ы из нержавеющей стали. Пригласили химика, специалиста по коррозии, и попросили его помочь. Он добросовестно замерил кислотные концентрации и возникающие напряжения, досконально изучил условия, в которых происходили губительные разрушения, и т. п.
	В результате явился научный труд, из которого явствовало, при каких режимах разрушается сталь, но о том, как уберечься от коррозии, ничего не говорилось.
	Другой же специалист, занявшись этой проблемой, сумел взглянуть на неё непрофессионально, отрешиться от шор узкоспециального подхода. Он просто-напросто достал громадный справочник по... пластмассам и отыскал в нем материал, не поддающийся разъеданию жидкостью. Завод построил трубопровод из этой пластмассы, и проблема была решена.
	Таким образом, исследователь не должен упускать возможности, которые открываются в случае неспециального подхода, он обязан наряду с использованием своего профессионального опыта поискать иные пути.
	Нам верится, что в такой постановке парадокс уже не выглядит столь грозным и непреодолимым. Противоречие "дилетант - специалист" удается этим смягчить, и вывод о решающей роли дилетантов в науке понять таким образом: речь идет не о восхвалении дилетантизма (так ведь можно далеко зайти), но о способности встать при решении своей задачи на чужие позиции и также о способности внести в решение чужих проблем свою позицию. Короче, нужно на время или в каком-то отношении попытаться стать дилетантом.
	А теперь рассмотрим эти выводы и рекомендации в их конкретных проявлениях.
	Чтобы взглянуть на проблему другими глазами, часто используют, хотя и не всегда осознанно, такой прием: пытаются представить знакомое незнакомым, а незнакомое, наоборот, знакомым. Необычно? Конечно.
	Зато это помогает отойти от проблемы на дистанцию: вдруг удастся обнаружить в ней новые грани.
	Дело в том, что творческий подход, как мы уже не однажды видели, характеризуется способностью исследователя поставить решаемую задачу независимо от той конкретной области знания, где эта задача бозникла, способностью отвлечься от специфического содержания проблемы и применить для поиска ответов методы других дисциплин.
	К сожалению, исследователи зачастую стремятся обойтись малыми силами и привлекают подходящие методы "на стороне", то есть попросту берут у соседей готовое решение, модифицируя его для своей проблемы. Однако, хотя такой прием имеет познавательную ценность, он недостаточно продуктивен, поскольку годится для решения только близких по типу задач.
	Гораздо плодотворнее "работает" то знание, которое привлечено из далеких, порой даже чуждых наук. Его применение кажется поначалу странным, парадоксальным, зато дает неоспоримый эффект.
	Мы расскажем о некоторых фактах из истории науки, поясняющих нашу мысль.
	Характерен, например, опыт изобретения швейной машины французом Э. Гау в 1845 году. Надо сказать, что такую машину намеревались создать давно, над ней бились ещё в начале XVIII века. Причину неудач следует, по-видимому, искать в том, что шли путем простого переноса приемов ручной работы на механизм.
	Вот он, прием подобия! Пытались воспроизвести операции, которые совершает рука человека в процессе шитья.
	Э. Гау же подошел к задаче как дилетант. Он начисто "забыл", как вообще шьют. Изобретатель решил, что ручной шов не годится, и остановился на операциях, которые совершает... ткацкий челнок. Челнок к шитью? Это выглядело по меньшей мере чудачеством: ведь челнок не шьет. Однако Э. Гау удачно использовал действие возвратного движения, которое выполняется челноком. Так неожиданно нашла реализацию давно задуманная идея.
	Аналогично было осуществлено конструирование молотильной машины. И здесь изобретатели пытались вначале копировать ручную молотьбу. Например, прилаживали к вертящейся оси цепы наподобие крестьянской молотьбы цепами. Решение пришло совсем с другой стороны. Когда применили вращающийся барабан с зубцами, результат оказался поразительным.
	Неудивительно, что многие изобретатели и появились со стороны, ибо смогли взглянуть на проблемную ситуацию чужими глазами, были свободны от груза предвзятых методов, навязываемых специальными знаниями и методами.
	Немало плодотворных решений заимствовано у живой природы. Классический пример: висячие мосты Обычно мосты строили на опорах. Но вот понадобилось соорудить переход через глубокую впадину. Поставить опору было невозможно. Как же быть? Мучительно искал ответа инженер С. Браун. Как-то раз, лежа под деревом, он обратил внимание на паутину. Стоп! А почему бы не возвести мост по принципу перебрасывания паутины между деревьями? Тут же родился набросок ещё небывалого в практике строения моста.
	Интересно, что паутина ещё однажды послужила человеку. На этот раз уже в наши дни при возведении зданий. Обратили внимание на то, что при сильном ветре, который сметает на своем пути тяжелые предметы, ломает вегви деревьев, паутина остается невредимой. Этим заинтересовались советские специалисты и решили по образцам такого "чуда" построить крышу здания. Конструкция оказалась не только прочной, но и дешевой, что позволило сэкономить около пятой части материалов.
	По "патентам" природы была создана Н. Брюннелем машина для рытья туннелей. Она воспроизводила движения корабельного древоточца. Это небольшой червь, покрытый твердой цилиндрической пластинкой.
	Впрочем, черви тоже не один раз оказали услугу изобретателям. Наблюдения за тем, как они прокладывают ходы в дереве, помогли решить проблему одной подводной конструкции. Дело в том, что червь по мере продвижения создает для себя трубку. Это и подсказало идею кессона: так называют открытый снизу ящик для образования под водой свободного от неё пространства. Кессон позволяет сооружать подводные основания для мостов, плотин и т. п.
	Родилась специальная наука - бионика. С её помощью стремятся выведать у природы, чтобы воплотить в технике, и многие другие тайны: высокие скорости передвижения дельфинов, способность рыб и птиц ориентироваться в пространстве, кита - справляться со злокачественными опухолями (последние обволакиваются капсулой, препятствующей их контакту с окружающими клетками) и др.
	Будем помнить, однако, что и здесь нас может подстерегать опасность узкой специализации. Прямые заимствования у природы не всегда идут впрок. Не имело успеха, например, конструирование летательных аппаратов с машущими крыльями, устройств, передвигающихся на ходулях, механических ногах и прочее. Решения были получены как раз на пути отказа от прямых подражаний. В частности, при создании механизмов передвижения использовали колесо, не имеющее прямого аналога в живой природе.
	Вообще говоря, такие плодотворные подсказки могут приходить со всех сторон. Мы коснулись области изобретательства. Если взять научное творчество в целом, то здесь поле приложения "посторонним" идеям, по существу, безгранично, а сам характер таких приложений порой весьма причудлив; скажем, влияния, идущие из сферы литературы, искусства, философии.
	Здесь не время подробно развивать эту тему. Отметим лишь два факта.
	Стало достоянием широкой известности одно замечание А. Эйнштейна. Он признался однажды, что на него производил сильнейшее впечатление русский писатель Ф. Достоевский, который дал ему как исследователю больше, чем многие естествоиспытатели и математики, больше, чем, например, даже К. Гаусс.
	Можно догадываться, что Ф. Достоевский оказал воздействие именно необычной манерой, с какой он распоряжался судьбами своих героев. Художник наделял их столь своеобразным характером и образом мысли, ставил в такие ситуации, что все казалось нелепым с точки зрения "нормального" романа и здравого смысла. Это ведь не математик, а писатель Ф. Достоевский ещё в 70-х годах прошлого столетия выразил недовольство по поводу маленького эвклидова ума, связанного лишь с тремя измерениями.
	Не таким ли своеобразным и непокорным с точки зрения господствующей науки характером отличались и воззрения самого А. Эйнштейна?
	Немало нужных идей пришло в естествознание и от философии. В предыдущей главе нам уже удалось, надеемся не в последний раз в этой книге, сказать о её роли.
