ром -- необходима. Цезарь был на пути к абсолютной власти  над  Римом,
поэтому  щедрость не могла ему повредить, но владычесту его пришел бы конец,
если бы он, достигнув власти, прожил дольше и не умерил расходов. А если мне
возразят, что многие уже были государями и совершали во главе войска великие
дела, однако же слыли щедрейшими, я отвечу, что  тратить  можно  либо  свое,
либо  чужое.  В  первом  случае полезна бережливость, во втором -- как можно
большая щедрость.
     Если ты ведешь войско, которое кормится добычей, грабежом,  поборами  и
чужим добром, тебе необходимо быть щедрым, иначе за тобой не пойдут солдаты.
И  всегда имущество, которое не принадлежит тебе или твоим подданным, можешь
раздаривать щедрой рукой, как это  делали  Кир,  Цезарь  и  Александр,  ибо,
расточая  чужое,  ты  прибавляешь  себе славы, тогда как расточая свое -- ты
только себе вредишь. Ничто  другое  не  истощает  себя  так,  как  щедрость:
выказывая  ее,  одновременно  теряешь самую возможность ее выказывать и либо
впадаешь в бедность, возбуждающую презрение, либо, желая избежать  бедности,
разоряешь  других,  чем  навлекаешь на себя ненависть. Между тем презрение и
ненависть подданных -- это  то  самое,  чего  государь  должен  более  всего
опасаться,  щедрость  же  ведет  к тому и другому. Поэтому больше мудрости в
том, чтобы, слывя скупым, стяжать худую славу  без  ненависти,  чем  в  том,
чтобы,  желая  прослыть  щедрым  и  оттого по неволе разоряя других, стяжать
худую славу и ненависть разом.

ГЛАВА XVII

      О ЖЕСТОКОСТИ И МИЛОСЕРДИИ
      И О ТОМ, ЧТО ЛУЧШЕ: ВНУШАТЬ ЛЮБОВЬ
      ИЛИ СТРАХ

     Переходя к  другим  из  упомянутых  выше  свойств,  скажу,  что  каждый
государь  желал  бы  прослыть  милосердным,  а  не  жестоким, однако следует
остерегаться  злоупотребить  милосердием.  Чезаре  Борджа  многие   называли
жестоким,  но  жестокостью  этой  он  навел порядок в Риманье, объединил ее,
умиротворил и привел к повиновению. И, если  вдуматься,  проявил  тем  самым
больше  милосердия,  чем  флорентийский  народ,  который,  боясь обвинений в
жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому  государь,  если  он  желает
удержать  в  повиновении  подданных,  не  должен  считаться  с обвинениями в
жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем  те,
кто  по  избытку  его  потворствует  беспорядку.  Ибо от беспорядка, который
порождает грабежи и убийства, страдает все  население,  тогда  как  от  кар,
налагаемых  государем,  страдают  лишь  отдельные  лица.  Новый государь еще
меньше, чем всякий другой, может избежать упрека  в  жестокости,  ибо  новой
власти угрожает множество опасностей. Виргилий говорит устами Дидоны:

           Res dura, et regni novitas me talia cogunt
           Moliri, et late fines custode tueri.

       ["Молодо царство у нас, велика опасность; лишь это
         Бдительно так рубежи охранять меня заставляет."
                            Вергилий. Энеида, кн. I, 563-564.
                            М.,"Художественная литература", 1971.
                            Перевод С. А. Ошерова.]

