ушками балуетесь...
Никакой дисциплины  и порядка.  А  это  в корне  недопустимо. Поскольку  вы,
обращаю ваше внимание, все  же находитесь  в концлагере, а не в какой-нибудь
Анталье. Одним словом, вынужден кратко  резюмировать: господа, вам  звиздец!
Есть кто-то, кому придется об®яснять значение слова "резюмировать"?
     Стояло молчание.
     -- Доступно выражаясь, я решил провести некоторые изменения внутреннего
распорядка,--  возвестил комендант.-- Концлагерь должен быть  концлагерем, а
не домом отдыха. Эта нехитрая мысль, питаю надежды, сможет проникнуть в ваши
новорусские мозги.  А  если  кто-то  и  не  проникнется, эти славные  ребята
моментально об®яснят, только скажите... Желающие есть?
     Не было желающих. И не было желания  обращаться к  "славным ребятам" за
какими то ни было раз®яснениями, даже самыми безобидными.
     --  Начнем, благословясь,-- выждав, сказал комендант.-- Во-первых, пора
кончать  с  этими глупостями, которые  именуются  "работами".  Если  кого-то
посадили, он должен сидеть. Поэтому с  нынешнего дня выход за пределы лагеря
отменяется.  А поскольку я  не верю  в вашу  дисциплинированность и  всерьез
подозреваю,  что  кто-то попробует  покинуть  лагерь  самостоятельно  и  без
спроса,  спешу  предупредить: к  проволоке  вчера ночью в ударные  сроки был
подведен ток.  И  тот,  кто  начнет к данной  проволоке  прикасаться  своими
грязными лапами... Шарфюрер, продемонстрируйте!
     Эсэсовец, повинуясь  кивку  коменданта,  вытащил из-за  голенища сапога
тонкий  железный прут, ухмыляясь,  помахал им перед лицами стоявших в первой
шеренге  и  направился  к  проволоке  -- аппельплац  располагался  метрах  в
тридцати от  нее,  так что шагать  пришлось недолго. Метров  с пяти охранник
швырнул прут.
     Короткий неприятный электрический треск, синяя змеистая вспышка. Кто-то
охнул. Вернувшись на  свое  место, эсэсовец  с простецкой  ухмылкой  -- что,
с®ели? -- развел руками: мол, мое дело, ребята, подневольное...
     -- Упаси боже, я вам вовсе не запрещаю  лезть  к проволоке,-- с широкой
улыбкой  уточнил  комендант.-- Наоборот, всякий, кому  в голову придет такое
желание, может его немедленно  претворить  в жизнь,  не  опасаясь репрессий.
Могу  только  приветствовать   подобное   намерение.  Урок  остальным  будет
наглядный и убедительный. Есть желающие? Что ж вы так,  рванье... Во-вторых.
С нынешнего  дня  отменяются трапезы за столами -- тут вам не  кабак "Золото
Шантары",  дорогие мои,  хар-рошие! Что  вам кинет  от  ворот ваша добрейшая
кормилица-поилица  фрау Эльза,  то  и  будете жрать,  только  делить,  спешу
предупредить,  придется  самим  --  не  будет  же вам изощряться повариха...
Уяснили?  В-третьих. Поскольку,  как только  что  неоднократно говорилось, в
концлагере  более, чем где бы  то ни  было,  необходим строжайший внутренний
порядок, я принял  решение назначить  этих  славных  малых вашими капо.-- Он
широким жестом указал на троицу с белыми повязками.--  Все распоряжения капо
выполняются беспрекословно, с неизбежным громким выкриком: "Точно так,  герр
капо!"  Какое бы  то ни было хамство в  адрес капо,  не говоря уж о злостном
невыполнении   приказов   или   сопротивлении  законным  требованиям,  будет
незамедлительно караться  по выбору  самого  герра  капо  --  заключением  в
карцер,-- он махнул  стеком в сторону  сортира, накрытого  огромным кубом из
металлической сетки  и  оттого  напоминавшего чудовищную  мышеловку,--  либо
незамедлительным и качественным мордобоем со стороны охраны, либо общением с
нашим  обаятельным  Тузиком\--  взмах  стека  в  сторону  кавказца.--  Особо
подчеркиваю:  медицинская помощь нарушителям данных  правил  оказываться  не
будет. Опять-таки спешу  напомнить:  я жажду, чтобы кто-то из вас постарался
побыстрее нарушить  правила обращения с господами капо, что даст  повод всем
остальным  убедиться в серьезности  моих намерений.  Понятно,  на  печальном
примере  нарушителя. В-четвертых.  Поскольку у  нас тут не парк  культуры  и
отдыха, бесцельные  шлянья по территории  лагеря  запрещаю. В бараки  друг к
другу не заходить, вообще не шляться без дела, тот, кому приспичит в сортир,
обязан  двигаться  к нему  по  прямой,  которая  есть,  если  вы  не  знали,
кратчайшее  расстояние  меж  двумя  точками,  при этом громко  и  непрерывно
возглашая: "Номер такой-то следует на оправку!". Каковые правила соблюдать и
на  обратном  пути.  По  нарушителям,  кроме обычных  наказаний,  кои  я вам
подробно  обрисовал,  будет  открываться огонь  с вышки  -- смотря по вашему
поведению...-- он  широко улыбнулся.--  А в  остальном -- полнейшая свобода.
