на камешках и, подведя итог, записать в счет. (13) В  письмах  не
пишет: "Ты сделаешь мне одолжение", но "Мне желательно", "Я послал человека,
чтобы получить от тебя" и "Чтобы так оно и было", "Без промедления!".


     XXV. Трусость [1]

     (1)  Трусость  -  это   некая   душевная   слабость,   выражающаяся   в
неспособности противостоять страху, а трус вот какой человек. (2)В  море  он
принимает утесы за пиратские корабли.[2] А едва начинают  подыматься  волны,
спрашивает, нет ли среди плывущих непосвященного в  мистерии.[3]  И  подымая
затем голову к кормчему,[4] выспрашивает у того,  держит  ли  он  правильный
курс в открытом море и что думает о погоде; а  своему  соседу  говорит,  что
видел зловещий сон. Затем снимает  свой  хитон,[5]  отдает  рабу  и  умоляет
высадить его на берег. (3) А на войне, когда отряд, в котором он  находится,
вступает в бой, он призывает земляков остановиться  рядом  с  ним  и  прежде
всего оглядеться; трудно, говорит он, распознать и отличить своих от врагов.
(4) Слыша боевые крики и видя, как падают люди,  он  говорит  стоящим  возле
воинам, что в спешке забыл захватить свой меч,  и  бежит  к  палатке;  затем
посылает раба с приказанием разузнать, где неприятель. В палатке  он  прячет
меч под подушку и потом долго мешкает,  как  бы  разыскивая  его.  (5)  Если
увидит,  что  несут  раненым  одного  из  друзей,  то,  подбежав,  ободряет,
подхватывает и помогает нести. Затем начинает ухаживать за раненым: обмывает
рану губкой и, сидя у изголовья, отгоняет мух от раны, словом,  делает  все,
лишь бы не сражаться с врагами. А когда трубач затрубит сигнал  к  бою,  то,
сидя в палатке, бормочет:  "Чтоб  тебя  черти  побрали!  Не  даешь  человеку
заснуть, только и знаешь трубить". (6) И весь в  крови  от  чужой  раны,  он
выбегает навстречу воинам, возвращающимся с  поля  боя,  распространяется  о
том, что он с опасностью для жизни спас одного  из  друзей.  Потом  приводит
земляков и граждан своей филы поглядеть  на  раненого  и  при  этом  каждому
рассказывает, что сам своими руками принес его в палатку.


     XXVI. Приверженность к олигархии [1]

     (1)  Приверженность  к  олигархии  -  это,   думается,   стремление   к
господству, тесно связанное с корыстью. А приверженец  олигархии  вот  какой
человек. (2) Когда народ решает, кого взять в помощь архонту распорядителями
праздничной процессии,[2]  он  берет  слово  и  предлагает  облечь  выборных
неограниченной властью.[3] И даже если другие выставляют десять  кандидатов,
говорит: "Хватит и одного, но пусть  это  будет  настоящий  муж".  Из  всего
Гомера он запомнил только один-единственный стих:

         Нет в многовластии блага, да будет единый властитель [4]

     и больше ни одного не знает. (3) Вот какие нравоучительные изречения он
постоянно  твердит:  "Нужно  нам  собраться  и  между  собой  обсудить,  как
избавиться от черни и от рынка; [5]  надо  отказываться  от  государственных
должностей и не допускать для себя ни брани, ни  почестей  от  этих  людей".
Затем: "Или этим людям или нам жить в этом городе". (4) Около полудня [6] он
выходит из дому, одетый в гиматий, умеренно  подстриженный,[7]  с  тщательно
подрезанными ногтями, и провозглашает с трагическим пафосом: (5) "Житья  нет
в нашем городе от сикофантов",[8] "В судах нам беда от подлых,  которые  нас
судят", "Дивлюсь я тем, кто еще занимается  общественными  делами!  Чего  им
только надо? Ведь чернь неблагодарна и  всегда  благоволит  лишь  тому,  кто
устраивает раздачи и казенные подарки". Говорит  о  том,  как  он  стыдится,
когда рядом с ним в народном собрании усаживается какой-то жалкий и  грязный
нищий.  (6)  И  твердит:  "Когда  же   наконец   нас   перестанут   донимать
общественными повинностями и снаряжением кораблей? [9] И как  же  ненавистна
нам эта порода народных вожаков!" Виновник всех этих  бед,  по  его  словам,
прежде всего Фесей: "Это он собрал народ из двенадцати городов в один  город
и уничтожил царскую власть. И по  заслугам  сам  и  получил:  эти  люди  его
первого и погубили".[10] И  многое  другое  в  таком  же  роде  говорит  он,
обращаясь к  иностранцам  и  согражданам  одинакового  с  ним  настроения  и
взглядов.


