озем из глубины
Струится пар зеленой влаги.
Двойные тени сплетены
Под лунным оком Полифема,
А одинокие темны,
Больны, доверчивы и немы.



	
	* * *


Ничто не помогло:
Ни ночь, ни десять дней,
Ни сто. И не помогут годы.
И с каждым годом все бедней
Мое уменье ждать погоды,
И с каждым годом все больней
Допрашиваться и зависеть,
И с каждым годом все слышней
Зовут глубины или выси.

Нельзя, немыслимо любить,
Когда по-детски плачет совесть!
Когда как древний трилобит
Улягусь в каменную повесть,
Другие души поспешат
К моей в конце земного срока,
А совесть вечна как душа,
Но только вечно одинока.



	* * *


Течение среди равнин -
Плохой, смертельно долгий сон.
Мы живы только у плотин,
Где копимся и не течем.
Там пасмурный, холодный дом,
Где мы на время не умрем,
И в невесомости глубин
Мы полнимся, и здесь растем,
Пока любовь преграждена
Или преграждена страна,
И боль нам шепчет: умирай . . .
Переливаясь через край,
Мы навсегда уже полны
Могучей, хмурой тишины.



	* * *

Мраморность разрыва . . .
Прожилки нежности и не-
нависти.  Ненависти 
Как возможно
все это Мы как в полусне,
мешаем то, что еще будет,
и то, что было как во сне,
во тьме что было, в тишине.
А то что будет  -  как извне
в окно, разбив стекло,
влетевший камень.
Но мы как будто в стороне
стоим  и смотрим: на стене
рукой начертано: Мене,
текел, фарес . . .



	* * *

Кого-то тянет зеркало,
Кого-то водоем . . .
Меня - вдвоем.

Что было между шорохом 
Проснувшейся души
И отсыревшим порохом
Ушиб.

Любовь была холодная
И ломкая как лед.
Подледное течение текло:
Расчет.

Журчал и приговаривал
Навязчивый мотив.
Я стоял насупившись
И руки опустив.

Опять по мне ударили.
И я звенел и ныл
Как колокол, но около
Холода - застыл.




	* * *
	
		
Все прошлое подвержено текущему,
Что дует на былые флюгера.
Текущее мгновенье морщит воду
Давным-давно покинутых озер
И раздувает брошенный костер.

Текущий миг  -  игла с продетой нитью.
Две нити за иглой:
Желанье и отказ.
Две нити: возрождение и казнь.

И каждый новый слой
Играет узелками,
И вздрагивает все, что было с нами,
И вскрикивает словно под пилой.
			



	* * *


Связки ожиданий,
Перевязанные временем,
Клубки времени,
Намотанные на клочки утех,
Надежды
Со связанными временем руками,
Наметанные ниткой времени
Бальные платья,
Которые не будут сшиты,
Виселичная петля
Из прочного времени,
Которое никак не оборвется.



	* * *


На квадратных колесах
Мы катили вдвоем.
Почему не на круглых  -  
Твоем и моем
Почему не привычным
Пуговичным путем
На квадратных колесах
Мы катили вдвоем . . .




	* * *


Безначальный кафкианский иск,
Искажающие зеркала,
Ласка до потрескиванья искр,
Искренность, что колет как игла,
Гладкие и зыбкие холмы,
Мытарства, морока, маята,
Тайные записки из тюрьмы,
Мысли, что колотятся в борта
Так, как в трюме мрущие рабы . . .

Рыбы мы, нас вынесло на пляж -  
Ляжет сверху веский пласт судьбы.
Быть живым - мираж или муляж.




	* * *


Поваленная береза . . .
Уже никого не осталось
На этом насесте:
Ни нас, ни сидевшего с нами
Двукрылого Вместе.
Я снова вцепился когтями
В родную соломинку духа:
Когтисто-пернатая рыба,
Тону, где землисто и сухо.




		* * *


Мы все должны проплыть сквозь ясность
И мимо острова сирен,
Где пахнет сладкая опасность
И дразнит ноздри тонкий тлен.

