Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Приключения
   Приключения
      Фолкнер Уильям. Рассказы -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
костюмов, какие в рекламах мужских магазинов именуются ансамблем: одного цвета рубашка и брюки из коричневато-желтой шерсти, и стоили они слишком дорого, и слишком много складок и сборок было на рубашке; он полулежал на стальной койке в обшитой сталью камере, которую уже двадцать часов охранял вооруженный часовой, курил сигареты и отвечал на вопросы молодого белого в очках, сидевшего против него на стальном табурете, с распухшим портфелем на коленях, и по манере говорить никто бы не признал в заключенном южанина, а тем более негра. - Сэмюел Уоршем Бичем. Двадцать шесть. Родился неподалеку от Джефферсона, штат Миссисипи. Жены не имею. Детей... - Погодите. - Статистик быстро записывал. -- Вы же не под этим именем были приго... жили в Чикаго. Тот стряхнул с сигареты пепел. - Ничего не знаю. Полицейского другой ухлопал. - Ладно. Занятие... - Деньги лопатой гребу. - Без определенных занятий. - Статистик быстро записывал. - Родители... - А как же. Целых двое. Не помню их. Бабка растила. - Как ее зовут? Она еще жива? - Не знаю. Молли Уоршем Бичем. Если жива, должна быть на ферме Карозерса Эдмондса, в семнадцати милях от Джефферсона, штат Миссисипи. Все? Статистик застегнул портфель и поднялся. Он был года на два моложе того, другого. - Если не будут знать, кто вы на самом деле, как они узнают, куда... как вы попадете домой? Тот стряхнул пепел с сигареты, по-прежнему лежа на стальной койке в шикарном голливудском костюме и в туфлях, каких статистику не иметь до конца жизни. - А это уж не моя забота будет, - сказал он. Статистик ушел. Часовой снова запер стальную дверь. А тот, другой, все лежал на стальной койке и курил - пока за ним не пришли, и не разрезали его модные брюки, и не сбрили модную шевелюру, и не увели из камеры. II В это же знойно-солнечное июльское утро тот же знойно-солнечный ветерок, который качал листья шелковицы за окном Гэвина Стивенса {1}, залетел к нему в контору, создав видимость прохлады из того, что было всего-навсего колыханием воздуха. Он пошелестел на столе бумагами и взъерошил преждевременно побелевшие волосы сидевшего за столом человека с худощавым интеллигентным нервным лицом, в мятом полотняном костюме, на лацкане которого болтался на часовой цепочке ключик Фи-Бета-Каппа{2}: это был Гэвин Стивенс, член общества Фи-Бета-Каппа, выпускник Гарварда, доктор философии Гейдельбергского университета; контора для него была причудой, хотя именно она давала ему средства к жизни, а серьезным занятием был неоконченный труд двадцатидвухлетней давности, перевод Ветхого завета на классический древнегреческий. Посетительница его, однако, оставалась нечувствительна к ветерку, хотя на вид весу и плотности в ней было не больше, чем в нерассыпавшемся пепле от сгоревшего клочка бумаги, - маленькая старуха негритянка с невероятно древним сморщенным личиком под белым головным платком и черной соломенной шляпой, которая могла быть впору ребенку. - Бичем? - переспросил Стивенс. - Вы живете у мистера Карозерса Эдмондса? - Я ушла, - сказала она. - Я пришла искать моего мальчика. И вдруг, недвижно сидя против него на жестком стуле, она начала нараспев: "Рос Эдмондс продал моего Вениамина. Продал в Египет{3}. Теперь он жертва фараонова..." - Постойте, - сказал Стивенс. - Постойте, тетушка Молли. - Ибо механизм его памяти готов был уже сработать. - Если вы не знаете, где ваш внук, откуда вам известно, что он в беде? Разве мистер Эдмондс отказался помочь вам искать его? - Рос Эдмондс его продал. Продал в Египет. Где он, не знаю. Только знаю - он жертва фараонова. Вы - закон. Я хочу найти моего мальчика. - Хорошо, - согласился