. Ни испуга, ни страха, ни ужаса не нашел я в ее  глазах.
Только одна беспредельная и вечная тоска.
   Я погладил  ее  по  руке,  прикоснулся  к  белому  свертку,  в  котором
находилась жизнь, совсем недавно, только несколько часов  назад  возникшая
жизнь, потрепал сына по волосам, но он даже не повернулся ко мне. Потом  я
встал и пошел в тамбур.
   Я и забыл, что в тамбуре продолжают свой тягостный  или  примирительный
разговор Тося и Семен. Но я был уверен, что не  помешаю  им.  Меня  теперь
вроде бы как и не существовало уже.
   Я уткнулся в стекло противоположной двери и не увидел за ним ничего...
   Не знаю, сколько я простоял так...
   Меня словно кто-то окликнул. Я вздрогнул, пришел в  себя  и  оглянулся.
Хлопнула дверь за выскользнувшей из тамбура Тосей. За ней рванулся  Семен,
а за ним - я. Я просто подражал их действиям. Что-то произошло здесь, но я
не знал...
   В нашем купе Тося приникла  к  груди  Ивана,  вжалась  в  нее.  А  Иван
растерянно и молча гладил ее одной  рукой  по  волосам,  а  другой  словно
отстранял ее от всех других. Семен стоял взбешенный и  потрясал  кулаками.
Но тронуть ни Тосю, ни тем более Ивана он не решался.
   Вот так объяснение  в  любви!  В  любое  другое  время  я  бы  искренне
порадовался счастью Ивана и Тоси. Я и сейчас радовался. Радовался! И  Иван
и Тося были очень симпатичны мне. Но  только  ведь  справедливый  Иван  не
допустит, чтобы из-за него фирменный поезд болтался черт знает  где.  Иван
просто посадит Тосю и спокойно объяснит, что сейчас этого делать нельзя. А
потом он, может быть, бросится под поезд, потому что ему не  вынести  этой
пытки. Но сначала он все-таки сделает по справедливости, для других.
   Все молчали. Бесился и кричал лишь Семен. А Иван все не выпускал  Тосю.
Да что с ним?! Ведь не нарочно же  он  это!  Ведь  знает  же  он,  к  чему
приводят в нашем поезде такие непреодолимые  желания!  Ведь  он  совершает
преступление перед пассажирами фирменного поезда,  похожее  на  то,  какое
совершил я.
   - Иван, - сказал я тихо.
   - Так надо, - слегка кивнул он мне. - Так надо...
   Так надо? Да зачем же так надо? Ведь теперь не только я, но и он  будет
причиной, ну пусть не причиной, но  уж  наверняка  поводом  для  блужданий
поезда! Неужели он этого не понимает? Или... или... или  это  он  нарочно?
Чтобы разделить со мной вину, чтобы облегчить мою  совесть!  Ива-ан...  Да
разве можно брать такое на себя? Ведь  у  меня  это  получилось,  когда  я
ничего не знал. А ты  ведь  уже  знаешь  все!  Неужели  ты  идешь  на  это
сознательно?
   Тося вдруг резко оттолкнулась от  могучей  груди  Ивана  и  повернулась
лицом к нам. Обращалась она к Семену, но слова ее предназначались всем:
   - Да! Да! Я люблю его! Люблю!
   - Я тоже люблю тебя, Тося... - сказал Иван тихо  и  положил  на  столик
бритву. Мою сломанную бритву.
   Теперь ее мог взять любой. Любой мог наладить  ее,  включить  и  начать
бриться. Аж до самого Марграда...
   - Да?! Да?! - закричал Семен. - Ты так?! Ты так?!
   Он бросился что-то доставать на верхние полки. Вниз  полетели  свертки,
коробки, еще что-то. Семен, словно не помня себя, в  каком-то  исступлении
все бросал их и бросал на пол и столик. Много, однако,  у  него  было  еще
припасено там. Потом он соскочил на пол  и  начал  с  криком  "Вот!  Вот!"