Мы все плывем сквозь эти воды,
Но знает только Одиссей:
Во все пазы втекают годы,
Корабль до палубы осел.

Мы все привязаны к сиденьям,
И он всем нам оставил слух,
И смерти твердь ласкает пеньем
Его жизнелюбивый дух.




	 * * *


Быть может, дух - вода,
И прав Фалес,
И дух дождем с небес
Живительно шумит.

Дух - океан, основа,
А бытие и мысль
Наносятся на карты
Как остров или мыс.

А молоко и семя
Текут сквозь время.




	 * * *


Жара от чувственного счастья
Переходила в медный зной,
И ты была совсем со мной.
Потом я скатывался в воду
И окунался с головой
И дух, испуганно вспорхнувший,
Кружился, разгоняя пар,
Огромный дух, звенящий в уши
Негромко, робко - как комар.



	 * * * 


Я знаю, что все подстроено.
Я - как фальшивое чудо:
К моим нарисованным глазам
Идут резиновые трубочки
С подсоленной водой.
И все же,
Когда я плачу,
Разрывается
Мое несуществующее сердце.



	
	* * *


Лето на исходе,
Горе на подходе,
Силы на излете.
Мысленно
Тысячу раз
Покидал я родину.
Пальцы жизни,
Зачем вы мнете
Мою смородину,
Мое черное сердце,
Мою черную любовь,
Пускающую красный сок
В белый песок
Я не хочу быть живым,
Я не хочу быть лживым
И заготовленным на зиму.




	 * * *


Приходите в мою душу собирать звезды:
Они были крепко сияющими, крепко сидящими,
Как хорошо забитые гвозди,
А теперь они шатаются и падают.

Плохой сон застрял в моих глазах и во рту,
Как в церковных окнах нечисть Вия,
Время барабанит по мне дождем
И мои кошмары как свежие розы:
Свежи как живые.

Уже пропели третьи петухи,
Но приходите: чем никогда - лучше поздно.
Здесь безумная кукушка насиживает стихи,
И падают звезды, хотя еще немного звездно.





	ОБРУЧЕННЫЕ  ДЫМОМ


		1

Ты - как дерево:
Ласки как листья
Сбрасываешь,
И снова - почки.

Ты - чаша:
Не боясь пролиться,
Передаешь
Себя по цепочке.

Новые пальцы
Выберут жемчуг
Из бахромы
Твоей жемчужницы.

Скорей бы губы,
Что целуют и шепчут,
Стали сухими
И чуждыми!

	


	2

Капли шлепают в темя:
Опять ... опять... опять...
Неполадки в моей системе
Трещат, скрипят.

За пере-  или за недо-
Эта расплата,
Эти беды
Мой разум разъят и распластан
В поисках нового кредо.

Мозг - арка под гнетом
Тайн и откровений.
Под аркой - осенние гнезда,
Муравейник.



 	3
	
Обрученные дымом
Два столбика пепла -  
Мы не окрепли
Перед необходимым,
	неизбежным,
	зловещим.

Этот мир не завещан
Жестоким но нежным,
Этот мир не завещан
Нежным но нелюдимым.
Свадьбы здесь не дождутся
Обрученные дымом.


	4

Плыви, кораблик!
Снова сентябрь -  
Время яблок.
В том сентябре
Волосы были лиловы.
Нынче - пепельный флаг,
Новый флаг:
Смешение новых влаг,
Новых брызг, искр.
Время новых астр:
Новый остров, рот,
Новый острый рост.
Неси, кораблик,
Новый груз.
Никто не ограблен:
Целость уз,
Целость оков.
Ветер - в волосах-парусах.
Время новых снов, слов.
Мой флаг снят.
Мои слова спят.

-- о О о --



	* * *

Вернулись ледники!
Мы - пленники-наследники -  
Восхищены морозным серебром,
И радостный, в клеенчатом переднике
Нам улыбается Стоящий-с-Топором.