Стивенс. -- Попробую найти его. А у вас здесь есть где остановиться, если вы не собираетесь возвращаться домой? Ведь быстро его найти не удастся, раз вы не знаете, где он, и пять лет не получали от него вестей. - Я буду у Хэмпа Уоршема. Моего брата. - Хорошо, - сказал Стивенс. Он не удивился. Хэмпа Уоршема он знал целую вечность, но старой негритянки никогда прежде не встречал. А если бы и встречал, то все равно не удивился бы. У них всегда так. Можешь годами знать их, они даже будут годами работать у тебя под разными фамилиями. И вдруг выясняется, что они брат и сестра. Он сидел, обвеваемый жарким колыханием воздуха, которое не было ветром, слушал, как она медленно спускается со ступеньки на ступеньку по крутой лестнице, и припоминал ее внука. Бумаги по его делу, прежде чем попасть к окружному прокурору, прошли через контору Стивенса лет пять-шесть назад - Бутч Бичем, под таким именем его знали в городе в тот год, который он провел то на воле, то в тюрьме; сын дочери старой негритянки, он лишился матери при рождении и был брошен отцом, и бабка взяла и воспитала его, вернее, пыталась воспитать. Потому что в девятнадцать лет он ушел с фермы в город и провел год то на воле, то в заключении за азартные игры и драки, пока, наконец, не попал в тюрьму по серьезному обвинению во взломе бакалейной лавки. Застигнутый полицейским на месте преступления, он ударил его обрезком железной трубы, а когда тот свалил его на землю рукояткой пистолета, лежал и ругался сквозь разбитые губы, застывшие в окровавленном, похожем на яростную улыбку оскале. А спустя две ночи бежал из тюрьмы, и больше его не видели, - юноша, которому и двадцати одного еще не исполнилось, чем-то похожий на отца, зачавшего его и бросившего, а теперь сидевшего в каторжной тюрьме штата за убийство, - семя не только буйное, но и опасное и злое. "И его-то я должен разыскать, спасти", - думал Стивенс. Потому что ни минуты ее сомневался в верности чутья старой негритянки. Если бы она даже угадала, где внук и что его ожидает, он бы и тут не удивился, ему только гораздо позднее пришло в голову удивиться: до чего все-таки быстро он обнаружил, где парень и что с ним. Первым его побуждением было позвонить Карозерсу Эдмондсу, на ферме которого муж старой негритянки был с давних пор арендатором. Но, судя по ее словам, Эдмондс уже умыл руки. Стивенс сидел неподвижно, только горячий ветерок развевал его вздыбленную белую гриву. Он наконец понял, что имела в виду старая негритянка. Он вспомнил, что именно из-за Эдмондса внук ее очутился в Джефферсоне: Эдмондс поймал мальчишку, когда тот лез в его склад, приказал ему убираться с фермы и запретил впредь там показываться. "Да, не шериф, не полиция, - думал он. - Что-то более гибкое, шире охватом..." Он поднялся, взял свою старую, изрядно поношенную панаму, спустился по наружной лестнице и через пустынную площадь, сквозь жаркое марево наступающего полудня, направился в редакцию местной газеты. Редактор был у себя - старше Стивенса, но не с такими белыми волосами, чудовищно толстый, в старомодной крахмальной рубашке и черном узком галстуке бабочкой. - Я по поводу старухи негритянки Молли Бичем, - начал Стивенс. - Она с мужем живет у Эдмондса. Меня интересует ее внук. Помните, Бутч Бичем лет пять-шесть назад провел год в городе, большей частью за решеткой, и попался в конце концов, когда однажды ночью залез в лавку Раунсуэлла? Так вот, теперь с ним приключилось что-то похуже. Я уверен, она не ошибается. Я только надеюсь, что дело его на сей раз по-настоящему плохо и больше ему не выпутаться, - так будет лучше для нее и для общественности, которую я представляю. - Подождите, - сказал редактор. Ему даже не понадобилось вставать из-за стола. Он снял с накалывателя телеграмму информационного агентства и протянул Стивенсу. Она пришла этим утром из Джольета, штат Иллинойс. {"Негр из Миссисипи накануне казни за убийство чикагского полицейского раскрывает свое настоящее имя в анкете переписи населения - Сэмюел Уоршем Бичем"...