по морю. Выбился он из сил, свалился на дно байды,  уснул
как помер. А продрал очи - фелюга! Паруса штопани, снасти оборвани, турки  в
ней, с борта на него смотрят, чи жив он? Это Чуприну уже из Азовского моря в
Черное бурей вынесло. Взяли его в полон турки. Три года он у них работал,  а
потом убег. Пришлось ему, хлопцы, погулять! По всей Туретчине, во как! Курды
их гоняли, он там своих нашел, сотню сбил. А курды народ - у-у! Дуже  вояки,
кажуть, лихие та зверские, при всех султанах они в лучшем войске. Вот они  и
гоняли казаков по Туретчине. Сбились наши с пути,  им  бы  нужно  на  север,
промеж захода и восхода идти, а их в ущелье узкое  загнали,  не  выпрыгнешь,
солнце в затылок светит. В пустыню их выгнали. И ни конца пустыне, ни  краю,
ей пра! Сколько им друзьяков пришлось позарывать у  песок,  сколько  могилок
ятаганами вырыть-страсть!.. Чуть все не померли без воды. Но прошли-таки,  к
речке вышли. Нил-река. Египет эта страна называется. Богатая там земля.  Три
урожая собирают, там зимы не бывает, с одного колоса  в  две  мои  пригоршни
зерно не вберешь, во как! А народ худой, черный, богатеи  весь  урожай  себе
забирают. И у нас земля богатая,  хлеб  бывает  такой  выгонит,  шо  кубанку
бросишь, она на колосьях, как на воде, держится. А  живут,  видишь,  не  все
одинаково. Везде, наверно, так несправедливо живут!
   Гришка замолчал, задумался, принялся грызть травинку. Он и вправду теперь
не  был  похож  на  мальчишку,  а  на  серьезного,   много   пережившего   и
передумавшего человека.
   - Вот ты, Гриш, много знаешь! - воскликнул  Сашка.  Гришка  посмотрел  на
него отчужденно, обронил:
   - Не дурень, хотя и не учусь. Посмотрел-посмотрел на камыши  и  продолжал
задумчиво:
   - Добрая у нас земля. Она у нас сложена особо. На  манер  египетской.  На
добрую саженю - черный перегной, а ниже - песок  и  вода;  море  ж  когда-то
здесь  было.  Ежели  засуха  -  землица  тянет  воду  снизу,  песок  ей   не
препятствует. А ежели много дождей  выпадет  -  песок  всю  воду  принимает,
хранит про запас. Сказочная египетская земля!.. Тут шо не камышовые заросли,
закуток из куги - то загадочное ему название; шо не ерик, лиман,  речка  или
болото-то и сказ. А плавни!.. Не обойти их, не объехать за всю  жизнь.  Есть
такие у плавнях места, шо там и человек ни разу не  был,  кабаны  непугаными
живут.  Гнилым  раньше  Азов-море  звалось.  Вся  гниль  в  нем  из  плавней
сбиралась, дурная вода. Рыба и та не водилась. Давно это было, даже  Чуприна
не помнил.
   - Вот видишь!-перебил его Сашка.- А нас за скифов упрекаешь!
   - Ну и гонористый же  ты,  -  ответил  ему  Гришка  и,  уже  раздражаясь,
оборвал:-Замовкни!.. Слухай, шо люди кажуть. А то о Гнилом море знають, а  о
твоих... как их... не знають. Грамотный он! Книжки читает!  Меня  тоже  батя
нескольким буквам научил, сейчас некогда ему, а то б я тоже мог  читать!  Не
хвастайся дуже. Ты вот слухай та запоминай, шо тебе умные кажуть! Не было  у
нас скифов! А море Гнилым звалось! А потом поднялась страшенная буря, и  всю
дурную воду из моря Гнилого в Черное выплеснуло, а сюда  с  Дона  та  Кубани
набралось воды доброй, сладкой, а та - дурная - на дне в Черном!