Тела и души как сосульки хрупки,
Разносится красивый красный звон,
И алыми гвоздиками обрубки
Украсили счастливый марш колонн.



	 * * *

Мы теряем дом
И теряем дым
Отечества,
Чтобы тонкой струей
Влиться в Содом
Человечества.

Все кто жили с трудом
И со стыдом
В рабстве -  
Каждый сам по себе,
Но пока мы идем -  
В братстве.



 	* * *

Душа, размягчаясь как в горне
И плавясь - решается вдруг
Излиться в причудливой форме
И вылить зловещий испуг
В ладони охваченных счастьем,
Забывших про водоворот,
Плывущих, смеясь над ненастьем
Вперед.
Но вытолкнув в тесную л„тку
Тяжелую злую струю
Она отливает им лодку,
Маяк и приют.




	* * * 


Эта любовь
Была как война:
Я затемнения
Не снимал с окна.

Эта война
Была без побед.
Разве победа -  
Первым сказать нет

Звучало нет
Как трудное да,
Но было бы да
Как неправ-
да.

Правда, влекло:
Вдвоем, кружась,
Держась и рушась.
Но под желанием:
Дрожа, прижав уши -  
Ужас.



	* * *


Самую тайную нервную нить
Задели блуждающие ржавые сверла,
И этим объясняется нежелание жить,
Застрявшее как раковый комок в горле.

Законы жизни, гласящие: "пройдет" -  
Верны, но если проходит долго,
Становятся руки и губы как лед
У того, кто держится 
На уколах долга.

Жестокость от жестокости - как сын от отца,
Добро от добра, как клетка от клетки,
Но горе тем, у кого сердца
Расщеплены в грудной клетке.

Так человек насильем обвит,
Что не для жизни заповеди Христовы:
Заповеди Христовы - для любви,
Для любви - заповеди Христовы.



	* * *


Где ты был, мой дух,
Когда я , как древняя бездушная амеба,
Силился разделиться пополам,
Выбирая два из двух
Раздвоилось ядро! Вс„ могло бы
Раздвоиться на здесь и там,
Если бы не телесная оболочка.
Ты покинул меня.
Ты наблюдал,
Выдержит ли звено цепочки.
Ты стоял в стороне до последнего дня!
И не говори, что это - твое:
Любовь к человеку или свободе.
Любовь вещественна как чистое белье
И бездуховна как силы природы.



	* * *

Оркестр,
Фейерверка треск!
Праздник утрат.
Парад потерь.
Падает в память
За каратом карат.
Что теперь
Потеря потерь
Утрата утрат
Алмазы растают
Как град . .




		* * *	


Почему, видя во всем противоположности
И зная, что провода изолированы не зря,
Я позволяю, чтобы через мою душу
Пробил обугливающий разряд

Почему я, подставляющий сердце
Опорой под узкое коромысло весов,
Соглашаюсь, чтобы давили обе чаши,
Да еще злорадное тиканье часов

Почему, претендуя на памятник-маятник,
Качаясь от ветки к ветке на гамаке,
Я изо всех сил хватаюсь за ветки,
Чтобы по ветке было в каждой руке

Почему, если я направляюсь к цели
И добиваюсь невозможного раздвигания гор,
Я отхожу в сторону, ни говоря ни слова,
Когда обстоятельства из-за меня начинают спор

Почему, так страдая от законов сохранения
И расплачиваясь за все и еще прибавляя на чай,
Я всегда хочу сохранить то, что было,
И хочу снова начать





	* * * 


Я живу,
Подчиняясь движению соков
И циклам,
Мечтая о глубоком,
Удивляясь, что к тонкому и тайному
Душа еще не привыкла,
Падая на землю искрой
Отгоревшего фейерверка,
Остывая к зову риска,
Но снова испытываясь
И не выдерживая проверки.
Я живу,
Радуясь осеннему холоду
И разминаясь в бесконечном замесе,
Сбраживая душевный солод
В пустынных парках
И воспоминаниях о горах и лесе.
Я живу,
Вспоминая любимое тело
И руки той, кто была нежна,
Тело, что от души моей отлетело,
Как душа от тела самоубийцы,
И когда оно прилетает,
Чтобы в окна биться,
Гордость мне уже не нужна.