выбрасывать все в открытое окно.
   - Вот! - зло сказал он, закончив свою работу. - Вот! Ты  этого  хотела!
Получай! Этого ты хотела! Все там, все!
   - Я не этого хотела, Семен...
   - Не этого?! Знаю я, чего ты хотела...
   Семен немного поостыл, устал.
   - А! Идите вы все... - И он мрачно сел в угол свободной полки.  Похоже,
что Семен понимал, что произошло. Понимал даже, что теперь  он  ничего  не
вернет назад. И страдал. Наверное, Семен очень любил свою Тосю.
   - Теперь уж нет, - тихо сказала Тося и пошла в купе Инги.



44

   Все молчали. Кто растерянно, кто многозначительно. Не знаю, сколько  бы
продлилось это молчание, но тут в вагон ворвался неутомимый  Валерка.  Вид
его  был  красноречив.  Валерка  наверняка  совершил  очередной  геройский
поступок.
   - Задание выполнено, - отрапортовал он. Его даже не смутило присутствие
в купе незнакомых людей. - Все сделали, - сказал он уже менее восторженно.
   Но теперь некому было спрашивать Валерку. Я  и  Иван  не  имели  права.
Степан  Матвеевич  готовился  к  отходу  в  другую   реальность.   Валерий
Михайлович стоял с испуганным видом,  да  и  вещи  его  снова  беспокоили,
давили или врезались в тело. Семену теперь вообще  на  все  в  жизни  было
наплевать. Комиссия впервые видела Валерку и не знала, что за  задание  он
выполнил. Да и не  было,  собственно  говоря,  у  него  никакого  задания.
Валерка делал то, что считал нужным.
   - Какое задание? - спросил Федор.
   -   Ну   это...   чтобы   пассажиры   не   выдумывали   ничего   такого
сверхъестественного. Не мечтали чтобы до  Марграда...  Мы  и  посты  везде
расставили. Методику работы продумали. Заговариваем, так сказать,  зубы...
А что? Что-нибудь изменилось? Не нужно было этого делать?
   - Да нет, - сказал Федор. - Молодцы вы. Все правильно  сделали.  И  как
поезд, идет уже по расписанию?
   -  Не  совсем,  но  догоняем...   По   крайней   мере,   мы   идем   по
Западно-Сибирской низменности, как и должно быть.
   - Это хорошо, - сказал Федор. - Значит, приедем...
   - Дело в том, Валерий, - сказал я,  -  что  мы  все  равно  никогда  не
приедем в Марград, потому что у нас с Ингой здесь двое детей,  появившихся
странным образом. И из-за этого поезд будет  вечно  метаться  по  железным
дорогам.
   - Ну и что, что двое детей? - Валерка смутился. - Ну и что,  что  двое?
Двое и должно быть в семье. Даже две целых и  три  десятых  в  среднем.  Я
читал.
   - Да ты все ли понимаешь, Валерий?
   - Понимаю. Раз Инга любит тебя, почему бы у вас не быть детям?
   - Так ведь и ты ее любишь! - нанес я запрещенный удар.
   - Я?.. Да... А что?.. Ну и я тоже... Так что же из этого? Я не понимаю,
простите.
   - Это ты прости меня, Валерий. Я что-то не то сказал. Но все  равно  мы
никуда не приедем.
   - Валерий, - сказал Иван, - я  вот  только  что  перед  твоим  приходом
сказал всем, что люблю Тосю.
   - Ну и что?
   - Да все то же...
   - Ну и люби себе на здоровье!
   - А другим?
   - Что другим?
   - Себе на здоровье, а другим?
   - Да какое дело другим! - вспылил Валерка.  -  Что  тут  могут  сделать
другие?!. Я понимаю, понимаю. Я все отлично понимаю.  И  вы  тут  напрасно
думаете... - Он вдруг начал пятиться, потом повернулся и убежал  в  другой
вагон.
