осился бегом в свое купе, надеясь найти там помощь и разъяснения. В
купе сидел писатель Федор, а какой-то "красивенький" перепечатывал ему  на
машинке рукопись рассказа.
   - Федор, - позвал я.
   - Вот, - осклабился тот. -  На  чистовую  уже  пошло.  У  меня  ведь  и
машинки-то  никогда  не  было.  А  переписанные   от   руки   рукописи   в
издательствах не принимаются. Не знал я этого, Артемий. Не знал. Уж  давно
бы  опубликовали.  Вот  премилый  "красивенький"  и  объяснил.  И  Валерий
Михайлович обещает напечатать в коллективном сборнике.
   - Это для начала, - сказал Крестобойников. - Потом мы и индивидуальный,
авторский то есть, сборник выпустим. Федор достоин  того,  чтобы  для  его
рассказов рубили на бумагу лес.
   - И вы тоже! - в изумлении и испуге воскликнул я.
   - А что?  Очень  даже  просто  вот  так  в  поезде  встретить  будущего
знаменитого  писателя,  -   сказал   Валерий   Михайлович,   принимая   от
"красивенького" очередной лист рассказа  и  мельком  просматривая  его.  -
Техника печатания у вас на высоте. - Это уже относилось к "красивенькому".
   - Стара-а-аемся, - обрадованно протянул тот.
   Действительно, очень веселые и нужные ребята были эти "красивенькие". И
не обойтись без них сейчас никому.
   - Валерий Михайлович, - позвал я.
   - А! Что?
   - Валерий Михайлович, скажите, пожалуйста, вы где работаете?
   - Что значит где? В издательстве! Старшим редактором.
   - А лаборатория?
   - Пройденный этап, Артемиус, пройденный этап.
   - А что за издательство?
   - Ну уж, Артюща, эго слишком. Вы словно мне не доверяете.
   - Прошу прощения, - сказал Федор, - но только в каком  нужно,  в  таком
товарищ Крестобойников и работает.
   - Название издательства! - потребовал я и сам удивился  своему  грубому
тону. Но он, видимо, возымел действие на  погруженного  в  чтение  Валерия
Михайловича.
   - Да то самое издательство...
   - Какое? Конкретно!
   Валерий Михайлович замялся. Не получалось  что-то  у  него.  Что-то  не
складывалось в целую фигуру.
   Федор подозрительно посмотрел на своего предполагаемого редактора.
   "Красивенький" стремительно забарабанил на пишущей машинке и даже запел
какой-то веселенький мотивчик, знакомый, но давно забытый.
   - Небольшое замыкание, - испуганно сказал Валерий Михайлович, - не могу
вспомнить  название  своего  родного  издательства.  Ну  это,  которое  на
улице...
   - Какой улице?
   - Да еще в городе...
   - Каком городе?
   "Красивенький" совсем развеселился и даже похлопал меня по колену.
   - Бросьте вы, Артемий, заниматься глупыми вопросами.  Вам  что,  делать
больше нечего? Хотите, мы вам сейчас организуем...
   - Нет, спасибо. Я ничего от вас не хочу. Даже более того.  Я  и  вас-то
самих не хочу!
   -  Это  оскорбительно,  -  сказал  "красивенький",  но  в  голосе   его
продолжала  звучать  только  одна  веселость.  Уж  очень   интересными   и
жизнерадостными ребятами оказались эти странные существа.
   -  Артюха,  ты  хамишь,  -  сказал  Федор.   -   Попроси   у   товарища
"красивенького" прощения.
   Я оставил замечание Федора без ответа. А Валерий  Михайлович  о  чем-то
мучительно думал, вспоминал что-то.
   - Ну так что? - спросил я его. - Вспомнили,  в  каком  вы  издательстве
работаете?
   - Что за черт! Не  могу  вспомнить.  Последствия  вчерашнего  посещения
ресторана?
   - Нет. Тут дело совсем в другом.
   - В чем же?
   - Дело в том, что вы никогда не работали ни в каком  издательстве.  Это
вам сейчас показалось. Вы кандидат физико-математических наук и  заведуете
лабораторией.
   - Действительно, - медленно выдавил из себя Валерий  Михайлович.  -  Вы
знаете это наверняка?
   - Я знаю это точно.
   "Красивенький" затянул что-то уж совсем залихватское, и эта песня  его,
кажется, "Очи черные", даже меня немного сбивала с толку.
   - Перестаньте, - сказал  я  "красивенькому"  и  даже  потащил  с  полки
подушку, чтобы самому осуществить это действие. Но  подушка  была  велика.
"Красивенький" вдруг испуганно замолк.