} Пять минут спустя Стивенс снова шел через пустынную площадь, над которой еще ниже опустилось полдневное жаркое марево. Поначалу ему казалось, что он направляется обедать к себе в пансион, но тут же он понял, что идет совсем не туда. "Да я и дверь в контору не запер", - подумал он. И как она ухитрилась проделать в такую жару семнадцать миль до города? Чего доброго, пешком шла. "Выходит, я не всерьез говорил, что надеюсь на худшее", - произнес он вслух, снова поднимаясь по лестнице, и, оставив позади слепящее сквозь дымку солнце и полное уже безветрие, вошел в контору. И застыл на месте. Потом сказал: - Доброе утро, мисс Уоршем. Она тоже была совсем старая - сухонькая, прямая, с аккуратно причесанными, по-старомодному высоко взбитыми белыми волосами под выцветшей шляпкой тридцатилетней давности, в порыжелом черном платье, с обтрепанным зонтиком, до того вылинявшим, что из черного он превратился в зеленый. И ее он тоже знал целую вечность. Она жила одна в оставленном ей отцом доме, который понемногу приходил в негодность, давала уроки росписи по фарфору и с помощью Хэмпа Уоршема, потомка одного из отцовских рабов, и его жены выращивала кур и овощи на продажу. - Я пришла из-за Молли, - сказала она. -- Молли Бичем. Она говорит, что вы... Он рассказал ей, а она не сводила с него глаз, выпрямившись на том самом жестком стуле, на котором сидела старая негритянка, к ногам ее был прислонен вылинявший зонтик. А на коленях под сложенными руками лежал старомодный ридикюль из бисера, чуть не с чемодан величиной. - Его казнят сегодня вечером. - И ничего нельзя сделать? Родители Молли и Хэмпа принадлежали моему дедушке. Мы с Молли родились в одном месяце. Мы росли вместе, как сестры. - Я звонил, - сказал Стивенс. - Разговаривал с начальником джольетской тюрьмы и с окружным прокурором в Чикаго. Его судили с соблюдением всех законов, адвокат у него был хороший - из тех, кто занимается такими делами. Денег хватало. Он участвовал в подпольном бизнесе - обычный источник заработка для таких, как он. Она не сводила с него глаз, прямая, неподвижная. - Он убийца, мисс Уоршем. Он выстрелил полицейскому в спину. Дурной сын дурного отца. Он под конец не запирался, признал вину. - Понимаю, - сказала она. И тут он сообразил, что она на него не смотрит, вернее, не видит его. -- Как ужасно. - Но ведь и убийство ужасно, - сказал Стивенс. - Так будет лучше. Она опять увидела его. - Я думаю не о нем. Я думаю о Молли. Она не должна знать. - Да, - сказал Стивенс. - Я уже говорил с мистером Уилмотом из газеты. Он согласился ничего об этом не сообщать. Я позвоню и в мемфисскую газету, но, может быть, уже поздно... Уговорить бы ее вернуться домой до того, как появится вечерний выпуск мемфисской газеты... Домой, где единственный белый, кого она видит, - это мистер Эдмондс, ему я позвоню; если другие черные и прослышат об этом, уверен, они от нее скроют. А уж потом, месяца через два-три, я съезжу туда и скажу ей, что он умер и похоронен где-то на Севере... На этот раз она поглядела на него с таким выражением, что он замолчал; она сидела, выпрямившись на жестком стуле, и глядела на него, пока он не умолк. - Она захочет увезти его домой, - сказала она. - Его? - переспросил Стивенс. - Тело? Она глядела на него. На ее лице не было возмущения, неодобрения. Оно выражало лишь извечное женское понимание чужого горя. Стивенс думал: "Она пришла в город пешком по такой жаре. Если только ее не подвез Хэмп в тележке, на которой развозит яйца и овощи". - Он - единственный ребенок ее покойной