ты
произнесешь первую речь  в  суде -  посмотришь,  как  заговорят...  Увидишь.
Только не торопись, Коля. Поверь, все придет. Ведь мы будем жить аккуратно и
скромно.  У  меня будет двадцать пять рублей да еще от уроков тридцать пять,
да у тебя семьдесят пять в месяц. Ведь довольно?
     - Какие уроки?
     - Ах, ты и не знаешь.
     И  она рассказала,  как по  рекомендации доктора Александра Михайловича
она получила урок.
     - Зачем тебе уроки, Лена? Слава богу, и без уроков твоих проживем! А то
тебе на Васильевский остров ходить!  Я тебя не пущу! Да и знаешь ли, не надо
и  от  отца тебе брать.  Я  надеюсь,  мы  без  всякой помощи будем жить.  На
адвокатуру я  не рассчитываю.  Ты знаешь,  я  с  большим разбором буду брать
дела.  Не стану же я вроде Присухина или какого-нибудь подобного барина.  Но
все-таки кое-что заработаю. И, наконец, статьи. О, ты не беспокойся, Лена.
     - О,  я уверена, что ты, Коля, можешь много заработать, я не сомневаюсь
в этом,  но мне было бы тяжело видеть тебя за работой, которая отнимет время
от твоих серьезных занятий. Мне все будет казаться, что я виновата...
     - Ты-то чем виновата?
     - Да тем,  что люблю тебя!  -  улыбнулась счастливой улыбкой Леночка. -
Нет,  без шуток, тебе и так пришлось вот взять на себя какие-то вырезки ради
денег... Разве это твоя работа?! Нет, нет, голубчик Коля, тебе надо думать о
твоих серьезных работах,  заниматься, читать и как можно меньше заботиться о
грошах, чтобы не утомляться бесплодно. Если ты будешь доставать сто рублей -
ведь это не трудно?  -  то этих денег на первое время нам за глаза, вместе с
теми,  которые я  получаю из дому и получу за уроки.  Ты не хочешь,  чтобы я
получала от отца?..  Если ты не хочешь, я откажусь, Коля, но отчего ж мне не
брать от  отца?..  Он...  он  все же  отец и,  право,  Коля,  добрый,  очень
добрый... Или тебе кажется...
     Леночка  сконфузилась  и  остановилась,   вопросительно  взглядывая  на
Николая.
     - Нет,  Леночка,  ничего мне не кажется...  Я так сказал... быть может,
твоего отца стесняет эта помощь!..  А если не стесняет,  это твое дело, и я,
конечно,  ничего не  имею против того,  будешь ли  ты получать твои двадцать
пять рублей,  или не будешь...  Но к чему уроки?  Из-за тридцати пяти рублей
шагать на Васильевский остров, и еще каждый день!..
     - Так  что  ж?..  Мне  это  даже  полезно...  моцион!  А  с  лекциями я
справлюсь: буду часом или двумя раньше вставать...
     - И  все  это  для того,  чтобы облегчить меня?..  Ах  ты,  Леночка!  -
проговорил, улыбаясь, Николай, целуя ее раскрасневшиеся щеки. - Ну, допустим
даже,  что моцион этот тебе полезен, - хотя я этого и не нахожу, - допустим.
Как же это мы ухитримся прожить на сто шестьдесят рублей в  Петербурге,  где
все так дорого?..  Ты  не забудь,  что твой муж не похож на блаженного Васю,
который дал  себе  обет отшельничества,  и  не  привык к  первобытной жизни,
которую ведет твой поклонник Григорий Николаевич.
     - Коля! Зачем ты над ним смеешься? - тихо упрекнула Леночка.
     - А ты по-прежнему его заступница?
     - Мне просто жаль его! - тихо промолвила Леночка.
     - Ты тоже прими,  Леночка,  в соображение,  что нам нужны книги,  нужны
время от времени развлечения, необходимо видеть людей - нельзя же без людей!
- и затем расскажи, как это мы на сто шестьдесят рублей будем по-человечески
жить? Прикинь-ка наш бюджет.
     - Да что ты,  Коля!  -  воскликнула Леночка.  -  Сто шестьдесят рублей!
Разве это мало?..  Да на эти деньги мы будем жить роскошно...  прелесть, как
будем жить, и еще можем откладывать...