   - Не имеете права! - взвизгнул он. - Продано!
   - Незаконно, - отпарировал я. - Где бумаги?
   - Оформляются.
   - Ну вот и подождем конца этой процедуры. А пока вы тут совершенно не к
месту. Катитесь-ка со своей машинкой!
   - Прошу прощения, Артюша! - взвился Федор. - Литературное творчество...
   - Ладно, ладно,  Федор.  Я  все  понимаю.  Я  верю  и  вам,  и  в  ваши
литературные силы. Вы будете известным писателем, но только без этих самых
"красивеньких".
   А странное существо уже потихонечку сползало с полки.
   - Вспомнил! - воскликнул Валерий  Михайлович.  -  Кандидат  наук  я.  И
никогда никаким редактором не был. Это один знакомый у меня, так  вот  тот
действительно редактор. Только он по научно-популярной литературе, а не по
фантастике... Так что, Федор, тут какая-то накладка получилась. И какой из
меня редактор? Затмение, что ли, нашло на меня?
   - Затмение, - успокоил я его. - Только постарайтесь, чтобы  на  вас  не
нашло еще что-нибудь.
   - Не понимаю, Артемахус...
   - Да я и сам не  особенно  понимаю.  Только  вот  этих  самых  любезных
существ надо попросить из поезда. И чем быстрее мы это сделаем, тем  будет
лучше.
   - Бог ты мой! - застонал Федор. - Ведь это же из моего рассказа... И  я
еще попросил их перепечатать этот рассказ?
   - Федор, успокойся. Мне кажется, что они сами предложили тебе помощь.
   - Да к черту все мои рассказы!
   - Нет, не к черту... Не к черту твои рассказы.
   - Все! Бросаю! На веки вечные!  -  Федор  вдруг  словно  в  изнеможении
опустился на полку. - Хватит... - сказал он уже тихо.
   Существо засеменило по проходу вагона, держа на весу пишущую машинку, в
которой все еще торчал листок Федорова рассказа.
   Валерий Михайлович потрогал свой лоб и с удивлением посмотрел на мокрую
ладонь.
   - Где Степан Матвеевич и Иван? - спросил я.
   - Хватит... - простонал Федор.
   -  Ушли  с  этим...  из  какого-то  там  купе...  колобком,  -   сказал
Крестобойников и достал смятый платок.  -  Можно  сказать  даже,  убежали.
Спешили очень.
   - Ладно, - сказал я. - Понятно. - Хотя, впрочем, ничего понятного  пока
и не было.
   Из нашего купе любезное существо все же поспешило убраться. Но в других
они и не думали этого делать. Да их никто и не просил, никто и не выгонял.
Мальчишка, который  все  время  что-нибудь  хотел,  теперь  сосредоточенно
мастерил какую-то игрушку со своим знакомым "красивеньким", который только
успевал  доставать  откуда-то  строительные   материалы.   Отец,   немного
удивленный поведением своего  сына,  пытался  было  влезть  в  компанию  с
советами и вопросами, но получил от мальчика увесистый, откуда только силы
у сорванца взялись, удар киловаттным паяльником и теперь тихонечко  трогал
ссадину на лбу смоченным в крови платком. Он еще не ревел, но  было  ясно,
что через минуту он скажет своей жене,  что  это  все  ее  воспитание,  та
ответит ему чем-нибудь не менее остроумным, и пойдут раздоры в уставшей от
жары  семье.  И  только  мальчишка   будет   бдительно   охранять   своего
"красивенького", потому что ему  никогда  не  было  так  интересно  и,  уж
конечно, никогда не будет более, если вновь приобретенного друга  попросят
удалиться. Понимал это, судя по всему, и "красивенький".
   Похожая картина  наблюдалась  и  в  соседних  купе.  Вежливые  и  милые
существа очень быстро заинтересовывали пассажиров, но, странное дело,  это
всегда  приводило  к  ужасным  ссорам.  Даже  в  служебном  купе  суетился
"красивенький", помогая тете Маше заваривать чай. Все они для меня были на
одно лицо  и  казались  просто  копиями  какого-то  сладкого  и  красивого
кошмара.
   - Что-нибудь прояснилось в ваших головах? - спросил я Федора и  Валерия
Михайловича.
   - Я именно вот об этом не  писал,  -  сказал  Федор.  -  Хотя  в  одном
рассказе у меня действительно есть "красивенькие".
   -  Пытаюсь  осознать,  но  что-то   плохо   получается,   -   признался
Крестобойников.
   - Я сейчас имею в виду только этих существ. Выгнать их надо из  поезда!
