энку и  по  девять  вам  с
Майером. Если нам удастся вытянуть на всех два миллиона,  вы  получите  по
180 тысяч каждый. Если - ничего, то мы просто хорошо проведем время, и это
не будет стоить вам ни гроша.
     Я взглянул на Майера. Майер поджал губы, наморщил лоб и спросил:
     - Какими это судьбами, Тед, ты заполучил такую ширарную яхту?
     - Да вот посчастливилось, - ухмыльнулся он.
     - Вопрос по существу, а Левеллен? - подмигнул я.
     Он в упор посмотрел на меня, и этот взгляд  я  запомнил  надолго.  Он
выглядел, как выглядят все профессора:  мягкий,  педантичный,  вежливый  и
суетливый. Он смотрел на меня из-под выгоревших на солнце  бровей,  сквозь
светлые длинные ресницы. Однажды я спасал большую голубую цаплю.  Какие-то
кретины прострелили ей крыло мелкой дробью. После того,  как  мне  удалось
наконей поймать и  спеленать  ее  своим  плащем,  засунуть  под  мышку,  а
свободной рукой сжать ее огромный смертоносный клюв, она затихла и  только
смотрела на меня не мигая. В этом взгляде была вся гамма испуга и надежды.
Что я собираюсь делать? Захочу ли я убить и съесть  ее,  как  другие?  Или
помогу? Страх плескался в глубине ее  мутно-золотистых,  широко  раскрытых
глаз.
     Левеллен пожал плечами и отвел взгляд. Но за те несколько секунд, что
он смотрел на меня, мне открылся совершенно новый человек.
     - В конце концов, вы имеете на это право, - сказал он. -  На  Багамах
было три намеченных места.  Мы  с  Гулей  обследовали  их,  тогда  еще  на
"Телепне". Одно оказалось пустышкой. Из другого  мы  извлекли  шестнадцать
фунтов серебра в слитках. А из  третьего  добыли  семьсот  золотых  монет,
мексиканской  чеканки.  Потом  нам  пришлось  срочно   удирать   -   новое
правительство Нассау имеет дурное обыкновение забирать себе сто  процентов
найденного клада. Я обошел несколько нумизматических  раритетов...  Теперь
не время, джентельмены, обсуждать, как и когда я оберну находку в  обычные
деньги. Достаточно всем знать, что я смогу это сделать...  Если,  конечно,
будет, что оборачивать. Я думаю, что скорее всего, будет. А на то  золото,
вернее, на часть его, я купил "Лань".
     Майер вздохнул и кивнул, соглашаясь. Вот так мы начали  свою  работу.
Делладио устроил нам  "крышу"  -  официальные  геодезические  исследования
шельфа. "Лань" стала на якорь в  намеченной  бухте.  Мы  отметили  буйками
район поисков. Работа велась со  старого  неповоротливого  ялика,  который
Делладио и Хейс оснастили мощным мотором  и  генератором,  и,  разумеется,
воздушным компрессором для наполнения балонов аквалангов.
     Мы располагали прочной пластиковой трубкой длиной в двести  с  лишнем
футов и два дюйма в диаметре, открытой с одного конца и особо устроенной с
другого.  Процедура  поиска  состояла  в   том,   что   намеченный   конец
закреплялся, а весь шланг  спускался  вниз,  пока  над  поверхностью  воды
оставалось не более фута. Тогда вниз по шлангу спускался электронный зонд,
а наверху у монитора кто-нибудь следил за показаниями по  мере  того,  как
зонд проходил древние наслоения песка, ила и тому подобного.
     Мы работали на намеченном участке, на всякий случай проверяя все щели
в пределах тридцати футов от границы. И старались не думать,  что  простой
математический расчет показывает, что  три  квадратных  мили  требует  сто
двадцать тысяч погружений. А нас было всего пятеро. Мы  с  Майером  больше
мешали, пока не научились управляться с  вертким  шлангом.  Но  уже  через
неделю мы знали, когда надо остановиться и как осторожно  вытащить  наверх
электронный зонд, не повредив содержимого. В итого,  после  того,  как  мы
основательно сработались, у нас получалось пять погружений в час. Но мы не
могли работать больше восьми часов в день, так что за день выходило  сорок
погружений. Майер заметил,  что  работая  все  семь  дней  в  неделю,  нам
понадобится не менее восьми лет, чтобы исследовать весь район.