   Конечно, Валерка не мог сидеть без дела. Вся жизнь его была в хороших и
полезных делах.
   - Вот эта самая бритва, - сказал Иван и залез на свою полку в  соседнем
купе.
   Все, он больше не желал принимать участия в этой лотерее.
   Степан Матвеевич вдруг поднял мутные глаза и выдавил из себя хриплое:
   - Год, число, месяц?
   - Второе августа тысяча девятьсот семьдесят пятого года, - сказал  я  и
постарался усадить его поудобнее.  -  Реальность  самая  что  ни  на  есть
настоящая.
   Вот он-то пожертвовал  своим  счастьем  и  теперь  снова  был  в  своей
многомиллионной и страшной жизни.
   Валерий Михайлович хватал  посиневшим  ртом  воздух.  Ремень,  что  ли,
перетянул его дальше невозможного? Он тоже  согласился  вернуться  в  свою
многотрудную жизнь.
   - Академики, занимайтесь спортом! - бросил клич писатель Федор.
   Где-то пыталась не вспоминать свою семью Зинаида Павловна  и  наверняка
снова помогала кому-то.
   Вообще-то я сдался... Ну не то чтобы сдался, а просто отдал себя на суд
пассажиров. Уж справедливый Валерка наверняка через своих бойцов  объяснит
всем, что теперь им нужно делать. Может, и делегация какая  придет.  Я  не
скажу и слова против, даже не подумаю  возражать.  Я  просто  буду  сидеть
рядом с Ингой, и все... Будет так, как будет.
   А комиссия пусть тут решает, что к чему. Пусть связываются с  Академией
наук,  пусть  сбрасывают  десанты   и   продукты,   пусть   вычисляют   на
математических машинах дальнейшую судьбу нашего поезда и  его  пассажиров.
Пусть они что хотят, то и делают. "Мозговой центр" нашего поезда распался.
И уже пришли другие люди на наше место. Я бы сейчас не удивился,  если  бы
все дело спасения поезда возглавил Валерка. Ему бы  подошло  руководить  и
спасать человечество. А попутно он бы объяснил ему, в чем  оно,  право,  и
где совершало ошибки. Пусть... Все пусть... Все, все, все!
   Я повернулся и пошел в последнее купе, где еще совсем недавно  с  такой
радостью и желанием пели веселые песни, где  выделялся  красотой  и  силой
голос Инги, где все были счастливы, а если и не все, то все-таки  не  так,
как сейчас...
   Придерживая моего сына при толчках поезда, лицом ко мне  сидел  товарищ
Обыкновеннов. Лицо его было печально. Он, как и  всегда  прежде,  сидел  в
наглухо застегнутом пальто и надвинутой на глаза велюровой шляпе. А  глаза
его словно говорили: "Будьте любезны..."
   Тетя Маша остановилась перед ним и уставила кулаки в бока.
   - Ваш билет, гражданин! - решительно потребовала она.
   Вот ведь... Билет надо тете Маше, и все.  Хоть  лопни  все  вокруг,  но
только по билету, приобретенному в кассе законным путем.
   - Будьте любезны, - ответил  товарищ  Обыкновеннов,  полез  куда-то  во
внутренний карман, долго искал там билет, потом  словно  вспомнил  что-то,
просиял весь, снова плотно застегнул пальто, снял велюровую шляпу,  разлив
при этом по купе мягкий золотистый свет. Вокруг его головы сиял  небольшой
нимб. Тетя Маша терпеливо ждала. Уж теперь-то этот безбилетный пассажир от
нее никуда не уйдет. Чувствовала это тетя Маша.
   Но товарищ пришелец вовсе не  нимб  собирался  демонстрировать  нам,  а
искал билет, который был заложен за подкладку шляпы.
   - Будьте любезны, - повторил он и протянул  проводнице  железнодорожный
билет, и, судя по лицу тети Маши, совершенно нормальный. Проводница  долго
исследовала кусочек картона, смотрела сквозь него на нимб пришельца. Ясно.