Выгнать!
   - Надо, - согласился Федор, но даже не приподнялся с полки.
   - Валерий Михайлович, вы можете что-нибудь объяснить людям? Ведь  через
час-другой мы все тут перессоримся, передеремся, и поезд наш на совершенно
законном  основании  перейдет  к   "красивеньким",   как   это   случалось
неоднократно с целыми человеческими обществами.
   - Хорошо, - сказал Валерий Михайлович. - Я начну их вышвыривать в окна.
А Федор будет мне помогать.
   - Вряд ли это поможет, - усомнился я. - Тут  нужно  убеждение.  Сможете
убедить пассажиров, что "красивенькие" только обманывают, завлекают нас?
   - Трудно, но согласен попробовать.
   - Так пробуйте, а я пойду  за  Степаном  Матвеевичем  и  Иваном.  Важно
доказать, что мы может  обойтись  и  без  этих  существ.  Людям  доказать,
каждому пассажиру нашего фирменного поезда. Сами мы, сами, понимаете, сами
можем все сделать!
   - Вставай, Федор,  -  почти  приказал  Валерий  Михайлович.  -  Начнем,
пожалуй.
   Федор приподнялся и начал засучивать  рукава.  Ну  да  уж  это  как  он
сможет. Пусть-ка поработает фантазия писателя.
   Я быстрым шагом, почти трусцой направился в конец вагона. Нас было  еще
очень мало. Ох, как мало... Однако что же там делают  Степан  Матвеевич  и
Иван? Да ведь и студентов нет.



36

   Всю компанию я нашел в купе, где ехала та мамаша, что так часто  бегала
с горшком, ее муж, решительный,  явно  подстрекаемый  женой,  и  их  милое
чадушко. Здесь же находился Степан Матвеевич, Иван и еще "наши", но...  но
здесь же сидел и "красивенький" в мантии, весь  седой  и,  надо  полагать,
очень  старый.  На  столике  были  разложены  какие-то  бумаги,  а  Степан
Матвеевич держал в руке гусиное перо. Перед  ним  стояла  литая  бронзовая
чернильница и песочница с мелким песком.
   - Что вы тут делаете?! - крикнул я. Не знаю почему,  но  мне  казалось,
что надо спешить. - Вы хоть знаете, что творится в поезде?
   - Все как и должно быть, - спокойно ответил Степан Матвеевич.
   - Ну уж нет! Что это? - Я схватил со стола лист. Конечно, мое поведение
в обычных условиях я и сам расценил  бы  как  хулиганство  и  хамство,  но
только сейчас условия, кажется, были совершенно не те... Вот что я  держал
в  руке!  Это  был  договор  на  передачу  фирменного  поезда  "Фомич"   в
собственность  "красивеньких".  Покупающая  сторона,   в   свою   очередь,
обязывалась довести наш поезд до Марграда.
   - Единственная возможность, - мрачно сказал Иван. - Больше мы ничего не
сможем сделать.
   - Нет, сможем, - возразил я. - И очень даже сможем!
   - Да что же мы сейчас можем? - спросил Степан Матвеевич.
   - А вот что, - сказал я и разорвал договор на две части, -  и  еще  вот
что, - я разорвал половинки еще и еще.
   - Что вы  делаете?  -  изумился  Степан  Матвеевич.  -  Ведь  это  наше
единственное спасение!
   - Спасение?! Вы посмотрите, что делается в вагоне. Ведь там  уже  почти
все друг с другом перессорились. Возможно, наш поезд и придет  к  конечной
станции согласно этому договору, только нас в нем уже не будет. Это точно.
   - Эх, Артем, - недовольно сказал Степан Матвеевич.
   - Он детей ворует! - взвизгнул шарикообразный Мотя. - Детей!
   Я не обратил на него внимания. Не до него сейчас было.
   - Может, действительно, обойдемся сами? - словно  сам  у  себя  спросил
Иван.
   - "Обойдемся", - передразнил его Степан Матвеевич. - Вот  уже  до  чего
дообходились сами! Ничего не поймешь уже! А мы все сами хотим сделать...
   - И только сами, - настаивал я. - Тем более что договора все равно  уже
нет.
   - Есть, -  спокойно  возразил  "красивенький"  в  мантии,  -  есть  еще
неограниченное количество копий.
   - Копии не в счет, - сказал я наобум.
   - В счет, в счет, - заверил меня "красивенький". - У нас все в счет.
   - Подписывайте! - потребовал Мотя. - Или я сам подпишу!