     Мы  менялись  попарно  каждый  час  или  каждые  пять  погружений,  в
зависимости  от  того,  что  получалось  раньше.   Погода   стояла   самая
подходящая. Но труд был настолько тяжел, что  мы  уже  начинали  временами
забывать, а для чего мы это, собственно, делаем. С наступлением сумерек мы
помечали буем место последнего погружения, а затем, беря  за  координатные
оси мыс, далеко вдававшийся в море и "Лань", неподвижно стоявшую на якоре,
отмечали место на сетке на тот случай, если с  буем  что-нибудь  случится.
Предосторожности  были  не  излишни,  хоть  мы  и  спорили  на  этот  счет
бесконечно. Сто  двадцать  тысяч  погружений  вполне  достаточно,  нам  не
хотелось делать одно и тоже дважды. Затем мы возвращались в бухту, смывали
соль и ил, готовили ужин на десятерых, съедали его с азартом тиранозавров,
и не меньше получаса сидели погруженные  в  нирвану,  отвалясь  от  стола,
чувствуя себя совершенно разбитыми и несчастными, зато сытыми.
     Мы  старались  не  думать,  что  будет,  если   мы   наконец   увидим
долгожданные показания. Само собой подразумевалось, что "Лань"  немедленно
встанет рядом с буем, а мы начнем понемногу поднимать металл на  борт,  но
как долго придется это делать, не хотел думать никто. Была,  правда,  идея
собрать все под днищем в крепкую металлическию сеть, закрепить у  борта  и
таком виде вывести из бухты, а там разобраться.
     Вокруг нас постоянно сновали акулы. Это был самый распростаненный тип
мелководья. Я бы, пожалуй, чувствовал себя неуютно, если бы мы работали  в
стоячей воде. Но через всю территорию поисков проходило сильное течение, и
каждое новое погружение можно было делать выше по течению,  таким  образом
всегда оставаясь в чистой воде с хорошей видимостью. К тому же все  запахи
и  колебания  тут  же   уносились   прочь.   Мне   никогда   не   хотелось
экспериментировать в стоячей воде с тигровыми или леопардовыми акулами. Но
они охотились гораздо дальше от берега, чем находились мы.
     Конечно, мы видели их достаточно часто:  как  и  все  хищники,  акулы
регулярно обходят свои владения.  Но  они  приплывали,  описывали  большой
круг, изучая нас с нескрываемым любопытством, и  уплывали  снова.  Нет  ни
одного  дикого  созданья,  за  исключением  таракана,  которое  любило  бы
гастрономические новинки. Если еды вдоволь, оно предпочитает есть то,  что
ест всегда. Все то, что движется, смотрит и производит  шум  не  так,  как
делает это обычная еда, не стоит того, чтобы его пробывать. Кто его знает,
какое оно на вкус. Зачем же рисковать?
     Однажды к нам явилась стая барракуд и, застыв без движения в  потоке,
созерцала нас около часа скорее с любопытством исследователя, чем хищника.
У всех существ есть немного свободного времени, в которое их  не  донимает
ни голод, ни враги, ни забота о потомстве. Это время исследований и  игры.
Играют  дельфины.  Играют  обезьяны.  Играют  выдры.  Играют  все  молодые
млеаопитающие. Барракуды стояли вокруг и смотрели, как детвора смотрит  на
строительство дома или замену кабеля; но через  час,  почевствовав  первые
признаки голода, они умчались по своим делам.
     Жуткие ненасытные хищники глубин имеют незаслуженно дурную  славу.  Я
слышал, как один человек похвалялся, что он честно занимался любительскими
подводными изысканиями - в списанном с какого-то склада старом костыме.  И
вот однажды, в заливе Голливуда  на  него,  мирного  исследователя,  напал
ужасный, кровожадный осьминог с щупальцами чуть ли не девяти футов длиной.
Чушь! Осьминоги милы и застенчивы. Пойманные врасплох, они  подбирают  все
свои щупальца поближе к голове, рискуя  в  них  запутаться  и  умереть  от
удушья и медленно-медленно удаляются от вас на безопасное  расстояние.  Но
если сидеть тихонько и не пугать их,  вы  можите  увидеть  тот  же  фильм,
прокрученный наоборот.
     Когда погода испортилась, поднялся ветер и нагнал  такие  волны,  что
при  каждом  погружении  наш  ялик  грозил  перевернуться,   а   если   не
перевернуться, то отдрейфовать к берегу, мы решили устроить себе выходной.
