, все время рядом, и кто-то из них должен был  держать  ее  за
ручку ( Андрей говорил - дочка осталась с Ланой и это Лана не  доследила
за ней, а Юзеф Теодорович обвинял Андрей в том, что это он, Андрей,  вел
Олю за ручку, а потом - отпустил и пошел пить пиво, а Лана в тот  момент
уже отошла к витрине...
   Не знаю, где здесь истина, скорее всего - где-то посередине, виноваты
оба, но даже взрослому человеку трудно самому для себя признать и  взять
на себя ответственность и вину за то, что пропал ребенок, его ребенок! И
потому - взаимные обвинения и  оскорбления  в  такого  рода  трагических
ситуациях, к сожалению, неминуемы: хочется найти  виновного  и  хочется,
чтобы этим виновным был не ты! ) - кто-то из них должен был  держать  ее
за ручку и не держал, и девочка исчезла, исчезла без вести,  без  следа,
за какие-то две-три минуты, словно сквозь землю провалилась. Только  что
была - и нет ее... И  никто  ничего  не  видел!  Если  бы  это  на  море
произошло - тогда бы это еще было понятно... Погрузиться  в  воду,  один
неправильный вздох - и никто не  заметит,  что  маленький  человечек  не
всплыл на поверхность! Но - на людной улице, в центре города? Многие  из
свидетелей случившегося показали,  что  обратили  внимание  на  красивую
девочку в нарядном вышитом платье, но - никто не заметил, как и куда она
исчезла, пока родители не принялись метаться, разыскивая!
   ...Как ни боготворил Юзеф Теодорович свою  внучку,  как  ни  старался
сделать из нее "вторую Лану", но все  же  с  самой  Ланой,  с  настоящей
Ланой, с "первой Ланой"  никто  -  даже  Оленька!  -  не  мог  для  него
сравниться. Лана была для него всем. Не только  дочерью,  но  и  другом.
Андрей, ненавидивший тестя, намекал  даже,  что  влечение  Лещинского  к
дочери имело  не  совсем  естественный  характер...  Во  всяком  случае,
ревновал ее Юзеф Теодорович страшно! Любой юноша, осмелившийся  хотя  бы
взглянуть на Лану, сразу же становился личным врагом ее  отца,  объектом
безжалостных насмешек: Юзеф Теодорович  использовал  весь  свой  немалый
талант, чтобы развенчать  в  глазах  дочери  ее  очередного  поклонника.
Понятно, что к Андрею,  по-пиратски  захватившему  его  сокровище,  Юзеф
Теодорович питал совсем уж негативные чувства и готов был  обвинить  его
во всех смертных грехах, а прежде всего - в том,  что  Андрей  не  ценит
Лану и невнимателен к Оле. Плохой отец, плохой муж...
   И, разумеется, в том, что Ольгу похитили, виноват тоже он, Андрей!  А
кто же еще?!
   И для Андрея бездну горя тоже трудно  измерить.  Горя  и  уязвленного
самолюбия: ведь он - мужчина, сильный мужчина!
   - и не смог уберечь свою  дочь  от  злоумышленников,  свою  семью  от
краха...
   Через месяц  после  исчезновения  Ольги,  обезумевшей  от  горя  Лане
поставили  диагноз  "рак".  Доброкачественная  опухоль  переродилась   в
злокачественную в результате стресса.
   Конечно, Лану лечили. Отец хотел послать ее в  Америку,  в  центр  по
борьбе с раком, на экспериментальное лечение, дающее хорошие результаты,
если болезнь захвачена в самом начале - он был в состоянии сделать  это!
- но Лана отказалась уезжать: она хотела остаться, чтобы искать дочь.  В
ее гибель она отказывалась верить...  И,  кроме  того,  Лана  не  хотела
лечиться. У нее не было стремления жить. Ее жизнь потеряла смысл. И удар
оказался слишком сильным... А Лана вообще не умела  принимать  удары  от
судьбы, ведь судьба всегда была столь благосклонна к ней! И бороться она
не умела - пусть даже с болезнью, за свою собственную жизнь... Ведь отец
в безумии любви ограждал ее и от ударов, и от борьбы!
   Лана умерла через пять месяцев после исчезновения Ольги.
   Юзеф Теодорович уехал на "историческую родину", в Краков,  и,  вместо
того, чтобы придаться отчаянию, вернулся в кино, теперь уже - в качестве
режиссера... И небезуспешно.
   Андрей с нескрываемой злобой говорил, что произошедшая трагедия стала
для тестя  хорошей  эмоциональной  подпиткой:  он  не  только  полностью
отдался творчеству, но и обрел новые горизонты. Андрей намекал даже, что
для такого творческого человека, как  Юзеф  Теодорович,  семья  была  не
более, чем обузой.