   - Товарищи! - скрипучим голосом сказал седой "красивенький" в мантии, -
мы нужны друг другу. Это непреложный факт! Симбиоз, так сказать. Явление в
масштабах всей метагалактики. Уж поверьте моему опыту. Но  дело  сейчас  в
том, что мы вам нужны больше. Пожалуйста, вот договор. -  На  столе  снова
лежал лист бумаги. "Красивенький"  осторожно  взял  перо  из  рук  Степана
Матвеевича, обмакнул его в литую чернильницу и вежливо протянул назад.
   - Не смейте этого делать! - крикнул я. - Не смейте!
   В купе уже набился народ из соседних  отделений,  да,  наверное,  и  из
других вагонов. Уже давно слышался какой-то шум, какое-то недовольство.  И
вдруг все прорвалось.
   - Подписывайте! - взывал чей-то отчаянный голос. - Подписывайте, и дело
с концом!
   - Да что нам в этом поезде вечно ехать, что ли?!
   - Если никто не может ничего придумать...
   - Жара невыносимая!
   - Дети ведь с нами едут! Дети! Детей пожалейте!
   - Вот детей и пожалейте! - крикнул я. - Подумайте и  о  детях!  Что  мы
оставим своим детям? Этот договор? Ведь они вырастут, наши  дети!  Они  не
простят нам таких действий!
   - Если только вырастут, - тихо сказал Иван.  Он,  кажется,  лихорадочно
думал, искал выход из этого нелепого и страшного положения.
   - Почему вы говорите за всех? - толкнул меня в бок шарикообразный Мотя.
- Кто вас уполномочил говорить за всех? Вас судить  надо  за  одно  только
воровство детей!
   Детей я не воровал. А вот выступать от  имени  всех  мне  действительно
никто не поручал. Но ведь я чувствовал, чувствовал, что прав.
   -  Какова  ваша  позитивная  программа?  Осуждать  могут  все,  а   вот
предложить что-нибудь взамен...
   Тоже верно. Я знал, что этих существ надо выгнать из поезда, но  только
что делать потом, я не знал.
   Но уже через меня лезли желающие подписать договор.
   - Стойте! - заорал Иван, помогая мне сдерживать толпу. - Стойте!
   - Чего стоять? Сколько мы будем еще стоять?! Когда двигаться начнем?!
   Кто-то запел "Врагу не сдается наш гордый  "Варяг".  Движение  какое-то
произошло в вагоне, хотя я еще не видел, что там такое. Выкрики  какие-то,
вопли, возгласы. Меж моих ног проскользнул "красивенький" и что-то  быстро
шепнул тому, в малиновой мантии. Старый что-то проскрипел в ответ. И по их
виду я вдруг понял, что что-то в поезде происходит не так, как им хотелось
бы. А среди  выкриков  я  уже  начал  различать  боевой  клич  Валерки  из
строительного отряда и еще голоса, молодые, дружные, решительные.
   - Еще маленько, - прохрипел  я,  сдерживая  натиск  желающих  подписать
договор. - Выдержим?
   - Выдержим, - кряхтя, согласился Иван.
   Да и давление пассажирских масс начало несколько ослабевать. Мои  ребра
и спинной хребет это чувствовали.
   - Пять вагонов... - кричал Валерка, но дальше я не расслышал.
   - Этим самым, - спокойно сказал "красивенький" в малиновой мантии, - вы
подвергаете пассажиров великой опасности. Берите,  берите  на  себя  такую
ответственность. - И он начал демонстративно, но не спеша свертывать так и
не подписанный договор, словно своими действиями стращал нас. -  Понятная,
понятная вещь. Трудно решиться. Но мы подождем, подождем.  Случаев  у  нас
представится много. Да вы и сами еще попросите.
   Валерка был уже где-то рядом. Пассажиры вдруг начали расходиться. Никто
уже не толкал меня в спину, не лез через плечо. Скис и Мотя. Я был уверен,
что он трус. Сам бы он не осмелился подписать документ. Но вот если бы это
сделал кто-нибудь другой...
   - Студенческий строительный отряд рапортует, - Валерка уже  оказался  в
купе, - что фирменный поезд "Фомич" очищается от "красивеньких". Потерь  с
нашей стороны нет. Часть пассажиров помогает нам, хотя  пришлось  провести
серьезную разъяснительную работу. - Лицо предводителя студентов горело.  -
В хвост поезда! - приказал  он,  и  ватага  студентов  покатилась  дальше.
Валерка остался с нами.
   Седой-"красивенький" и "красивенький"-посланник нехотя сползли с  полки
и засеменили к выходу.
   - Вы их выбрасывали? - спросил я. - В окна?