	* * *


Призывая конец, я не знал,
Что конец - это не вс„,
Что конец - один из гонцов
Конца Концов,
А его несметную конницу
Кует множество кузнецов.







________________________

СТИХИ  ОТКАЗА
________________________


	* * *


Два ведерка, две судьбы
Я несу без коромысла
(Но ни речки, ни избы).
Это жизнь моя, мой случай,
Сколько ни мечтал о лучшей  
Жизнь моя одна.
Кто-то нес мое ведерко
И упал на снежной горке:
Вылил все до дна.
Два ведерка   две руки.
(Я несу без коромысла).
Числа  берега реки.
А душа не входит в числа.




	* * *


Мой город детства,
Город жирной скуки,
Мой равнодушно-добродушный
Плен,
Ты за спиной
Опять мне сводишь руки,
Зажав меж стен
Как будто меж колен.

Застыл на красном
Светофор-грабитель,
Свободы зелень
Так и не зажглась.
Быть может, красный  
Это кровь в орбите,
Откуда вырван был
Зеленый глаз.




	* * *

В заболоченные небеса
Ненависть, гнев и горе
Из рук струятся как леса,
Уносимая рыбой в море.

Горевать ли, что времени в обрез,
Или радоваться, что кончается время,
Если конец спешит наперерез
Каплям, долбящим в темя.

Глазницы будущего темны
На лице, освещенном сверху.
Что если путы, цепи, ремни
На мне проходят проверку

Напрячься и разорвать!
Мне снится ночами свобода,
Сотрясая мою кровать
Как слеза или семя
Накануне исхода.


	* * *

Какими признаками дышим мы
О чем предчувствия поют
Взлетят дома, захлопав крышами,
Гуськом потянутся на юг.

На жителей зима навалится
И безнаказанно убьет.
Мы ежимся под небывалостью
Грядущих ледяных забот.

Мы горбимся и дышим на руки,
И пар неверия в тепло
Туманит наших душ фонарики,
Больнично белит их стекло.



	* * *

Как будто долгие века
Лежу булыжной мостовой
Как многолобой головой,
Подставленной под колесо
Медлительности мировой.
Но вдруг разрушусь и взлечу
И над землей зажгу свечу:
Миры, мирки, материки,
Моря мороки и тоски  
Планеты впалые виски
Я различаю с высоты  
Но снова капает в песок
Мой крохотный падучий срок.
Его послал как сладкий сок
Тот кто задул мою свечу.
Я передал его слова 
Вновь каменеет голова.
Вся эта площадь 
Я один
Под сиплым гулом тысяч шин.

		

	* * *

Издалека, издалека
Течет кровавая река,
И мы по берегу бредем
Несостоявшимся ручьем.

Издалека, издалека
Течет трусливая река,
И наш ручей перед прутом
Становится гнилым прудом.

Издалека, издалека
Течет печальная река,
И грусть из наших древних глаз
Течет как из разбитых ваз.

Как из разбитых ваз течет . . .
Они воистину разбиты,
И мы, разбитые без битвы,
Ведем разбитым вазам счет.




	 * * *


На свой обтрепанный рукав
Смотрю и вижу: как красиво!
Рукав кудряв.

Я на обшарпанной стене
Читаю призрачную карту:
Египет, Вавилон, Урарту . . .

Все, что давно и далеко,
Меня пока еще спасает.
Но локоть мой меня кусает.

Поглаживаю словно мех
Корявую чужую зависть.
Дразнить гусей  мой старый грех.

Где друг, а где приятный враг  
Взял и таблички переставил.
Но Бог  он никогда не дьявол.

Что с рукавом и со стеной  
Разрыв какой-то оболочки
Над застарелой новизной,
Над зеленью из бурой почки.