   Освободившись от семьи, Лещинский обрел "второе дыхание" и крылья  за
спиной ощутил. В Москве сын у  него  остался...  Да  только,  по  словам
Андрея, о сыне Лещинский и не вспоминал.
   Впрочем, мальчишка был никчемный, порочный, весь в отца, потому  отец
и не любил его так, как любил чистую и нежную дочь.
   Должна признаться: я очень сочувствовала Андрею,  когда  слушала  эти
его рассказы. Собственно, не будь трагедии с первой семьей его - если бы
он, допустим, просто развелся с Ланой, или  вовсе  не  был  бы  женат  -
возможно, я бы и не вышла за него замуж. А так -  мне  хотелось  утешить
его, отогреть. Мне казалось,  что  холодность  и  эгоизм  -  это  только
внешнее, защитный  покров,  панцирь,  за  которым  скрывается  чуткая  и
ранимая душа... В общем, напридумала я себе всякого.
   И,  естественно,  все  это  оказалось  совершеннейшей  чушью:  Андрей
действительно холоден и эгоистичен, то есть - очень прост - что снаружи,
то и внутри, никаких "подводных  течений"...  Скучно  до  тошноты.  Я-то
думала, что человек, переживший такую трагедию, должен чем-то от  других
отличаться.
   Более тонко чувствовать, что ли. А он - как все! Такой же.
   Нет, он, конечно же, не спекулировал на моем сочувствии,  чтобы  мною
завладеть, напротив: он не  видел  этого  сочувствия,  не  понимал,  что
главное чувство мое к нему - жалость, он  был  слишком  уверен  в  своих
самцовских качествах, он считал и считает, что всякая  женщина,  которую
он удостоит взгляда, должна быть без ума от него! А что до  случившегося
с Ольгой  -  так  это  сильнее  задело  его  самолюбие,  поколебало  его
уверенность в себе, как в мужчине и защитнике,  и  он  принялся  яростно
самоутверждаться, и старался  добиться  всего,  что  казалось  ему  хоть
сколько-нибудь труднодосягаемым.  В  том  числе  -  меня.  У  меня  была
репутация забавной чудачки и недотроги. И Андрей решил,  что  это  будет
интересно - жениться на мне.
   Не знаю, насколько интересно это было для него.
   Но я с самого начала знала, что мы когда-нибудь  разведемся,  что  не
смогу я прожить жизнь рядом с этим человеком.
   Так оно и вышло...
   28 августа 1996 года я ехала от мамы. Я только что сообщила  ей,  что
собираюсь разводиться с Андреем. Услышала в  ответ  много  всякого...  И
настроение у меня было прескверное!
   В подземном переходе  на  станции  Проспект  Мира  стояла  нищенка  с
восемью ребятишками разных  возрастов,  одетыми  в  какое-то  немыслимое
грязное тряпье. Все вместе они изображали многодетную семью,  потерявшую
кормильца.
   Я нищим никогда не подаю. Не верю я  им.  И  всегда  стараюсь  пройти
подальше от них - чтобы, не дай Бог, запаха их не услышать: я невероятно
брезглива, потом целый день есть не смогу! Я стараюсь не смотреть на них
даже... Противно!
   И в этот раз прошла уж было мимо нищенки с ее детьми...
   И вдруг - словно что-то щелкнуло в мозгу! - я вернулась  и,  встав  у
стенда с открытками,  принялась  разглядывать  украдкой  лицо  одной  из
старших девочек.
   Ей было лет восемь, наверное. Страшно  бледная,  страшно  худая,  она
смотрела перед собой так отрешенно и бессмысленно,  как  смотрят  слепые
или люди с мозговой травмой. Может,  и  впрямь  мозговая  травма...  Она
стояла совершенно неподвижно.
   Вжавшись в стену, зябко кутаясь в огромную женскую кофту.
   Наверху, на улице - жара. Но в метро, конечно, прохладно...
   ...Нет, дело не в том, как она худа, бледна и какой у нее взгляд! Это
не привлекло бы  моего  внимания,  мы  все  уже  привыкли  к  такому.  Я
вернулась из-за того, что мне показалось, что я уже где-то ее видела.
   Да, это лицо - лицо изможденного мрачного ангела  эти  темные  брови,
эти  яркие  глаза,  этот  крупный,  четко   очерченный   рот,   округлый
подбородок, линия щек... Ее лицо было знакомо мне! Острое, пронзительное
чувство узнавания! Эта девочка была похожа на моего мужа, Андрея.