дочери, ее старшенькой. Он должен вернуться домой. - Он должен вернуться домой, - так же спокойно сказал Стивенс. - Я немедленно позабочусь об этом. Сейчас же позвоню. - Вы добрый человек. - Впервые она шевельнулась, чуть переменила позу. Он смотрел, как ее руки притянули ридикюль, сжали его. - Я возьму расходы на себя. Не скажете ли вы мне, сколько это будет?.. Он поглядел ей прямо в лицо. И солгал, не моргнув глазом, быстро и легко: - Десяти - двенадцати долларов вполне хватит. О ящике они сами позаботятся - останется только перевозка. - Ящик? - Опять она рассматривала его тем же пытливо-отчужденным взглядом, словно ребенка. -- Он ей внук, мистер Стивенс. Когда она взяла его к себе, она дала ему имя моего отца - Сэмюел Уоршем. Не просто ящик, мистер Стивенс. Я знаю, что если выплачивать помесячно... - Не просто ящик, - сказал Стивенс. Сказал точно таким же голосом, каким сказал "Он должен вернуться домой". - Мистер Эдмондс наверняка захочет помочь. И я знаю, что у старого Люка Бичема есть кое-какие сбережения в банке. И если вы разрешите, то я... - Ничего не нужно, - сказала она. - Он смотрел, как она раскрыла ридикюль; смотрел, как она отсчитывает и кладет на стол двадцать пять долларов истертыми бумажками и мелочью - вплоть до никелей и центов. - На ближайшие расходы этого достаточно. Я скажу ей... Вы уверены, что надеяться не на что? - Уверен. Его казнят сегодня вечером. - Тогда попозже к вечеру я ей скажу, что он умер. - Может быть, вы хотите, чтобы я сказал? - Я сама, - сказала она. - Тогда, может быть, мне зайти и поговорить с ней, как вы считаете? - Это было бы очень любезно с вашей стороны. И она ушла, все такая же прямая, с лестницы донеслись легкие, твердые, по-молодому энергичные шаги и внизу затихли. Он опять позвонил начальнику иллинойской тюрьмы, потом в похоронное бюро в Джольете. Затем снова пересек пустынную раскаленную площадь. На этот раз ему пришлось чуточку подождать, пока редактор вернется с обеда. - Мы отвозим его домой, - заявил Стивенс. - Мисс Уоршем, вы, я и другие. Стоить это будет... - Подождите, - сказал редактор. - Кто это - другие? - Пока не знаю. Стоить это будет около двух сотен. Не считая телефонных переговоров - их я беру на себя. Постараюсь при первой же встрече выудить сколько-нибудь у Карозерса Эдмондса; не знаю сколько, но хоть сколько-нибудь. И, может быть, еще долларов пятьдесят на площади. Но остальное ляжет на меня и на вас. Она настояла на том, чтобы оставить мне двадцать пять долларов, а это вдвое больше той суммы, которую я назвал, и ровно в четыре раза больше того, что она может себе позволить... - Подождите, - сказал редактор. - Подождите. - Его привезут четвертым послезавтра, и мы поедем на вокзал - мисс Уоршем и его бабка, старая негритянка, в моей машине, а мы с вами - в вашей. Мисс Уоршем и бабка отвезут его домой, туда, где он родился. Где бабка его воспитала. Вернее, где пыталась воспитать. Катафалк до места будет стоить еще пятнадцать долларов, не считая цветов. - Цветов? - воскликнул редактор. - Цветов, - сказал Стивенс. - На все про все двести двадцать пять. И скорей всего ляжет это в основном на нас с вами. Согласны? - То-то и оно, что не согласен, - ответил редактор. - Но и другого выхода я не вижу. А если бы и видел, так, клянусь богами, новизна ситуации тоже кое-чего стоит. Первый раз в жизни выкладываю деньги за материал, который заранее обещал не печатать. - Обещаете не печатать, - сказал Стивенс. И весь остаток этого знойного, а теперь еще и безветренного дня, пока чиновники из муниципалитета, и мировые судьи, и судебные исполнители из разных концов округа, проехав пятнадцать - двадцать миль, поднимались по лестнице в его контору, и окликали его, и поджидали какое-то время впустую, и уходили восвояси, и