   - Правильно, кто ж с этим спорит. Сероводород на дне  в  Черном  море!  -
успел вставить Сашка.
   - Ну все он знает, все знает, ты  глянь  на  него!  Шо  ты  своей  школой
хвастаешься? Я, может, тоже скоро буду учиться. Вот победим, батя говорит, и
буду учиться. Я ж тебе не за книжки рассказываю, а за землю, шо ты  про  нее
знаешь?.. - Гришка уставился на Сашку, тот смутился: то ли оттого, что с ним
опять расправятся не по-боксерски, то ли  оттого,  что  он  действительно  о
земле ничего не знал.-То-то и оно!.. Шо вякаешь, хочешь знающим  показаться,
а ничего не знаешь. Ты знаешь, шо в нашем море даже рыба  не  водилась?..  А
потом развелось столько, шо один богатей мост по плавням для гостя из  бочек
с черной осетровой икрой вымостил?.. А земля какая? Ты знаешь, шо один казак
у нас вырастил для атамана Войска Кубанского кабак у семь  пудов,  в  четыре
обхвата, еле его втащили в арбу, а везли волами. Зажиточно на ней всем можно
жить, и все бы хлопцы могли в школах учиться, если б по  справедливости  все
делалось. А у нас часто еды даже вдоволь нет! Летом только и живем сытно...
   - А зимой как? - спросил Колька.
   - Зимой?..-Гришка настороженно посмотрел  на  него.  Колька  ответил  ему
спокойным взглядом. Гришке, очевидно, больше  нравился  этот  черноглазый  и
молчаливый, нежели рыжий Сашка. - Да  потихоньку,  не  жируем.  До  глубокой
осени батя на паровике работает у атамана, хлеб  молотит,  веет.  Хлеба  нам
дадут, картошки соберем, а зимой, бывает, и денег  подрабатываем.  Граммофон
или сепаратор починит батя, он у нас мастеровой человек, башковитый  человек
- Гаврила Охримович. Так и живем, с хлеба на рыбку перебиваемся.
   Солнце выкатилось из-за кургана, затопило все радостным и теплым  светом.
Туман над рекой поредел, держался овечьими отарками  только  в  бухточках  у
камышей. В зарослях его тотчас завозились, затренькали камышовки.
   На середине реки то появлялись, то пропадали в воде черные уточки.
   - Нырки,-шепнул Гришка, собрался было добавить что-то еще, как вдруг...
   Нет, никогда уже до самого конца жизни Колька не  забудет  того,  что  им
вдруг открылось в Гришкиной "египетской земле".
   Солнце  разогнало  туман,  космы  его  лишь  изредка  взлохмачивались   с
поверхности реки, как пар с остывающего кипятка, и таяли тотчас бесследно. И
вот в эту минуту из камышей выплыли лебеди.
   Они выплыли, как из сказки! Белоснежные, красивые...  Быстро  и  бесшумно
заскользили по воде... Не  видно  было  ни  одного  движения,  ни  малейшего
усилия, лебеди будто скользили по глади льда!
   На середине неширокой речки  лебеди  внезапно  "разъехались"  в  стороны,
плавно, как балерины в танце, взмахнули раз-другой крыльями,  оторвались  от
воды  и...  поплыли  по  воздуху.  Сверху  они  будто   пролили   серебряную
курлыкающую трель, река отозвалась им прощальным отзвуком, и сказочные птицы
растаяли в небе.
   С минуту мальчишки сидели не шелохнувшись и лишь потом, когда  погасли  в
плавнях отзвуки лебединой трели, взглянули друг на друга с изумлением.
   А солнце между тем набирало силу. Река и ее берега  наполнились  криками,
щебетом, всплесками. За щурятами с карканьем носилась голодная  ворона.  Она
опускалась к  воде,  во  внезапном  броске  загребала  ее  ногами,  пыталась
несколько раз ухватить добычу клювом. Но рыба ускользала, и ворона, злясь, с
недовольным карканьем шарахалась от воды вверх, тяжело  взмахивая  намокшими
крыльями.