   Эта девочка была похожа на его пропавшую дочь.
   Я часто рассматривала фотографии Ланы и Ольги. Ведь Лана старше  меня
всего на два года... Я примеряла на себя ее  судьбу.  Ведь  у  нас  было
общее - брак с Андреем. И у меня мог бы  родиться  ребенок,  похожий  на
Олю, ведь Оля была так похожа на своего отца!
   Если бы Ольга была жива, ей было бы десять лет сейчас.
   Возможно, этой девочке  -  десять  лет,  просто  она  такой  заморыш,
измученный, изголодавшийся...
   Ольга пропала в Одессе.
   Но почему бы ей не появиться в  Москве?  Москва  -  почти  что  центр
Вселенной,  сюда  деклассированные  элементы  со  всего  бывшего   Союза
устремляются, здесь прокормиться, наверное, легче...  Ее  украли,  чтобы
побираться, затем - привезли сюда, не  предполагая,  что  в  этом  новом
Вавилоне ее кто-то может узнать.
   Да, но такое просто невозможно! Так не бывает! А если  и  бывает,  то
только в мексиканских сериалах... Или - в  сказках  для  детей  среднего
школьного возраста, в бездарных сказках, которые я пишу и  буду  писать,
хотя и знаю уже, что никто и никогда больше не возьмется меня  издавать!
В сериалах, в сказках  -  обязательно  добро  торжествует,  а  маленькая
принцесса, заблудившаяся в колдовском лесу,  обязательно  найдет  дорогу
домой и вернется к родителям! А злой колдун будет сражен и посрамлен, и,
возможно, станет добрым...
   В сказках - бывает. В жизни - нет.
   И посему эта девочка не может быть Ольгой. Ольга погибла четыре  года
назад. А это сходство... Я его просто  придумала.  Мне  ведь  всегда  не
хватало чудесного в реальной жизни!
   И вот я начала это чудесное придумывать, сама не осознавая и искренне
веря в реальность выдумки...
   ...Но почему?! Жизнь, иной раз,  бывает  страшнее  и  чудеснее  любой
сказки.
   И если я уйду сейчас, если я  ничего  не  предприму,  чтобы  выяснить
личность девочки и убедиться в своей  ошибке  (  или  -  в  правильности
своего предположения! ),  то  как  же  я  буду  жить  потом?  Меня  ведь
истерзает мысль о том, что судьба давала мне возможность спасти девочку,
вернуть ее отцу, а я этим шансом не воспользовалась...
   И ведь что может быть проще? Подойти к девочке и спросить: "Как  тебя
зовут?" Ее же не годовалую украли, она должна помнить свое имя!
   Я подошла и, присев на корточки, чтобы мои глаза оказались на  уровне
ее глаз - мне почему-то казалось, что  так  она  скорее  ответит  мне  -
спросила:
   - Девочка, как тебя зовут?
   На миг ее взгляд стал осмысленным... А потом она медленно зажмурилась
и стиснула губы, словно закрываясь от меня.
   - Ты чего к ребенку пристала, а? - взвизгнула нищенка.
   - Идешь... И иди себе! А к ребенку приставать не смей! Хочешь  помочь
- подай... Ты богатая, вижу ведь, богатая!  А  к  ребенку  моему  нечего
приставать...
   Я поднялась и, прямо посмотрев на нищенку, сказала:
   - Это не ваш ребенок. Эта девочка похожа на дочь моего  мужа...  И  я
намерена обратиться в милицию. Немедленно.
   Нищенка испугалась. Я видела по ее лицу,  что  она  испугалась!  И  -
разозлилась. Как крыса: когда пугается - становится агрессивна.
   - Шла бы ты себе, красавица, - прошептала нищенка.
   - Шла бы ты себе, а то как бы хуже не было!
   Чего именно "хуже" - я не  поняла,  но  отступать  не  собиралась.  И
начала озираться в поисках милиционера. Я не боялась - ну, что она может
мне сделать при таком количестве  народа,  тем  более,  что  многие  уже
обратили на нас внимание: не часто хорошо одетая и благоухающая  дорогим
парфюмом женщина вступает в беседу с одутловатой грязной нищенкой.
   Я заметила двух омоновцев, занятых, по-видимому,  высматриванием  лиц
кавказской национальности, и ни  малейшего  внимания  не  обращавших  на
нищих.
   - Ой, не глупи, красавица! Найдут тебя... Личико попортят, если  чего
похуже не сделают, - шипела нищенка.
   Девочка по-прежнему стояла вжавшись в стенку, с зажмуренными  глазами
и стиснутыми до белизны губами.
   Я направилась к омоновцам...
