нет владыки;
       Он о позоре своем домашнем узнает последним.
       Ну, а тем временем ты подчиняйся, раз столько стоят
       Несколько дней. Что бы ты ни считал легчайшим и лучшим, -
       Нужно подставить под меч свою белую нежную шею.
       "Значит, нельзя и желаний иметь?" - Если хочешь совета,
      Лучше самим божествам предоставь на решение выбор,
      Что подходяще для нас и полезно для нашего дела;
       Ибо взамен удовольствий дадут нам полезное боги.
350 Мы ведь дороже богам, чем сами себе; увлекаясь
       Неким порывом души или страстью слепой и могучей,
        К браку стремимся, к потомству от жен; богам же известно,
       Что это будут за жены и что это будут за дети.
       Если ты просишь чего и святилищам жертвы приносишь -
       Там потроха, колбасу, что из белой свиньи приготовил, -
       Надо молить, чтобы ум был здравым в теле здоровом.
       Бодрого духа проси, что не знает страха пред смертью,
       Что почитает за дар природы предел своей жизни,
       Что в состоянье терпеть затрудненья какие угодно, -
360 Духа, не склонного к гневу, к различным страстям, с предпочтеньем
       Тяжких работ Геркулеса, жестоких трудов - упоенью
       Чувством любви, и едой, и подушками Сарданапала.
       Я указую, что сам себе можешь ты дать; но, конечно,
       Лишь добродетель дает нам дорогу к спокойствию жизни.
       Нету богов у тебя, коль есть разум; мы сами, Фортуна,
       Чтим тебя божеством, помещая в обители неба.

                        Ювенал. Сатира одиннадцатая.

        САТИРА ОДИННАДЦАТАЯ.

        Если роскошный у Аттика стол, то слывет он великим;
         Коль у Рутила - дурак. А какой у толпы возбуждает
        Хохот бедняга Апиций! За всяким обедом, и в бане,
        На перекрестках, в театрах - повсюду молва о Рутиле.
        Он ведь, пока, - говорят, - его юные крепкие члены
        Могут оружье носить, пока кровь горяча и кипуча,
        Без принужденья извне, но, конечно, с согласья трибуна,
        Хочет писать договор и предаться тиранству ланисты.
        Дальше, не мало таких, кого часто у самого входа
10    К рынку мясному ждет кредитор, обманутый ими:
         В жизни одна у них цель - набивать себе глотку и брюхо;
         Лучше, отменнее всех их ест наиболее жалкий,
         Тот, кому пасть суждено, кто, того и гляди, разорится.
         Ну, а пока они ищут закусок во всяких стихиях:
         Прихотям их никогда не послужат препятствием цены;
         Правду сказать, им приятнее то, что стоит дороже.
        Вовсе не так уже трудно найти себе средства к растрате, -
        Блюда отдавши в залог иль поломанный бюст материнский,
         Этак монет на четыреста сдобрить горшок свои обжорный:
 20    Этим путем и доходят они до окрошки ланисты.
        Разница есть среди тех, кто ест одинаково: роскошь
        То для Рутила, что даст Вентидию славное имя
        И возвеличит его состоянье. Презренья достоин
        Тот, кто умеет сказать, насколько возвышенней Атлас
        Ливии гор остальных, и при этом все же не видит,
        Чем его тощий кошель не похож на сундук, что окован.
        Древний завет "Познайте себя" нам дан небесами:
         Вот, заруби на носу, сохрани и в уме и на сердце, -
        В брак ли вступаешь иль ищешь в сенате священном местечка;
 30    Не добивается жалкий Терсит Ахиллеса доспехов, -
        Сам Одиссей из-за них осрамился и стал смехотворным;
         Хочешь ли ты защищать сомнительной ясности дело
        Или опасное, - сам рассуди и скажи себе, кто ты:
         Сильный оратор, иль ты, как Матон да Курций, - кликуша.
        Меру свою надо знать, наблюдательным быть и в великом
        Деле, и в малом, и даже когда покупаешь ты рыбу:
         Ежели есть на гольца у тебя, - не тянись за барвеной;
         Что за конец тебя ждет, когда истощатся карманы,
        А аппетит вырастает, когда и отцовские деньги
40    И состоянье живот поглотил, куда все доходы
        Канули, и серебро, к стада, и поля родовые?
