смелым  мальчиком.  Казалось,  лестнице  не  будет   конца;   ветер
раскачивал неуклюже связанные виноградные лозы. Наконец Гета достиг  дна
и свистнул два раза, что означало благополучный спуск.
   За ним последовали  другие  воины.  Долго  продолжалось  это  опасное
путешествие. Последний сперва спустил на веревке оставшееся оружие.  Это
был великан Крикс. Лестница тревожно скрипнула под его грузным телом.
   Римляне, уверенные в своей  безопасности,  беззаботно  храпели  внизу
другой стороны горы. Часовые сонно следили  за  тропинкой,  ожидая,  что
скоро появятся первые перебежчики, измученные голодом.
   Вдруг среди ночи часовые подняли тревогу и вызвали начальника Клодия.
   Им  послышались  шум  и  шаги  на  тропинке,  у  кого-то  из-под  ног
скатывались камни. Клодий с мечом в руке всматривался в темноту.
   - Стой! Ни с места! - закричал передний часовой.
   В ответ раздался дикий рев, и на свет костра вышло несколько ослов.
   - Смотрите! - воскликнул часовой, - у  этого  осла  на  шее  повешена
доска, на ней что-то написано!
   Один из воинов прочел:
   - "Мудрому и смелому Клодию  Пульхру.  Ослы,  оставшиеся  на  вершине
Везувия, умоляют о прощении и просят их накормить. Спартак"...
   - Это хороший  знак,  -  сказал  один  сотник,  желавший  понравиться
начальнику. - Гладиаторы самих себя назвали ослами за  то,  что  подняли
бунт. Они, вероятно, умирают с голоду и просят о прощении!
   В то время как начальник Клодий  Пульхр  и  его  надменные  помощники
смеялись над тем, что "грязные бунтовщики умирают от голода и страха  на
горе", Спартак со своими смелыми товарищами в  темноте  подкрадывался  к
римскому лагерю.
   В полной тишине, нарушаемой только шорохом крыльев  испуганной  птицы
или  хрустом  сухой  ветки,  рабы  приближались  к  безмолвному   лагерю
противника.
   С воинственными  криками  они  внезапно  напали  на  спавших  римских
солдат. Клодий Пульхр первый ускакал на испуганном коне  без  чепрака  и
сбруи. Легионеры, охваченные ужасом, побежали от нападавших, не думая  о
защите. Весь римский лагерь, со всем  оружием,  амуницией  и  припасами,
достался Спартаку почти без боя.
 
ПРЕРВАННЫЕ ИГРЫ 
 
   В Риме происходили очередные празднества.
   Громадные объявления, написанные краской  на  стенах  домов,  обещали
исключительное зрелище в большом цирке: "Охота львов  на  диких  быков",
"Бой  десяти  скифов  с  десятью  свирепыми  медведями",  "Состязание  в
скорости нумидийских всадников с "заморским воробьем" , у которого  ноги
длиннее лошадиных, шея похожа на копье,  в  хвосте  всего  одно  перо  и
любимая пища которого - камни, гвозди и медные монеты".
   Кроме   того,   были   обещаны   комические   представления   веселых
канатоходцев, глотателей огня, прыгунов, фокусников и танцоров. Наконец,
объявлялись гладиаторские игры  -  сражения  между  карликами  и  борьба
трехсот пар обученных воинов.
   Представление продолжалось целый день. Бои гладиаторов были жестокие.
   Напрасно раненые отбрасывали щиты  и  поднимали  пальцы  левой  руки,
прося пощады. Возбужденные кровавым боем зрители кричали: "Добей его!" -
и  опускали  вниз  большой  палец  правой  руки,  требуя   этим   смерти
побежденного.
   - Никакой пощады гладиаторам! - говорили  богатые  зрители.  -  Скоро
Клодий Пульхр приведет сюда в цепях Спартака и его дерзких товарищей.