     XXVII. Опсиматия [1]

     (1) Опсиматию уместно определить как усердие не по возрасту, а  опсимат
это вот какой человек. (2)  Шестидесяти  лет  от  роду  он  может  заучивать
наизусть стихотворные отрывки да к тому же еще, принимаясь декламировать  их
за вином, забывает. (3) Собственный сын учит его военному  строю:  "Направо!
Налево!  Кругом!".  (4)  На  празднества  в  честь  героев  он  вносит  долю
складчины, чтобы вместе с юношами участвовать в беге с факелами.[2] (5) Если
его позовут для  жертвоприношения  в  храм  Геракла,  то  он,  скинув  плащ,
поднимает голову быка,[3] чтобы подставить горло  жертвы  под  нож.  (6)  Он
упражняется также в борьбе,  появляясь  в  палестрах.[4]  (7)  На  площадных
балаганах он  просиживает  по  три,  по  четыре  представления,[5]  заучивая
куплеты песенок.  (8)  При  посвящении  в  мистерии  Сабазия  [6]  старается
превзойти всех других посвящаемых, красуясь перед жрецом. (9)  Влюбленный  в
гетеру, выламывает  двери  дома  прелестницы  и  затем,  избитый  счастливым
соперником, подает в суд на обидчика. (10)  Отправляясь  в  поле  верхом  на
чужом коне, начинает  наезднические  упражнения,  падает  и  разбивает  себе
голову. (11) В кружке декадистов [7] устраивает угощение тем, кто  вместе  с
ним участвует в деятельности этого кружка. (12) С сопровождающим  его  рабом
он  играет  в  "большую  статую"[8]  (13)  и  с  дядькой  собственных  детей
состязается в метании дротика и стрельбе из лука, да еще  и  учит  его,  как
будто тот сам ничего не умеет. (14) В бане он выступает борцом  и  при  этом
поминутно виляет задом, желая этим показать, что он опытный  борец.  (15)  И
когда пляшут хоры  женщин,[9]  то  и  старик  пускается  в  пляс,  сам  себе
подпевая.


      XXVIII. Злоязычие

     (1) Злоязычие - это недоброжелательное  расположение,  проявляющееся  в
речах, а злоязычный вот какой человек. (2) Если его спросят: "Что за человек
такой-то?", он ответит так, как будто ему заказано составление  родословной:
[1] "Сперва я начну с его происхождения. Что до его  отца,  то  сначала  его
звали Сосием,[2] в солдатах он стал Сосистратом,[3]  а  после  зачисления  в
списки демотов - Сосидемом.[4] А вот мать его - благородная фракиянка. Зовут
эту милашку Кринокоракой.[5] Такие дамы,  как  говорят,  у  себя  на  родине
считаются благородными. А сынок таких родителей - негодяй и  висельник.  (3)
Он способен сказать кому-нибудь [...]:[6] "Уж  я-то,  конечно,  знаю  все  о
тех". И затем добавляет  к  этому:  "Эти  женщины  прямо  на  улице  хватают
прохожих и уводят к себе. Да и дом-то у  них  сам,  пожалуй,  готов  задрать
ноги.[7] Нет, это не шуточное дело: они как собаки  совокупляются  прямо  на
улицах. Одним словом, эти бабы прямо  насилуют  мужчин.  Они  сами  выбегают
открывать на стук дверь во дворе".[8] (4)  Конечно,  когда  другие  начинают
злословить на чей-нибудь счет, он тут  как  тут  и  непременно  вмешивается:
"Я-то, говорит, этого человека терпеть не могу больше всех. Ведь и с лица-то
он какой-то мерзкий, а подлость  его  неслыханна.  Вот  пример.  Жене  своей
(которая принесла ему таланты [9] в  приданое)  после  рождения  ребенка  он
выдает ежедневно три медяка на харчи, да еще заставляет на  Посейдонов  день
[10] мыться холодной водой". (5) В компании он способен злословить о  только
что  вышедшем  человеке,  а  лишь  только  начнет,  то  уж  никак  не  может
удержаться, чтобы не обругать еще и его родных.(6)  И  не  счесть  гадостей,
которые он распространяет о приятелях и домашних, не щадя  даже  покойников!
Злословие - это для него и свобода слова, и демократия, и  независимость;  и
нет на свете ему большего удовольствия, чем это.[11]


