надежды,
   Алиса рядом с головы до ног.
   И, увидав Алису без одежды,
   свой темперамент удержать не смог.

   Мечта желанней, а мольба настырней,
   не в силах я унять свой страстный пыл.
   И было все так мило и так мирно,
   пока нам кто-то в дверь не позвонил.

   Вот на пороге муж Алисы - Феликс,
   открыл он рот, но я опередил,
   спросил его:
   - Что куришь, Феликс?
   - "Феникс"...
   Что там играет?
   - Это Хампердинк.


   - Ты здесь один?
   - О нет, я с дамой сердца.
   - С какой?
   - Да так, из колледжа одна.
   - А ты не знаешь, друг, куда же деться
   могла моя законная жена?


   - О Боже, Феликс, друг мой, что
   случилось?
   Неужто тебя бросила она?
   И неужели, Феликс, изменила
   тебе твоя законная жена?


   Но, Феликс, ведь Алиса не такая,
   Алиса не способна изменить...
   - Не знаю, друг (все знаю, друг), не знаю.
   Возможно, друг. Возможно, может быть...


   И Феликс мне сказал перед уходом:
   - Ты вот что, друг, Алисе передай,
   чтобы не возвращалась слишком поздно,
   что я ее сегодня буду ждать...


   Ушел он, в коридор вышла Алиса,
   одетая и сумочка в руках.
   Я понял, нет, не будет мне стриптиза,
   и рушатся надежды в пух и прах.


   Она ушла, как пел известный гений,
   великий человек всея Руси.
   "Она ушла. Исчезло вдохновенье.
   И три рубля, должно быть, на такси".


   январь 1979


   * * *
   Простите, девочки.
   Простите, мальчики,
   что мне у стеночки
   не спится в Нальчике.


   Улыбка не губах
   и кошки на душе.
   Налеты на зубах
   и прыщики на ж...
   И перхоть в волосах,
   и сопелька в носу,
   и слезы на глазах,
   и ни в одном глазу.


   Заносы на земле.
   Засосы на плечах.
   И водка на столе...
   И снится по ночам
   (Ну, сколько ж можненько?!)
   одна парашенька.
   Что, мол, Алешенька,
   и, мол, Наташенька,
   и, мол, в Чертанове,
   в той самой комнате,
   закрыли занавес,
   взяли "Али-Готе"
   налили по сто грамм,
   и, Боже, Господи
   (а, говорят, я - хам),
   мою же простыню
   на мой диван-кровать,
   свет погасили и ...
   проснулся я опять
   в полном бессилии.


   Залезла в нос луна
   и показала фиг.
   Я не сошел с ума,
   я в полном здравии.
   Известно вам и мне
   (И как тут не понять?!),
   на что в Чертанове
   стоит диван-кровать.
   Я не кретин, не псих.
   В порядке разум мой.
   Зачем же дядя их
   пустил к себе домой?
   Быть может, спьяну он,
   напившись до "кия",
   Наташу знав давно,
   решил, что рядом - я.
   И, успокоившись
   от мысли столь простой,
   подумал, съежившись:
   "А, вдруг, я был не с той?"
   И к горлу подступил
   незваный мною ком.
   Зачем я превратил
   тот дом в публичный дом?!...


   На нижнем этаже
   играет Мендельсон,
   а наверху уже
   врубили пылесос.
   В уборной унитаз
   бурлит им в унисон.
   И вот, в который раз,
   мне снится этот сон.


   Простите, девочки.
   Простите, мальчики,
   что мне у стеночки
   не спится в Нальчике.


   5-6 февраля 1979 Нальчик




   ПУСТИТЕ!
   "Девочка плачет: шарик улетел"...
   Б.Окуджава
   Пустите девочку на улицу,
   в песке игрушку повалять.
   Пусть дождь, пускай погода хмурится,
   и здесь не нужно углублять.


   Пустите девушку на улицу,
   она желает погулять.
   И под часами некто хмурится,
   и здесь не будем углублять.


   Пустите женщину на улицу,
   она как все, что добавлять.
   Она все больше пьет и пудрится,
   но здесь не стоит углублять.


   Пустите бабушку на улицу,
   недолго ей еще ходить,
   немного ей еще сутулиться,
   придется землю углубить.


   Родня печалится и хмурится,
   ну, сколько ж можно углублять...