возвращались снова, и опять сидели и чертыхались, Стивенс обходил площадь по кругу - от лавки к лавке, от конторы к конторе, - обращаясь к торговцу и клерку, хозяину и служащему, доктору, зубному врачу, адвокату и парикмахеру со своей подготовленной короткой речью: "Это чтобы отвезти домой мертвого негра. Ради мисс Уоршем. Подписывать ничего не надо - просто дайте мне доллар. Ну, тогда полдоллара. Ну, четверть". А вечером после ужина в звездной неподвижной темноте он отправился на другой конец города, где стоял дом мисс Уоршем, и постучался в некрашеную дверь. Его впустил Хэмп Уоршем, старик с большим животом, раздувшимся от овощей, составлявших основную пищу всех троих - его самого, его жены и мисс Уоршем, - негр с мутными старческими глазами, бахромой белых волос вокруг лысой макушки и с лицом римского полководца. - Она вас ждет, - сказал он. - Она говорила, пожалуйста, поднимитесь наверх. - А тетушка Молли там? - спросил Стивенс. - Мы все там, - сказал Уоршем. Итак, Стивенс прошел через тускло освещенную керосиновой лампой переднюю (он знал, что и во всем доме до сих пор только керосиновые лампы и нет водопровода) и поднялся впереди негра по чистой некрашеной лестнице вдоль оклеенной выцветшими обоями стены, а потом последовал за стариком по коридору и вошел в чистую, явно нежилую спальню, в которой сохранялся еле уловимый, но, несомненно, стародевический запах. Они были там все, как и сказал Уоршем, - его жена, очень толстая светлокожая негритянка в ярком тюрбане, прислонившаяся к косяку, мисс Уоршем, как всегда прямая, на жестком неудобном стуле, старая негритянка в единственной в комнате качалке у очага, где даже в такой вечер тускло тлели под золой угольки. Она держала в руке глиняную трубку с тростниковым чубуком, но не курила, пепел в прокуренной чашечке лежал белый, потухший, и, впервые разглядев ее как следует, Стивенс подумал: "Боже ты милостивый, да ведь она не больше десятилетнего ребенка". Он тоже сел, так что вчетвером - он сам, мисс Уоршем, старая негритянка и ее брат - они образовали полукруг перед кирпичным очагом, в котором тлел слабый огонь - древний символ человеческого единения и солидарности. - Он будет дома послезавтра, тетушка Молли, - сказал Стивенс. Старая негритянка даже не взглянула на него, она ни разу не посмотрела в его сторону. - Он умер, - сказала она. - Он жертва фараонова. - Воистину так, Господи, - сказал Уоршем. - Жертва фараонова. - Продали, продали моего Вениамина, - сказала старая негритянка. - Продали в Египет. Она стала медленно раскачиваться взад и вперед в качалке. - Воистину так, Господи, - сказал Уоршем. - Будет, - сказала мисс Уоршем. - Будет, Хэмп. - Я звонил мистеру Эдмондсу, - сказал Стивенс. - Он все подготовит к вашему приезду. - Рос Эдмондс его продал, - сказала старая негритянка. Она все раскачивалась взад и вперед. - Продал моего Вениамина. - Будет, - сказала мисс Уоршем. - Будет, Молли. Будет. - Нет, - сказал Стивенс. - Он не продавал, тетушка Молли. Это не мистер Эдмондс. Мистер Эдмондс... "Она же не слышит меня", - думал он. Она и не смотрела на него. Ни разу не взглянула. - Продал моего Вениамина, - повторила она. - Продал в Египет. - Продал в Египет, - отозвался Уоршем. - Рос Эдмондс продал моего Вениамина. - Продал фараону. - Продал фараону, и теперь он умер. - Я, пожалуй, пойду, - сказал Стивенс. Он стремительно поднялся. Мисс Уоршем тоже поднялась, но он не стал дожидаться и пропускать ее вперед. Быстро, почти бегом, он прошел коридором и даже не зная, следует она за ним или нет. "Сейчас я буду на улице, - думал он. - Там воздух, просторно, есть чем дышать". Затем он услышал позади себя ее шаги - легкие, твердые, энергичные и вместе с тем неторопливые, как

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору