т быть только случайной истиной. Определив необходимо-истинное 
утверждение как утверждение, истинное во всех возможных мирах, Крипке в своем 
анализе показал, что могут быть необходимые истины, устанавливаемые эмпирическим 
путем [т.е. "эпистемически случайные, но (метафизически) необходимые истины"], и 
случайные истины, известные априорно. Например, все истинные утверждения 
тождества, содержащие собственные имена ("Утренняя звезда есть Вечерняя звезда" 
и т.д.), являются необходимо-истинными (т.е. истинными во всех возможных мирах), 
даже если их истинность установлена в ходе эмпирического исследования. 
Аналогичным образом, если в ходе научного исследования раскрыта внутренняя 
природа воды, то есть установлено, что вода имеет химический состав, выражаемый 
формулой Н2О, то, являясь жестким десигнатором, вода имеет указанный химический 
состав во всех возможных мирах, и, следовательно, утверждение "Вода есть Н2О" 
является необходимо истинным. Поскольку и открытие того, что "Утренняя звезда" и 
"Вечерняя звезда" обозначают одну и ту же планету, и установление химической 
формулы воды является результатом эмпирического исследования, то указанные 
утверждения нельзя назвать априорными, а поэтому они являются эпистемически 
случайными, хотя и "метафизически" необходимыми. Это означает, что "наука 
открывает необходимые истины, что наука открывает сущность вещей"[47].
Эта новая трактовка необходимой истины объясняет непригодность как внешних 
феноменологических, так и внутренних существенных свойств для аналитического 
определения естественных видов. Согласно Патнэму и другим сторонникам новой 
теории референции, ни утверждение "Вода бесцветна", ни утверждение "Вода есть 
Н2О" не может считаться аналитически истинным. Традиционное понимание 
аналитической истины предполагает, что эта истина является необходимой и 
априорной. Но как показали Крипке и Патнэм в своем анализе понятия необходимой 
истины, утверждения, включающие внешние свойства естественного рода, не могут 
считаться необходимыми (истинными во всех возможных мирах), а утверждения, 
содержащие существенные свойства, хотя и являются необходимыми, но не выражают 
априорной истины (то есть являются "эпистемически случайными"), поскольку они – 
результат эмпирического исследования. Поэтому, согласно Патнэму, "естественные 
виды не имеют аналитических определений"[48], и «только из-за смешения 
метафизической необходимости и эпистемической необходимости можно сделать вывод, 
что если (метафизически необходимым) условием принадлежности к воде является 
обладание структурой Н2О, то "вода" должна быть синонимична с Н2О...»[49]. Из 
сказанного Патнэм и Крипке делают вывод, что невозможно указать свойства, 
обладание которыми явилось бы необходимым и достаточным условием для вхождения в 
экстенсионал термина, а это означает, что рушится основной тезис традиционной 
теории значения об определении экстенсионала интенсионалом термина. Нетрудно 
видеть, что пересмотр Патнэмом и Крипке понятия необходимой истины также в 
значительной мере опирается на эссенциалистские допущения, и поэтому его 
обоснованность находится в прямой зависимости от того, насколько оправдан выбор 
эссенциалистской позиции.
Итак, мы рассмотрели, как решает проблему референции Патнэм. Принципиальными 
моментами в его решении являются, во-первых, учет социального фактора 
(разделения лингвистического труда) и фактора природной среды ("вещество само 
выполняет работу по установлению экстенсионала своего термина"[50]); во-вторых, 
формулировка каузального механизма в определении референции и, в-третьих, 
пересмотр понятия необходимой истины. Теперь мы можем возвратиться к вопросам, 
сформулированным в предыдущем параграфе, и рассмотреть, какой ответ на них 
предлагает теория референции Патнэма.
Напомним, что первый вопрос касался тождественности экстенсионала слова "вода" в 
1750 году (до открытия химической формулы воды) и в 1950 году (когда уже было 
известно, что вода – это Н2О). Обоснованием инвариантности экстенсионала термина 
естественного вида служит то положение концепции Патнэма, согласно которому в 
определении экстенсионала термина наиболее важную роль играет внутренняя природа 
или существенные свойства обозначаемого им вида. А поскольку, считает Патнэм, и 
в 1750 г., и в 1950 г. внутренняя сущность воды выражалась формулой Н2О, хотя в 
1750 г. это было неизвестно, то экстенсионал "воды" не изменился. Рассматривая 
пример с золотом, Патнэм формулирует эту идею с еще большей определенностью. По 
его мнению, слово "золото" (если не учитывать различия между английским, 
греческим и латинским эквивалентами этого слова) не изменило своего 
экстенсионала за последние две тысячи лет, хотя методы идентификации золота 
стали несравнимо более совершенными. Если, к примеру, относительно некоторых 
образцов вещества (обозначим их X) во времена Архимеда нельзя было установить, 
что это не золото, хотя современными методами это устанавливается без труда, то 
эти образцы, согласно Патнэму, не принадлежали к экстенсионалу "золота" ни во 
времена Архимеда, ни в наше время. Архимед и его современники ошибались 
относительно принадлежности X к экстенсионалу "золота", поскольку не имели 
технических средств, чтобы это установить. Но, по мнению Патнэма, "в любое 
время, безусловно, существуют вещи, которые, будучи истинными, не могут быть 
верифицированы"[51]. Таким образом, Патнэм обосновывает инвариантность 
референции терминов естественных видов тем, что любой естественный вид 
конституируется благодаря общей (и, видимо, неизменяющейся) внутренней сущности 
всех его членов. Это означает, что обоснование Патнэма опирается на 
эссенциалистские допущения. И хотя эссенциалистская позиция хорошо согласуется с 
его научным реализмом, тем не менее это не освобождает его от необходимости 
обосновать выбор такой позиции.