   Пустите девочку на улицу,
   в песке игрушку повалять.
   21 февраля 1979
   МЕТОДОМ "ОТ ПРОТИВНОГО"


   Когда нас извлекут из-под обломков,
   воздвигнут в парке скромный монумент,
   тогда вот и наступит для потомков
   любви и счастья радостный момент.
   В то век, когда бессмертное надгробье
   мхом и травою мглистой порастет,
   мы с обелиска, хмуро, исподлобья
   посмотрим на гуляющий народ.
   Ученый неустанно у фонтана
   грызет научной статуи гранит.
   Молчание под маскою обмана
   любовь в сердцах двух ангелов хранит.
   Мать-одиночка с черною коляской.
   Малыш в коляске дышит мирным сном.
   В кафе напротив - пьяный рев и пляски,
   банкет справляет деятель и сноб.
   Старушка - на одном конце скамейки,
   а на другом конце скамейки - дед.
   И херувим, держа святую лейку,
   пространство между ними в дождь одел.
   И юноша, конечно же, в велюре.
   И девушка. Бесспорно, крепдешин.
   И скачут все, как лошади, аллюром,
   и вместе с ними мы бежим, спешим.
   Нам надо на соседнее кладбище,
   нас тоже пригласили на банкет.
   Нас ожидает фирменная пища:
   икра из жил и земляной паштет.
   Вино там будет самой чистой крови,
   не страшен всемогущий нам вампир.
   Мы приглашаем вас к себе с любовью,
   с открытым сердцем на веселый пир.
   Идите к нам, у нас всем места хватит,
   оставьте все земное на земле.
   Снимайте сапоги, брильянты, платья,
   у нас всегда вы будете в тепле...
   Но человек блуждает по бульварам,
   снует по ресторанам, пьян и тих.
   Когда-нибудь, уставшим Боливаром
   он упадет не выдержав двоих.
   И для него мы отворим ворота,
   и впустим человека в лучший мир.
   Его смерть будет тяжкой для кого-то,
   кому он дорог, близок был и мил.
   И кто-то на земле рыдает, плачет,
   рвет волосы, кричит: за что?! зачем?!
   Но для других смерть ничего не значит.
   Чужая смерть является ничем...
   Не верьте, что наступит для потомков
   любви и счастья радостный момент.
   Ведь нас не извлекут из-под обломков,
   нам не воздвигнут в парке монумент.


   17 мая 1979




   МОНОЛОГ ГАМЛЕТА

   Я лишний
   на этом празднике жизни.
   Я лишний
   на этом пире любви.
   Так хочет мой ближний,
   так хочет Всевышний,
   и вишня, что спрятала ветви свои.


   Я лишний,
   мне это вонзается в грудь.
   Я лишний,
   от смеха рушатся горы.
   Умора, - для правящих миром, - мой труд.
   Как скоро по морю от горя до мора.


   Я лишний,
   не слышно, не видно: туман.
   Я лишний,
   больной средь живых не жилец.
   Обидно и стыдно за гнусный обман.
   Печально и больно за грустный конец.


   Я лишний, я лишний, я лишний, я лишний...
   Вдыхают, как истину, вымысел злой
   и дальний, и ближний,
   и верхний, и нижний.
   Я лишний,
   с душой разлучается плоть.


   Я лишний,
   мне скучно, и тошно, и душно.
   Я лишний,
   мне нужно послушно уйти.
   Нужна ли нужда и вражда, дружба-служба?
   Как тянется тяжко тяжба в пути.


   Я лишний,
   мне зябко и зыбко, как пытка
   улыбка довольных и вольных существ.
   Как прытко доходит с паролем открытка,
   недолю, неволю обходит в окрест,


   и ест, все, что есть,
   и на все ставит крест,
   спокойно садясь на престол, как на стол.
   Я лишний,
   достойным и гордым - нет мест!
   Но светится свято костел, как костер.


   В нем люди шумят и гудят, словно улей,
   стоят на коленях, не в рост, держат пост.
   Посыпались пули,
   и люди уснули.
   И стал пуст помост,
   и выход так прост.


   Пусть слезы, как вишни,
   но грезы престижны.
   Ремень пристяжной грудь сдавил до крови.
   Я лишний
   на этом! пире любви!
   25 мая 1979
   * * *
   Болью, скорбью вечною,
   будто горной речкою,
   бьет фонтаном вольности и свободы стих.
   Словно теплой печкою,
   иль горящей свечкою,
   согревает души он жаром слов своих.


   Думы его верные
   точат камни серые.
   Внемлите, остылые, в спячке на века!
   Лечат сновиденьями
   частые падения,
   но их власть целебная так невелика.


   Ритм столетий участить,
   измененье участи -
   это ли не главная наша с вами цель?
   На дороге времени
   от тревог и бремени
   мир подлунный тленом стал, не успев
   снять цепь.