	 * * *


Мне предназначен фараон
Для голода и жажды,
И я, хвостатый эмбрион,
Теряю хвост и жабры.

Душа стыдливей ста мимоз
Уже тверда как камень.
Я прохожу метаморфоз
Потомков Авраама.

Окаменеть! Чтоб улететь
Как из пращи Давида.
Пускай пращей послужит плеть
Владельца пирамиды.

Мы прошлому вернем наш страх
Протяжным трубным стоном,
И прошлое падет во прах
Вторым Иерихоном.




	* * *


Прекрасен край, изобильный мясом,
Где трудится славный мясник,
Который всем съестным припасам
Предпочитает язык.

Он с языков начинает работу,
И дойдя до последнего рта,
Стирает капли сладкого пота
И говорит: "Красота!"

И безъязыкие строятся дружно
И снова идут гуськом
На встречу с крякающим натужно
Родным своим мясником.

Мясник посыпает солью плаху
И отправляется в душ,
Остатки соли швырнув с размаху
На груду дрожащих туш.

Здесь все обожают мылить руки
И чистые все как снег.
А сточные воды текут сквозь люки
В русла кровавых рек.





	Рабы рабов


Рабами мы были в Египте,
А здесь мы рабы рабов.
Бегите, бегите, бегите
От этих двойных оков.

Рабами мы были в Египте.
Пока еще бархатна плеть,
Сожгите, сожгите, сожгите
Мосты, чтоб самим не сгореть.

Рабами мы были в Египте,
А здесь нас не будет совсем.
Не лгите, не лгите, не лгите
Словами "Я жив пока ем."

Рабами мы были в Египте.
А здесь мы рабами умрем.
Богатые духом, бегите,
И те, кто богаты рублем.

Рабами мы были в Египте.
Но рабство меняя на плен,
Свободно цепями гремите,
Поднявшись с натертых колен.



	 * * *

Веет судьбами народов,
Пахнет судьбами земли . . .
Мы давно уже за гробом
Суеты сует прошли.

Тянет крупным поворотом,
Трупным запахом сквозит . . .
Миллионы тряским роком
Сеются сквозь сотни сит.

Наше будущее туго
Натянули, чтоб отсечь.
Наше прошлое в испуге
Упорхнуло с наших плеч.

Жертвы мы. Постыдный жребий,
Если мы живем в петле,
Если души не на небе,
Если кости не в земле.

Жертвы мы. Велик и стыден
Этот жребий. Жертвы мы,
Но живые. Стыд наш виден
Мертвецам из вечной тьмы.



	 * * *


Наши тела  зола.
Пламя спички  талант.
Дым  наши дела.
Но души  это десант
В тылу дьявола.

Может быть, до зари
Не доживем никогда.
Судьбы  как пузыри
Лопаются без следа.
У дьявола  все козыри.

Но если где-то гранят
Таких, что прыгают в ад
С душами вместо гранат,
Значит эта война
Не проиграна.

Еврейскому кочегару

Котел  всего лишь самовар,
А топка  та же печка.
Держись, еврейский кочегар
За теплое местечко.

Зачем, еврейский кочегар,
Даешь ты столько газа
Куда спешишь Не на пожар
Плывет корабль отказа.

Стоит недвижно на мели
Невидимое гетто,
Снега трех зим над ним мели
И жгли его три лета.

Смотри в глазок с надеждой: в нем
Как будто апельсины
Горят оранжевым огнем
Далекой Палестины.

Смотри в глазок с тревогой: там
Горит огонь, который
Позволит сделать палачам
Из топки крематорий.

Уроки палачи учли,
И в нынешние зимы
Горят надежды без золы,
А прошлое без дыма.

Посматривай, еврей, в глазок
На пляшущее пламя.
Нам всем еще один урок
Преподан палачами.



	* * *


Ко сну сплавляюсь на плоту дивана
В обшарпанной родительской квартире,
Которая всего лишь полустанок
На полпути в побеге из Сибири.