   - Пора! - сказал Гришка мальчишкам и  с  разгона,  взметая  ногами  вееры
брызг, влетел в речку.
   Полезли за ним и Сашка с Колькой, осторожно, не  спеша,  и  тут  же  вода
обожгла их тела ледяным холодом.
   - Вы вглубь, вглубь скорийше!-закричал им от камышей Гришка. - Там же под
яром ключи бьют, а тут - теплынь, как молоко парное.
   В том, что это так,  они  убедились  тотчас,  лишь  только  оказались  на
середине реки. Вода здесь и вправду, как теплое молоко, ласково приняла  их,
согрела. А дно - мягкое, будто застеленное мягчайшим пухом.
   - Это куширь, - сказал мальчишкам Гришка и, нырнув,  показался,  держа  в
руках  изумрудно-зеленые  водоросли  -  тонкие,  как  паутина,  а   в   них,
запутавшись, бился золотой карасик. - Видите, как мы потом рыбы наловим?
   У камышей было тревожно. Толстые, как бамбуковые удилища,  стебли  стояли
над водой плотным лесом. Ветер шевелил их  вершины  с  пушистыми  султанами,
жестко шелестел листьями, а  в  глубине  зарослей  -  ничто  не  шелохнется,
изредка слышались лишь короткое движение и всплеск.  Там  была  своя  жизнь,
таинственная и притягательная, в которую мальчишки собирались вторгнуться.
   Гришка раздвинул камыши, Колька и Сашка  полезли  следом.  Стебли  камыша
подавались легко, будто они держались в воде наплаву.
   - А теперь глядите, -  прошептал  Гришка.  -  Как  рака  увидите,  так  и
хватайте.
   Сашка и Колька впились глазами в воду, в пугающий  ее  зеленый  полумрак,
где причудливо переплетались корни камыша и образовывали настил. На  этом-то
настиле и должны лежать, высунув из воды усы и перекатывая в ноздрях  влагу,
раки. Так должны лежать из них те, кому надоела  жизнь  в  реке  и  кому  не
терпелось попасть в котел с кипятком.
   Вода между корнями неподвижна, сонна...
   И едва  мальчишки  усомнились  было  в  том,  есть  ли  тут  какие-нибудь
обитатели, как в следующее мгновение они увидели  на  корневищах  нескольких
раков.
   Зеленых! Матерых! С огромными клешнями и колючими боками!..
   Раков Колька и Сашка увидели внезапно, как в  озарении!..  Так  начинаешь
замечать грибы, когда, разглядев один  из  них,  присядешь  и  его  собратья
возникнут перед тобой всем семейством, начнут будто выскакивать из земли!  А
вот он я! Возьми меня! И меня, и меня!..
   Раки, как вельможи, лежали на корневищах, растянув шейки, выпучив глаза и
лениво поводя усами.
   Ха-ха! Ждут, гаврики!
   Колька и Сашка осторожно подвели под шейку раскрытые ладони.  Рак  ударил
шейкой и- гоп-ля! - оказался в руках.
   - Ура! Поймал! Есть почин!
   Дальше пошло еще веселее. Колька и Сашка приспособились ловить раков даже
в корневищах, да так, что те не  успевали  опомниться  и  схватить  за  руки
клешнями. Сумка быстро наполнялась, и мальчишки по очереди переносили ее  на
берег, высыпали в Гришкин мешок и вновь возвращались.
   Когда в камышах стало жарко, раков в корневищах поубавилось.
   - Шабаш! - объявил Гришка. - Айда купаться.  Рак  обедать  на  дно  речки
пошел.
   И они купались. Нырнув в глубину с открытыми глазами  и  загребая  руками
воду, скользили у самого дна, где клубились водоросли. Мальчишки, поддев  их
со дна, скатывали как снежный ком, выныривали на поверхность и, улегшись  на
спину, искали в водорослях запутавшихся карасиков и линьков.
   С Гришкой было легко и просто. А главное - интересно!