Во всем происшедшем сейчас  ее  более  всего  удивило  наличие  настоящего
билета у потенциального "зайца".
   - Хм, - сказала она и, крепко зажав билет в  кулаке,  пошла  укладывать
его в специальную кассу.
   Товарищ Обыкновеннов водрузил шляпу на положенное ей место, и сияние  в
купе погасло.
   Я не смотрел на Ингу, хотя и знал, что она не спит. Ладно... Я скажу ей
что-нибудь потом... если только найду в себе силы. Я должен  был  найти  в
себе силы!
   - С диссертацией у меня совсем ерунда  получается,  -  осторожно  начал
товарищ пришелец. - Вот в Марград еду на повторное рецензирование...
   - А что так? - спросил я без всякого интереса.
   - Психологию людей в своем труде не  учитываю.  Даже  не  то  чтобы  не
учитываю, а просто до сих пор не понимаю.
   - Да что же тут понимать, - удивился я.
   - Ну не скажите, - возразил  товарищ  Обыкновеннов.  -  Я  ведь  многое
повидал... Логика! Логика поставлена во  главу  угла  психики  гуманоидов.
Пусть двоичная, троичная или статистическая, но  все-таки  логика.  И  так
было везде. И тогда, когда я был лишь капитаном  грузового  звездолета,  и
позже... пока наша экспедиция не нашла  Землю...  Нет,  нет.  Я  вовсе  не
проклинаю  тот  момент,  когда  мы  наткнулись  на  еще  одну  цивилизацию
гуманоидов... Нет, конечно. Я рад... хотя мы и  потеряли  всех  "носителей
истины"... Хотя мы и не продвинули ни на шаг вперед вашу цивилизацию... Но
мы старались. Уверяю вас. Мы сделали все, что могли. И не наша  вина,  что
так получилось. А только лишь ошибка. Разве мог кто предположить, что ваша
цивилизация основана на отсутствии  всякой  логики.  Мы  бросали  в  битву
одного  человека  за  другим.  Одни  просто  гибли,  другие   возвращались
надломленными  и  уже  не  пригодными  для   дальнейшей   работы,   третьи
отказывались сами. А в итоге? Что в итоге? Ваша цивилизация  топталась  на
месте непозволительно долго, потом без всяких видимых причин  устремлялась
вперед,  по  не  предусмотренному  нами  пути.  Затем   снова   остановка,
возвращение назад, блуждание в потемках... Рывок! И снова затишье. И нет в
этом никакой логики...
   - На все есть свои причины.
   - И это называется причинами. - Товарищ  пришелец  укоризненно  покачал
головой. - Нет, Артемий... Нет... Конечно,  уж  не  совсем  без  этого.  Я
расскажу тебе позже еще одну историю, которая произошла со мной.  Надеюсь,
что она тебя успокоит. Да и Ингу тоже.
   - Рассказывайте сейчас, - предложил я. Мне, по правде говоря, было  все
равно, расскажет он что-нибудь или нет.
   - Сейчас  рано.  Она  пригодится  вам,  когда  мы  будем  подъезжать  к
Марграду.
   Товарищ Обыкновеннов  еще  долго  распространялся  по  поводу  развития
различных  цивилизаций.  Приводил  примеры,  которые,  однако,  мало   что
говорили мне. В вагоне было по-прежнему жарко и душно, и товарищ  пришелец
несколько раз снимал с головы велюровую шляпу и  вытирал  лысину  платком,
распространяя при этом по купе волнующее и зыбкое сияние.  Пришла  Зинаида
Павловна,  скромно  уселась  на  боковое  сиденье   за   столик.   Товарищ
Обыкновеннов убаюкал меня своими рассказами о внеземных  цивилизациях.  Не
знаю, может, он и хотел этого, может, он именно и хотел, чтобы я уснул. Но
ведь я почти не спал уже двое суток.