     XXIX. Подлолюбие

     (1) Подлолюбие - это пристрастие к пороку, а подлолюбец [1]  вот  какой
человек.  (2)  Он  ищет  общения  с  проигравшими  гражданский   процесс   и
ограниченными в гражданских правах по суду,[2] думая при этом, что  если  он
будет с ними якшаться, то приобретет больше опыта и  внушит  к  себе  больше
страха. (3) А говоря о честных людях,  скажет,  что  нет  честных  людей  по
природе, но все одинаковы; (4) да еще и в упрек поставит человеку то, что он
считается честным. Негодяя же он зовет человеком свободным от предрассудков.
Если кому-нибудь бросают обвинение в подлости, он согласен,  что  многое  из
того, что люди говорят о нем, сущая правда, но кое-что и отвергает. Так,  он
утверждает, что это  человек  даровитый,  добрый  товарищ  и  смышленый.  Он
заступается за него, уверяя при этом,  будто  вообще  не  встречал  человека
более дельного. Когда тот выступает с речью в народном собрании  или  держит
ответ перед судом, он также всегда на его стороне. И судьям он твердит,  что
надо судить не данного человека, а само дело! Человек же этот - пес  народа:
[3] ведь он охраняет народ от его врагов. В  заключение  он  добавляет:  "Не
останется у нас уже больше людей,  способных  терпеть  невзгоды  ради  блага
государства, если мы пожертвуем такими людьми, как этот". (5) Он умеет также
покровительствовать [4] негодяям, оказывать им поддержку в судах  по  всяким
темным  делам  и  в  суде  всегда  готов  речи  сторон   перетолковывать   в
неблагоприятном для них смысле.[5]


     XXX. Подлокорыстие

     (1)  Подлокорыстие  -   это   стремление   к   постыдной   корысти,   а
подлокорыстный вот какой человек.[1] (2) Принимая гостей, он  не  подаст  на
стол достаточно хлеба. (3) У иноземца, который остановился у него в доме, он
занимает деньги. (4) При  раздаче  порций  жертвенного  мяса  заявляет,  что
раздатчику полагается двойная порция, и тотчас же забирает ее себе. (5) Если
продает вино, то даже приятелю старается всучить разбавленное водой. (6)  На
театральное представление он ходит вместе с сыновьями уже в тот  час,  когда
съемщики  пускают  на  свободные  места  даром.[2]  (7),  Будучи  послом  за
границей, он оставляет дома полученные от казны деньги на дорогу,[3]  а  сам
занимает на харчи у  товарищей-послов.  На  плечи  сопровождающего  раба  он
наваливает ношу тяжелее, чем тот может снести, а харчей отпускает ему меньше
всех других хозяев. Свою долю подарков, полагающихся послам,[4] он  требует,
чтобы тут же продать ее. (8) Натираясь  маслом  в  бане,  он  говорит  рабу:
"Масло-то ты, паренек, купил прогорклое", и затем берет и  умащается  чужим.
(9) Он способен даже требовать  себе  часть  медяков,  найденных  рабами  на
улицах, приговаривая: "Гермесовы дары - для всех".[5] (10) Когда  приходится
отдавать свой  плащ  в  стирку,  то  занимает  плащ  у  знакомого,  а  затем
оттягивает возвращение на много дней, пока наконец его не  потребуют  назад.
(11) А бывает еще и такое. Он сам отмеривает своим домочадцам порции муки на
харчи "фидоновой меркой" [6] с вдавленным внутрь дном, тщательно  выравнивая
поверхность.  (12)  Узнав,  что  его  приятель  намерен  по  случаю   купить
какую-нибудь вещь, он спешит купить ее  сам,  чтобы  перепродать  ему.  (13)
Возвращая взятые в долг тридцать мин, он недодает четыре драхмы.  (14)  Если
сыновья его по болезни пропустили учебные занятия, он делает соответствующий
вычет из платы за обучение. А в месяц  анфестерион  [7]  вовсе  не  посылает
детей в школу, чтобы не вносить платы учителю, так как в этом  месяце  много
театральных представлений и праздников. (15) Когда  раб  приносит  ему  свои
медяки оброка,[8] он требует еще лаж по счету на серебро.  (16)  Так  же  он
поступает, получая расчет от своего управляющего,[9] при  угощении  земляков
[10] требует еще для своих рабов харчей из общего  кошта.  А  оставшиеся  от
угощения  половинки  редьки  он  записывает,  чтобы  их  не  забрали   рабы,
прислуживающие за столом. (17) Случись ему путешествовать со  знакомыми,  он
пользуется услугами их рабов, своего же  раба  отдает  внаем  на  сторону  и
наемную  плату  не  вносит  в  общую  казну.  (18)  Конечно,  когда  у  него
устраивается обед в складчину, он ставит в счет  израсходованные  им  дрова,
чечевицу, уксус, соль и масло для  светильников.  (19)  Если  кто-нибудь  из
приятелей женится или выдает замуж дочь, он умышленно перед  этим  уедет  на
некоторое время из города, чтобь не подносить свадебного подарка. (20)  И  у
знакомых он занимает такие вещи, которых не потребуют назад и даже откажутся
принять, если их и предложить вернуть.