   Хорошо им было и потом, когда Гришка  расстелил  на  траве  чистую  белую
тряпицу и разложил на  ней  содержимое  узелка  -  краюху  хлеба,  луковицы,
вкрутую сваренные яйца и помидоры.
   Рядом весело горел костер, пеклись раки.
   Гришка взял  луковицу,  зажал  между  ладонями,  сдавил,  и-раз!-луковица
выскочила  из  его  рук  голенькой,  без  кожуры.  Ай  да  Гришка,   ай   да
молодец-удалец! Руки у него были ловкими, сильными.
   В одно мгновение он разделил хлеб на три равных куска и  очистил  лук.  И
все было таким аппетитным, что Колька с Сашкой тотчас почувствовали, как они
голодны.
   Будто из полузабытого сна выплыла картина Красного города-сада с  гудками
мотороллерщиков, звоном молочных бутылок и  ароматом  белого  хлеба.  Сейчас
матери Кольки и Сашки, наверное, стоят у  газовых  плит,  сбивают  в  мисках
сырые  яйца  с  молоком,  готовят   омлеты,   заваривают   ароматный   кофе,
разворачивают чайный сыр...
   Но разве может сравниться все это с завтраком на природе -  с  кисловатым
ароматом ржаного хлеба,  испеченного  в  капустных  листах,  со  сладковатой
горечью лука, с жаренными в костре раками,  которых  приходится  очищать  от
обуглившейся кожуры, как испеченную картошку. Гришкина еда была так вкусна и
с таким аппетитом поглощалась, что никакие  продукты  из  торгового  центра,
упакованные в стерильные целлофановые пакеты, не  могли  сравниться  с  этой
простой и здоровой снедью.
   - Вы, хлопцы, не горюйте, - говорил им весело Гришка, уплетая за обе щеки
все, что ему подворачивалось под руку.- Это вам не город, здесь с голоду  не
умрете. Со мной, хоть зимой, хоть летом, никогда не пропадете. Хоть в речке,
хоть в степу, я завсегда найду, чем можно пропитаться.
   И они, взглянув в его глаза, почувствовали, что с  Гришкой  не  пропадут.
Колька и Сашка откинулись на  спину,  подставив  свои  туго  набитые  животы
солнцу.
   - Правильно! - одобрил их действия Гришка. -  Пусть  жирок  вокруг  пупка
завяжется, - но сам не лег, принялся рыться в мешке.  Он  не  мог  и  минуты
посидеть без дела. Гришка выбирал в мешке раков-линьков и  выбрасывал  их  в
речку. Когда покончил с этим делом, прилег рядом с мальчишками и сказал:
   - Так правильней будет. Сам живешь - давай и другим жить.
   Мальчишки ничего не поняли.
   - Да то, шо я повыбрасывал раков, которые шкуру меняют. У нас про  это  в
хуторе байку рассказывают... - Гришка, оглянувшись на Сашку, добавил:  -  Не
знаю, правда это или байка.
   - Да ты не бойся, рассказывай, рассказывай,  -  ободряюще  улыбнулся  ему
Сашка. - Не все ли равно!..
   Гришка молчал. Лицо у него стало серьезным, глаза испуганными. Он любил и
искренне верил всем сказкам, байкам, легендам и потому, готовясь  рассказать
что-либо такое, уже переживал.
   - Ловили как-то, кажуть, наши хуторские хлопцы раков...  Под  вечер  дело
было. А раки как раз икру высиживали. У них же рачки маленькие так потом под
шейкой и живут, как цыплятки под квочкой. Ага. Ну и набрали ребята  рачих  с
икрой, мабуть, всех в речке выловили.  Сели  у  костра  ужинать.  Как  вдруг
всколыхнулась вода, и из нее вырос огромный, как двухгодовалая  телка,  рак.
Усы у него - ну... хорошие батоги пастушеские. Голова - с чамайдан, а из нее
глаза торчат - тонкие, узкие, и на концах  их  -  огонь  горит,  как  фонари
красные. Это был царь всех раков, из  плавней  приполз.  Подсунулся  рачиный
царь к костру, в ноздрях булькает, та ка-ак гаркнет:  "Ах  вы,  такие-сякие!