   Посмотрим, как они на арене перебьют друг друга!
   В то время как слуги разносили по рядам зрителей подносы с  различной
едой и начиналась свалка среди желавших  получить  даровое  угощение,  в
мраморную ложу, где сидели два консула , вошел запыленный гонец.
   Почтительно склонившись и протянув руку вперед, гонец передал свиток,
перевязанный красным шнурком с восковой печатью.
   - От кого письмо? - лениво протянул консул, занятый боем на арене.
   - От Клодия Пульхра.
   Сенаторы и другие окружающие в ложе  следили  за  выражением  бритого
морщинистого лица консула, пока тот читал письмо.  Он  не  мог  сдержать
волнения. Наклонившись к другому консулу, он,  задыхаясь  от  бешенства,
шептал:
   - Неслыханный позор! Рабы, вооруженные кольями, разбили  и  разогнали
весь отряд Клодия Пульхра! Он сам едва спасся. Весь лагерь,  все  оружие
попало в руки грязных оборванцев!
   - Но ведь это уже  грозит  безопасности  Рима!  -  воскликнул  второй
консул. - Теперь Спартак может идти куда угодно,  собирать  новые  силы,
бунтовать рабов... Где Клодий Пульхр?
   - Он укрылся в загородной вилле и пишет оттуда,  что  посыпал  голову
пеплом, сидит закутанный в плащ, обливаясь слезами, отказываясь от еды.
   - Какая нам польза от того, плачет он или нет? Надо предать его  суду
и  казнить!  Надо  спешно  созвать  новые  войска,   назначить   смелого
начальника, чтобы немедленно же затушить это  опасное  пламя,  зажженное
дерзкими разбойниками.
   - Сколько воинов было у Клодия Пульхра?
   - Три тысячи легионеров.
   - Мы пошлем шесть тысяч. Мало? Пошлем  десять  тысяч  воинов,  но  мы
разгромим Спартака!
   - Кого послать?
   - Пошлем старого Публия Вариния. Он опытен в военном деле  и  смел  в
нападении. Он не станет ждать, как Клодий Пульхр, чтобы спартаковцы сами
попали к нему в руки!
   Известие о гибели римского  войска  распространилось  среди  зрителей
цирка. Всюду упоминалось имя Спартака. Волнение  докатилось  до  верхних
рядов, где  бедняки  толпились  на  галереях.  Оба  консула  и  сенаторы
внезапно поднялись и удалились из цирка; представление было прервано,  и
зрители на этот раз не увидели ни  бега  "заморского  воробья",  ни  боя
скифов с медведями.
 
В ЛАГЕРЕ СПАРТАКА 
 
   На склоне горы, откуда открывался вид на плодородные поля Кампании  и
темно-синее море, раскинулся лагерь Спартака. Глубокий ров  шел  вокруг,
за ним поднимался вал. Отдельный отряд стоял  на  главной  дороге  между
Неаполем и Римом и перехватывал все транспорты с хлебом,  направлявшиеся
с юга, привозимые с острова Сицилия.
   Среди шалашей, сплетенных из ветвей, на узкой площадке была растянута
на нескольких кольях пестрая конская попона. Она  защищала  от  дождя  и
ветра. Тут жил Спартак. Он сидел на шкуре леопарда  и  обломком  кирпича
чистил свой меч. Около костра Амика, опустившись на колени, наблюдала за
бронзовым котлом, в котором варились репа и кусок баранины.
   К Спартаку подошел Крикс:
   - Почему ты не перейдешь для ночевки в виллу? Патриции умеют  жить  в
свое удовольствие. В вилле мы найдем и бассейны для  купания,  и  мягкие
пуховые подушки,  и  прохладные  комнаты,  полные  прекрасных  мраморных
статуй!
   Спартак тряхнул кудрями и засмеялся. Молодое  загорелое  лицо  его  с
серебряной серьгой в левом ухе больше напоминало лицо  горного  пастуха,
чем предводителя войска.
