Э с х и л. Персы


                                    1

     И соединились войска сколотов.  Устроили жертвоприношение сколотскому
мечу.
     А  вечером  царь  Иданфирс вернулся в  просторный шатер.  Отцепил  от
железного пластинчатого пояса меч,  колчан со стрелами и луком, серебряный
черпачок для воды.  Расстегнул крючки пояса,  снял кожаную куртку, усталым
движением  закатал  рукава  вышитой  красно-зелеными  крестиками  сорочки.
Опустился на кошму посреди шатра.  Приказал никого не впускать. Сегодня он
устал.   И   не   так  из-за  тряски  в   седле,   как  из-за  напряжения,
неудовлетворенности.  Сегодняшняя жертва  богам  не  удалась,  сколько  бы
овечьей и лошадиной крови ни пролилось на боевой меч. Кровь не та... Разве
такой жертвы жаждут Папай и  Апи,  воинственный Фагимасад от  своих детей?
Беззащитные твари  освятили сегодня меч,  а  враг  продолжает наступать на
пятки. Но еще не время! Надо протащить персов по болотам невров, тогда они
созреют,  чтобы посдирать с  их  голов кожу  и  выцедить из  жадных глоток
кровь. Нет, боги не прогневаются, не оставят его и сколотов. Ведь Иданфирс
всегда соблюдал обычаи предков.
     ...Мимо  шатра,   в  котором  отдыхал  Иданфирс,  проезжал  Скопасис.
Неодобрительно смотрел он  на  шатры,  окружавшие большую царскую повозку.
Вон  сколько слуг  развел Иданфирс!  Тут  и  конюх  и  оружейник,  повар и
виночерпий, пастухи и охрана.
     Еще жен бы взял с собой!
     Скопасис чувствовал себя легким,  необремененным.  Из  слуг на  войну
взял только оружейника Аспака. На войне все лишнее - обуза.
     А  вот  та  войлочная палатка поменьше.  В  ней  царь Иданфирс хранит
реликвии сколотов,  ниспосланные когда-то богами:  золотой плужок, золотой
топорик,  золотой рог и  маленькое золотое ярмо.  Их  показывают только во
время  жертвоприношений богам.  И  каждый  сколот  знает,  что  золото это
неприкосновенно.  Лишь Иданфирс и его ближайший слуга могут брать реликвии
в  руки,  остальных же,  посягнувших на дары богов,  ждет смерть.  Человек
хиреет,  чахнет,  золото печет ему руки,  тело,  душу,  он не находит себе
места.
     Скопасис остановил коня,  прислушался.  Надвигались сумерки,  тихо на
царской стоянке. Поодаль вокруг костров сколоты подремывают у огня.
     Скопасис слез с коня.  Тихо ступая,  приблизился к маленькой палатке.
Откинул полог,  но  ничего не разглядел.  Сердце учащенно бьется.  Чего он
боится?  Кары богов? Но какая-то сила подталкивала, и он нырнул под полог.
Ощупал землю.  Что-то  обожгло руку,  и  он  отдернул ее,  сел  на  землю.
Убраться отсюда поскорее!  Но  та же сила заставила снова протянуть руку к
обжигающему золоту.  Это был золотой топорик.  Скопасис зажал его в руке и
теперь только понял, что металл не горяч, а холоден...
     Он сунул в  кожаный мешок и топорик,  и маленькое ярмо,  и плужок,  и
рог.  Озираясь,  выбрался из  палатки,  поехал  прочь  в  темноту.  Бросил
поводья.  Взвешивал в руке мешок, запустил туда руку и гладил золото, грел
горячими пальцами. Золото не жгло.
     Радость поднималась в  нем.  Вокруг ни души,  и  Скопасис рассмеялся,
подбросил мешок,  поймал его,  закинул за спину.  Ударил коня в  бока.  На
поляне луна осветила царя катиаров, разгоряченное лицо, долговязую фигуру.