   - В одном только случае, -  ответил  Валерка,  опускаясь  на  полку.  -
Сейчас закончим прочесывание. А вообще-то они отступают сами. Нам писатель
Федор тактику  объяснил.  Надо,  говорит,  убедить  людей,  что  мы  можем
обойтись без всяких этих "красивеньких". Что мы и сами все можем  сделать.
И для детей, и для взрослых, и для стариков. Некоторые граждане были очень
недовольны. Но у нас в  институте  были  специальные  занятия  по  методам
агитации. - И он машинально подул на свой довольно увесистый кулак.
   - Не это было основным доводом? - спросил Иван.
   - Да что ты, - засмеялся Валерка нервно и возбужденно.  -  Нет.  У  нас
совершенно другие методы убеждения.
   - Затмение нашло, - сказал Степан Матвеевич, ероша свои волосы. -  Ведь
все очень доказательно было. Единственный  выход.  И  ведь  так  хотелось,
чтобы это действительно оказалось единственным выходом.
   - Ты, откуда все узнал? - спросил меня Иван.
   - Что узнал?
   - Да что с этими "красивенькими" нельзя связываться...
   - Ниоткуда... Просто я посмотрел, что делается в вагоне. Ведь люди  уже
звереть начали от их помощи. На меня даже... - Я не  договорил.  Не  хотел
такое говорить про Ингу. Не сама это она. Не сама. Это  любезные  существа
говорили ее голосом.
   Несколько  минут  все  упивались  радостью  победы.  Что-то   говорили,
возбужденно  спорили.   Вернулись   и   студенты,   прочесывавшие   поезд.
"Красивеньких", кажется, больше в нем не осталось. Они исчезли сами, никто
ведь их  не  выбрасывал,  кроме  одного,  про  которого  говорил  Валерка.
Студенты обсуждали моменты борьбы, хохотали, смеялись,  выкрикивали:  "Вот
мы  им  дали!",  "Да  уж  будут  помнить!",  "Со  студентами  МПИ   хотели
поспорить!" И еще все в том же духе.
   Я вошел в купе Инги и сел на краешек скамьи. А Инга была  совсем-совсем
чужая.
   - Вот и такая я могу быть, - сказала она. - Видел?
   - Видел, Инга. Только это вовсе не ты, это все  препротивные  существа.
Ведь им, "красивеньким", что нужно было? Им  нужно  было,  чтобы  мы  друг
другу глотки перегрызли. Сами, без всякого постороннего подстрекательства,
по собственному  желанию.  Пришелец  рассказывал,  что  они  на  некоторых
планетах сделали. Чистые, стерильные планетки получаются.
   - Не знаю... Я ведь на тебя и в самом деле рассердилась. С  ребенком  у
тебя нет времени заняться. А тут такая помощь...
   - Это только кажется, что помощь... А с Сашенькой я займусь. Мы  с  ним
такие игры придумаем! Правда ведь, Саша?
   Сын недоверчиво посмотрел на меня. А ведь и  в  самом  деле!  Если  ему
четыре года и он мой сын, то,  значит,  играл  же  ведь  я  с  ним  в  эти
прошедшие для него годы! Может, хоть он помнит, как я с ним играл,  потому
что для меня-то эти четыре года пролетели за одну короткую ночь.
   - В какую игру мы с тобой, Саша, больше всего любим играть?
   - В "сыщики-разбойники", - недоверчиво ответил мой сын.
   - Правильно. Я тоже люблю играть в "сыщики-разбойники".
   - Сейчас?
   - Да где же мы с тобой  сейчас  будем  играть?  Для  этого  ведь  нужен
большой двор с секретами или лес.
   - А двор у нас небольшой. Маленький. Давай играть в лесу.
   Двор у нас в Марграде действительно был маленький. В таком  особенно  и
не разыграешься. Однако он все знал... Знал!
   Вот  как  только   приедем   домой,   так   сразу   начнем   играть   в
"сыщики-разбойники".
   - И Васька будет играть?
   - Какой Васька?
   - А который все плачет... Его тронешь, а он сразу плакать...
   - А... Это из двенадцатой квартиры?
   - Ну, рядом с нами который живет.
   В соседней квартире действительно жил плаксивый Васька.  Только  откуда
Сашенька мог его знать?
   - Он мне все про нашу... про  твою  квартиру  рассказал,  -  улыбнулась
Инга. - Не знаю только, сочинил или на самом деле так.
   - И что же он рассказал?
   - Где диван стоит, где стол, где угол с игрушками...
   - Ну-ка, ну-ка, - поощрил я сына. - Где у нас  стоит  диван?  -  И  еще
несколько таких