   - Вот какую песню ты запел! Но в вилле мы скоро отрастим себе  животы
и забудем, как рубиться мечами.  На  что  мне  вилла?  Она  мне  кажется
западней. У нас, фракийцев, есть поговорка: "Кто имеет  конскую  попону,
тот уже имеет дом. А у кого еще есть баранья шкура - у того теплый дом с
крышей".
   - Разве ты не хочешь дать  отдохнуть  товарищам?  Они  ведь  страдали
столько лет!
   - От кого я слышу такие позорные слова? - Спартак вскочил и  взмахнул
мечом. - Для того ли мы пошли на опасности и смерть,  чтобы  отдыхать  в
римских виллах? Впереди страшные бои, к ним надо готовиться, не теряя ни
одного  часа.  Если  мы  теперь  разбредемся  по  виллам,  богачи  и  их
прихвостни  перережут  нас,  как  поросят.  Надо  создать  такое  войско
свободных и смелых, которое бы и по силе и по выучке не уступило римским
легионам и могло бы разгромить надменных тиранов Рима.
   Крикс бросился к Спартаку и обнял его:
   - Ты, конечно, прав, мой  смелый  друг!  Прости  мне  слова  минутной
слабости. Будем наготове!
   В это время прибежали разведчики с поста,  стоявшего  на  перекрестке
дорог:
   - Вдали туча пыли. Движется большой отряд. Мы сбили с коня передового
римского всадника. Он сказал, что приближается десятитысячное войско под
начальством  Вариния.  Римляне  разослали   по   всем   дорогам   отряды
легионеров, которые хотят окружить нас...
   Спартак отвязал коня, стоявшего близ навеса,  накинул  ему  на  спину
шкуру  леопарда  и  туго  затянул  подпругу.  Он  закутался  в  короткий
шерстяной плащ,  взял  три  копья  и  легко  вскочил  на  коня,  готовый
помчаться в ту сторону, откуда приближались римляне.
   Со  Спартаком  отправились   несколько   пастухов,   хорошо   знавших
местность, и мальчик Гета, никогда не покидавший своего старшего друга.
   Всадники пробрались тропинками среди  виноградников  и  поднялись  на
холм. Оттуда  они  увидели  вдали  огромный  квадратный  лагерь  римских
легионеров. Правильными рядами горели  костры.  Одни  воины  расставляли
палатки, другие кирками копали  ров  и  позади  него  возводили  прочный
защитный вал с частоколом.
   - Нужно подойти ближе и подслушать, - сказал Спартак, - долго ли  они
намерены здесь стоять?
   - Мы отправимся на разведку, - решили пастухи, соскочили  с  коней  и
бесшумно исчезли в кустах.
   - Позволь и я отправлюсь с ними! - воскликнул Гета. - Я,  как  тонкий
уж, всюду пролезу!..
   Спартак пристальным взглядом окинул мальчика:
   - Попробуй, но будь осторожен.
   Гета передал повод коня оставшемуся пастуху  и  направился  по  узкой
тропинке сквозь густые заросли.
 
В ПЛЕНУ 
 
   Гета пробирался между рядами виноградных лоз; длинные каменные заборы
часто преграждали путь. Он осторожно перелезал через них, опять нырял  в
густые зеленые ветви, придерживаясь  тропинки,  проложенной  шакалами  и
лисицами.
   В одном месте пришлось ползти на четвереньках. Вдруг  копье  с  силой
вонзилось в землю около него и пригвоздило край его плаща. Жесткая  рука
схватила Гету за плечо и куда-то поволокла.
   На недавно  вскопанной  площадке  среди  высоких  кустов  потрескивал
костер. Два воина сидели около огня и жарили на вертелах куски мяса.
   - Кого притащил?
   - Лазутчика! Ну, малыш, сядь-ка здесь передо мной и гляди на меня.
   Гета опустился на землю.