Он самый сильный среди сколотов!  Священные реликвии льнут к его рукам.  И
Папай, и Апи, и Табити, и Фагимасад благоволят к нему - Скопасису!
     К рассвету Скопасис вернулся в лагерь.  Смело,  не таясь,  подъехал к
стоянке Иданфирса,  зашел  в  маленькую палатку,  бережно вынул  из  мешка
золотые реликвии, положил их на место.
     В шатрах зашевелились сонные слуги.
     А  днем сколоты вступили в  край меланхленов,  живущих по обе стороны
Танаиса.
     Выходили за земляные валы старейшины меланхленов в черных длиннополых
одеждах. И царь Иданфирс говорил им:
     - Не  захотели присоединиться к  нам,  как советовали мы!  Надеялись,
перс не достигнет ваших хижин.  Пока не поздно -  присоединяйтесь.  Завтра
персы будут стоять на этих валах.
     Выкрикивали старейшины  вдогонку  Иданфирсу.  Поглядывали на  широкие
лесные просеки,  оставленные сколотами; и ужас овладевал ими и гнал темные
фигуры к хижинам.  Но издали нарастал, все сильнее слышался треск деревьев
- то  продирались сквозь  чашу  страшные  персы,  и  оставляли  меланхлены
селения и  плетенные из  веток,  обмазанные глиной жилища,  угоняли стада,
забирали все, что можно.
     Встревожили сколоты и  племя андрофагов в  их лесных землянках-норах.
Глухим  ворчаньем встретили андрофаги соседей.  Волчьим блеском загорались
глаза.
     - Перс,  перс!  - кричали сколоты, размахивая топорами. И андрофаги с
проклятьем   вылезали   из    землянок,    складывали   шкуры   на   своих
немногочисленных лошадей и гнали их в глубь леса.
     Теперь Диамант  и  Теодор оставили свою телегу,  пересели на лошадей.
Тяжело было расставаться Теодору со своим добром, но здравый рассудок взял
верх.  Телега цеплялась за сломанные деревья и кусты, застревала в грязи -
греки едва успевали за войском.
     - Сначала я  беспокоился,  как  бы  продать побольше оружия сколотам,
дальше -  как  удобнее уложить выменянные шкуры  и  мешки шерсти.  Потом я
мучился, что выбросить. Теперь я думаю: как добраться живым домой, хотя бы
в одном хитоне, - печально говорил Теодор. Он похудел, от брюха и следа не
осталось.
     - <О Муза,  скажи мне о  том многоопытном муже,  который,  странствуя
долго со дня,  как святой Илион им разрушен, многих людей города посетил и
обычаи видел...>* -  Диамант смолк, хлопнул себя ладонью по щеке, размазал
упившегося кровью  комара.  -  Боги  посылают нам  испытание.  Это  вторая
<Одиссея>, и когда-нибудь поэты будут слагать о нас песни.
     _______________
          * Первые строки <Одиссеи> Гомера. Перевод В. Жуковского.

     - Вместо пения  сирен мы  слышим вой  волков,  -  печально усмехнулся
Теодор.


                                    2

     Примерно через полтора суток в том же месте из шелковой палатки вышел
Дарий.
     Странный и жуткий в своей непонятности сон привиделся Дарию.
     Они  были снова вместе после смерти мага-самозванца и  разыгрывали на
царство жребий.  Все было,  как тогда.  Решили: чей конь первым заржет при
восходе солнца, когда они выедут за городские ворота, тот и будет царем. И
вот  Дарий  рассказывает об  этом  своему  безбородому смешливому  конюху.
<Господин!  Если  только от  этого зависит,  быть тебе царем или  нет,  то
соберись с духом и не беспокойся - никто не будет, кроме тебя, царем. Есть
у меня средство...> - отвечает конюх.