   Жизненное бедствие
   в честь несоответствия.
   Как от раболепствия хочется кричать!
   Факты вопиющие,
   по гордыне бьющие,
   в этой жизни нам еще предстоит встречать.



   Все законы подлости
   зиждутся на робости.
   Молчаливый мученик лучше всех шутов.
   Мост Эпохи перейти,
   и в Каноссу не идти,
   на теперешнем веку вряд ли кто готов.

   Смирные создания -
   зданья мироздания.
   Как отстраивали их, так они стоят.
   Под основой прочною
   души непорочные
   в этажах унылой мглы свет надежд хранят.


   Болью, скорбью вечною,
   будто дробь картечная,
   бьет фонтаном алых слез и стенаний стих.
   Словно жаром топора,
   иль могуществом двора,
   давит он отчаяньем чаяний своих.


   19-20 июля 1979






   ВСТРЕЧА С ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ СКАЗКИ В ЛЕСУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ
   Повстречал вдали от дома
   я пресквернейшего гнома.


   Гном схватил меня: "Послушай!
   Если хочешь жить в любви,
   хочешь, чтоб была жизнь лучше,
   чтоб сбылись мечты твои,
   то забудь про честь и гордость,
   очень я тебя прошу.
   Прояви в вопросе твердость,
   не проявишь, задушу!
   Потрудись, а то от лени
   прорастет громадный горб..."


   Молча пал я на колени,
   но по-прежнему был горд.


   Молвит дальше гном: "Послушай!
   Если хочешь в счастье жить,
   если хочешь пить и кушать,
   то не стоит дорожить
   верой, совестью и правдой,
   погляди какой худой,
   ими сыт не будешь, право.
   Глупый ты и молодой.
   Ты с идеей лезешь в петлю,
   помыслом готовишь гроб..."


   Молча я упал на землю,
   но по-прежнему был горд.


   Продолжает гном: "Послушай!
   Если хочешь славы ты,
   чтоб не тошно и не душно,
   чтобы меньше суеты.
   Чтоб быть вольным и довольным,
   возвышаться над другим,
   и к годам чтоб сердобольным
   с кошельком прийти тугим,
   знай: законы там, где сила,
   привыкай к теченью мод..."


   Я давно лежал в могиле,
   но по-прежнему был горд.


   Мертвым думал я о том,
   что он прав, прескверный гном.


   8 августа 1979
   Карачаево-Черкессия, пос.Эльбрусский.




   МОНОЛОГ ЦИНИКАО ЖЕНЩИНАХ


   Везде, всегда как рыбы ловятся,
   лишь только скажешь: "I love you!"
   К тому ж народная пословица
   гласит: "Бери, пока дают!"


   Бывают, правда, исключения
   из общих правил, так сказать.
   Но эти жизни извращения
   лишь на глазах, а за глаза...


   И быль такого содержания
   известна всем и не нова.
   В уме сидит одно желание,
   а остальное все: слова.


   Походка, запахи, манеры их,
   и легкость фраз, и томность глаз -
   давно на опыте проверено
   все то, что вводит нас в экстаз.


   Грудь обнажают как бы нехотя,
   притом в общественных местах.
   А волосы покрыты перхотью,
   и остальное все - не ах!


   Играют будто на сознание,
   скрывая тела страстный зуд,
   А в деле полное незнание,
   точней сказать: ногой ни в зуб.


   В глазах и гордость есть, и царственность,
   весь вид их говорит: "Не трожь!"
   А по ночам, забыв про нравственность,
   одно и то ж, одно и то ж.


   Мы тоже слабые создания,
   и нам другого не дано.
   Мы вечерами на свидания
   спешим, а в помыслах: одно.


   Друзья! Куда мы с вами катимся?
   Куда нас с вами занесет?!...
   Но стоит им с себя снять платьица,
   и мы уже снимаем все!...


   18 октября 1979






   ПЕСНЯ АНГЛИЙСКИХ БРОДЯГ
   (перевод с английского)