Что вы там  будете  делать в бараках, меня  не касается.  Лишь бы только  не
нарушали вышеперечисленные правила. Хоть  на  голове  ходите,  хоть трахайте
друг друга, хоть жрите друг друга. Ясно? Ну,  кто посмеет сказать, что я вам
не отец родной? Найдется столь неблагодарная скотина? Нет? Я душевно тронут.
Возможно,  вы  не столь уж и пропащие скоты,  какими мне, признаться, упорно
представляетесь. Вижу на некоторых мордах мучительные раздумья, а на иных --
нечто, напоминающее недоверие. Вот последнее  мне категорически не нравится.
Повторяю, мне хочется, чтобы все присутствующие вдолбили в свои тупые мозги:
это все всерьез. Хватит, повыстебывались! -- впервые он  сорвался на визг.--
Попыжились, повыделывались, покрасовались,  хозяева жизни, мать  вашу хреном
по голове? -- Он даже стиснул перила, но быстро успокоился и продолжал почти
нормальным тоном: -- Все всерьез. Были -- новые русские, а стали в одночасье
-- новое дерьмо. И я с вами  сделаю, что мне только взбредет  в голову, если
будете выделываться поперек  моих правил!  -- Он повысил голос так,  что  на
очаровательном  личике  Маргариты  мелькнула недовольная  гримаска.-- Отошла
малина!  Отошла лафа!  Вы  теперь  никто  и  звать  вас  никак!  Сомневается
которая-то  гнида? Шарфюрер, продемонстрируйте наглядный  пример номер  два,
будьте так любезны!
     Давешний эсэсовец, тот,  что подходил к проволоке, круто развернулся на
каблуках и принял от коменданта пестрый пакет -- по виду один из тех, откуда
обычно доставали хлеб с ливерной колбасой. Что-то там лежало, но  на сей раз
определенно не пайки -- пакет выглядел довольно легким.
     В  следующую  минуту  стало ясно,  для чего  у  подножия трибунки лежит
железный  лист,  которого  еще  вчера  не было.  Черномундирник  старательно
принялся высыпать на него содержимое пакета -- мелькнули несколько паспортов
в  разномастных   обложках,   кучка   запаянных   в   пластик   водительских
удостоверений, еще  какие-то  корочки разной  величины  и  разных цветов  --
темно-красные,  бордовые,  синие. Туда же сыпались какие-то печатные бланки,
вовсе  уж непонятные бумаги,  яркие импортные  кошельки для ключей  и связки
ключей на колечках  с  брелоками, бумажники, квитанции, еще какая-то мелочь.
Не  спеша,  с  расстановкой  полил  кучу  бензином  из  некрашеной канистры,
наклонился, поднес высокий огонек хорошей зипповской зажигалки и отпрыгнул.
     Взметнулось бледноватое пламя. Лично  Вадима это ничуть не касалось, он
никаких документов в конторе не оставлял, но все равно неприятно передернуло
-- все это и впрямь перестало смахивать на шутку, даже трижды идиотскую...
     --  Каз-злы!   --  взревел   Браток,  видимо,  углядев   в  полыхающей,
коробящейся  куче  нечто  ему  принадлежавшее,  кинулся туда,  задев  локтем
Вадима...
     Ему  дали пробежать  ровно  половину  расстояния  до  набиравшего  силу
пламени.  Охранник  с  длинной неприятной рожей шагнул  вперед без малейшего
замешательства, как-то очень уж ловко крутнул в руках "Моссберг" с  покрытым
камуфляжными  разводами  прикладом  --  и приклад  впечатался  в  физиономию
бегущего, послышался  столь мерзкий чмокающий стук, что по телу пошла  волна
отвратительной дрожи. Вадим  ощутил, как под ложечкой  у него  самого что-то
противно екнуло, да так, что слышно, наверное, было всем остальным.