К тому же запасы наши истощились, и непогода была  самым  удачным  поводом
для экскурса на побережье. Тед, Джо и я были рады  нежданному  перерыву  и
решили  прогуляться,  а  Майер  с  Фрэнком  остались  на  яхте,  увлекшись
шахматами. Накануне Майер, к своему изумлению, ивидел,  как  Фрэнк,  играя
черными, разыгрывает вариант югославской защиты, о котором  Майер  до  сих
пор и не подозревал. Они вошли в азарт и на нас не обращали  ни  малейшего
внимания.
     Мы  убрали  с  ялика  оборудование  и  направились  к  берегу,   горя
нетерпением увидеть чьи-нибудь лица и  услышать  чьи-нибудь  голоса  кроме
наших собственных, уже поднадоевших.
     Джо немного знал эти места. Поэтому, повинуясь ему, мы направились  в
заведение, объединяющее в себе кемпинг, спортивную базу  и  рыбачий  клуб.
Называлось все это почему-то Клуб Пикадоров. Джо  там  приняли  с  истинно
мексиканским восторгом, кто-то немедленно одолжил  ему  свой  невообразимо
розовый "джип", и Джо умчался в город за покупками, объяснив нам,  что  на
побережье нам все обойдется дороже. Мы не возражали. Поэтому  мы  с  Тедом
уселись за столик в маленьком и уютном баре, если только можно так назвать
приютившийся  у  ресторана  павильончик  под  большим  полосатым   тентом.
Плетеные столы и  стулья  создавали  ощущуние,  что  ты  попал  на  старый
дагерротип. Серые рваные тучи неслись в низком небе, ветер был  горячий  и
влажный.
     Я выпил изрядную порцию какой-то штуки из фруктового  сока  и  джина,
которая здесь именовалась Осо Негоро, "черный  медведь".  Штука  оказалась
убойной  силы.  Когда  пьешь  подобные  коктели,  уж  точно  знаешь,   что
действительно,  непрележно,  именно  пьешь.  После  такой  выпивки  наутро
просыпаешься с ощущением, что стоит только чуть качнуть головой -  и  твоя
черепушка скатится с плеч, как спелая дыня с грядки.
     После нескольких недель постоянного колыхания,  сопровождаемого  либо
погружением в воду, либо яростным солнцепеком, простое сидение за столиком
с хорошей выпивкой кажется просто нирваной. Я был в восторге от всего:  от
бара, коктейля и даже собутыльника, хотя Тед не из тех людей, у которых от
джина пробуждается красноречие.
     Я никак не мог понять, с чего бы это  мне  так  чертовски  хорошо,  и
высказал эту мысль вслух. Ощущение было  совсем  иное,  чем  то,  когда  я
чувствовал себя просто в хорошей форме. С чего бы это, поинтересовался я.
     -  Сердце,  -  кратко  объяснил  профессор  Левеллен.  Я   потребовал
подробностей, и Тед пояснил, что человеческое сердце  работает  иначе  при
частых погружениях, чем в обычных  стандартных  условиях.  При  работе  на
глубине серечная мышца укрепляется, и сердце выходит на оптимальный  ритм,
при котором сильно повышается процент кислорода, нагнетаемый  в  кровь.  -
Твое сердце бъется теперь размереннее и сильнее, ты дышишь реже и  глубже,
Трэв. Поэтому и  весь  организм  работает  сейчас  лучше,  чем  когда-либо
прежде.
     Резон в  этом  объяснении,  конечно,  был.  Решив,  что  Тед  наконец
разговорился, я уже было хотел было обсудить с ним наши  шансы  на  успех,
как  некий  обломок  местной  команды  рыбаков-американцев  шумной  толпой
ввалился в заведение. Выглядели они как  настоящие  искатели  приключений:
пропахшая морем  одежда,  темно-коричневый  загар,  дубленая  солью  кожа,
куртки, перемазанные моторной смазкой и рыбьей кровью. Поскольку погода не
распологала не то что к лову, но дже просто хотя бы к выходу  в  море,  их
снаряжение показалось мне несколько надуманным.
     Столпившись у стойки, они  стали  громогласно  требовать  выпивки  на
ломанном испанском и одновременно во всеуслышание обсуждать друг с другом,
как старина Чарли гарпанул во-от такенную леопардовую акулы, а этот идиот,
этот молокосос Педро недотравил марлинь, перетянул, и еще его счастье, что
отделался сначала растяжением кисти, а потом парой выбитых  зубов.  И  как
старина Том потерял "три-сто-доллар" на снаряжении и снастях в  погоне  за
какой-то неведомой гигантской рыбой, которую никто так толком ни  разу  не
видел, но не сомневается, что онп существует. Они пили, болтали и  бранили
погоду, которая портит их дорогостоящие дни  любимого  отдыха  и  любимого
спорта.