   Перед ним был старый воин. Глубокие морщины избороздили его лицо.
   Потемневший бронзовый шлем, прихваченный ремнем за подбородок,  сполз
на затылок. Грубая одежда пестрела заплатами.
   Старик  пристально  посмотрел  на  мальчика  и  медленно  поднес  два
волосатых кулака к его носу:
   - Вот этот кулак - твоя смерть, а этот - твой гроб. Сейчас же  говори
правду! Куда шел?
   Гета протянул руку и жалобно простонал:
   - Дай хлеба!..
   Старик заморгал глазами, разжал  кулаки  и  полез  в  кожаный  мешок,
лежавший рядом, на  обрывке  старого  ковра.  Он  достал  сухой  хлебец,
повертел его, разломил и меньшую половину подал мальчику.
   Гета сунул кусок хлеба в рот, но от страха не мог проглотить.
   - Бунтовщик! Много вас, таких бегунов?
   Гета только мотал головой. Непонятно было, хочет ли он  сказать  "да"
или "нет". Один из воинов, держа в руке вертел с дымящимся куском  мяса,
схватил за ворот Гету и поставил его на ноги:
   - Из рабов? Спартаков змееныш! Смотри-ка, Спурий:  у  него  на  груди
нарисован скачущий конь. Это фракиец! Порасспроси-ка его хорошенько...
   Попробуй только убежать! Кишки выпущу! - он придавил  Гету  так,  что
тот снова присел на землю.
   Старик, поймавший мальчика, захлестнул ему шею ременной петлей, конец
ремня намотал себе на руку:
   - Теперь не убежишь!
   Он стал спрашивать Гету: далеко ли бунтовщики, много ли их, хорошо ли
кормят? Каков с виду Спартак: правда ли, что он большой, как медведь,  и
сразу съедает барана?
   Гета все мотал головой и мычал.
   - Спурий, что ты возишься с мальчишкой? - рассердился другой воин.  -
Гони его вон, а не корми хлебом!
   - А я сделаю его своим оруженосцем. Пускай носит за мной копье.
   Вскоре два воина ушли сменять часовых. Спурий остался один с Гетой.
   Старик, видно, любил поговорить, и так  как  мальчик  упорно  молчал,
Спурий, поджаривая на угольях кусок баранины, толковал сам с собой:
   - Сколько лет я был воином, а где мне награда? Под начальством  Суллы
я прошел Грецию и Фракию, сжигая города и селения, но, кроме  рубцов  от
ран, ничего домой не принес. А вернувшись, что я нашел дома? Моя  хижина
покосилась, тростник на крыше обвалился. Жена стала изможденной старухой
и не знает,  как  прокормить  внучат.  Всю  землю  отнял  богач-сосед  и
обрабатывает ее с помощью рабов... Нас полководцы  убеждают  "биться  за
могилы предков и за родные земли". Все это ложь! У нас, простых  воинов,
нет своей земли. "У диких зверей есть норы и  логовища,  а  у  тех,  кто
сражается за Италию, нет ничего, кроме света и воздуха", -  так  говорил
пятьдесят лет назад защитник  бедного  народа  Тиберий  Гракх.  А  разве
что-нибудь изменилось с того времени? Мы  идем  на  войну,  сражаемся  и
умираем, чтобы доставить роскошь и богатство немногим патрициям...  Если
бы у меня было несколько  рабов,  хотя  бы  из  числа  тех,  которых  во
множестве я брал в плен, я бы еще  смог  оправиться  -  заставил  бы  их
работать на меня и понемногу бы разбогател! А всех рабов скупают богачи.
Нам же, простым воинам, беднякам,  и  думать  нечего  получить  умелого,
обученного доходному  ремеслу  раба...  Теперь  призвали  старых  воинов
ловить взбунтовавшихся рабов, а я вот не хочу воевать! Ну,  сам  посуди,
звереныш, как мне пойти в поход? Когда  меня  призвали  и  сказали:  "Ты
пойдешь драться?" - я ответил, что пришел босой. Посмотрели они  на  мои
ноги и выдали мне две старые калиги , обе с  правой  ноги,  и  одна  мне
велика, а другая мала...