	
	"АКАДЕМИКОВ ДОСТОИНСТВО ГЛАВНОЕ"
	
	Но если на результатах поиска могут сказаться влияния, идущие от самых различных областей знания, то, очевидно, исследователю полезно овладеть возможно более широким кругом достижений науки и культуры. Не случайно выявляется следующее обстоятельство.
	История науки показывает, что чем крупнее ученый, тем более разнообразны его интересы. Порой приходится лишь удивляться размаху его занятий и профессий. Такими, по выражению Ф. Энгельса, "титанами мысли" по многогранности и учености были Н. Коперник и Л. да Винчи в период становления науки, Г. Лейбниц, И. Кеплер, X. Гюйгенс - в пору её возмужания, А. Эйнштейн, М. Борн, С. Вавилов - в наше время.
	Многогранностью научных запросов отличались многие русские ученые. Особенно выделяется М. Ломоносов. Прежде всего он прославил себя как физик и химик. Широко известны его исследования по электричеству, труды в области физической химии, одним из основателей которой он является. Как уже отмечалось, М. Ломоносов - один из "виновников" установления закона сохранения и превращения вещества и энергии.
	Геологи знают его как автора работы "О слоях Земли", интересной работы и не единственной, вышедшей из-под пера великого ученого. Металлурги узнают в нем коллегу, написавшего "Первые основания металлургии" - книгу, которая была действительно первой во времени да и по значимости тоже. В географии за ним числятся "Краткие описания разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию". Обратите внимание, насколько он, предсказав Северный морской путь, шел впереди эпохи в своих "Кратких описаниях" отнюдь не с кратким названием. Выдающиеся результаты получены им в области оптики, а также астрономии. Достаточно назвать хотя бы одно - открытие атмосферы Венеры.
	Вместе с тем гений М. Ломоносова был дружен с историей и филологией. Ему принадлежит ряд исторических изысканий, в числе которых фундаментальные:
	"Древняя Российская история от начала российского народа до кончины великого князя Ярослава Первого или до 1054 года", "Краткой российской летописец с родословной", "Описание стрелецких бунтов и правления Софьи". Стоит заметить, что последнее сочинение широко привлекалось Ф. Вольтером, когда он работал над монографией по истории России.
	Что касается филологии, то им написаны "Российская грамматика", руководства к риторике (приемам ораторского искусства) и красноречию, другие труды.
	А главное, он предпринял заметные усилия в создании национального литературного языка.
	Наконец, не забудем, что М. Ломоносов историк, поэт и художник. Весьма показательно недоразумение, постигшее составителей одного европейского справочника о крупных ученых. После характеристики М. Ломоносова как выдающегося химика XVIII века шло предупреждение, что его не следует путать со знаменитым русским поэтом того же времени Михаилом Ломоносовым.
	Мы видим, таланты М. Ломоносова многосторонни. А. Пушкин, отмечая его заслуги в открытии первого университета в России, заметил: скорее всего надо сказать, что он был сам первым её университетом.
	Видимо, М. Ломоносов специально развивал многообразие интересов, поскольку считал это условием научного успеха. Вот что писал он по этому поводу: "Членов академического собрания, особливо ординарных академиков достоинство главное состоит в довольном значении своей науки". Но, дополняет он, нужно, "чтобы такой член не совсем чужд был и неискусен в других сродных с его профессией науках".
	Широта увлечений характерна и для Д. Менделеева.
	Кроме химии, в которой, кстати, он тоже проявил разносторонность, ученый обращался ко многим другим наукам. Например, изучал нефтяное дело. С этой целью трижды предпринимает поездки на Кавказ, затем в Америку, глубоко вникая в технологические процессы добычи нефти от момента её извлечения из земли до получения конечного продукта. Как видно, знакомство оказалось плодотворным. Он изобрел нефтепровод и нефтеналивные суда, масляные кубы для перегонки нефти, предсказал появление бензинового мотора.