        Самым последним от этих господ уходит и перстень
        Всадника: так Поллион подаяния просит без перстня.
        Надо бояться не ранней могилы, не горькой кончины,
        Нет: страшнее, чем смерть, для роскоши - нищая старость.
        Путь большей частью таков: заемные деньги истратят
        В Риме при заимодавцах; затем, когда остается
        Самая малость и бедным становится заимодавец,
        Вместо изгнания в Байи бегут и к устрицам ближе, -
50    Ибо от денежной биржи уйти теперь уже лучше,
        Чем перебраться на холм Эсквилина из шумной Субуры.
        У покидающих родину только и горя бывает,
        Что, к сожалению, в цирк не пойдут в течение года;
         Не покраснеют нисколько они, немногие только
        Стыд сохранят осмеянья и бегства их из столицы.
        Нынче ты, Персик, узнаешь, действительно ль я исполняю
        В жизни, в обычаях, в деле все то, что считают прекрасным,
        Или, как тайный кутила, при всех стручки восхваляю,
        Повару их заказав, но шепчу на ушко я: "Пирожных!"
60    Раз уже ты обещался прийти ко мне в гости, я буду
        Гостеприимным Эвандром, придешь ли ко мне
         Геркулесом Или Энеем, но так или иначе родственным небу:
         К звездам восхищен один был огнем, другой же - водами.
        Блюда у нас каковы, не с рынка мясного, послушай:
         Из Тибуртинской страны будет прислан жирнейший козленок,
        Самый то нежный из стада всего, молоко лишь сосавший,
        Он и травы не щипал, не обгладывал веток у ивы
        Низкой, и в нем молока еще больше, чем крови. На смену -
        Горная спаржа: ее собрала старостиха от прялки.
70    Крупные, кроме того, еще теплые (в сене лежали)
        Яйца получим и кур; затем виноград, сохраненный
        С прошлого года таким, как он на лозах наливался;
         Сигнии груши, Тарента (сирийские); в тех же корзинах
        Яблоки с запахом свежим, нисколько не хуже пиценских.
        И для тебя не вредны: после холода стала сухая
        Осень, и в них уже нет опасности сока сырого.
        Некогда это считалось роскошным обедом у наших
        Первых сенаторов: Курий срывал в небольшом огороде
        И на очаг небольшой он ставил капусту, что нынче
80    Грязный презрел землекоп в своих тяжелых колодках,
        Знающий вкус подчеревка свиного по теплой харчевне.
        К праздничным дням сохранять в обычае некогда было
        Ножку копченой свиньи, подвешенную на стропилах
        Редких, и салом родных угощать с прибавкой парного
        Мяса в рождения дни, коль оно оставалось от жертвы.
        Раньше, бывало, кой-кто из родни, уже трижды бывавший
         В звании консула, войск начальника и исполнявший
        Должность почетную в бытность диктатором, шел спозаранку
        К пиру такому с киркой на плече после горной работы.
90    После ж, когда трепетали пред Фабиями, пред Катоном
        Строгим, Фабрицием, Скавром и даже когда напоследок
        Цензора нравов суровых боялся его же коллега, -
        Право, никто не считал за серьезное дело, заботу -
        Мысли о том, какова в Океане плывет черепаха,
        Ставшая ярким и славным подножием римскому ложу;
         Медное в те времена изголовье скромной кровати
        Лишь головою осла в веночке украшено было,
        Возле которой, резвясь, играли питомцы деревни.
        Пища была такова ж, каковы и жилища и утварь;
 100  И неотесанный воин, не знавший еще восхищенья
        Перед искусствами греков, когда при дележке добычи
        Взятого города в ней находил совершенной работы
        Кубки, - ломал их, чтоб бляхами конь у него красовался,
        Шлем же носил вырезные рельефы: волчицу, веленьем
        Власти смиренную, двух Квиринов под сенью утеса,
        С голой фигурой Марса: копьем и щитом угрожая,
        Он нависает, врага поразить и низвергнуть готовый.