     - И откладывать?!  Рассказывай,  рассказывай,  Лена,  а я буду слушать,
какой рай ты обещаешь на сто шестьдесят рублей...
     - Во-первых,  мы найдем маленькую квартирку в  три комнаты:  одна будет
побольше,  а две маленькие,  с кухней,  за тридцать рублей... разумеется, во
дворе, где-нибудь здесь вблизи, у Таврического сада...
     - И  с  такой  лестницей,  что  надо  подыматься,  заткнувши нос?..  И,
разумеется, у небес?..
     - Зачем же уж ты сейчас,  Коля,  преувеличиваешь?  Можно найти и чистую
лестницу... Я поищу!
     - Я  только против идиллии,  Леночка.  Хорошо,  квартиру нашли  и  даже
лестницу не пахучую. Дальше?
     - Да ты... уж скептически относишься?
     - Да  нет  же,  нет,  Лена...  Право,  нет!  Я  лишь  сделал  маленькую
поправку... И не на таких лестницах я жил студентом...
     - Так не перебивай.  После, когда я кончу, ты можешь делать поправки! -
улыбнулась Леночка и  продолжала:  -  Самая  большая и  лучшая комната будет
твоим  кабинетом.  Не  махай головой!..  Конечно,  твоя  комната должна быть
лучшей. Другие две - приемная и столовая, и наша спальня. Не бойся, тесно не
будет,  -  будет хорошо и уютно. Я сама буду заботиться. Ты знаешь, я люблю,
чтобы было чисто.  Мебель у нас будет,  разумеется,  самая простая, - к чему
роскошь? Не правда ли? Ведь тебе все равно, лишь было бы опрятно? Кабинет, и
чудный кабинет,  у тебя есть,  остается купить немного мебели для гостиной и
спальни. Такую квартиру можно нанять за тридцать пять рублей. На стол... ну,
на стол положим, рассчитывая, что ты немножко избалован, тридцать рублей, по
рублю в день. Чай и сахар, кухарка, остальные расходы... Ты не забудь, что я
сама буду за всем смотреть. Пожалуй, мое хозяйство, над которым ты смеялся в
деревне,  и  пригодится...  На  все  остальные расходы положим двадцать пять
рублей.
     Леночка вся оживилась,  вычисляя примерный бюджет, в котором ухитрилась
даже  отложить  на  личные  расходы  Николая  пятьдесят рублей.  "Тебе  ведь
довольно будет?" - и затем продолжала рассчитывать подробности бюджета.
     А  Николай с  улыбкой слушал,  с  какой любовью и  с каким практическим
смыслом она рисовала подробности их  будущей жизни,  на первом плане которой
были, конечно, заботы о его комфорте, о его удобствах. Он слушал, и скромный
бюджет казался ему  очень уж  скромным.  Эта жизнь,  которую так восторженно
рисовала Леночка, казалась ему несколько "мещанской". И в то же время, когда
Леночка,   увлекаясь,   расписывала,   как  он  в   своем  кабинете  создаст
замечательные вещи (о,  она ни за что не будет мешать ему! - опять повторила
она) и  как по вечерам они будут вместе читать или пойдут в  театр,  наверх,
разумеется,  - в его голове пробегали далеко не очень приятные мысли о жизни
при таких скромных средствах.
     Три  чистенькие,  светленькие комнатки,  кисейные  занавески,  цветы  с
Сенной и скромная мебель с провалившимися сиденьями,  вонючая лестница,  чад
из кухни,  теснота и крик ребенка,  -  крик, долетающий в кабинет, - все это
казалось ему  не  так  привлекательно,  как  казалось Леночке.  Для  нее эта
обстановка - рай, а для него - не совсем рай!
     - Ну,  что ты теперь,  Коля, скажешь? Разве не отлично мы будем жить на
эти деньги? - спросила она, окончив рассказ и не без торжества взглядывая на
Николая.  -  К  чему же тебе особенно хлопотать?  Занимайся себе,  пиши,  и,
поверь, успех явится к тебе!.. Тебя будут знать, тебя будут читать!..
     Николаю жаль было нарушить радостное настроение Леночки. Он взглянул на
нее -  она была такая сияющая и хорошенькая -  и вместо ответа притянул ее к
себе и покрыл поцелуями.
     Вечером они обедали в отдельной комнате ресторана втроем, с Васей.
     Обед  прошел весело.  И  невеста и  жених были  в  отличном настроении.