45

   ...Мы  с  Ингой,  Сашей  и  маленькой  Валентиной  выходим  из   такси,
взбираемся на свой пятый этаж. Я  открываю  дверь.  В  квартире,  конечно,
далеко не идеальный порядок. Но что-то уже не так, как было  прежде...  Ну
да... Вот и в два этажа  детские  кроватки,  потому  что  в  один  их  тут
совершенно негде ставить. Стол, заваленный книгами.  Диван...  Не  было  у
меня  раньше  такого.  Даже  шифоньер  откуда-то  взялся,  и,  что   самое
удивительное, втиснулся между письменным столом и стенкой  с  книгами.  На
кухне стоит холодильник. Никогда раньше он не понадобился бы мне... Что-то
много, много изменений... Да, мы только что откуда-то приехали. И я  вдруг
вспоминаю  первую  нашу  поездку  на  фирменном  поезде  "Фомич".  И  Инга
вспоминает... Но только она не любит вспоминать те два дня... Как  хорошо,
что я тогда поехал на поезде, а не полетел  на  самолете!..  Ночь...  Инга
засыпает у меня на руке... Она всегда так засыпает, а  потом  я  осторожно
высвобождаю руку, чтобы не разбудить жену. Инга так и остается  лежать  на
боку под тоненькой простыней, а я встаю и иду на кухню. Я  оставляю  дверь
открытой и потихонечку смотрю на свою жену. Она отчетливо видна в  голубом
свете полной луны. Я думаю, как хорошо все тогда получилось...
   - Ну, поздравляю! - кричит кто-то.
   - Что? Что произошло?
   - Проснись, Артем! Проснись!
   О боже... Это  был  всего-навсего  сон...  Это  же...  фирменный  поезд
"Фомич"... Мы еще только едем. И сразу  же  во  мне  просыпаются  все  мои
страхи:
   - Что еще произошло?
   Рядом с  Ингой  плачет  ребенок.  А  ведь  весь  день  девочка  прожила
спокойно, ни разу не заплакав. Ну теперь, наверное, возьмет свое.
   - Поздравляю, Артем, - жмет мне руку Иван. - Все будет нормально.
   - Да что?!
   - Он еще спрашивает!  -  раздраженно  замечает  Светка,  болтая  своими
длинными худыми ногами с верхней полки. - Ну и отцы нынче пошли!
   Да что она понимает в отцах!
   - Прошу прощения, - проталкивается писатель Федор и протягивает  цветок
ромашки, только не мне, а Инге. -  Нет,  нет,  Артемий.  Жене!  Инге,  так
сказать! Царице бала! И мои поздравления!
   - Папа! - прыгает мне кто-то на спину.
   Ну кто, кроме Сашки, тут может быть? Сашка! Я переворачиваю  его  через
шею, и на пол опускается здоровенный парнишка.
   - Еще раз! - требует он.
   - Саша, - укоризненно говорит Зинаида Павловна, - ты  уже  большой!  Во
второй класс скоро пойдешь!
   - Во второй...
   Он действительно вырос! Сашка мой!
   - И меня, и меня, - тоненький девчоночий голосок. - Па-а-а-па! - Кто-то
карабкается по моему колену. А! А? Это... это...
   Все смеются. Это же моя дочь, Валюшенька! Я  хватаю  ее  и  прижимаю  к
груди. Подбросить  ее  вверх  я  не  решаюсь,  потому  что  вагон  изрядно
покачивает, а вокруг торчат углы полок. Валюшенька! Тогда... тогда... Ведь
плакал же кто-то рядом с Ингой... И почему я боюсь  посмотреть  в  сторону
своей жены?
   Смеющееся и радостное лицо Тоси. Даже сумрачное лицо  Семена  мелькнуло
из-за спин. Нет только Степана Матвеевича и Валерия Михайловича...
   А я все не осмеливаюсь оглянуться. Но  тут  громкий  и  призывный  крик
новой жизни зовет меня.  Я  оглядываюсь.  Инга  лежит  с  лукавым  и  чуть
испуганным лицом. Она словно хочет сказать:  "Вот  какой  я  тебе  подарок
приготовила..." И счастлива, и испугана, а вдруг я останусь недоволен этим
подарком?