   - Разбегайтесь, ребята! Бегите! - завизжала нищенка,  хватая  девочку
на руку и бросаясь к лестнице.
   - Остановите ее! Она украла моего ребенка! - в свою очередь  завопила
я.
   Омоновцам еще понадобилось какое-то время на  обдумывание  содержания
моего  вопля,  но  народ,  как  всегда,  среагировал  быстро:   какая-то
громадная тетка в блестящих спортивных штанах и белой нейлоновой  блузке
перехватила  нищенку  с  девочкой,  какой-то  парень  поймал  одного  из
убегающих мальчишек, какой-то старичок - другого...
   Спустя десять минут мы сидели в  станционном  отделении  милиции.  Из
восьмерых детей нищенки поймали только четверых - считая и мою  девочку,
даже не пытавшуюся убежать. Тут же толпились любопытствующие  свидетели.
Нищенка громко причитала, божилась, что все дети - ее, обвиняла  меня  в
том, что я хочу  забрать  девочку  для  разврата  или  для  продажи  "на
органы". А я звонила Андрею на работу.
   Мы с ним не разговаривали уже четыре дня. Понятно, что он был приятно
удивлен моим звонком. Подумал, что я хочу примирения  и  заранее  принял
самодовольный тон, но я с первых же слов оглушила его:
   - Андрей, ты срочно должен приехать в милицию  на  станции  "Проспект
Мира", - задыхающимся голосом пролепетала я.
   -  Что  ты  натворила?!  -  прошипел  Андрей,   таясь,   видимо,   от
сослуживцев.
   - Ты знаешь, похоже,  я  нашла  твою  дочь...  То  есть,  здесь  одна
девочка, она похожа на тебя и на твою Ольгу, на фотографии Ольги...  Она
была с нищенкой... Я попросила их задержать... Знаешь, Андрей, она и  по
возрасту подходит...
   В крохотном помещении отделения все затихли,  прислушиваясь  к  моему
разговору с мужем.
   Нищенка жалобно захныкала.
   Девочка оставалась безучастной и даже не раскрывала глаз.
   - Что ты сказала?! - прохрипел Андрей после минутного молчания.
   - Андрюш, ты не волнуйся, но здесь девочка, которая  похожа  на  твою
Олю. Ты бы приехал... Ведь ты бы узнал ее, правда?
   Ответом были короткие гудки в трубке...
   Неужели этот идиот подумал, что я могу так жестоко его разыгрывать  и
бросил трубку?!
   Я растерянно посмотрела на девочку. Увы, я не знала, были ли у  Ольги
какие-нибудь особые приметы - шрамы, родинки или еще что-нибудь...
   Я снова набрала номер Андреевой фирмы.
   Трубку взял бухгалтер -  я  его  знала:  единственный  интеллигентный
человек во всей их конторе!
   Бухгалтер был встревожен.
   - Андрей только что ушел. Убежал. Кто-то ему позвонил  и  он  убежал,
ничего не объяснил, схватил свой пиджак и убежал... Настя, я не знаю...
   Я поспешила его успокоить.  Объяснила,  что  Андрею  звонила  я,  что
скорее всего он едет ко мне... Не стала только говорить, почему он  сюда
едет и почему так взволнован. Незачем пока...  Узнают  позже,  если  все
будет хорошо... Если я права... А если я не права...
   Если я не права, это будет ужасно. Андрей убьет меня...
   Ну, не убьет,  конечно,  сидеть  ему  тоже  не  захочется,  но  я  не
представляю, как все будет, если я обманула его  ложной  надеждой,  если
эта девочка - не его дочь!
   Я  повесила  трубку   и,   стараясь   казаться   спокойной,   сказала
милиционерам:
   - Сюда едет мой муж. Он - отец пропавшей девочки... Он  опознает  ее,
если это она.
   И в этот  момент  нищенка  неожиданно  рухнула  на  колени  и  завыла
бессвязно, биясь головой об пол:
   - Отпустите меня! Отпустите! Христом-богом молю, отпустите меня!  Они
ж убьют меня! И вас убьют! Всех убьют! И ее, ее  тоже  убьют,  найдут  и
убьют...
   - Кто? - флегматично поинтересовался один из милиционеров.
   - Они! Они! - всхлипывала нищенка, мотая головой.
   - Не боись, они  до  тебя  не  доберутся,  -  пообещала  ей  тетка  в
спортивных штанах и белой блузке. -Тебя раньше  папочка  ейный  порешит.
Так что им уж не достанется ничего...
   Нищенка выла...
   Трое мальчишек тоже принялись поднывать.
   Только девочка сидела, словно неживая, зажмурив глаза.