Что касается допущения о том, что референция терминов естественных видов 
определяется независимо от человека и его знания об окружающем мире, то и оно 
находит свое обоснование в эссенциализме Патнэма. Поскольку экстенсионалы 
терминов естественных видов определяются внутренней природой этих видов и 
поскольку эта внутренняя природа не зависит от человека и его знания о ней, то 
вполне естественно заключить, что механизм определения референции этих терминов 
не зависит от лингвистического сообщества. Однако, на наш взгляд, подобный вывод 
искажает реальную "картину" функционирования языка. Этот вывод означает, что до 
тех пор, пока лингвистическое сообщество не располагает научным знанием о 
внутренней природе вещей и не владеет совершенными методами распознавания этой 
внутренней природы, ничто не гарантирует корректного употребления языка (во 
всяком случае той части его выражений, которые обозначают природные вещества, 
животных, растения и т.д.), и люди обречены делать "ошибки", называя, к примеру, 
золотом такие образцы вещества, которые золотом не являются. По существу, это 
означает, что корректное употребление языка находится в прямой зависимости от 
степени развитости научного знания о мире, более того, оно невозможно без науки. 
Безусловно, в этом аспекте патнэмовской концепции референции со всей 
очевидностью проступает ее научно-реалистическая "подоплека", однако в нем же 
обнаруживается и ее не вполне адекватный характер.
Итак, объяснив, как определяется референция таких выражений, как имена 
собственные и термины естественных видов, Патнэм и его "единоверцы" оказываются 
перед необходимостью дать общую трактовку значения этих выражений. И здесь их 
пути расходятся. Если Крипке и другие сторонники новой теории референции 
отождествляют значение имени собственного и термина естественного вида с их 
референтами, то Патнэм предлагает более компромиссное решение, которое говорит 
об относительной правомерности отнесения его к ортодоксальным сторонникам новой 
теории референции. 
Напомним, что показав несовместимость двух посылок, лежащих в основании 
традиционной теории значения, Патнэм оказался перед выбором: то ли сохранив 
отождествление значения с концептом, отказаться от идеи, что значение определяет 
экстенсионал, то ли отказаться от указанного отождествления и сохранить идею 
определения экстенсионала значением. Выбор первого пути означал бы, по существу, 
сведение значения к экстенсионалу термина.
Патнэм выбирает второй путь. Поэтому его задача – определить значение таким 
образом, чтобы оно не было тождественно концепту, но определяло бы экстенсионал. 
Признавая, что исчерпывающее определение – это задача будущего научного 
исследования, Патнэм предлагает лишь его общую идею – представить значение как 
"вектор", образованный из следующих компонентов: 1) синтаксические маркеры, 
описывающие грамматическую категорию термина (например, "нарицательное 
существительное" или "собирательное существительное"); 2) семантические маркеры, 
указывающие, к какой категории вещей применяется данный термин (например, в 
случае "воды" такими семантическими маркерами являются определения "естественный 
вид" и "жидкость"); 3) описание стереотипа (в случае "воды" описание стереотипа 
включает такие характеристики, как "бесцветная, прозрачная, лишенная вкуса, 
утоляющая жажду" и т.д.) и 4) дескрипция экстенсионала (например, Н2О).