     Конечно же, они заметили нас, скромно сидящих за столиком в углу,  и,
ручаюсь, добрая половина  их  похвальбы  была  адресована  нам.  Время  от
времени мы ловили на себе косые взгляды: они проверяли, производят  ли  на
нас должное впечатление и одновременно вытались вычислить, кто мы такие  и
откуда взялись. Мы  явно  не  вписывались  в  круг  здешних  завсегдатаев:
чистые, отглаженные брюки цвета хаки, обычные ботинки, светлые  рубашки  с
короткими рукавами - нет, по нашему виду никак нельзя было узнать,  входим
ли мы в великое братство ловцов неведомой рыбы, которую никто так толком и
не видел.
     Как было понятно с самого начала, через какое-то время  один  из  них
отделился от стойки и небрежной походкой направился к нам,  размахивая  на
ходу стаканом.
     - Привет, парни! Только прибыли, э? С которой  яхты?  А  вы  точно  с
яхты, мой глаз не обманешь. Такой цвет кожа приобретает только  в  морских
путешествиях. Прибыли, должно быть, из Калифорнии?
     Тед глянул на него и, явно прежде сосчитав до десяти, ответил:
     - Нет.
     Девять из десяти поняли бы, что разговор исчерпан. Я  молился,  чтобы
он был шестым или хотя бы девятым.  Но  он  оказался  самым  что  ни  есть
десятым. Он был похож на собаку  соседа,  с  которой  у  вас  приятельские
отношения. Он улыбнулся и плюхнулся на один из свободных стульев.
     - В самой деле? Клянусь Господом, мне так не везет в  жизни,  я  всем
приношу несчастья, право слово. Вся моя  жизнь  подтверждает  это,  верьте
мне. Какой нынче день? Четверг? Я выехал из Флориды в это воскресенье, три
прекраснейших дня - и знаете, что  я  с  этого  имел?  Четыре  порта  -  и
полнейший голяк! Вон куда я забрался в  надежде  на  удачу,  и  то  должен
уехать уже в субботу, а Мануэль говорит, что эта дрянная погода будет  еще
два-три дня. Представляете? Мистер Миллз - это мой шеф  -  за  эту  неделю
сделал двести тридцать. Кстати, меня зовут Дон Бенджамин.
     Он протянул руку прямо мне под нос. Что тут было делать? Этот  парень
выглядел лет на тринцать,  тощий,  темноволосый,  загорелый,  с  чешуйками
облупившейся кожи на носу и лбу. Я пожал его руку и ответил:
     - Мак-Ги. И Левеллен.
     - Рад познакомится. Вы тут чем-нибудь заняты?
     Я помянул недобрым словом акул, компрессор и шельфовые  исследования.
Тед зевнул и знаком показал бармену: "по второй". Дон  Бенджамин  печально
вздохнул и заявил:
     - Вот так сидишь здесь, славно, уютно. Знаете, даже и не верится, что
уже в  понедельник  утром  ты  должен  быть  в  Санкресте,  среди  обычной
рутины... Ну почему мне так не везет в жизни?
     Он явно чего-то он нас хотел. Огромное количество ловушек для дураков
начинается со слов: "Знаете, а я..." Я знавал  кое-кого  в  Санкрасте.  Но
играть в игру "общие знакомые" мне что-то не хотелось.
     - Да, ужасно, - поддакнул я.
     Ну и разумеется, немедленно появился мистер Миллз. Как бы  невзначай,
гуляючи. Донов шеф. Дон незамедлительно представил его. Окорочка, животик,
широкая и бесмысленная улыбка. Типаж. Они все такие - эти  "славные  парни
юга" - бездна самодовольства и гнусавая невнятная речь. Бог мой, догадался
вдруг я, да он же просто страховой агент! Чуть-чуть там, чуть-чуть  здесь,
всюду все свои, отовсюду новости и сплетни. Наверно,  он  и  политикой  не
брезгует. У него, должно быть, продуманная и  широкая  сеть  чернорабочих,
расчитывающих ему, так сказать, плацдарм. Дон Бенджамин  -  явно  один  из
них. Он был всего лишь гончей,  причем  не  из  породистых  и  любимых:  с
появлением хозяина он сразу стушевался на задний план.
     Мистер Миллз поклонился мне и Теду и немедленно вступил в разговор.
     - Недурно, да? Этот парень не устает ошиваться вокруг компаний, когда
те веселятся и пьют, это мои проблемы, это  я  плачу  за  его  выпивку  из
своего кармана, но я почему-то ни разу не видел  его  с  этими  людьми  за
работой, ни разу около лодок. Он просто чертов  лентяй  и  транжира  -  а,
Донни?