Леночка  сегодня приоделась в  парадное платье  и  была  необыкновенно мила.
Николай посматривал на Леночку,  любуясь ею, и находил, что будущая его жена
прехорошенькая.  От  нее веет какой-то прелестью искренности и  доброты;  на
такую женщину можно положиться!  Вася  сперва застенчиво молчал,  поглядывая
украдкой на  счастливые лица  Леночки и  брата,  но  под  конец  обеда и  он
разошелся.  Ему теперь даже казалось,  что он напрасно думал,  будто брат не
пара Леночке. Оба они добрые, хорошие. Брат, наверное, любит ее и еще больше
полюбит Леночку,  а она?  - нечего и сомневаться. О, она поддержит Николая в
минуту его слабости!..
     На  радостях Николай  приказал подать  бутылку  шампанского.  Он  налил
бокалы и, целуя невесту, проговорил:
     - За наше счастье, Леночка! За нашу любовь!
     - За твои успехи, милый мой! - отвечала Леночка.
     Вася обнял брата и горячо пожал Леночкину руку. Он выпил залпом бокал и
проговорил:
     - О,  я  верю,  что вы  должны быть счастливы!  И  ты,  Коля,  и  Елена
Ивановна,  оба вы  хорошие...  так как же вам быть несчастливыми?  Не правда
ли?..
     - Леночка! И ты позволяешь ему называть себя Еленой Ивановной?
     - Конечно, нет! Зовите меня Леночкой, Вася!
     - И выпейте,  господа, брудершафт на "ты"! - подсказал Николай, наливая
бокалы.
     - С удовольствием.
     - Не все ли равно?  А впрочем,  отчего ж? Вы теперь моя сестра. Я вас и
раньше, Леночка, считал сестрой! - промолвил Вася, конфузясь.
     Они выпили брудершафт.  Вино возбудило нашего юношу;  его худое бледное
лицо покрылось румянцем,  глаза заблестели. Он восторженно глядел на Леночку
и проговорил:
     - То-то наши обрадуются!
     - Выпьем-ка  за  здоровье  наших  и  за  здоровье  Леночкина  отца!   -
воскликнул Николай.
     - И за Васино здоровье! - горячо подхватила Леночка и промолвила: - Дай
бог тебе всего хорошего, Вася... Всего, всего, чего бы ты ни пожелал!..
     - О, спасибо, Леночка.
     - Ты такой славный, добрый, Вася... ты и сам не знаешь!
     - Не  знаю!  -  добродушно заметил юноша.  -  Да и  тебе так кажется по
доброте.  А  ведь в  сущности-то все добрые или,  вернее,  все могли бы быть
добрыми... И будут... о, непременно будут!
     - Он  неисправим с  своей  теорией всеобщего блаженства!  -  усмехнулся
Николай.
     - А  то  как же?  Разве без этой веры можно жить?  Неужели ты и  в  эту
минуту не веришь,  Коля?  Ты нарочно так говоришь!  - восторженно воскликнул
юноша.  -  Ты тоже веришь и  обязан верить,  что будет не так,  совсем иначе
будет...  Все к тому идет! О чем же ты пишешь? К чему тогда ты пишешь? Зачем
ты  вот не хочешь жить,  как Присухин?  Зачем вот Леночка учится?  Разве для
того, чтобы получить диплом и жить для себя? О, я знаю ее цель!.. Она хоть и
не говорила мне, но я знаю... отлично знаю...
     - О,  добрая ты душа,  Вася! - проговорил Николай. - Долго еще придется
ждать твоего всемирного счастья... Пожалуй, и не дождешься!
     - Разумеется,  мы не дождемся. Так что ж? Разве идея не живет? Без идеи
жизнь - была бы тоска! О, какая тоска! - воскликнул Вася.
     - Ну,  Вася,  брось пока свою философию...  Ты нагонишь хандру.  Лучше,
брат, выпьем!
     - Нет,  довольно. Не наливай, Коля! Я и так захмелел... Нет, не надо! Я
и без того философию брошу!  -  добродушно рассмеялся он.  - К чему наводить
хандру?.. Я не хочу!.. А если навел уж, то простите!
     Николай велел подать счет.
     - Сколько взяли? - полюбопытствовал Вася.
     - Пятнадцать рублей!
     Вася только покачал головой. Удивилась и Леночка.