     Однако  новый  государь  не  должен быть легковерен, мнителен и скор на
расправу, во всех своих действиях он должен  быть  сдержан,  осмотрителен  и
милостив,  так  чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а
излишняя недоверчивость не озлобила подданных.
     По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили
или чтобы  его  боялись.  Говорят  что  лучше  всего,  когда  боятся и любят
одновременно; однако любовь плохо уживается  со  страхом,  поэтому  если  уж
приходится  выбирать,  то  надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно
сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию  и  обману,
что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои
всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей,
ни  имущества,  но  когда  у  тебя  явится  в  них нужда, они тотчас от тебя
отвернуться. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не
примет никаких мер на  случай  опасности.  Ибо  дружбу,  которая  дается  за
деньги,  а  не приобретается величием и благородством души, можно купить, но
нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того,  люди
меньше  остерегаются  обидеть  того, кто внушает им любовь, нежели того, кто
внушает им страх, ибо любовь поддерживается  благодарностью,  которой  люди,
будучи   дурны,   могут  пренебречь  ради  своей  выгоды,  тогда  как  страх
поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.
     Однако государь должен внушать страх  таким  образом,  чтобы,  если  не
приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить
страх   без   ненависти.   Чтобы  избежать  ненависти,  государю  необходимо
воздерживаться от посягательств на имущество граждан и  подданных  и  на  их
женщин.  Даже когда государь считает нужным лишить кого-либо жизни, он может
сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина,  но  он
должен  остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть
отца, чем потерю имущества. Тем  более  что  причин  для  изъятия  имущества
всегда  достаточно и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод
присвоить чужое, тогда как оснований для  лишения  кого-либо  жизни  гораздо
меньше и повод для этого приискать труднее.
     Но  когда  государь  ведет  многочисленное  войско, он тем более должен
пренебречь тем, что может  прослыть  жестоким,  ибо,  не  прослыв  жестоким,
нельзя  поддержать  единства  и  боеспособности  войска.  Среди удивительных
деяний Ганнибала упоминают и следующее: отправившись воевать в чужие  земли,
он  удержал  от  мятежа и распрей огромное и разноплеменное войско как в дни
побед, так и в дни поражений. Что можно объяснить только его  нечеловеческой
жестокостью,   которая  в  купе  с  доблестью  и  талантами  внушала  войску
благоговение и ужас; не будь  в  нем  жестокости,  другие  его  качества  не
возымели  бы  такого действия. Между тем авторы исторических трудов, с одной
стороны, превозносят сам подвиг, с другой --  необдуманно  порицают  главную
его причину.
     Насколько  верно  утверждение, что полководцу мало обладать доблестью и
талантом, показывает пример Сципиона  --  человека  необычайного  не  только
среди  его  совремнников,  но и среди всех людей. Его войска взбунтовались в
Испании  вследствии  того,  что  по  своему  чрезмерному  мягкосердечию   он
предоставил   солдатам   большую   свободу,  чем  это  дозволяется  воинской
дисциплиной. Что и вменил ему в  вину  Фабий  Максим,  назвавший  его  перед
Сенатом  развратителем  римского  воинства.  По тому же недостатку твердости
Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из его  легатов,
и  не  покарал  легата  за  дерзость.  Недаром  кто-то  в  Сенате, желая его
оправдать, сказал, что он относится  к  той  природе  людей,  которым  легче
избегать  ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем от этой
черты Сципиона пострадало бы и его  доброе  имя,  и  слава  --  если  бы  он
распоряжался  единолично;  но  он  состоял  под властью сената, и потому это
свойство его  характера  не  только  не  имело  вредных  последствий,  но  и
послужило к вящей его славе.
     Итак,  возвращаясь  к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или
чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению,  а
боятся   --   по  усмотрению  государей,  поэтому  мудрому  правителю  лучше
расчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно  лишь
ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано
выше.