     Потом  загремели  выстрелы -- это  второй палил по  людям, кинувшимся к
костру  вслед за Братком,  стрелял  только  он  один,  остальные  остались в
прежних позах.  Крики,  оханье, люди падают,  катаются  по  земле,  крови не
видно, но крики не утихают...
     Что-то  больно ожгло  ногу  ниже колена. Вадим,  не  смея  шелохнуться,
скосил  глаза  --  рядом  с  грязной  босой  ступней  лежал  черный,  слегка
деформированный шарик размером чуть  поменьше теннисного. Резинка от кого-то
срикошетила, резиновыми пулями лупит, гад...
     Потом перед сломавшимся строем  вновь  взлетели невысокие фонтаны земли
-- это  другие палили дробью. Как ни удивительно, порядок восстановился чуть
ли  не  мгновенно,  выровнялась  двойная  шеренга,  только  те, кого  задели
резинки, корчились  и  охали в  голос перед  застывшими -- руки  по  швам --
кацетниками  да Браток  стоял  на коленях, зажав  руками физиономию,  охая и
покачиваясь.
     --  Ахтунг,  хефтлинги!  --  заорал,  надсаживаясь,  комендант.--  Буду
считать до  трех. Кто немедленно не заткнется, брошу  к  херам на проволоку!
Айн... цвай... драй...
     Упала мертвая тишина, даже Браток унялся,  только огромная  рыжая псина
жутко  рычала  и рвалась с  поводка, недовольная,  что ей  ни в кого не дали
вцепиться.   Бензин   на  железном  листе  почти  выгорел,  там  поднимались
многочисленные  дымки,  удушливо  вонявшие  горелой   синтетикой,  шипели  и
пузырились  кусочки пластика, налетевший  ветерок разбрасывал черные  хлопья
пепла  вперемешку  с  кусками недогоревшей бумаги.  "Это  же  уже не игра,--
беззвучно взвыл  Вадим,-- разве может быть такая игра? Разве можно играть  в
такие игры с господами, хозяевами жизни, теми, кто платил деньги за услугу?"
     От   страха  и  непонятности   происходящего  пересохло   во  рту.  Все
творившееся вокруг было столь  же диким и невозможным, как если бы взбесился
собственный  "Мерседес"   или  хлебо-печка  "Панас",  если  бы   начал  тебя
шантажировать и грозить побоями ксерокс на фирме...
     И  тем не менее это  был не  сон. Это  была  реальность,  все творилось
наяву.
     Послышался надрывный женский всхлип.
     -- Ну-ну? -- оживился комендант.-- Кто там просится на проволочку?
     Воцарилось гробовое молчание.
     -- Послышалось,--  сговорчиво протянул  комендант.-- Акустический обман
слуха... А  вы  что тут валяетесь, господа хорошие? Ну-ка в строй, живенько,
ножками-ножками,  тут нянек  нету...  Ох  вы, мои  хорошие, какие  вы  нынче
дисциплинированные,  я  из вас еще,  смотришь,  людей  и  сделаю...  Ахтунг!
Господа капо! В  темпе  гоните  свою скотину получать пайку,  а  потом -- по
пещерам, милые, по пещерам! Первый барак, арш!
     Оживившийся Василюк браво выкрикнул:
     -- Цу бефель, repp  комендант! -- чуть ли не бегом преодолел отделявшее
его от соседей по бараку расстояние,  остановился в трех шагах  и прямо-таки
пропел, поигрывая дубинкой: -- На-аправоо! На месте шагом арш!
     Они сделали поворот направо -- без всякой слаженности, как бог  на душу
положил. Вадим одной рукой поддерживал под могучий  локоть  Братка-- тот все
еще пошатывался, чуть  ли  не  вся левая  половина  лица  набухала опухолью,
кровянившей несколькими глубокими царапинами.
     -- Хальт!  --  рявкнул  комендант.--  Герр капо, прошу  обратить особое
внимание  на  занятия строевой подготовкой. Это, по-вашему, есть  "направо"?
Верблюды беременные, а  не образцово-показательные  заключенные! Сегодня еще
сойдет, но после обеда начинайте-ка их гонять по-настоящему...
     -- Цу бефель, герр комендант!
     -- Гоните за пайкой!
     --  Яволь,  герр  комендант!   Ша-агом   арш!  --  и  после   минутного
замешательства Василюка осенило: -- Ногу держать!
     Должно быть, в  армии он не служил отроду и потому понятия не имел, как
следует командовать, чтобы шеренга  шагала в ногу, но  его правильно поняли,
от отчаяния, должно быть, и кое-как пытались исполнять требуемое. Под ржанье
двинувшегося следом охранника дошагали до ворот. Остановились по команде.
     -- Вольно! -- скомандовал новоявленный капо.
     Вадим  прекрасно  разглядел,  что  лицо  чернявого интеллигента  пылает
неподдельным энтузиазмом и,  можно даже сказать, восторгом.  Не похоже было,
чтобы этот испытывал страх или отчаяние.
     "Может,   там,   в   большом  мире,   какой-нибудь  переворот?  --   от
безнадежности  пришла  Вадиму в голову  устрашающая догадка.-- Взяли  власть
какие-нибудь  красные,  встали-таки проклятьем заклейменные, об®явили  вновь
классовую  борьбу,  и   началось?  Грабят  награбленное  и  восстанавливают,
изволите ли видеть, справедливость? Должно же быть хоть какое-то об®яснение?
Другого вроде  бы и нет... Но  ведь вчера  вечером все  еще было  нормально?
Правда, со вчерашнего вечера столько воды утекло".
     -- Попались, засранцы? -- вывел его из тягостного раздумья бодрый вопль
тетки Эльзы.
     Она  стояла  по ту сторону проволоки, благоразумно  отступив от  нее не
менее чем на метр, передвинулась, встала напротив отверстия в воротах,  куда
только и  просунуть буханку  хлеба -- или кошке протиснуться.  Уперев руки в
жирные бока, разглядывала "полосатиков"  с жадным наслаждением.  На  поясе у
нее обнаружилась  расстегнутая  кобура  с  наганом  --  полное  впечатление,
настоящим.
     -- Приплыли,  соколы сраные?  -- тянула она, прямо-таки слюни пуская от
удовольствия.--  Шо-то  вы такие  понурые,  как будто  с  утра толком  и  не
просрались... Что приуныли? Не нравится?
     Ворота  были хлипкие, одно название,-- два  квадрата  из  тонких  плах,
крест-накрест пересеченных досками еще поуже и потоньше, а все пустое  место
меж  ними хоть и  оплетено  колючкой,  но она, конечно  же,  не  соединена с
оградой. И еще не особенно внушительный железный засов снаружи. Если  дружно
напереть всем скопом...
     Судя  по  сузившимся  глазам  Синего, его посетила та же мысль. Судя по
тому, как он  слегка ссутулился,  пришел к тому  же  выводу,  что и Вадим,--
бессмысленно.  Охрана успеет подбежать  и  расстрелять из десятка стволов...
стоп,  это что же выходит? Я совершенно серьезно допускаю,  что охрана будет
стрелять на  поражение? Любопытно, а что  другое  в этой ситуации  прикажете
допускать,   если  в  окружающем   мире  вдруг   все  шизофренически,  жутко
перевернулось с ног на голову?
     По ту  сторону  валялась немаленькая куча  досок и  тут  же сколоченные
квадратом  толстые брусья --  ага,  на  скорую  руку  мастерят  нечто  вроде
караулки,  вон и  ящик с  гвоздями,  пила,  молотки... Что же -- всерьез?  И
надолго? Господи, да что же тут творится?
     -- Лови, быдла!  -- тетка Эльза ловко пропихнула внутрь буханку  хлеба,
глухо  шлепнувшуюся  наземь.--  А больше, извиняйте покорно,  вам на завтрак
ничего и не полагается, не графья, перебьетесь. Ладно, знайте мою доброту...
     Рядом с  буханкой  плюхнулись две консервные  банки с яркими импортными
этикетками -- ананасный компот и сосиски. Обе банки наглухо запечатаны.
     -- А ключ? -- машинально подал кто-то голос.
     -- Клю-уч? -- осклабилась тетка Эльза.-- Может, тебе еще  и  шампанское
прикажешь? С  какавой? Не  хотите, не  берите. Другие  подхватят... Ну,  что
стали? Шагайте!
     Синий первым вышел из  строя, подобрал буханку, аккуратно  сдув  землю,
рассовал по карманам банки. Поодаль кто-то громко заорал, привлекая внимание
капо   и  охранника,--   это   появился   еще  один   незнакомый   эсэсовец,
подталкивавший прикладом в спину  взлохмаченного и злющего Эмиля. "Ну да, он
же в карцере куковал,-- подумал Вадим.-- Я и  забыл..." Под глазом у старого
приятеля наливался немаленький  синяк, руки у него  были связаны, а лицо еще
более ошарашенное, чем у остальных, уже получивших кое-какую ясность.
     Его втолкнули в  ворота,  так и не  развязав рук,  заставили  встать  в
строй, и Василюк заорал:
     -- Налево!  Кр-ругом!  Шагом марш! Они двинулись  к бараку, старательно
пытаясь шагать  в  ногу. Навстречу  столь  же  неуклюже  маршировала  другая
бригада   --  две   шеренги  разминулись,  отчего-то   старательно   избегая
встречаться взглядами.