Наиболее оригинальным вкладом Патнэма является третий компонент значения – 
стереотип. В понимании Патнэма стереотип – это некоторое конвенциональное 
представление, связанное с термином естественного вида. Стереотип включает 
стандартизованное описание черт некоторого естественного вида, которые считаются 
типичными или обычными в том смысле, что являются достаточными для установления 
принадлежности в обычных ситуациях некоторого объекта к данному естественному 
виду. Например, стандартизованное описание тигра как "крупного кошачеобразного 
хищного животного, имеющего четыре лапы и грязно-желтую шерсть с черными 
полосами и т.д.", как правило, является достаточным, чтобы отличить тигра от 
льва. Стереотип представляет собой тот минимум информации, которым должен 
овладеть носитель языка, чтобы использовать слово со знанием дела. Этот 
минимальный уровень компетенции в значительной мере зависит от культуры и от той 
темы, с которой связано данное слово. "В нашей культуре от говорящих требуется, 
чтобы они знали, как выглядят тигры"[52] и были способны отличить тигров от 
леопардов. Это означает, что стереотипы обладают лингвистической 
принудительностью в том же смысле, в каком такой принудительностью обладают 
грамматические правила.
На первый взгляд, стереотип ничем не отличается от того, как трактуется смысл в 
традиционной теории значения. Однако Патнэм указывает, что стереотип не 
тождественен фрегевскому Sinn, поскольку он не определяет экстенсионал термина и 
не имеет аналитических определений. Тот факт, что некоторая характеристика 
(обозначим ее P) входит в стереотип термина X, не означает, что утверждение "Все 
X есть P" является аналитически истинным. Хотя стереотипной характеристикой 
тигра является полосатость, тигр без полос тем не менее остается тигром. Таким 
образом, информация, содержащаяся в стереотипе, необязательно является 
правильной или точной, поскольку большинство стереотипов включают 
характеристики, которыми обладают, как правило, парадигмальные представители 
данного естественного рода. Включение Патнэмом в состав значения термина 
естественного рода такого компонента, как стереотип обусловлено тем фактом, что 
корректное использование таких слов, как "тигр", "золото" и т.д. невозможно без 
знания достаточно многих вещей о тиграх и золоте. "В этом смысле понятия имеют 
прямое отношение к значению"[53].
Видимо, можно согласиться с точкой зрения Н.Салмона, который увидел в 
предложенном Патнэмом определении значения не отказ от понятия смысла, а шаг в 
сторону дальнейшей дифференции понятия значения, начало которой было положено 
работой Г.Фреге "Смысл и значение". Согласно Салмону, понятие смысла выполняет в 
традиционной теории, по крайней мере, три следующих функции:[54]
Смысл 1 – чисто концептуальная репрезентация объекта, которую усваивает носитель 
языка, когда он понимает термин. Смысл 1 включает качественные характеристики 
объекта и является психологическим или концептуальным понятием.
Смысл 2 – образует механизм, благодаря которому определяется и систематически 
обеспечивается референция термина.
Смысл 3 – составляет вклад, вносимый термином в информационное содержание 
предложений, в которые он входит. Смысл 3 термина имеет отношение к выражаемому 
предложением суждению и к эпистемологическому статусу предложения, содержащего 
данный термин (то есть определяет, является ли данное предложение априорным или 
апостериорным, тривиальным или информативным, аналитическим или синтетическим и 
т.д.).[55]
В решении, предложенном Патнэмом, эти функции, полагает Салмон, распределены 
между разными компонентами значения. Например, функцию "Смысл 2" выполняет 
значение слова, взятое как целое; функция "Смысл 1" возложена на стереотип, а 
функцию "Смысл 3", видимо, делят между собой остальные компоненты значения.
Хотя в целом подобное направление разработки теории значения представляется нам 
довольно оправданным и перспективным, решение, предложенное Патнэмом, на наш 
взгляд, является наименее интересной частью его вклада в современные дискуссии 
по проблеме значения. И здесь нельзя не согласиться с ироничной характеристикой 
И.Хокинга, который отметил сходство между структурой значения, предложенной 
Патнэмом, и теми компонентами, из которых состоит любая справочная статья в 
словаре. Как правило, такая статья начинается с фонетической транскрипции и 
грамматики, после чего следует этимология слова, а затем множество сведений, 
включая примеры употребления. А поскольку Патнэм строит свое описание структуры 
значения из аналогичной строки компонентов, то, иронично замечает Хокинг, «можно 
сказать, что он начал движение "Назад к словарю"»[56].
Завершая наше рассмотрение трактовки Патнэмом понятия значения, следует 
отметить, что принятая им стратегия на дальнейшую дифференциацию этого понятия 
вовсе не означает его примирения с традиционной теорией. Хотя из двух 
альтернатив, выявившихся при критике традиционного подхода, Патнэм выбрал 
стратегию, предполагающую сохранение тезиса о том, что значение термина 
определяет его экстенсионал, однако в его концепции референции этот тезис 
получает совершенно отличную от традиционной трактовку. Поскольку экстенсионал 
становится составной частью значения, то определение экстенсионала значением 
(включающим экстенсионал) приобретает совершенно тривиальный характер. А в 1983 
году Патнэм, обобщая основные идеи своей концепции референции, уже открыто 
признал, что он "главным образом подчеркивал важность референции в определении 
значения в противоположность традиционной идее, распространенной как среди 
реалистов, так и среди идеалистов, что именно значения определяют 
референцию"[57].