ГЛАВА XVIII

      О ТОМ, КАК ГОСУДАРИ ДОЛЖНЫ
      ДЕРЖАТЬ СЛОВО

     Излишне  говорить,  сколь  похвальна в государе верность данному слову,
прямодушие и неуклонная честность. однако мы знаем  по  опыту,  что  в  наше
время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово
и  умел,  кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете
преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.
     Надо знать, что с врагом можно  бороться  двумя  способами:  во-первых,
законами,  во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй -- зверю;
но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко  второму.
Отсюда  следует,  что  государь должен усвоить то, что заключено в природе и
человека, и зверя. Не это ли иносказательно  внушают  нам  античные  авторы,
повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание
кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет
выбор  в  наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен
совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет  достаточной
силы?
     Итак,  из  всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев
боится капканов, а лиса -- волков, следовательно, надо быть  подобным  лисе,
чтобы  уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда
подобен льву, может не заметить  капкана.  Из  чего  следует,  что  разумный
правитель  не  может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это
вредит его интересам и если отпали причины, побудившие  его  дать  обещание.
Такой  совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди,
будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так  же.
А  благовидный  предлог  нарушить  обещание  всегда  найдется. Примеров тому
множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило  в  силу
или  пошло  прахом  из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в
выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту  надо  еще
уметь  прикрыть,  надо  быть  изрядным  обманщиком  и лицемером, люди же так
простодушны и так поглощены  ближайшими  нуждами,  что  обманывающий  всегда
найдет того, кто даст себя одурачить.
     Из  близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI
всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились  люди,  готовые  ему
верить.  Во  всем  свете не было человека, который так клятвенно уверял, так
убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не
менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он  знал  толк  в  этом
деле.   Отсюда  следует,  что  государю  нет  необходимости  обладать  всеми
названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть  обладающим
ими.  Дерзну  прибавить,  что  обладать  этими  добродетелями и неуклонно им
следовать вредно, тогда как  выглядеть  обладающим  ими  --  полезно.  Иначе
говоря,   надо  являться  в  глазах  людей  сострадательным,  верным  слову,
милостивым, искренним, благочестивым -- и быть  таковым  в  самом  деле,  но
внутренне  надо  сохранить  готовность  проявить и противоположные качества,
если это окажется  необходимо.  Следует  понимать,  что  государь,  особенно
новый,  не  может  исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как
ради сохранения государства он часто  бывает  вынужден  идти  против  своего
слова,  против  милосердия,  доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда
должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события  примут
другой  оборот  или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было
сказано, по возможности не удаляться от добра, но при надобности не чураться
и зла.
     Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с  языка  его  не
сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто
видит  его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие,
человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо  люди  большей  частью
судят  по  виду,  так как увидеть дано всем, а потрогать руками -- немногим.
Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле,  и
эти  последние  не  посмеют  оспорить мнение большинства, за спиной которого
стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в
суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи  стараются
сохранить  власть  и  одержать  победу.  Какие  бы  средства  для  этого  ни
употребить, их всегда сочтут достойными и  одобрят,  ибо  чернь  прельщается
видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем
не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних
государей, которого воздержусь назвать, только и делает, что проповедует мир
и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал
тому,   что   проповедует,   то  давно  лишился  бы  либо  могущества,  либо
государства.

ГЛАВА XIX

      О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ИЗБЕГАТЬ
      НЕНАВИСТИ И ПРЕЗРЕНИЯ