	Позднее Д. Менделеев увлекся каменноугольной промышленностью и металлургией, ещё позднее работает консультантом морского министерства, где изобрел бездымный порох, а также руководит Главной палатой мер и весов. Здесь проводит перестройку всей русской метрологии - науки об измерениях.
	Еще одна его страсть - воздухоплавание Во время полного солнечного затмения предпринимает - сначала вместе с аэронавтом, а потом один - полет на воздушном шаре. Окончилось дело тем, что аэростат занесло в одно удаленное село, жители которого немало подивились, обнаружив в кабине профессора Петербургского университета. Д. Менделеев пояснил зто так.
	О профессорах везде думают, будто они горазды только говорить да выдавать советы. Сами же практическими делами владеть не способны. Вот он и решил опровергнуть такое мнение...
	Вместе с тем выдающийся естествоиспытатель века выступил с рядом глубоких идей в области экономики, политики, в вопросах управления. Но в условиях царской России его предложения, проекты, записки так и остались проектами. Всего же им написано около четырехсот работ по самым разным направлениям знания.
	Расскажем ещё об одном русском ученом XIX-XX веков - об А. Любищеве. Он был довольно узким специалистом-энтомологом. Напомним, энтомология - раздел зоологии, изучающий насекомых. Однако А. Любищев интересовался многими другими науками. И не любопытства ради. Оставил серьезные исследования по медицине, литературе, политике. Специалистам по истории известен, например, его трактат об Иване Грозном. А некоторые историки присылали даже ему на отзыв свои работы. Считали, что у А. Любищева свой взгляд, своя трактовка, своя точка отсчета.
	Занимался он и математикой и физикой. Иные полагали, что ученый разбрасывался. Писатель Д. Гранин, выпустивший о нем книгу, замечает следующее. Многие великие не ограничивали себя каким-то либо одним занятием, часто уходили в сторону, пооой даже вовсе и не в научную. К примеру, И. Ньютон отдал дань богословию И. Кеплер - астрологии. Композитор Р. Вагнер ценил написанные им стихи выше, чем свои музыкальные сочинения. "Но что, - замечает Д. Гранин, - если он был прав и стихи помогали ему писать музыку? Вообще, что было главным, а что лишнее? Кому судить об этом? И что, если отвлечения помогали Любищеву?"
	А теперь наше повествование подошло совсем к заботам современной науки.
	Тенденции лавинообразного накопления научной информации ещё более заострили вопрос о специализации. Похоже, что ныне ученому и свою-то область узнавать как следует некогда, не то чтобы заглядывать в чужую. И тем не менее идея оснащенности широким кругом знаний и умений владеет умами исследователей. Она, может быть, даже стала ещё актуальнее, если учесть, что современная наука развивается преимущественно в смежных точках. Недаром говорят: там, где недавно были границы науки, теперь находятся её центры. Чтобы шагать вровень с эпохой, чтобы уйти от опасности "профессионального кретинизма", ученый должен выходить за пределы своей дисциплины во внешнее пространство. И не стоит бояться упрека в дилетантизме.
	Встречаются разные формы приобщения к "чужой" науке. Скажем, "ненаправленное" шение То есть чтение всех журналов подряд - вдруг встретится интересное решение. А встретиться оно может в совершенно неожиданных местах. Плодотворно также общение с исследователями далеких по профилю направлений.
	Приносит пользу и объединение в один коллектив разных специалистов и т. д. На этом мы не будем останавливаться. Нас интересует сейчас другое.
	Испытанным способом преодоления узости профессионализма является смена рода занятий Это практиковали уже Г. Гельмгольц, Л. Пастер, А. Лавуазье.
	А вот как работал Ж. Кювье. Он увлекался разными отраслями знания. Имея несколько кабинетов, располагал в каждом из них рукопись по какому-либо особому вопросу и материалы по нему. Входя в кабинет, тут же переключался на нужный предмет и занимался, если появлялось хотя бы несколько минут.