     И  видит Дарий,  как конюх выводит ночью за  ворота любимую кобылицу,
как  накрепко привязывает ее  к  столбу за  воротами,  как  обводит вокруг
кобылицы жеребца несколько раз и наконец пускает его к ней...
     А утром, когда они по уговору садятся на коней и выезжают за те самые
ворота,  происходит нечто странное: жеребец не бросается вперед и не ржет,
как это было тогда,  семь лет назад. И никто не падает Дарию в ноги в знак
признания власти,  а  все  молча едут...  Он  хочет воскликнуть:  <Давайте
проедем еще раз!> - но уста не размыкаются...
     Какие-то звери,  напоминающие шакалов,  но с более грубыми  голосами,
разбудили  царя.  Дарий  глянул  в  черную  темень,  но,  кроме догорающих
костров, ничего не увидел. Вой несся издали, из глубины леса. Дарий ударил
носком сапога раба,  спящего у костра,  тот разбудил других,  и начали они
бросать хворост в затухающее пламя. Но вой не прекращался.
     Из соседней палатки выполз, по-стариковски кряхтя, Барт.
     - Проклятые гиены разбудили владыку.
     - Что это за твари?  -  Дарий указал в темноту.  Ему хотелось,  чтобы
Барт истолковал сон.
     - Это  скифские шакалы,  владыка.  Как-то  на  моих  глазах они  вмиг
разорвали и проглотили лошонка. Я думаю, что они по ночам тащат и уснувших
воинов, царь...
     Но  Дарий не стал слушать нытья мабеда-мабедов.  Не стал рассказывать
сна. Послал за Видарной.
     - Пусть твои люди прогонят этих тварей, они лишили меня сна.
     Сотня бессмертных углубилась в лес.  Тысячи стрел полетели в темноту,
ударяясь о стволы деревьев,  разрывая сплетения веток,  туда,  где мерцали
зловещие огоньки.  Огоньки зашевелились,  потухли, что-то заерзало в лесу,
захрипело, а потом огоньки замелькали вновь, и вой усилился.
     - Пожирают убитых, - промолвил Видарна и вернулся к царю царей.
     Не  хотел Дарий сознаться себе,  что леса угнетают его и  пугают.  Он
задыхался в  них.  Путь от Истра и  той большой реки был нестерпимо долог.
Усталость почувствовал Дарий.  Он  провел в  седле более десяти лет и  еще
семь лет в  царской колеснице.  Приходилось и  выходить из нее,  драться в
пешем строю,  несмотря на царское звание.  А на троне в Персеполе почти не
сидел...
     Вой скифских шакалов стал невтерпеж.  Еще не рассвело,  а Дарий велел
позвать мага-писаря, при светильнике продиктовал письмо к царю сколотов.
     Вспомнил о пленном старом скифе, но Видарна сказал, что тот умер.
     - Пусть  самая  быстрая  сотня  бессмертных догонит проклятых скифов.
День и ночь не слезать с лошадей! Отправь сию же минуту!
     А войско Иданфирса вновь вышло к Борисфену,  но уже с востока,  когда
привели  невооруженных всадников  в  желтых  плащах  с  красными  широкими
лентами на тиарах.
     - Эти люди преследовали нас,  пока мы  не осыпали их стрелами.  Тогда
они бросили оружие на землю -  и копья, и колчаны, и луки, и даже кинжалы.
И мы их подпустили ближе. Дарий шлет тебе письмо.
     - Перс обеспокоен!  -  Иданфирс взял папирус из рук гонца.  - Собрать
сюда вождей племен и старейшин.
     - <Я,  Дарий, Ахеменид, сын Гистаспа, царь царей, властелин Персиады,
Вавилона, Мидии, Сагартии, Гедрозии, Бактрии, Согдианы, Арахозии, Армении,
Сирии,  Лидии,  Карии,  Египта, Хорезма, Ливана, Палестины, Индии, Фракии,
Ионии,  пишу тебе,  царю Скифии.  Я  спрашиваю тебя:  почему ты  все время
удираешь?  Если ты  боишься моей силы,  семидесяти семи племен азиатских и
либийских,  перестань удирать,  приди и обними мои ноги.  Принеси мне, как
властелину своему,  в  дар землю и  воду,  леса твои,  рыбу в твоих реках,
зверя в твоих степях,  золото и серебро в твоих горах. Приди и покорись, а
я, царь царей, определю твою дань ежегодную>.
     Вздрогнули бессмертные от  криков возмущения,  охватившего весь  стан
сколотов, теснее сдвинулись, конь к коню.
     - <Знай, что мощный я и руками и ногами. Как всадник, хороший всадник
я.  Как лучник, хороший лучник. Как копейщик, я хороший копейщик. Помни об
этом,  царь Скифии.  Бог и  великий Ахурамазда,  который эту землю создал,
который  небо  создал,  который человека создал,  он  меня,  Дария,  царем
сделал,  единым над многими.  Все совершить я в состоянии.  Помни об этом,
царь Скифии>.
     - Брат Иданфирс!  -  вскричал Скопасис.  - Перс называет нас трусами.
Дадим бой. Я покараю Дария!
     - Братья!  Авхаты оставили поля и селения. Жены и дети наши прячутся.
Созревает на полях хлеб.  Скоро жатва,  а мы,  далеко. Что нас ждет зимой?
Что  ожидает остальных сколотов без нашего хлеба?  Лучше погибнуть в  бою,
нежели умирать с голоду.
     Старейшина катиаров Басадос ждал момента вставить слово:
     - Мне радостно слушать отважных братьев моих,  -  начал он.  -  Но  я
видел персов вблизи.  Это сила огромная, неисчислимая. У нас нет и третьей
части  войска  Дария.   Но  недовольство  подтачивает  его  воинов.  Страх
вселяется в  их душу.  И  чем дальше заведем мы персов,  тем больше страха
нагонят на  них наши боги.  Я  разъезжал по  стану персов и  слышал всякие
разговоры.  Грек  Коэс  имеет  ремешок,  на  котором  ежедневно завязывает
узелки.  Я спросил у него, зачем он это делает. Коэс не думал, что я смогу
убежать,  и он сказал:  греческие тираны, которые строили мост через Истр,
будут  ожидать  персидское войско  и  стеречь  мост  шестьдесят дней.  Так
приказал Дарий.  Когда я в последний раз видел Коэса,  он завязал тридцать
пятый  узел.  Шестьдесят дней  скоро минует.  Персы беспокоятся.  Я  видел
ремешки с узелками у многих воинов.
     - Пусть царь персов хоть в десять раз сильнее! - воскликнул Скопасис.
- Катиары хотят  встать лицом к  врагу!  Я  готов драться с  пятью персами
одновременно.  Это говорю я, Скопасис. Если же брат наш Иданфирс нездоров,
пускай передаст золотой топорик другому царю...
     - Надо выйти из этих лесов,  -  заметил царь траспов.  - Что за битва
среди кочек и деревьев, когда и руке с копьем негде разгуляться?
     Иданфирс оглядел вождей и группу побледневших бессмертных.
     - Братья мои цари!  Коварный перс хочет обмануть нас. Он пишет хитрое
письмо,  и у некоторых разум застилает гнев. Персу только этого и надо. Но
кто из вас скажет,  что я удираю от него? Я делаю то, что делал и в мирное
время.  Я выпасаю скот и каждый день выбираю новые пастбища.  Я не имею ни
городов, на обработанной земли, чтобы опасаться за них. Когда перс догонит
мои стада и будет угрожать им,  я стану на бой. А сейчас и я, и мои стада,
и мое войско в безопасности.