     Наиважнейшее из упомянутых качеств  мы  рассмотрели;  что  же  касается
прочих, то о них я скажу кратко, предварив рассуждение одним общим правилом.
Государь,  как  отчасти  сказано  выше,  должен  следить  за  тем,  чтобы не
совершилось ничего, что могло бы вызвать ненависть или презрение  подданных.
Если  в  этом  он  преуспеет, то свое дело он сделал, и прочие его пороки не
представят  для  него  никакой  опасности.  Ненависть  государи   возбуждают
хищничеством  и  посягательством  на  добро  и  женщин  своих подданных. Ибо
большая часть людей довольна жизнью, пока не задеты их честь или  имущество;
так  что  недовольным  может  оказаться лишь небольшое число честолюбцев, на
которых нетрудно найти управу. Презрение государи возбуждают непостоянством,
легкомыслием, изнеженностью, малодушием  и  нерешительностью.  Этих  качеств
надо  остерегатся  как  огня,  стараясь,  напротив, в каждом действии являть
великодушие,  бесстрашие,  основательность  и  твердость.  Решение  государя
касательно  частных  дел пдданных должны быть бесповоротными, и мнение о нем
должно быть таково, чтобы  никому  не  могло  прийти  в  голову,  что  можно
обмануть  или  перехитрить  государя.  К  правителю, внушившему о себе такое
понятие, будут относиться с почтением; а если известно, что  государь  имеет
выдающиеся  достоинства  и  почитаем своими подданными, врагам труднее будет
напасть на него или составить против него заговор. Ибо государя подстерегают
две опасности -- одна изнутри, со стороны  подданных,  другая  извне  --  со
стороны  сильных  соседей.  С внешней опасностью можно справиться при помощи
хорошего войска и хороших союзников; причем тот кто  имеет  хорошее  войско,
найдет  и  хороших  союзников.  А если опасность извне будет устранена, то и
внутри сохранится мир, при условии, что его не нарушат тайные заговоры. Но и
в случае нападения извне государь не должен терять  присутствие  духа,  ибо,
если  образ  его  действий  был  таков,  как я говорю, он устоит перед любым
неприятелем, как устоял Набид Спартанский, о чем сказано выше.
     Что же касается подданных, то когда снаружи мир, то единственное,  чего
следует  опасаться,-- это тайные заговоры. Главное средство против них -- не
навлекать на себя ненависти и презрения подданных  и  быть  угодным  народу,
чего  добиться необходимо, как о том подробно сказано выше. Из всех способов
предотвратить заговор самый верный  --  не  быть  ненавистным  народу.  Ведь
заговорщик  всегда  расчитывает на то, что убийством государя угодит народу;
если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духа пойти  на  такое
дело,  ибо  трудностям,  с  которыми сопряжен всякий заговор, нет числа. Как
показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались  редко.  Объясняется
же  это  тем,  что  заговорщик  не  может  действовать в одиночку и не может
сговориться ни с кем, кроме тех,  кого  полагает  недовольными  властью.  Но
открывшись  недовольному,  ты  тотчас  даешь  ему возможность стать одним из
довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить  себе  всяческие  блага.
Таким   образом,  когда  с  одной  стороны  выгода  явная,  а  с  другой  --
сомнительная, и к тому же множество опасностей, то  не  выдаст  тебя  только
такой  сообщник,  который  является  преданнейшим  твоим  другом или злейшим
врагом государя.
     Короче говоря, на стороне  заговорщика  --  страх,  подозрение,  боязнь
расплаты;  на  стороне  государя  --  величие  власти,  друзья  и  вся  мощь
государства; так что если к этому присоединяется народное  благоволение,  то
едва  ли  кто-нибудь  осмелится  составить заговор. Ибо заговорщику есть что
опасаться и прежде совершения злого дела, но в  этом  случае,  когда  против
него  народ, ему есть чего опасаться и после, ибо ему не у кого будет искать
убежища.
     По этому поводу я мог бы привести немало примеров, но ограничусь одним,
который еще памятен  нашим  отцам.  Мессер  Аннибале  Бентивольи,  правитель
Болоньи,  дед нынешнего мессера Аннибале, был убит заговорщиками Каннески, и
после него не осталось других наследников, кроме мессера  Джованни,  который
был  еще  в  колыбели. Тотчас после убийства разгневанный народ перебил всех
Каннески, ибо дом Бентивольи пользовался в то время народной любовью. И  так
она  была  сильна, что когда в Болонье не осталось никого из Бентивольи, кто
мог бы управлять государством, горожане, прослышав о некоем  человеке  крови
Бентивольи,  считавшемся  ранее сыном кузнеца, явились к нему во Флоренцию и
вверили ему власть, так что он управлял  городом  до  тех  самых  пор,  пока
мессер Джованни не вошел в подобающий правителю возраст.
     В  заключение  повторю, что государь может не опасаться заговоров, если
пользуется благоволением народа, и наоборот, должен бояться всех и  каждого,
если  народ  питает к нему вражду и ненависть. Благоустроенные государства и
мудрые государи принимали все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и  быть
угодными  народу,  ибо  это  принадлежит  к  числу  важнейших забот тех, кто
правит.
     В наши дни хорошо устроенным и хорошо управляемым государством является
Франция. В ней имеется множество полезных учреждений, обеспечивающих свободу
и безопастность  короля,  из  которых   первейшее   --   парламент   с   его
полномочиями.  Устроитель  этой монархии, зная властолюбие и наглость знати,
считал, что ее необходимо держать в узде; с другой стороны,  зная  ненависть
народа  к  знати,  основанную  на страхе, желал оградить знать. Однако он не
стал вменять это в обязанность королю, чтобы знать не могла обвинить  его  в
потворстве  народу,  а народ -- в покровительстве знати, и создал третейское
учреждение, которое, не  вмешивая  короля,  обуздывает  сильных  и  поощряет
слабых.  Трудно  вообразить  лучший  и  более  разумный порядок, как и более
верный залог безопасности короля и королевства.  Отсюда  можно  извлечь  еще
одно  полезное  правило,  а  именно:  что дела, неугодные подданным государи
должны возлагать на других, а угодные -- исполнять  сами.  В  заключение  же
повторю,  что  государю надлежит выказывать почтение к знати, но не вызывать
ненависти в народе.
     Многие, пожалуй, скажут, что пример жизни и  смерти  некоторых  римских
императоров  противоречит  высказанному  здесь  мнению.  Я  имею  в виду тех
императоров, которые, прожив достойную жизнь  и  явив  доблесть  духа,  либо
лишились  власти,  либо  были  убиты  вследствии  заговора.  Желая  оспорить
подобные возражения, я разберу качества нескольких императоров и докажу, что
их привели к крушению как раз те причины, на которые я указал выше. Заодно я
хотел  бы  выделить  и  все  то  наиболее  поучительное,  что  содержится  в
жизнеописании императоров -- преемников Марка, сына его Коммода, Пертинакса,
Юлиана,   Севера,   сына   его  Антонина  Каракаллы,  Макрина,  Гелиогабала,
Александра и Максимина.
     Прежде всего надо сказать, что если  обыкновенно  государям  приходится
сдерживать  честолюбие знати и необузданность народа, то римским императорам
приходилось  сдерживать