Таким образом, мы рассмотрели основные идеи новой теории референции, 
представленные в трудах Х.Патнэма и С.Крипке. Конечно, проблемы, обсуждаемые 
этими известными американскими философами, ни в коей мере не являются новыми для 
философии, тем более для философии XX столетия, и принципиальные решения, 
предложенные ими, тоже имеют своих предшественников[58]. Однако тот факт, что 
эти проблемы вновь введены в поле обсуждения современной философии и под новым 
углом зрения проанализированы, что предложены оригинальные и плодотворные 
аргументы и получены важные результаты (связь между референцией и сущностью, 
пересмотр понятия необходимой истины, концепция жестких десигнаторов и т.д.), 
говорит о том, что новая теория референции представляет собой значительное 
событие и достижение в современной аналитической философии. Эта теория, 
безусловно, способствует формированию более адекватного и глубокого 
представления о том, как функционирует язык и как осуществляется его 
взаимодействие с реальностью. Тем не менее эта концепция имеет ряд недостатков, 
которые позволяют предположить, что спор между нею и традиционной теорией 
значения еще не окончен.
Во-первых, эта теория (во всяком случае в том виде, как она сформулирована 
Крипке и др.) содержит решение проблемы референции для наиболее простого случая, 
а именно – для случая обычного употребления имен, и не предлагает никаких путей 
решения этой проблемы, скажем, в случае косвенной речи, хотя, как мы видели, 
именно употребление имен в косвенной речи представляет наибольшую трудность для 
семантики. В новой теории референции не получают разрешения и трудности, 
заставившие Г.Фреге и Б.Рассела обратиться к дескриптивной семантике.
Во-вторых, хотя концепция жестких десигнаторов, безусловно, является очень 
важным вкладом в современную семантику, трактовать имена собственные только как 
жесткие десигнаторы представляется неправомерным. Исследования многих авторов 
показали, что имеется немало случаев, когда имена функционируют как нежесткие 
десигнаторы. Поэтому "говорить, что собственные имена, как таковые, являются 
жесткими, – ошибочно. Собственные имена – это контекстуально-зависимые 
референциальные выражения, которые обычно употребляются жестко"[59], но которые 
могут использоваться и нежестко.
Что касается терминов естественных видов, то их определение как жестких 
десигнаторов на основе их необходимой внутренней природы, ведет, как мы видели, 
к ошибочному выводу о том, что корректное употребление этих терминов находится в 
прямой зависимости от уровня развития науки и поэтому возможны случаи, когда 
термин указывает на одни объекты, а люди ошибочно включают в его экстенсионал 
другие объекты.
Еще одну неадекватность в предложенной Патнэмом и Крипке трактовке терминов 
естественных видов отметил А.Айер. Он предложил представить, что в какой-то 
части нашего мира мы наткнулись на вещество, которое имеет химическое строение 
Н2О, но которое не обладает такими свойствами, как "способность выпадать в виде 
дождя, утолять жажду, тушить огонь и т.д., и, возможно, даже не выглядит как 
жидкость". По мнению Айера, было бы очень удивительно, если бы большинство людей 
стали называть это вещество "водой". Наоборот, они «продолжали бы использовать 
слово "вода" применительно к веществу, которое обладает перечисленными 
свойствами, даже если оно имеет иное химическое строение»[60]. Это рассуждение 
Айера показывает, что трактовка терминов естественных видов в новой теории 
референции не согласуется с нашими обычными интуитивными представлениями о том, 
как мы употребляем слова нашего языка.
В-третьих, сторонники новой теории референции отказались от понятия смысла как 
механизма определения референции и заменили его каузальным механизмом. Однако 
каузальные связи могут объяснить референцию имен только тех объектов, с которыми 
мы знакомы по опыту. Но огромное большинство используемых нами имен принадлежит 
объектам и индивидам, с которыми мы не связаны никаким каузальным контекстом. В 
случае этих имен механизм передачи референции по каузальным цепочкам является 
очень слабым объяснением. Поскольку единственным гарантом того, что референция 
имени будет сохранена, являются намерения говорящих употреблять имя с той же 
референцией, с какой его употребляли люди, "передавшие имя по цепочке", то 
становится совершенно непонятно, почему имена, переданные нам через многие годы 
или даже столетия, тем не менее сохранили свою референцию несмотря на то, что 
передача их по цепочке, наверняка, была связана с различными ошибками, 
неправильными интерпретациями, искажениями и т.д. Это означает, что референция, 
в понимании Крипке и его сторонников, – это некоторый "таинственный трюк, 
который каким-то образом передается и, будучи переданным, не может быть 
утрачен"[61].
4. Философские следствия
новой теории референции
Создание Пат