   Не рады мы,
   не рады мы,
   не рад и наш народец.
   Куда идем,
   куда идем,
   не ясно никому.
   Попадали,
   попадали,
   попадали в колодец,
   у падали,
   у падали,
   упадали в дому.
   Наладили,
   наладили,
   наладили систему.
   Заладили,
   загладили
   такую кутерьму.
   Загадили,
   загадили,
   загадили богему,
   спровадили,
   спровадили,
   спровадили в тюрьму.
   За что же мы,
   за что же мы
   невинно пострадали?
   Покорно ждем,
   покорно ждем,
   по умершим скорбя.
   Кого же мы,
   кого же мы,
   кого же мы спасали?
   А где народ,
   а где народ?
   Народ наш на базарах.
   А господа
   в театрах, да,
   в театрах и кино.
   А наш народ
   который год
   ночует на вокзалах,
   в подвалах, и
   в пивзалах, и
   под вывеской: ВИНО.
   Течет рекой,
   течет рекой
   разлив хмельных
   напитков.
   Течет, как кровь,
   но ведь не кровь!
   Гуляй и пей, толпа!
   Вперед идем,
   вперед идем,
   свернувшися улиткой.
   Нальем всем, и
   напьемся, и
   кружим вокруг столба.
   Темно кругом,
   темно кругом,
   тьма тьмою, все во мраке.
   Мы входим в дом,
   мы входим в дом
   и зажигаем свет.
   А в доме том,
   а в доме том:
   перчатки, трости, фраки.
   А за окном,
   а под дождем:
   котомка и кисет.
   Замкнулся круг,
   замкнулся круг,
   мы носимся по кругу.
   Давай, мой друг,
   давай, мой друг,
   прикурим от костра.
   Взглянул вокруг,
   взглянул вокруг
   и не увидел друга.
   И вспомнил вдруг,
   и понял вдруг,
   что умер друг вчера...
   И вновь идем,
   куда, Бог весть,
   по одному и вместе.
   Кто хочет влезть,
   кто хочет влезть,
   тот уважает лесть.
   Кто хочет есть,
   забыв про честь,
   поет под дудку песни.
   Кто хочет сместь,
   кого-то сместь,
   тот почитает месть.


   Вот так живем,
   вот так плывем
   по направленью ветра.
   Поем и пьем,
   пьем и поем,
   другого средства нет.
   Вперед идем,
   вперед идем,
   бредем по миллиметру,
   в надежде, что,
   в надежде, что
   вдали забрезжит свет.


   16-17 ноября 1979






   И СМЕХ, И ГРЕХ


   Татьяне М-вой


   Пляшет кровь в моих костях,
   бикса тихо что-то шепчет.
   На фокальных плоскостях
   мы проводим с нею вечер.


   Тускло светит ей на грудь
   абажур в старинной раме,
   освещая нужный путь
   меж приятными чертами.


   Этот путь я прохожу
   осторожно и с опаской.
   Под окном хохочет шут
   смехом дьявольским под маской.


   То ли призрак. То ли Бог.
   Страх вселяющие тени.
   Властных рук и страстных ног
   рушится переплетенье.


   Заходили ходуном
   лики тварей в божьей пасти.
   Блики, наполняя дом,
   вьют улики против страсти.


   Смех уже не смех, а плач.
   Нет, не плач, а снова хохот.
   Колченогий слон-палач
   запустил в окошко хобот.


   Слон смеется злей и злей,
   хобот рвется в наше ложе.
   И уже не хобот - змей.
   И уже не слон, а лошадь...


   Все померкло вдруг, Фантом
   удалился, Тихо стало.
   Только слышен за окном
   смех осиплый и усталый.


   Но бессилен жалкий смех
   против страсти жадной пылкой.
   Робкий боязливый грех
   воссиял улыбкой зыбкой.


   Пляшет кровь в моих костях,
   бикса взглядом что-то шепчет.
   На фокальных плоскостях
   нонсенс - все слова и речи.


   Москва, Беляево, 2-3 декабря 1979
   * * *
   Счастье тихо село на пол
   и заснуло крепким сном.
   Воск свечи слезами плакал,
   плакал дождик за окном.


   Плакал Бог. От божьей грусти
   загрустили облака.
   Мы печаль в окошко впустим
   на мгновенье. На века.


   От нахлынувшей печали
   будем плакать я и ты,
   отмечать за чашкой чая
   эфемерность красоты.


   Наши письма, наши песни
   будем долго вспоминать.
   А потом с тобою вместе
   сядем молча на кровать.


   Ничего не скажем больше.
   Перестанет плакать Бог,
   перестанет плакать дождик.
   Страсть коснется наших ног...


   Черт запляшет в звездной бездне,
   и завязнет хвост в пыли.
   Бог по лестнице небесной
   спустится на дно земли.


   Зарезвятся на кровати
   Коломбина и Пьеро.
   Вскрикнет птица, и на платье
   упадет ее перо.


   Ткань из простенького ситца
   чувственно ужалит шмель.
   Вольно перышко вонзится
   в платья радужную щель.


   И прольется на перины
   ало-алое ситро.
   И смущенно Коломбина
   поглядит в глаза Пьеро.


   И заплачут в голос оба.
   Умер Бог! Как не рыдать?!..