        Кашу тогда подавали в горшке этрусской работы,
        Ну, а что есть серебра, - на одном лишь оружье блестело.
110  Все было в те времена, о чем позавидовать можно:
         Храмов величье тогда заметнее было, и голос
        Мог быть услышан в ночи по столице, когда наступали
        Галлы на нас с берегов Океана, а боги служили
        Сами пророками. Так наставлял нас в древние годы
        И неизменно был полон заботы о благе латинском
        Древний Юпитер из глины, еще не запятнанный златом.
        Делались дома столы из собственных местных деревьев
        В те времена, и на то шел старый орешник, который
        Сломит порывистый Эвр и на землю повалит случайно.
120  Только теперь богачам удовольствия нет от обеда:
         Им ни лань не вкусна, ни камбала; мази и розы
        Будто воняют для них, если стол их широкий не держит
         Крепко слоновая кость с разинувшим пасть леопардом,
        Сделанным из клыков, что шлют нам ворота Сиены,
        Или же быстрые мавры, иль инды, что мавров смуглее;
         Эти клыки в набатейских лесах оставили звери;
         Слишком они тяжелы для голов. Аппетит возрастает,
        Сила желудка растет, ибо стол на серебряных ножках
        Беден для них, как кольцо из железа. А я опасаюсь
130  Гордых гостей за столом, что сравнить меня могут с собою,
        Худость мою презирая: ведь нету ни крошки слоновой
        Кости у нас - ни игральных костей, ни фишек хотя бы;
         Даже ножей черенки - и те не из бивней слоновых.
        Впрочем, от этого нет никогда протухших припасов,
        И неплохие у нас за столом разрезаются куры.
        Правда, не будет таких мастеров разрезанья, которых
        Хуже бы лавка была обученных Трифером ученым,
        Где под его руководством и вымя свиное, и зайца,
        И кабана, и козу, и скифских птиц, и фламинго,
140  И гетулийскую лань разрезают тупыми ножами,
        Так что по всей по Субуре гремит их обед деревянный.
        Резальщик наш - новичок: не умеет стащить ни куска он
        Козочки, ни крыла у фламинго; доселе неловкий,
        Он лишь умеет украсть незаметный вовсе кусочек.
        Кубки без всяких затей, что купили на медные деньги,
        Нам не разряженный раб подает, а тепло лишь одетый.
        Фригия? Ликия? Нет. Не искали его у торговца,
        Денег не стоил больших. Обращайся к нему по-латыни.
        Все в одинакой одежде рабы, коротковолосы, -
150  Только сегодня они причесались, гостям услужая;
         Тот вон - сурового сын пастуха, а скотника - этот:
         Матери долгое время не видев, он тихо вздыхает,
        В хижину тянет его, он грустит по знакомым козлятам;
         Честный взгляд у раба и открытый характер: такими
        Быть бы не худо и тем, что одеты в огненный пурпур;
         В баню идет этот раб, не осипший и не развращенный
        С малых годов, и еще не щиплет под мышками волос,
        Не прикрывает свой член приставленной с мазями банкой.
        Он вина тебе даст, разлитого на склонах гористых
 160  Местности той, откуда он сам, у подножья которых
         В детстве играл он: отчизна одна - у вина и у служки.
         Может быть, ждешь ты теперь, что здесь начнут извиваться
        На гадитанский манер в хороводе певучем девчонки,
        Под одобренье хлопков приседая трепещущим задом?
        Видят замужние жены, лежащие рядом с мужьями,
        То, о чем стыдно сказать иному в присутствии женщин:
         Для богачей это способ будить их вялую похоть,
        Точно крапивой. Но все же для женщин гораздо сильнее
        Здесь наслажденье: их пол разжигается больше мужского
170  И, созерцая иль слыша подобное, - мочится сразу.
        Эти забавы совсем не годятся для скромного дома.
        Пусть себе слушает треск кастаньет со словами, которых
        Голая девка не скажет, в вертепе зловонном укрывшись;
         Пусть забавляется звуком похабным и разным искусством
        Похоти - тот, кто плюется вином на лаконские плиты
        Пола: ведь здесь мы легко извиняем богатство; лишь бедным
        Стыдно и в кости играть, и похабничать стыдно, когда же
        Этим займется богач, - прослывет и веселым и ловким.