Нам говорят: "Давно ушел ваш поезд,
Вы  дерево, что вырвано с корнями,
Но если вы поклонитесь нам в пояс,
Укореним опять в родимой яме."

Уже три года сохнут эти корни,
Но почему-то я еще не умер
И влеживаюсь в жизнь еще упорней
И пью ее уксуснокислый юмор.

Я, обожавший новизну и разность,
Гляжу с застывшей гипсовой улыбкой
В стоячую протухшую отказность
И поджидаю золотую рыбку.

Сверкает одинокая чешуйка,
Как инструмент в руках гипнотизера:
Во сне меня несет живая струйка
Из заводи бессилья и позора.



		Подъем

От звонка разлетаются сны мои с криком как птицы,
По которым стреляют, сгоняя с осенних ветвей:
На земле остается до вечера биться
Новый день  единица из сотен подстреленных дней.
Сам себе я накликал древесно-стоячую участь:
Я покрылся корой и застыл. Я остался без ног.
Я остался без сердца, чтоб смог я не мучась
Пережить этот срок и сбродить пересыщенный сок.
Но и это был сон. . . Я проснулся и встал человеком.
Мертвый день оживет если станет листочком стихов.
Заменить меня в мире и в камере нечем и некем.
Я не дерево. Я человек. Я готов.



	 * * *

Камера похожа на вагон,
Что стоит в забытом тупике.
Пища, ожидание и сон.
Остальное где-то вдалеке.

Я не сплю. Я думаю под храп
Тех, кто на вагонных полках спят,
Думаю о том, что я не раб
Меж рабами с головы до пят.

Мало здесь таких, чей сон как стон,
Думы их  как рыбы на песке
В той стране похожей на вагон,
Что стоит в забытом тупике.

			1983, Харьков 




	Голодовка

Это мой довод,
Мой адвокат,
Если нельзя 
Взять автомат.

Тело мое,
Гори как свеча
И освещай
Лицо палача.


* * *

Как бык мычал я: "Мыыы!"
А "мы" как не бывало,
"Мы" смылось и слиняло,
И я плююсь.

Я распинался: "мы!"
А "мы" как будто сплыло,
"Мы" сгинуло и сгнило,
И я плююсь.



	* * *

Я собрал все прошедшие годы
И просыпал их горстью зерна
И мне возвращает всходы
Тюремная тишина.

Трава былого взошла вся сразу
В моей остриженой голове
И я выдыхаю отраву отказа
И хожу по траве.

Только сейчас видна вся дорога,
Только сейчас не вижу стены.
Я вижу как первый подарок Бога
Глаза жены.



	* * *

Я ушел, перебоявшись,
Как переобувшись . . .
Пролетели числа между
Мною и минувшим.

Годы, месяцы, недели  
Пролетели числа.
Я учился ненавидеть,
Но не научился.

Я учился ожиданью
И науке веры,
Но не верю, как и прежде,
В храмы из фанеры.

Верить в разум, верить в Бога  
Что одно и то же . . .
Но всегда сначала вера,
А свобода  позже.




	Жалоба смерти


  Опять зазубрины на моей косе
От стекла, проводов и хромированных трубок.
Легче скосить молодого во всей красе,
Чем перепиливать жизни живых трупов.

А что я имею за этот труд,
Кроме лести: "Беспощадная, скорая"
Когда же в России сами начнут
Переворачивать страницы своей истории




	* * *

В окне бревенчатая бедность.
Столыпин катит на восток.
Редеет желто-красно-медность
Кустов.

Не думал я, что снова въеду
В родную мачеху-Сибирь.
Воспоминанья: Счастье. Беды.
Любил.

Перехожу по кочкам камер
Болото жуткой новизны.
Так значит жертвенный мой камень  
Не сны.

Прислушиваюсь. Но звоночек
Предчувствий что-то замолчал.
Как жаль, что проезжаем ночью
Байкал.

Незавершенность жизни  тонкий
Незавершенный ломкий лед.
По льду о