   У заоблачного гроба
   тихо будет счастье спать.


   13 декабря 1979
   * * *
   Я привык не делать ставки
   и живу без сожаленья.
   В общежитье "Менделавки"
   приезжаю для общенья.


   Для общенья с тем, кто,
   кто мне мил и кто приятен.
   Я хожу, как управдом,
   по жильцам с мероприятьем.


   Я не верю чудесам,
   не ношу казенный китель.
   И навряд ли кто-то сам
   посетит мою обитель.


   Дом от дум в тумане, как дым,
   весь пропитан перегаром.
   Ухожу я молодым,
   возвращаюсь старым-старым.


   И сидит на люстре горе,
   горе бьет - хозяин пьет.
   Знаю я, что пьющих море!
   Пьющий, тот меня поймет.


   Я привык не делать ставки
   и живу без сожаленья.
   В общежитье "Менделавки"
   приезжаю для общенья.
   декабрь 1979
   РОЖДЕСТВЕНСКАЯ НОЧЬ
   Елене Л-ко
   Каждый век, столетий сто,
   всякому известно,
   наступает рождество,
   ночь любви и детства.


   Для детей, смеясь, кружит
   праздничная вьюга.
   Санта-Клаус в дом спешит
   к маленькому другу.


   Но рождественская ночь -
   ночь двух юных судеб.
   И ночи такой точь-в-точь
   никогда не будет.


   Улица белым бела
   от лихой метели.
   Святы пылкие тела
   в елочной постели.


   Хвоя трепетно дрожит,
   девственностью вея.
   Ночь блаженства ворожит
   сказочная фея.


   На столе хмельной зимы
   догорают свечи,
   выхватив из царства тьмы
   головы и плечи.


   Поцелуй, как-будто плот,
   вниз плывет по телу,
   девичью волнует плоть
   робко и несмело.


   Тихий голос. Слабый стон.
   Плавное движенье...
   Этой ночью - рождество,
   Божие рожденье.


   Чисто небо. В чистоте
   белые ладони
   осыпают снегом тех,
   кто еще не дома.


   Из небесных глаз текут
   горькие слезинки,
   превращаясь на лету
   в сладкие снежинки.


   В облаках из белых роз
   херувимы пляшут.
   Новорожденный Христос
   им из люльки машет.


   Ночь рождественская - сон
   вышних наслаждений.
   Тихий голос, Слабый стон.
   Плавное движенье.




   Крик смущенный, В тишине
   звук, слегка невнятный.
   Плач стыдливый, На окне
   багровеют пятна.


   Поцелуй, как-будто плот,
   вверх плывет по телу,
   женскую ласкает плоть
   неумело смело.


   На столе хмельной зимы
   догорели свечи.
   Потонули в царстве тьмы
   головы и плечи.


   Улица белым-бела
   от лихой метели.
   Спят застывшие тела
   в елочной постели.


   И рождественский покой
   вряд ли кто разбудит.


   И ночи точь-в-точь такой
   никогда не будет.


   15-17 января 1980




   ПОЗДРАВЛЕНИЕ
   Анне Т-ди


   Во времена Наполеона
   (величественней: Бонопарта)
   еще не знали телефона
   и, чтоб поздравить с Восьмым Марта,
   Болконский, князь, в пыли и саже,
   прям с поля боя был готов
   бежать скорей к своей Наташе,
   ей поднести букет цветов.


   Но за отечество стоять
   патриотично и гуманно,
   хотя любимая желанна...
   Увы, что стоило мечтать!


   Да, были люди в веке прошлом!
   Забыв о временном, о пошлом,
   хранили свято честь мундира,
   и шпаги блеск, и лоск картуза,
   их часто посещала муза,
   нередко им звучала лира.


   Глуха к минувшему эпоха!
   Что было, кануло, ушло.
   Что встарь считалось хорошо,
   теперь возможно счесть за плохо.


   Перечитав слова с листа,
   я был изрядно удивлен.
   Цель моего письма проста:
   поздравить Вас с прекрасным Днем!
   За этот длинный фельетон
   прошу я Вас великодушно
   простить меня на этот раз.
   Я в нерешенье, но во мне
   есть что-то, что неравнодушно...
   Не к Вам, К тому, что скрыто в Вас.


   И в завершенье я рискну
   открыть Вам истину одну
   (прошу простить и в этот раз):
   я счастлив тем, что знаю Вас.


   8 марта 1980




   МОНОЛОГ КРЕСТЬЯНИНА
   Позвольте сообщить вам весть,
   она волнует кровь.
   Моя собака хочет есть,
   ей мясо при