                                    ***


ПРИМЕЧАНИЯ

     В    рукописях   "Характеров"   Феофраста   сохранилось   "Предисловие"
неизвестного  автора, по-видимому, Византийской эпохи. Некоторые "Характеры"
(I,  II,  III,  VI,  VIII,  XXX)  сопровождаются  морализирующими эпилогами,
составленными  также  каким-то  византийцем  (ср.:  Theophraste. Caracteres.
Traduct.  par  O.  Navarre.  Paris, 1920, стр. 9-10). Поэтому мы не включаем
"Предисловие" и эпилоги, как не принадлежащие Феофрасту, в текст и даем их в
примечаниях.

                            Предисловие

     (1)  Когда мне в прошлом уже приходилось размышлять над этим предметом,
я  нередко  с  удивлением  задавал  себе  вопрос  (да,  пожалуй, и впредь не
перестану  удивляться): почему же это в нашей Элладе, несмотря на одинаковый
климат  и одни и те же условия воспитания для всех эллинов, существует такое
различие  в  характерах людей. (2) Ведь уже с давних пор я наблюдаю, Поликл,
человеческую  натуру:  я  прожил  99 лет, и мне пришлось общаться со многими
людьми  самого  разного  характера.  После  того как я со всей тщательностью
сравнил  людей  добродетельных и пороч- ных, я счел нужным описать, как те и
другие ведут себя в жизни. (3) Я представляю тебе различные типы характеров,
присущие  этим  людям,  и  расскажу,  как  они  управляют своими поступками.
Полагаю,  Поликл,  что  сыновья  мои  благодаря  этим заметкам (которые я им
завещаю)  станут  лучше  и, найдя в них поучительные примеры, захотят жить и
общаться  только  с  самыми  почтенными  людьми,  чтобы не быть ниже их. (4)
Теперь  я  перейду  к  самой теме моих заметок, а ты со вниманием послушай и
реши,  правильно  ли  то,  что я говорю. Сначала опишу людей, приверженных к
иронии,  причем обойдусь без вступления и пространных пояснений. (5) Начну с
иронии  и дам ее определение. Затем опишу ироника, что он собой представляет
и  как  проявляет  себя.  Затем постараюсь также привести в ясность согласно
моему плану одно за другим и остальные душевные свойства.

     "Предисловие"  написано  в  напыщенном  и  местами  наивном тоне, резко
отличающемся  от  непринужденной  и  безыскуственной  стилистической  манеры
Феофраста.   Кроме  того,  в  нем  содержится  несколько  грубых  промахов и
оплошностей  (например,  о  единообразии  климата  Эллады  и  об  одинаковых
условиях  воспитания  в этой стране), невозможных для эпохи Феофраста. Автор
"Предисловия"  сообщает  о  себе,  что  он  прожил  99  лет,  что  также  не
соответствует  возрасту  Феофраста,  который, по Диогену Лаэртию (V, 2, 40),
дожил  до  85  лет.  Кто  такой  Поликл,  к которому обращено "Предисловие",
неизвестно.