   - Сын! - кричу я.
   - Сын, - тихо отвечает она. - Мишенька.
   - Мишенька! Конечно, Мишенька!
   - Мишенька крепкий ребенок, - заявляет Зинаида Павловна. - У вас вообще
крепкие дети! Это очень хорошо.
   Я наклоняюсь к Инге, чтобы поцеловать ее, но за спиной столько людей...
   - Потом, - шепчет она, - потом.
   Я только глажу ее по щеке.
   - Ну а теперь, - говорит Зинаида  Павловна,  -  прошу  всех  разойтись.
Маленькому человеку тоже нужен воздух... А ты, милочка, вставай!  Вставай!
Нечего тебе лежать.
   Зинаида Павловна всегда знает, что нужно делать.
   - Кормить пойдем молодого человека, кормить.
   - А здорово ты на том вокзале накупил одежды, - говорит  Светка,  -  на
все возрасты. И для мальчиков, и для девочек. -  И  в  голосе  ее  уже  не
чувствуется вражды, а лишь удивление. Она уже, наверное, считает,  что  из
меня может получиться приличный отец. Хотя что она в этом понимает? Да и я
сам.
   Пассажиры постепенно разошлись, кроме женщин,  которые  обосновались  в
этом купе.
   Мишку начали готовить к путешествию в  соседний  вагон  к  одной  очень
доброй тете. Дочь не слазила у меня с рук.  Сашка  устроился  на  полке  с
ногами и листал какую-то книгу.
   И тут вдруг меня ударило в  голову!  Ведь...  ведь  это  что  же  снова
означает? Ведь я опять стал причиной бесконечных блужданий нашего  поезда!
И все вокруг так радовались? Да что  они,  не  понимают,  что  ли?  Или  я
признан всеми неисправимым идиотом, с которым уже ничего нельзя сделать?
   Испуг, даже страх, наверное, отчетливо проступили на моем лице.
   - Что с тобой? - спросила Инга.
   - Инга... Я рад, поверь... Но другие? Ведь теперь наш поезд...
   - Нет, - сказала Инга, - нет.
   - Все в порядке, Мальцев, - успокоила меня Зинаида Павловна.
   - Не понимаю. Ничего не понимаю. Разве мы ошиблись?
   - Нет, не ошиблись. Все правильно.
   - Но тогда...
   - Видите ли, Мальцев, - продолжила  Зинаида  Павловна,  и  лицо  ее  на
мгновение дрогнуло. - Видишь ли, Артем... Пассажиры поезда все, как  один,
решили оставить вам ваших детей, что бы это  им  ни  стоило.  Конечно,  не
сразу это произошло... Скажите спасибо Валерию. Это он  организовал  своих
студентов для соответствующей беседы с пассажирами. Что бы  ни  случилось!
Что бы ни случилось, но дети наши не должны страдать из-за глупости  своих
отцов и всех других взрослых. Что бы ни делали взрослые, они должны всегда
помнить, что мы живем для детей. - По щекам Зинаиды Павловны скатились две
маленькие слезинки, но она словно не заметила их. - Ведь мы строим мир,  в
котором будут жить наши дети. И надо, чтобы этот мир был лучше  нашего.  И
этот мир будет лучше нашего. Пусть мы даже не найдем  себе  в  нем  места.
Пусть, Артем, пусть!.. Для кого же еще жить, как не для наших детей...



46

   Зинаида Павловна отвернулась, поправила что-то на столике.
   - Давай, милочка, - обратилась она к Инге, и глаза ее снова были  сухи.
И снова она была готова помогать всем, кто нуждался в ее помощи.  И  снова
таких будет очень много. И сейчас, и через день, и через год, и всю  жизнь
Зинаида Павловна будет помогать людям. И не только потому, что она нашла в
этом смысл своей нел