     - Ну, стоит ли говорить? Мы праздновали помолвку!
     Все вышли на улицу.  Вася простился и пошел домой. Николай с Леной тихо
пошли по Невскому.
     - Какой славный этот Вася! - проговорила наконец Леночка.
     - Сгубит себя он без толку!
     - Ты думаешь?
     - Разве не видишь? А знакомства-то его?
     - Какие же знакомства?
     - Да  все такие же донкихоты,  как и  он сам.  Жаль его будет!  А  ведь
упрямый какой: его не убедишь!.. Я было спорил, да бросил!
     - Он искренно верит в то, что говорит. Это такая редкость!
     - То-то очень уж слепо верит!
     - Да разве это худо?
     - Надо принимать в соображение обстоятельства.  И если уж гибнуть,  так
за что-нибудь! - авторитетным тоном решил Николай.
     "Верно,  и у Васи на уме есть это "что-нибудь"!  - подумала Леночка, но
почему-то не сказала этого вслух.
     Был девятый час в  исходе.  После обеда славно бы  пройтись на морозном
воздухе. Наши молодые люди тихо шли по Невскому, рука в руку. Леночка как-то
затихла под  сильным впечатлением всех событий этого дня.  О,  какой это был
счастливый день для нее...
     - Знаешь ли,  Лена!  -  воскликнул Николай.  -  На  воздухе так хорошо!
Поедем-ка куда-нибудь прокатиться!
     - Это будет дорого стоить, Коля!
     - Э, вздор... Ты ведь хочешь?
     - Я не прочь.
     - Так едем!..
     Они  остановились на  углу и  наняли лихача.  Николай усадил Леночку на
узкие санки,  обхватил ее за талию и придвинул к себе. Лихач дернул вожжи, и
сани быстро понеслись по  улицам.  Когда выехали за  город,  лихач припустил
лошадь, и она понеслась по гладкой снежной дороге по островам.
     - Ведь хорошо, Леночка?
     - Славно!
     - Тебе не холодно?
     - О нет, нисколько.
     - Ах  ты моя славная!  -  проговорил Николай,  сжимая в  своих руках ее
горячие,  влажные руки. - Какая ты хорошенькая, Леночка!.. Не отворачивайся.
Смотри на  меня!  -  шептал Николай,  наклоняясь к  ней  и  заглядывая в  ее
раскрасневшееся на морозе лицо.  - Если бы ты видела теперь себя! - повторял
он, любуясь Леночкой. - Ну, поцелуй же меня.
     Он прильнул к ее влажным устам. Ему хотелось целовать ее без конца.
     Сани мчались стрелой.  Лихач,  предчувствуя хорошую прибавку,  не жалел
лошади.  Леночка склонила голову на плечо Николая и,  замирая от счастия,  с
полузакрытыми глазами, слушала нежные, страстные речи Николая. Он говорил ей
о любви, он шептал ей о счастье и все крепче и крепче сжимал ее своей рукой.
     - Ты озябла!.. Напьемся чаю... Заедем куда-нибудь. Хочешь?
     - Куда хочешь! - прошептала Леночка.
     Через несколько минут сани остановились у ресторана. Веселые и иззябшие
прошли наши молодые люди в отдельную комнату и приказали подать чай. Николай
снял  с  Леночки шубку и  теплую шапочку и  согревал ее  алые  щеки горячими
поцелуями.
     Когда они вернулись в город и Николай довел Леночку до дверей квартиры,
Леночка проговорила:
     - До завтра?
     - До завтра!
     - О милый мой! - еще раз шепнула она, обнимая его...
     Под  радостными  впечатлениями  этого  дня,  она  засыпала  счастливая,
улыбающаяся, с именем своего любимого на устах.
     "Хорошо жить на свете, ах, как хорошо!"


        "VII"

     Не без некоторого волнения Николай на следующий день входил в небольшой
кабинет  Платонова,  уставленный шкафами и  полками с  книгами;  кабинет был
очень скромный;  мебель была старенькая и потертая. Сам хозяин, в стареньком
сером пиджаке,  сидел за большим письменным столом, заваленным корректурами,
рукописями и  книгами.  Его  большая  голова  с  темными  седеющими волосами
склонилась над  работой.  Он  внимательно читал рукопись,  помахивая в  руке
большим карандашом.