     Иданфирс  наблюдал,  какое  впечатление  произвели  его  слова.  Пата
смотрела  на  Иданфирса  с   улыбкой.   В  знак  согласия  кивает  головой
краснощекий тяжкотелый царь траспов.  Задумались другие вожди,  поглядывая
на старого воина Басадоса,  который побывал во вражьем стане и знает,  что
говорит. Только Скопасис горячился: Иданфирс чересчур спокоен, и это может
плохо кончиться для сколотов.
     - Передай послам персидским, - приказал Иданфирс Басадосу, не обращая
внимания на речи Скопасиса,  -  что властелинами над собой я  признаю лишь
Папая,  моего бога и предка Апи -  праматерь мою,  Табити -  хранительницу
очага моего,  Фагимасада -  покровителя в  боях.  Дарию же пришлю подарки,
пусть запасется терпением и ждет.


                                    3

     За Борисфеном, на сухих высоких местах, на просторных лесных полянах,
начали  попадаться селения невров.  Услышав о  нашествии,  невры  оставили
селения еще до прихода сколотов.
     Бродили волки покинутыми селениями,  уверенно,  по-хозяйски рыскали в
поисках добычи и не обращали внимания на ездоков.
     - Это невры!  - воскликнул Басадос, указывая на зверей. - Я знаю, они
обращаются в волков...
     Воины обходили селения, не трогая волчьих стай...
     Но  недолго  сдерживали доводы  Иданфирса царей  сколотских и  вождей
племен.
     - Хорошо,  братья мои,  -  сказал Иданфирс на совете, - время принять
бой.  Но выйдем из этих болот на земли агафирсов. Там развернем свой строй
и станем против Дария. Так я думаю.
     - Царь Иданфирс сказал мудро.  Надо покончить с персами. Чтобы впредь
не  зарились на землю нашу.  Мост через Истр -  единственный обратный путь
Дария.  Греки  с  шестьюстами  триерами  охраняют  его.  Но  греки-ионийцы
стремятся  к   свободе  -   так  объяснил  мне  один  ольвиец.   Если  они
действительно хотят этого, мы им поможем. И греки должны помочь нам. Пусть
разберут мост.
     - Старейшина Басадос был среди персов,  и, очевидно, сам Папай навеял
ему эту мысль.  Пусть царь его Скопасис и  сам он едут к Истру,  -  молвил
Иданфирс.
     - Царица  Пата  с   дружиной  поможет  катиарам,   если  греки  будут
сопротивляться, - сказала Пата, и все одобрительно закивали головами.
     - А  чтобы не думал царь Дарий плохо о нас,  с завтрашнего дня начнем
тормошить его,  -  блеснул зубами Иданфирс.  - А особенно под вечер, когда
усталые персы усядутся есть...
     Скопасис радовался,  что Пата вызвалась сопровождать его и  катиаров.
Но  не  понравилось иное -  царь Иданфирс усылает его  прочь от  основного
войска,  чтоб не  спорил и  не  смущал других...  Сейчас,  когда за спиною
многочисленный враг,  не время противиться Иданфирсу, не время показывать,
кто из них сильнее.  Но после победы сколоты поймут,  кто должен стоять во
главе всего войска.
     ...Хотя много в лесу тропинок,  но тропинки Аспака и Опии сошлись.  И
оружейник, давший себе слово даже не смотреть в ее сторону, спросил:
     - Зачем савроматы носят бронзовые зеркальца за поясом?  Я  свое давно
выбросил.
     Опия испуганно взглянула на юношу.
     - Как? И ты не боишься теперь? У савроматов бронзовое зеркальце самая
дорогая вещь.  Если разобьется или  потеряется зеркальце -  погибнет скоро
его владелец. Посмотри в мое, только не урони!
     На золотистой глади зеркальца проступали лепестки крупной ромашки,  а
стебелек ее переходил в держак. Аспак посмотрелся в ромашку, пустил зайчик
на хмурый, заросший мхом ствол осины.