        Наша пирушка сегодня нам даст другие забавы:
 180  Пенье услышим творца "Илиады" и звучные песни
        Первенства пальму делящего с ним родного Марона;
         Голос какой эти скажет стихи - не так уже важно.
        Нынче же дай себе отдых желанный, оставив заботы,
        Все отложивши дела, если можно, на целые сутки.
        Мы о процентах ни слова, и пусть не вызовет желчи
        Тайна твоя, что жена, выходя на рассвете обычно,
        Ночью вернется во влажном белье от любовного пота
        (Все в подозрительных складках оно), со сбитой прической,
        С ярко горящим лицом и с румяными даже ушами.
190  Ежели что беспокоит тебя, оставь у порога.
        Мысли о доме забудь, о рабах, что все тебе портят,
        Но особливо забудь о друзьях своих неблагодарных.
        Празднество в эти часы в честь Кибелы пышно справляют,
         Зрелища ждут - мановенья платка, и, как на триумфе,
        Претор сидит (на коней разорился он); если позволят
        Мне говорить в огромной толпе, в толпе чрезмерной,
        Я бы сказал, что цирк вместил всю столицу сегодня;
         Крик оглушителен: я узнаю о победе "зеленых".
        Если бы не было игр, ты увидел бы Рим наш печальным
200  И потрясенным, как в дни поражения консулов в Каннах.
        В цирк пусть идет молодежь: об заклад им прилично побиться;
         Им-то идет - покричать, посидеть с нарядной соседкой,
        Наша же старая кожа пусть пьет весеннее солнце,
        Тогу откинувши прочь. Теперь тебе можно и в баню
        Смело пойти, хоть еще до полудня час остается.
        Так ты не мог бы и пять дней подряд провести, потому что
         Образ жизни такой ведь довольно-таки надоедлив:
         Нам удовольствие в том, что с нами бывает не часто.

                        Ювенал. Сатира двенадцатая.

        САТИРА ДВЕНАДЦАТАЯ.

        Право, Корвин, этот день - рождения дня мне приятней.
        Праздничный дерн ожидает обещанных богу животных:
         С белым овечку руном приведем мы Юноне-царице,
        Белую также овцу мы дадим горгоносной Минерве;
         Жертва, которую ждет от нас Тарпейский Юпитер,
        Резво трясет своей длинной веревкой, готова бодаться,
        Так как ведь это - игривый теленок, созревший для храмов,
        Для алтаря, окропленья вином; не сосет уже вымя
        Матери он, он портит дубы вырастающим рогом.
10    Если бы в доме моем был достаток, равный влеченью,
        То притащили б вола пожирней пресловутой Гиспуллы,
        Грузно-ленивую тушу, вскормленную не по соседству,
        Но от умбрийских кровей - с изобильных пастбищ Клитумна,
        С шеей, достойной удара слуги подюжее: ведь нынче
        К нам возвратился друг, лишь недавно страх претерпевший;
         Трепетен он до сих пор, удивляясь, что цел он остался,
        Ибо, помимо морских невзгод, избег он ударов
         Молнии: тучей сплошной превратилось в густые потемки
        Небо, внезапно огонь поразил корабельные реи;
 20    Каждый поверить готов, что в него и ударило пламя,
        В ужасе тут же поняв, что опасней кораблекрушенье,
        Чем загоревшийся парус судна. Происходит все так же
        Тяжко, как в случае бурь, о которых писали поэты.
        Слушай, какая еще есть опасность, - и ты пожалеешь
        Снова его, хотя все остальное - лишь доля того же
        Жребия, правда, ужасная, впрочем, известная многим,
        Как это нам говорит и множество досок обетных
        В храмах, - недаром известно: Исидой живут живописцы.
        Участь такая постигла и нашего друга Катулла:
 30    Так как средину судна уже всю заливало волнами,
        Коих удары и тот и другой борта расшатали,
        Так что и кормчий седой своим опытом им не принес бы
        Пользы, - Катулл, уступая ветрам, стал выбрасывать вещи
        За борт, бобру подражая, который себя превращает
        В евнуха, чтоб избежать погибели из-за тестикул:
         Так понимает зверек, что струи лишь бобровой нам надо.