                                I. Ирония

     1.  По  учению  перипатетиков,  "ирония  -  это  притворство  в сторону
умаления"  (Arist.  EN,  1108а,  19:  prospoihsiV  epi  to  elatton),  т. е.
качество,  противоположное  бахвальству  (alazoneia).  Ироник  действует  не
только  ради  выгоды.  Он  подавляет  свои  собственные чувства - ненависть,
злорадство,  негодование,  отрицает  свои  действия  и  намерения  (4,  5) и
разочаровывает  ожидания других (3, 4, 5). В другом месте "Этики к Никомаху"
(IV,  13, пер, Э. Л. Радлова) Аристотель говорит: "Ироничные люди, умаляющие
в  своих  речах,  являют характер более приятный, ибо ведь они ведут речь не
ради  выгоды, а чтобы избежать напыщенности; они особенно умаляют в себе все
славное,  как  например  делал  Сократ".  Перипатетик  Аристон считал иронию
заносчивостью   (uperhfania),   полагая,  что  мнимое  самоумаление  ироника
основано на высокомерии (ср.: О. Ribbeck. Eiron. - Rheinisches Museum, XXXI,
стр.  395  сл.).  Для  него  ироник - разновидность бахвала (alazonoV eidoV:
ibid.), а внешне он похож на льстеца (kolax).
     2.  Ироник скрывает враждебность к своим недоброжелателям. Он встречает
клеветников  с надменным спокойствием и держит себя так же, когда ему прихо-
дится  иметь  дело с реальными противниками, например, в общественной жизни.
Уже О. Риббек высказал мнение (Eiron, стр. 392 сл.), что Феофраст здесь имел
в  виду  поведение  Сократа  при, постановке комедии Аристофана "Облака", на
суде  и  по  отношению к противникам-софистам. Ироник относится со спокойным
безразличием  к  чужому  горю  (3),  люди  обиженные  оскорблены  таким  его
отношением, а он избегает открыто стать на чью-либо сторону. Некоторые черты
иронии  (например,  недоступность  для  настойчивых  посетителей) напоминают
высокомерного  (ср.  характ.  XXIV,  (2), (11); ср.: Theophrasts Charaktere,
Leipzig, 1897, стр. 4 сл.).
     3.  О  своих  собственных  делах ироник предпочитает умалчивать, мнимая
нерешительность - только маскировка его намерений.
     4.   В  подлиннике:  eranizein  'приглашать  к  участию  в  складчине'.
Складчина  (eranoV)  -  нечто  вроде  товарищества  или  кассы взаимопомощи.
Члены таких товариществ (eranistai) вносили известные суммы и потом получали
из  общей  кассы ссуды, которые шли на разные торговые операции или на выкуп
из плена, из рабства и т.п. (ср.: RE, s. v. Eranos, стб. 324 сл.).
     5.  В  тексте пропуск, который восполняют приблизительно так: "... дает
щедро,  но  при  этом  приговаривает,  что  он,  мол,  не денежный человек".
Ироник не корыстолюбив.
     6.  В  рукописях  Феофраста  далее  идет следующий византийский эпилог:
"Такие  вот языковые выверты и двусмысленные фразы можно ожидать от ироника.
Характер его не прямой, а исполненный коварства. Таких людей следует бояться
пуще змей".

                                II. Льстивость

     1.  По определению Аристотеля (EN, II, 7, 1108а), угодливый (areskoV) и
льстец  (kolax) - суррогат друга (filoV). С другой стороны, лесть (kolakeia)
и враждебность (apecqeia)- крайность дружбы (EN, II, 3, 1221а, 7). Близким к
характеру   льстеца  является  угодливый  (см.  характ.  V).  Льстец  всегда
действует  из  корыстных  побуждений,  а  угодливый льстит просто из желания
нравиться.  По  словам Аристотеля (EN, V, 1126b, 2), "угодливыми кажутся те,
кто  в  обхождении  и  в  общении словами и поступками соглашаются со всеми,
хваля  все  ради удовольствия и ни в чем не возражая, но полагают, что нужно
быть для всякого встречного необременительным". В эпоху Феофраста культурный
и  литературный  тип  льстеца  (прихлебателя)  достиг  высшего  развития под
воздействием  придворных  нравов  в  Македонии  и  у  диадохов.  Афиняне под
властью  Деметрия  Полиоркета  стали  "льстецами  льстецов". К этому времени
относится   и   знаменитая  комедия  Менандра  "Льстец"  (Kolax),  "где  дан
литературный   тип   льстеца-прихлебателя"   (ср.:  Theophrasts  Charaktere.
Leipzig,  1897,  стр.  12). В аттическом быту тогда уже существовал институт
постоянных  "друзей",  льстецов  и  нахлебников, называвшихся параситами; их
традиционно приглашали к чужому столу (см.: Б. Л. Галеркина. Типаж льстеца и
болтуна.  -  Ученые  записки  ЛГУ, Серия филол. наук, 1941, Э 63, в. 7, стр.
166).
     2.   Льстец   показан  сначала  как  спутник  лица,  перед  которым  он
пресмыкается  и  у  которого, вероятно, живет в качестве парасита (буквально
"нахлебника").  Прихлебатель  в  комедии  носит  большей частью те же черты,
однако не ставит себя на одну доску с "хозяином".
     3.  Портики  -  крытые галереи с колоннами на городском рынке в Афинах.
Самая  известная  га