     Весь напрягшись, Дон посмотрел в упор на своего шефа.
     - Мистер Миллз, если бы не крайняя нужда и обстоятельства,  я  бы  не
взялся никогда за эту работу, это совершенно новое для меня дело, и я...
     - Отложим споры до офиса, мой мальчик. - Улыбка мистера  Миллза  была
по-прежнему широкой, но теперь напоминала оскал.
     - Но в инструкции сказано...
     - Ты верно понял меня, малыш? Донни, мальчик, лучше  заткни  ротик  и
дай дяде Банни доделать за тебя твою работу. Вернись  к  стойке,  послушай
дядю Банни.
     Нельзя сказать, что я был  счастлив,  когда  Дон  подсел  к  нам  без
приглашения. Но наблюдать настоящее насилие,  доложу  вам,  гораздо  гаже.
Поэтому, улыбаясь Миллзу во  все  свои  зубы,  я  неторопливо  поднялся  и
оборонил:
     - Не беспокойтесь, мистер Центр Жира, как только мы с Доном  закончим
наше маленькое дельце,  я  верну  его  вам.  Мне  чрезвычайно  понравились
предложенные им условия...
     Есть на свете люди, у которых в паспорте должен стоять особый  штамп:
ЗА ПРЕДЕЛАМИ МАТЕРИКОВОЙ ТЕРРИТОРИИ США НЕ ДЕЙСТВИТЕЛЕН.  Потому  что  чем
дальше  они  оказываются  от  собственного  захолустья,   тем   наглее   и
громогласнее они становятся. Им наплевать на все на  свете.  Мне  кажется,
мир не проиграл бы ничего от их внезапной всеобщей гибели.
     Если бы на мне в тот день был такой же забавный и продуманный  костюм
рыболова, я, наверное,  вполне  сошел  бы  за  "старину  Трэва",  которому
позволительны подобные шутки. Признаюсь, это было моей ошибкой. Я приписал
его уверенность только наглости и не заметил оружия. Я даже не  подозревал
о его существовании до самого последнего момента, когда оно было извлечено
на свет. Это было что-то вроде короткого акульего  гарпуна,  прикрученного
тонким ремнем к прочной деревянной рукояти. Если бы не  устрашающий  блеск
стали, оно было бы похоже нп игрушку, какие с усердием делают дети,  играя
в индейцев. Четырнадцати  дюймов  длинной,  острый  и  сверкающий  гарпун,
плотно насаженный на дерево.
     Лицо мистера Миллза налидось кровью и стало похоже скорее на огромный
заплывший жиром красный кулак, чем на лицо человека. Он  привстал,  широко
расставив ноги и с рычанием замахнулся своим гарпуном прямо мне в лицо. Не
знаю, может, прежде ему и не доводилось не деле доказывать свою  решимость
убить человека, но мне почему-то не хотелось экспериментировать. Черт  его
знает, какие темные инстинкты могли проснуться в нем  от  злобы  и  обиды.
Перед ним стоял обидчик, наглый и пока  безнаказанный.  А  захолустье  его
было очень, очень далеко.
     Что-что, а реакция у меня всегда была  отличная.  Я  не  уверен,  что
успел что-то сообразить, все  получилось  само  собой.  Да  и  времени  на
размышления не было. Я увидел несущийся на меня гарпун и в  мгновенье  ока
очутился за стулом, перепрыгнув  его.  Миллз  кинулся  вслед  за  мной,  я
подхватил стул, чтобы швырнуть в него, но то ли не расчитал  движения,  то
ли зацепился за что-то, стул вырвался у меня из рук, а  я  сам  отлетел  в
сторону,  саданувшись  об  пол  затылком.  Нелепая  ситуация.  Послышались
возгласы, на драку начали обращать  внимание.  Эй,  гляньте,  сейчас  этот
краснорожий пригвоздит к полу того малого.
     По-своему он был тоже весьма проворен, как это часто бывает у толстых
людей. Я увернулся, откатившись, в самое время, его гарпун выбил искры  из
булыжника как раз там, где секунду назад была моя  голова.  Промахнувшись,
он не растерялся и живо изготовился добить меня  третьим  ударом.  На  мой
взгляд, чересчур живо.
     Он нависал надо мной огромной тушей, широко  расставив  ноги,  высоко
занеся гарпун, выжидая, куда я метнусь на этот раз, чтобы ударить вслед за
мной.  Все  были  так