Разбойники! Почему моих жен-матерей с икрой ловите?!" Ребята  поперепужались
та как дунули от мешков в гору,  так,  шо  и  не  заметили,  как  на  курган
взлетели. Оглянулись, а у костра рак-царь ихние мешки  трусит,  а  им  вслед
другой  своей  агромадной  клешней  щелкает.  Клац!  Клац!  Такими  клешнями
человека можно напополам перекусить.  Ух  и  бушевал  же,  говорят,  рачиный
царь!.. Мол, ловишь раков-лови, но не выгребай же дочиста,  потому  как  сам
потом и в убытке будешь, без еды останешься. Ага! Да потом ка-ак свистнет!..
   Едва Гришка успел  это  произнести,  выкатывая  глаза  от  ужаса,  плавни
вздрогнули от трубного звука. Да с переливами, да с переборами! И как  пошло
и как пошло дробиться да откликаться, будто в плавнях засвистели не один,  а
сотни раков-великанов!
   Мальчишки вскочили. Взглянули на курган и увидели всадника. На выгоревшем
от зноя небе четко обозначался силуэт коня и человека с красным  флажком  на
длинном древке. Привстав на стременах и подавшись с трубой вперед, он  играл
сбор.
   - Наши! Наши! - закричали Колька с Сашкой и принялись натягивать на  себя
одежду.
   Засобирался и Гришка. Налет на бахчу был забыт. Зреть, не киснуть  теперь
атаманским арбузам!
   Подхватив мешок с раками за углы, мальчишки взбирались на кручу. Всадник,
не дожидаясь их, пришпорил коня, и тот, испугавшись, взвился свечой, прыгнул
прочь от кручи, понес его галопом к хутору.
   В хуторскую улицу втягивалась колонна из телег,  вокруг  которых  по  обе
стороны ехали конники.
 
   ВОЛЬНИЦА
   Обоз мальчишки догнали уже на площади - просторном пустыре, огороженном с
четырех сторон кирпичными домами. Красные остановились у церкви, в ее  узкой
и длинной тени, косо протянувшейся через площадь.
   Это было похоже на табор  или  сельскую  ярмарку  -  мешанина  из  людей,
раскрылистых арб, повозок  и  лошадей,-лишь  без  веселого  базарного  гула.
Наездники шли между телегами, верховые кони с коротким ржанием  вскидывались
на дыбы, звенели удилами, их усмиряли короткими взмахами нагаек.
   На лошадях и людях - плотный слой пыли.
   Белые повязки мелькали тут и там. Слышались приглушенные стоны. Кое-где у
изголовья раненых сидели, склонившись, женщины. Лица у всех - обуглившиеся в
зное - угрюмы, сосредоточены.
   Мальчишки, держа мешок за углы, пробирались между бричками.
   Впереди- коренастый человек в кожаной тужурке и фуражке. Рядом  с  ним  -
трубач. Тот, что играл сбор на кургане.
   Трубач шел легко,  почти  вприпрыжку,  поигрывая  коротенькой  плеточкой,
которой нет-нет да и ударял себя по голенищу сапога.  Медная  труба  у  него
висела на ремне, сбоку под рукой -  длинный,  похожий  на  обрезанное  ружье
пугач с деревянной, грубо вытесанной ручкой.
   Человек  в  кожанке  двигался  медленно  и   грузно.   Около   телег   он
останавливался, говорил что-то сидящим в них и шел дальше. Ему так  же  тихо
отвечали, смотрели вслед с задумчивой улыбкой.
   Мальчишки приблизились к "кожаному" человеку. Тот поравнялся  с  раненым,
который сидел на облучке подводы, свесив ноги  и  покачивая,  как  младенца,
руку, толсто перевязанную  тряпками.  Она  у  него,  видать,  очень  болела:
зажмурившись и сложив  губы  трубочкой,  раненый  дул  на  руку,  словно  ее
остуживал. Это был молодой парень.