     - Почему не поехала со мной? Почему удрала?
     - Савроматки умеют себя защищать.
     - Я хотел, чтобы ты стала моей женой.
     - Но ты не спросил меня.  -  Опия забрала у Аспака зеркальце, вложила
его в футляр.
     - У сколотов мужчина сам выбирает жену.
     - Сколоты имеют не одну жену?
     - Да, чем более знатный муж, тем больше у него жен.
     - Сколько у тебя?
     - Ни одной еще,  - смутился Аспак, но глаза Опии радостно блеснули, и
Аспак понял, что девушка не презирает его. - Ты будешь первой.
     - Я хочу быть единственной женой у своего мужа.
     - Не  так  у  сколотов.  Когда муж погибает в  бою или умирает,  жена
ложится рядом с ним в могилу.
     - Живая жена?
     - Она убивает себя. Чтобы вместе быть и в стране мертвых. Так принято
у сколотов.
     - Нет у нас такого обычая. Я не смогу жить среди сколотов. Савроматки
владеют  луком,  копьем,  ездят  верхом.  А  ваши женщины сидят на возах и
выполняют рабскую работу.
     - Не хочешь стать женой сколота?
     - Если какому-то сколоту я понравлюсь,  а он мне, то пусть берет свое
и идет со мною жить на Танаис,  как делали когда-то  праматери  и  праотцы
савроматов.
     Чтобы он,  Аспак, изменил роду, бросил катиаров и отправился в страну
савроматов?  За это боги покарают его, а Табити не пошлет ему сына... Надо
забыть  Опию.  Среди  сколотских девушек Аспак  найдет  верную жену,  боги
пошлют ему и стада, и табуны, и детей.
     Аспак повернул лошадь и исчез между деревьев.  Опия придержала своего
гнедого,  глядя  вслед.  Не  рассказала  ему  Опия  еще  об  одном  обычае
савроматском.  Не  может иметь мужа савроматка,  пока не убьет хоть одного
врага...
     Утро выдалось ясным.  Солнце еще пряталось за стеной деревьев, но над
широким озером оно чувствовалось во всем:  в прозрачном воздухе,  в чистой
воде, в росистой траве и ветвях.
     Аспак снял с  шеи  гривну,  расстегнул острополую куртку,  вышитую на
воротнике и  груди  сорочку.  Бережно  положил  на  землю  фигурку Табити.
Разделся,  взял в  руки комок глины и натер лицо,  грудь,  ноги,  нырнул и
долго плавал, разводя руками щекочущие водоросли. Вода была теплой, теплее
воздуха.
     Опия с подругами подошла к озеру с противоположной стороны.
     Раздевшись,  девушки прыгнули в воду. Опия осталась в одной рубахе на
берегу в кустах.  Узнала Аспака. А тот, едва посмотрев на савроматок, стал
на отмели,  закинул голову,  повернулся в сторону,  где всходило солнце за
деревьями.  Положил руки на воду,  расслабив мускулистые плечи. Прозрачные
капли  стекали  со  светлой  бороды  и  длинных,  до  плеч,  волос.  Стоял
зажмурившись.
     И  Опии  из-за  куста  захотелось коснуться  Аспака,  она  даже  руку
протянула. А в другой зажала гривну с бронзовыми львицами.
     Сквозь лес пробился резкий звук рога -  то  глашатай Иданфирса звал в
дорогу.
     - Почему не купалась? - спросила подруга.
     Опия  вздохнула и  лишь  теперь расслышала звуки рога.  Подумала:  не
везет ей,  савроматы отправляются к Истру,  и неизвестно,  встретит ли она
там хоть одного перса.  А  сколоты будут добывать здесь персидские головы.
Опии стало не по себе -  так и  возвратится она с войны без единой вражьей
головы...
     Подруги побежали,  Опия шла медленно и  скоро  отстала.  Она  смотела
из-за деревьев,  как с