	Немецкий философ XVIII века И. Кант считал интеллектуальную перевоплощаемость чертой философского гения. Известно, что сам он оставил труды в разнообразных областях знания: по антропологии, теории государства, эстетике. Вместе с П. Лапласом высказал идею о происхождении солнечной системы из туманности, развивая так называемую "небулярную теорию".
	Она вошла в науку как гипотеза Канта - Лапласа.
	Но обратимся к нашему времени. Несмотря на давление со стороны процесса дифференциации знания (а может быть, как раз в силу этого давления), ученые полагают полезным время от времени менять специальность. В частности, Э. Ферми считает, что это нужно делать каждые 10 лет. Наступает момент, говорит он, когда исследователь исчерпывает себя. Поэтому лучше уступить поле молодым, а самому уйти в новую область, где ваши идеи могут оказаться плодотворными.
	Э. Ферми и сам следовал этому правилу. Вначале работал в области приложений квантовой механики, после переезда в США в 1938 году (год получения Нобелевской премии) занялся атомной энергетикой и ядерным оружием, создавал атомную бомбу. После 1945 года оставил эту область и перешел к физике элементарных частиц.
	Так же и П. Капица считает, что исследователю, как правило, нужно менять область приложения сил.
	"Я сам сейчас работаю, - добавляет он, - на плазме, до этого занимался низкими температурами, а начинал с магнетизма". Аналогичные мысли высказывает и другой советский ученый, академик Л. Фаддеев. "Я, - говорит он, - учу своих учеников: когда чувствуешь, что можешь легко работать по данной теме, оставь ее".
	Ныне популярны идеи так называемой "интеллектуальной мобильности": умение переходить в решении задач от одних методов к другим, нетипичным. С этим связана и интенсивная смена специальностей. Дирекции ряда зарубежных исследовательских фирм считают, например, полезным, чтобы молодые ученые овладевали несколькими профессиями. Как показали социологические исследования, среди советских научных работников из каждых трех только один сохраняет верность обретенной в вузе специальности, а двое меняют её, хотя и необязательно радикально.
	Конечно, в каждой науке своя обстановка. Есть науки, сильно подверженные разъеданию. Их называют "науки - проходные дворы". В них не задерживаются. Это дисциплины, которые испытывают особенно бурные нашествия со стороны других наук и под влиянием последних быстро дифференцируются. Например, биология - под давлением физики и химии, лингвистика - под воздействием математики и логики.
	Имеются отрасли знания, которые, наоборот, притягивают. Это "науки-ловушки". Здесь отмечаются новые, рождающиеся на перекрестке дисциплин, так сказать, "модные" направления: бионика, биокибернетика, математическая лингвистика.
	Третья группа наук взяла на себя труд питать остальные, выращивая кадры фундаментального назначения. Их называют "науки-доноры". Например, математика - по отношению к её прикладным разделам, или химия - по отношению к химико-технологическим циклам.
	Наблюдается и ослабленная форма интеллектуальных смещений - "маятниковая мобильность". Она характеризуется обращением к результатам "чужих" наук и не сопровождается "изменой" специальности. Просто ощущается любопытство к информации, добытой соседом.
	Исследования показали, что отмеченные явления имеют под собой достаточно глубокие основания. Американские науковеды Д. Пельц и Ф. Эндрюс, обобщая солидную массу данных, заключают, что автономные ученые и инженеры работают успешно, когда их интересы широки и разносторонни, и менее успешно, если они специализированы в узком профиле.
	Другое свидетельство. Согласно закону, выведенному современными науковедами, деловая активность интенсивно растет в возрасте 20-35 лет, а затем идет нл убыль. При этом у одной части специалистов активность исчерпывается быстро (примерно к 40 годам), у других же - более медленно, наступая лишь к 60 годам. Оказалось, что членам первой группы характерна одна черта: все получили узкую специализаци