   Гета наблюдал за воином, а сам думал об одном - как бы убежать?
   Пришли часовые на смену. Спурий свернул коврик, спрятал его в мешок и
потянул Гету за ремень.
 
В РИМСКОМ ЛАГЕРЕ 
 
   Спурий, прихрамывая, шагал по лагерю  и  тащил  за  собой  маленького
Гету.
   - Не самого ли Спартака ты ведешь? - кричали ему воины. - Долго ли ты
дрался, чтобы поймать такого щенка?
   Спурий  прошел  по  дорожке  среди  бесчисленных  кожаных  палаток  и
остановился у высокого шатра  из  дорогой  восточной  ткани.  При  входе
стоял, облокотясь  на  копье,  часовой  в  полном  вооружении.  Выпуклый
прямоугольный щит был прислонен к ноге.
   На ногах воина были калиги. Панцирь защищал грудь и  спину.  У  пояса
висел прямой короткий меч. Бронзовый  шлем,  закрывавший  большую  часть
головы и лица, был ремнем прикреплен под подбородком.
   - Чего тебе?
   - Важный лазутчик. Скажи начальнику.
   Из шатра вышли два  воина  и  остановились  по  сторонам  входа.  Они
держали на плечах туго связанные ремнями пучки прутьев, в  которые  были
заложены топорища блестящих острых топоров.
   Вслед за ними вышел начальник римского войска. Полуседые густые брови
нависли над холодными глазами. Выбритое лицо,  изборожденное  морщинами,
было пересечено шрамом от уха до подбородка.
   - Где ты поймал этого звереныша?
   - Он подползал к нашему лагерю.
   - Лазутчик? Прикончить его! - сказал начальник.
   - Это фракиец. Вот рисунок коня у него на груди. Пусть его расспросит
часовой. Он участник покорения Фракии и говорит по-фракийски.
   Часовой спросил:
   - Как тебя зовут, щенок?
   Гета моргал глазами и молчал, упав на землю.
   - Встань, если говоришь с самим начальником, славным Варинием!
   - Ты из лагеря гладиаторов? - спросил Вариний.
   - Да, я убежал оттуда. - Гета решил, что не скажет  врагам  ни  слова
правды. - Меня били и не давали есть.
   - Много ли воинов ты видел у Спартака?
   - Раньше было много, а теперь осталось мало. Все от  него  убегают  в
горы.
   - А чего хотят эти разбойники? Уйти или драться?
   - Рабы драться не хотят.
   - Какой глупый цыпленок - все выболтал! Этот мальчик  нам  больше  не
нужен. Его можно заколоть и выбросить псам.
   Спурий вмешался:
   - Достоуважаемый начальник, гордость и украшение смелых! Я давно хочу
иметь оруженосца, чтобы он носил за мной копье и дорожный мешок.  Подари
мне этого варварского звереныша, и я из  него  сделаю  смелого  римского
легионера...
   - Хорошо, бери!
   Так Гета сделался рабом Спурия. Он ходил  за  ним  по  всему  лагерю,
таскал воду из колодца. Но убежать он  не  мог:  вал  был  высок,  всюду
стояли часовые и зорко оберегали лагерь; они следили за  тем,  чтобы  не
разбегались римские воины.
   В первые же дни часть  воинов,  посланных  принести  дров  в  лагерь,
самовольно убежала "домой, к своим  огородам".  Другой  отряд  отказался
пойти в разведку к лагерю гладиаторов. По вечерам, сидя у костров, воины
передавали страшные рассказы о Спартаке, который будто бы  "ударом  меча
перерубает человека пополам", и  о  свирепых  фракийцах,  которые  "едят
сырое мясо, в бою никогда не отступают и никого не щадят".