        "Все, что мое, - бросай!" - говорил Катулл; он готов был
         Выкинуть самое ценное даже - пурпурные ткани,
        Годные стать одеяньем изнеженного Мецената;
 40    Ткани другие - из шерсти, которой окраску природа
        Трав благородных дала, помогал золотиться источник,
        Чудный таинственной силой своей, как и воздух бетийский.
        Не усомнился Катулл побросать серебро и сосуды -
        Дело Парфения рук, целый кубок вместимостью с урну,
        Кубок, достойный хоть Фола-кентавра, хоть Фуска супруги;
         За борт пошли и лохани, и множество утвари разной,
        Чаши резные, из коих пивал и Филипп Македонский.
        Есть ли на свете другой кто-нибудь, кто бы нынче решился
        Жизнь предпочесть серебру и имуществу - только спасенье?
 50    Не для того, чтобы жить, составляют себе состоянье
        Многие, нет, - как слепцы, живут состояния ради.
        Большую часть самых нужных вещей побросал он, и все же
        Легче не стало; тогда он доходит, теснимый нуждою,
        Вплоть до того, что, схвативши топор, подрубает и мачту, -
        В этом спасенье его: при опасности крайней мы ищем
        Средства защиты, корабль облегчая насколько возможно.
        Вот и доверь свою жизнь ветрам, полагаясь на мачта
        Да на борта: ты от смерти далек на четыре иль на семь
        Пальцев, и то лишь тогда, если очень толсты эти доски.
60    Сразу, пловец, запасай вместе с хлебом в плетенке с пузатой
        Флягой - надежный топор: он тебе пригодится при буре.
        После ж того, когда море уляжется, благоприятной
        Станет погода, судьба путешественника одолеет
        Ветры и волны пучин, и сучат рукодельницы Парки
        Лучшую пряжу рукой благосклонной и белую нитку
        Тянут тебе, и подул ветерок немногим сильнее
        Легкого вздоха - судно понеслось не бессильным искусством,
        Жалкое, вместо одежд лишь в раздерганных клочьях, с единым
        Парусом, что на носу. Утихают ветры, и с солнцем
70    Всходит надежда на жизнь. Уже видно высокую местность
        С острой вершиной, ценимую Юлом дороже Лавина,
        Города мачехи: имя свое получило то место
        От белоснежной свиньи с удивительным выменем - радость
        Трои сынам, - с тридцатью небывалыми в мире сосцами.
        Входит и он наконец в огражденную мола громадой
        Гавань: Тирренский маяк; как плечи округлые, дамбы
        В море далеко бегут, оставляя Италию сзади;
         Так ли тебя удивит от природы нам данная гавань,
         Как этот порт? С разбитой кормой устремляется кормчий
 80    Внутрь, в безопасный залив в глубине этой бухты, доступный
        Даже лодчонке из Бай. Матросы с обритой макушкой
        Рады там поболтать об опасности и о спасенье.
         Ну-ка, идите, рабы, тишину соблюдая, приличье,
        Храмы гирляндой увейте, ножи посыпайте мукою,
        Сделайте мягкий алтарь украшеньем зеленого дерна.
        Сам я за вами иду - совершить по обряду большую
        Жертву; вернувшись домой, где украшены только венками
        Малые лики богов, что блестят от хрупкого воска,
        Милости буду просить у Юпитера нашего, ларам
90    Я фимиам воскурю, разноцветных рассыплю фиалок.
        Все засверкало кругом: простирает длинные ветки
        Дверь, и лампады с утра участвуют в праздничных жертвах.
         Брось подозренья, Корвин. У Катулла, в честь возвращенья
        Коего столько воздвиг алтарей я, ведь трое малюток,
        Трое наследников. Что ж ожидать, чтобы другу такому,
        Вовсе ненужному, кто пожертвовал хоть бы больную,
        Полуослепшую куру: затрата была бы чрезмерна;
         Ради чужого отца никто не подаст перепелки.
        Если почувствует жар Галлита бездетная или
100  Паций-богач, то таблички "за здравье" весь п