     -- Слушай,  что  тут  творится?  --  шепотом спросил  Эмиль, морщась,--
видимо, запястья стянули веревкой на совесть.
     -- Понятия не имею,-- не поворачивая головы, таким же шепотом отозвался
Вадим.--  Кто-то  умом  подвинулся...  Ты радио,  часом,  не  слушал? Может,
революция? Переворот?
     --  Какое  радио?  Утром  вломились двое,  абсолютно незнакомые, начали
излагать новые правила. Я поинтересовался, не рехнулись ли ребятишки, тут  и
началось...  Одного  я успел обидеть качественно, но и меня со знанием  дела
вырубили...
     --  Разговорчики!   --  взвизгнул  Василюк,   взмахнул   дубинкой,   но
промахнулся.-- Шагом марш!
     --  Стоять! --  послышался сзади  совершенно противоположный по  смыслу
приказ.
     Их  вприпрыжку догнал эсэсовец, придерживая правой болтавшееся на плече
дулом вниз ружье. Мгновенно  выдернул  за  шиворот из строя Столоначальника,
бросил Василюку, как своему:
     -- Приказано -- на допрос. Гони козлов в стойло.
     И погнал Столоначальника к  воротам,  подталкивая  кулаком в  поясницу.
Третья бригада и  женская половина  заключенных в полном  составе еще стояли
навытяжку  перед трибункой, но герр  комендант  уже не  обращал  на  них  ни
малейшего внимания,  о чем-то,  полу  отвернувшись, беседовал с  Маргаритой.
Вадим так и  не понял  -- то ли в самом деле перехватил  полный ужаса взгляд
Ники, то ли примерещилось и она смотрела в другую сторону.


        Глава пятая. Вопросов больше, чем ответов
     Вернувшись  в  барак,  обессиленно  плюхнулись  на  нары и  полезли  за
сигаретами.  Новоявленный  капо  прохаживался от  двери до  окна  и обратно,
украдкой  зыркая  на  столь  неожиданно  вверенных  его  попечению  узников.
Особенно часто его  взгляд задерживался на Синем и Визире  --  взгляд,  надо
сказать, ничего приятного  не обещавший. Не нужно быть  титаном мысли, чтобы
сообразить:  неожиданно  взлетевшего  на  вершины  власти  чернявого  педика
прямо-таки распирало от желания пустить эту власть в  ход  немедленно, но он
еще не освоился со своим новым положением, и фантазия работала скверно...
     Лежать  Вадим не  смог -- только  теперь стала  ощущаться тупая  боль в
спине. Остальные, обнаружилось, тоже украшены кое-где синяками, морщатся при
резких движениях, на Братка вообще жутко смотреть, опухоль достигла предела.
     -- Не лезь лапами, не лезь,-- сказал ему Синий.-- Растревожишь только.
     -- Еще и зубы ломит, бля...
     -- Перетерпи.
     -- Бля буду, скулу сломал...
     -- Ничего  подобного. У меня глаз наметанный, знаешь ли. Дней несколько
походишь в уродском виде, а через недельку опухоль сойдет...
     -- Если только в чьем-то распоряжении имеется пресловутая неделька...--
бросил в пространство Василюк, постукивая себя дубинкой по ладони.
     -- Нет,  ну  это черт  знает  что,-- громко  заявил  Борман.--  В конце
концов, здесь собрались люди, занимающие определенное положение и посты.
     Василюк  одним движением оказался рядом и,  уперев конец дубинки повыше
бровей Бормана, процедил:
     --   Как   насчет  карцера,  человек  с  положением?   Говнецо  ручками
пособирать?
     Борман молчал,  зло посапывая.  Физиономия  чернявого вдруг  прямо-таки
осветилась  в  приливе  озарения, он  покосился  на  Синего:  коротко,  зло,
многозначительно. Тот напрягся.
     На веранде загрохотали уверенные шаги, в дверь просунулся охранник:
     -- Вова, давай в темпе на инструктаж, комендант всех собирает...
     Посторонился,   пропуская   Василюка,   с   широкой  улыбкой  записного
весельчака воззрился на примолкших узников:
     -- Ну что,  толстые?  Звиздец нечаянно  нагрянет, когда  его  совсем не
ждешь? Х-ха!
     И   удалился,   нарочито   погромыхивая   сапогами,  насвистывая  нечто
бравурное.
     --  Реформы...-- протянул Синий.-- В стиле эпохи...--  Достал  ножи