   Ожидание сделалось совсем уж невыносимым,  когда  дверь  распахнулась
наконец и в комнату ворвался Андрей.
   Ворвался - и словно споткнулся, застыл, впившись взглядом в  девочку.
Потом - медленно, медленно начал приближаться, словно  боялся,  что  она
исчезнет, стоит ему сделать резкое движение. Осторожно отодвинул  волосы
с ее лица... И сдавленно застонал.
   - Андрюш... Это Оля? - шепотом спросила я.
   Он молча кивнул.
   - Так... Вы узнаете вашу дочь? Ваша дочь  была  в  розыске?  У  вашей
дочери были какие-нибудь особые приметы? - бодро вступил милиционер.
   - Да... На левой лопатке большое родимое пятно. На правом колене след
от ожога, - механически ответил Андрей, все еще не сводя глаз с девочки.
   Милиционер взял телефон и набрал какой-то номер...
   - Ты пожалеешь об  этом!  Ты  еще  пожалеешь!  -  закричала  нищенка,
обращаясь ко мне. -Ты страшно будешь жалеть, да только поздно будет...
   ...Тогда я не  обратила  внимания  на  эти  угрозы,  я  была  слишком
потрясена  и,  признаюсь,  увлечена  всем  происходящим,  но  позже  мне
пришлось убедиться, что ее вопли пустыми угрозами не были.
   И, к чести своей скажу, что никогда, никогда, даже в  самые  страшные
мгновения, я не жалела о том, что все-таки нашла и узнала Ольгу!

Глава 2

МЕМУАРЫ МЕЛКОГО

   Мужик валялся на снегу. Лицом вниз. Я увидел сначала  только  грязное
рваное пальто, ватные штаны и немыслимые какие-то сооружения  на  ногах.
Седые патлы, длинные, как у  хиппи,  разметались  в  разные  стороны.  Я
перевернул  его  на  спину  носком  ботинка,  как  мешок.  Как  мешок  с
цементом... Интересно, сколько часов он уже мертв?
   Я не мог разглядеть его лица -  оно  все  было  залеплено  снегом,  а
прикасаться к нему я не хотел, и без того холодно, да и противно.
   Это не просто алкаш - это бомж. Именно поэтому я так долго стоял  над
ним, ворочал туда-сюда, в пять-то  часов  утра,  когда  на  дворе  самый
холодильник, а одет я, прямо скажем, не особенно тепло.
   Вы видели  когда-нибудь  на  улице  замерзшего  бомжа?  Я  не  видел.
Обыкновенных алкашей, не доползших до  дому  -  сколько  угодно,  но  не
бомжей.
   Настоящий бомж в великолепном нашем мегаполисе никогда не замерзнет и
не умрет с голоду. А этот...  ну,  может  быть,  приезжий,  может  быть,
новенький, а может...
   Любопытство сгубило кошку, Варвара лишилась носа, сколько  любопытных
выловлено работниками водоканала у  очистительных  решеток  на  станциях
аэрации! Но кого учит горький опыт предшественников!..
   Взявшись за ноги мертвеца, я выволок из-за угла дома, где он валялся,
на свет уличных фонарей, достал из урны задубевшую от  мороза  газету  и
стряхнул ею снег с синего, твердого, как камень, лица.
   Я не некрофил, я никогда не  испытывал  желания  разглядывать  трупы,
лица умерших не вызывали во мне эмоций - они были никакие,  без  всякого
выражения - мертвые и все. Они не люди уже, не человеки, так - органика.
   Мне приходилось за недолгую свою, в общем-то, жизнь видеть  мертвяков
в таком количестве, в каком их разве что паталогоанатомы  видят,  а  то,
может, и больше, потому что некоторые из  тех,  что  я  видел,  на  стол
трупокромсателей не попадали никогда.
   Вот, помню, был случай - в котельной одной  из  московских  ТЭЦ  дело
было - взорвался котел, так там пятеро бомжей  сварились  живьем  и  еще
трое обожглись сильно. Михалыч примчался - глаза "на полвосьмого",  весь
трясется и заикается с перепугу. Я пошел, посмотрел. Да, зрелище не  для
слабонервных. Эти, сварившиеся, умерли почти мгновенно, лежат,  дымятся,
рты разинуты, как у рыб, и глаза вытекли. Они не были похожи  на  людей,
поэтому не вызывали не малейшего  сострадания.  Ну  представьте  себе  -
вареные бесформенные тела, кожа расползается прямо  на  глазах,  обнажая
мясо. Чем было все это раньше -  человеком  или  коровой,  не  имеет  ни
малейшего значения. Это мясо те