   - Что, Харитон, худо? - спросил его человек  в  кожанке.  Харитон  открыл
глаза.
   - Та ничего, - разжимая бледные  губы,  ответил  он.  Пошевелил  пальцами
больной руки, добавил, улыбаясь:-Однако, ничего, Василь Палыч. Действует! Не
одному еще беляку снесет голову.
   - Давай, Харитон, давай! У нас теперь, сам знаешь, каждая рука на учете.
   - Не беспакойсь, Василь Палыч! Отобьемся, - ответил Харитон. -  Я  все  ж
таки при деле.  -  И  он  высунул  здоровой  рукой  между  грядинами  телеги
винтовку. - И с левой бью! Заряжать только трудно. Ну ничего,  эта  загоится
быстро!.. На мне, Василь Палыч, все, как на собаке, заживает.
   - Командир!.. Ихний командир!-зашептал горячо Гришка мальчишкам,  которые
с жадной завистью оглядывали не человека в кожанке, а трубача.
   Во рту у них пересохло от волнения. Это же надо, даже  отряд  красных  им
удалось увидеть!.. Они смотрели то на выгоревшую красную повязку на  кубанке
трубача, то на парабеллум, трубу с вмятинами от пуль и сабельных ударов,  то
на его тонконогого поджарого коня  -  под  стать  своему  седоку,  такой  же
молодой, не конь, а конек.  Антрацитовым  глазом  он  с  шаловливым  испугом
косился на мальчишек, всхрапывая и раздувая ноздри, вскидывал гривкой.
   - Товсь, товсь, Мальчик! Не шали! - покрикивал на него.  не  оглядываясь,
трубач. Обернулся командир.
   - А вы чего здесь? - спросил он мальчишек, окинув их усталым взглядом.
   Лицо у Василия Павловича было худое, словно высушенное солнцем.  Выпирали
и бугрились широкие скулы.
   - Я вас спрашиваю! - тихо, но твердо сказал командир, а трубач насмешливо
улыбнулся.
   - Они из плавен прибежали, думали, шо мы их в отряд  скликаем.  В  армию,
батя, наверно, хотят, повоевать не терпится, -  сказал  трубач  по-взрослому
покровительственно и насмешливо. А сам-то он года на три-четыре  был  старше
мальчишек!
   Василий Павлович улыбнулся:
   - Все трое, что ли?
   - Ага!!! - ответили ему хором.
   Глаза у командира озорно блеснули. От него веяло  силой,  спокойствием  и
добродушием. Кожаная куртка блестела  под  солнцем.  Хорошо  пахло  от  него
лошадьми и степными травами.
   - Мы, конечно, хотели бы вступить в Красную Армию, - шагнул вперед Сашка.
- Но у нас тут дела есть в хуторе. А так, мы все, за что вы боретесь, знаем.
Знаем даже, что победите.
   - Ишь ты! - удивленно и весело воскликнул Василий Павлович.  -  Даже  это
знаете!.. Правильно, в победу надо обязательно верить.
   - Да, - сказал Сашка. - Мы все-все... Колька локтем незаметно дал ему под
дых, а сам торопливо за него продолжил:
   - Вы не смейтесь, товарищ командир. Мы действительно верим в победу.
   -  Очень  хорошо,  -  мгновенно  посерьезнел  Василий  Павлович   (улыбка
оставалась лишь в глубине его глаз) и повторил с  нажимом:  -  Очень,  очень
хорошо!
   - Они много чего знают, - вступил в разговор Гришка. - Грамотные они,  из
Ростова. Они все, шо хочешь, знают.
   - Да ну-у?-произнес командир и уже с интересом всмотрелся Кольке и  Сашке
в лица. Протянул руку: - Давайте знакомиться. Василь Палыч.
   Мальчишки поочередно, замирая от робости и восторга, вложили свои руки  в
его ла