     - Добро  пожаловать!  -  приветливо  произнес  Платонов,  подымая  свои
большие,  темные,  глубоко сидящие глаза,  блестевшие резким  блеском из-под
очков. - Садитесь-ка, Николай Иванович, побеседуем!
     Он протянул Николаю руку,  отодвинул от себя рукопись и стал отыскивать
на столе рукопись Николая.
     "Неужели не принята?" - мелькнула мысль в голове автора.
     - А,  вот она!  - проговорил Платонов, доставая толстую тетрадь и кладя
ее перед собой. - Я внимательно прочел, Николай Иванович, вашу статью...
     Он  остановился,  взглянул на  взволнованное лицо Николая и,  улыбаясь,
сказал:
     - Очень  уж   торопливо  написана  статья,   Николай  Иванович.   Очень
торопливо! - прибавил он, покачивая головой как бы с укоризной.
     - А  что?  Разве статья...  нехороша...  не годится?  Она не может быть
напечатана? - произнес Николай упавшим голосом.
     - Отчего ж!  Напечатать ее можно, и мы, пожалуй, ее напечатаем, если вы
позволите посократить ее  немножко,  да дело не в  том.  Вы могли бы гораздо
лучше  написать:  ваша  первая  статья была  очень  недурна;  но  только вам
необходимо серьезно поработать,  Николай Иванович!  -  мягким тоном прибавил
Платонов. - Вы извините, что я откровенно высказываю свое мнение.
     - О,  пожалуйста,  прошу вас,  не  стесняйтесь,  говорите все,  что  вы
думаете.  Мне бы очень хотелось знать,  могу ли я писать,  могу ли посвятить
себя литературе?
     - Ну,  так  я  вот  что  скажу вам,  Николай Иванович:  если вы  хотите
серьезно заняться литературной деятельностью,  если вы  хотите не печататься
только,  а  быть  настоящим литератором,  то  ведь  надо  к  делу относиться
серьезней. В вашей статье есть огонек, вы пишете недурно, не без таланта, но
в  нее вложено мало,  нет труда,  продуманности,  глубины,  и  с фактической
стороны она  прихрамывает.  Ведь вот  вы  написали свою статью по  двум-трем
книжкам, не правда ли?
     - Правда.
     - А  ведь по этому вопросу целая литература есть.  Надо было перечитать
не три книжки,  а побольше.  Тогда бы и фактов было больше, да и выводы были
бы основательней. В общем выводы ваши верны, но они как будто голословны, не
убеждают и,  следовательно,  не производят впечатления. Статью вашу прочтут,
написана она бойко,  но  и  только...  а  ведь разве вы хотели писать только
бойко и  легко?  Разве для  этого стоит серьезно посвятить себя литературной
деятельности?
     Платонов погладил свою бороду, поправил очки и продолжал:
     - Я  говорю вам  это  все,  Николай Иванович,  потому,  что вы  молоды,
потому,  что в вас дарование есть,  и вам еще не поздно сделаться полезным и
даже заметным литературным работником.  И мне было бы очень жаль, если бы вы
пошли  по   той  дороге,   которая  многих  сгубила  и   продолжает  губить.
Плоскость-то это покатая!  -  серьезно проговорил Платонов.  -  В  последнее
время  как-то  чересчур легко  относятся к  этому  делу,  очень легко,  даже
начинающие  литераторы.  Литература обращается в  ремесло.  Отвалял  статью,
принес;  не приняли в одной редакции,  примут в другой;  статья напечатана -
получай деньги.  Оно-то,  положим,  и  легко,  но ведь это один литературный
разврат!  -  резко  оборвал Платонов,  сверкая своими  умными глазами из-под
очков.  - Разврат самый ужасный! Сперва небрежность, а потом... потом погоня
за  гонораром,  а  дальше ведь  можно прийти и  черт знает к  чему.  И  даже
приобрести успех среди известных читателей. Ведь вот, например...
     И Платонов не без презрения назвал несколько имен.
     - А  ведь  и  они  начали  не  так.  Тоже  дарование было,  огонек,  но
исписались,  не работали,  а теперь уже поздно.  Старого не вернешь.  Ну,  и
пишут всякую дрянь,  благо спрос есть! И поздно заняться каким-нибудь другим
делом. Ужасная будущность!
     - Да,  это  ужасно!  -  воскликнул Николай,  пода