 
ГДЕ СПАРТАК? 
 
   Спурий ударил ногой Гету,  который,  свернувшись  в  комок,  спал  на
земле. Гета вскочил, плохо соображая, в чем дело. Утро было прохладное.
   Восток  разгорался.  Вокруг  шумели   воины.   Они   надевали   латы,
перекидывали через плечо ремень с мечом  в  ножнах.  Спурий  был  уже  в
латах, готовый к походу, держал копье и квадратный кожаный щит с  медной
шишкой посередине.
   Мальчик, дрожа от холода, схватил мешок Спурия.
   - Сейчас будет бой, - пробурчал Спурий. - Смотри, от меня ни на  шаг,
а не то я проткну тебя копьем, как лягушку!..
   Голова Спурия скрылась под темным бронзовым шлемом.  Почти  все  лицо
было защищено от ударов, и только сквозь прорези видны были  недовольные
глаза.
   Воины,  гремя  оружием,  собирались  на  площадке  возле   лагеря   и
выстраивались ровными рядами. Посреди площадки стоял сложенный из камней
жертвенник, на нем дымился огонь. Несколько стариков в  длинных  одеждах
стояли кругом и по очереди подбрасывали в огонь сосновые ветки. У одного
была длинная, до  земли,  одежда  и  широкий  плащ;  концом  плаща  была
закутана голова.
   - Это наш главный жрец. Он сейчас предскажет, удачна ли будет битва.
   Привели жирную свинью, черного барана и белого быка. Свинья  отчаянно
визжала; почуяв кровь, бык ревел и злобно рыл копытом  землю;  но  воины
быстро их закололи .
   Старый жрец вынимал печень, сердце, рассматривал их, затем,  поднимая
окровавленные руки к небу, нараспев  говорил  молитвы.  Он  предсказывал
удачную битву.
   Солнце взошло  и  стало  уже  припекать,  когда  весь  отряд  Вариния
двинулся в поход, выбираясь длинной вереницей  на  пыльную  дорогу.  Все
обсуждали предсказание старого жреца: "Короткий путь и большая удача".
   Шли  равниной.  Поля  золотистой  пшеницы  чередовались  с  садами  и
виноградниками.
   К полудню войско остановилось - впереди заметили лагерь рабов. Он был
такой же квадратный, как у римских легионеров,  и  так  же  был  окружен
валом с высоким частоколом. По углам стояли легкие  деревянные  башенки,
на них виднелись неподвижные часовые. В лагере было тихо.
   Начальник римлян, сидя на выхоленном белом  коне,  отдавал  последние
приказания:
   - Никакой пощады врагу! Пленных не брать - всех рубить,  как  бешеных
собак!
   Сипло зазвучали боевые рожки. Когорты двинулись беглым шагом.  Быстро
они перекинули доски через ров,  бросились  с  лестницами  на  частокол,
рубили топорами глубоко вкопанные бревна. Рабы не отвечали.
   Воины ворвались  в  лагерь.  Ни  одного  живого  человека  в  нем  не
оказалось - лагерь был пуст. Палатки и шалаши из ветвей  стояли  ровными
рядами, в них лежали вещи, подстилки.
   Часовые, стоявшие на  угловых  башенках,  оказались  трупами  умерших
гладиаторов.
   Триста всадников поскакали в разных  направлениях  и  вскоре  привели
нескольких пастухов. Начальник Вариний выслушал их несвязные рассказы:
   - Сегодня ночью рабы  ушли  из  лагеря,  как  кошки,  без  шума.  Они
направились к югу, к Луканским горам.
   - Рабы бежали в Луканию, страну пастухов и разбойников! -  воскликнул
Вариний. - Их трудно будет ловить в горах. Но мы все-таки поймаем!  Рим,
готовь для них цирковую арену!
   Отряд с