, а возле нее
стоял  какой-то  мужчина  с длинными волосами, немного покороче, чем у попа.
Он что-то рассказывал стриженой женщине, и оба они громко смеялись.
     - Гляди, крамольники! - толкнул Саня товарища.
     Сережа  хотел  остановиться и посмотреть на них, но тут с Воскресенской
улицы донесся топот ног и громкая песня со свистом.
     - Солдаты!.. Бежим!.. - крикнул Саня.
     Они  выбежали  на  Воскресенскую  улицу  и  увидели, как, поднимая тучи
пыли,  с  ученья  возвращаются  солдаты  в  парусиновых  рубашках с красными
погонами  на  плечах.  Все  они  были  в  плоских,  как  блин, бескозырках с
большими  белыми  кокардами. Казалось, что все солдаты похожи друг на друга,
как  близнецы.  Все загорелые, потные и белозубые. Они громко пели. Иногда в
середине  песни  они  так  пронзительно  свистели,  что у прохожих звенело в
ушах.

                Солдатушки, бравы ребятушки,
                Где же ваши жены?..

спрашивали солдаты и сами же себе отвечали:

                Наши жены - пушки заряжены,
                Вот где наши жены.

     Мальчики  проводили  солдат  до  собора и побежали на речку. Купались в
Уржумке  часа  три,  пока  не  надоело. Плавали, ныряли, фыркали до тех пор,
пока  женщина,  полоскавшая  белье  с плота, не обругала их чертенятами и не
пообещала пожаловаться на них бабушке.
     Прямо  с  Уржумки  Сережа  и  Саня побежали за город, в Солдатский лес,
который начинался сразу же за Казанской улицей.
     В  лесу  Сережа снял с себя рубашку, и они начали собирать в нее шишки.
Из  шишек  и  сухих сосновых веток развели большой костер. Над костром вился
сизый пахучий дым, а внизу под ветками громко трещало.
     - А  теперь давай прыгать, - сказал Сережа и, разбежавшись, перепрыгнул
через костер.
     Санька  тоже прыгнул через огонь, да так, что на нем чуть не загорелись
штаны.
     - Мне  прыгать  трудновато,  у меня ноги длинные, мешают, - пробормотал
он, оправдываясь.
     - Прыгай еще, - предложил Сережа.
     - Не хочется.
     Домой  они  вернулись  к  обеду.  Бабушка  в  этот день нажарила ржаных
лепешек, которые пекла обычно только по большим праздникам.
     В  сумерках мальчики играли на улице под окнами в разные игры, и Сережа
даже забыл, что придется возвращаться в приют.
     Но  вот  наступил  вечер.  На  улице совсем стемнело и стало прохладно.
Бабушка раскрыла окно и ласково сказала:
     - Сереженька, а нам пора в приют итти.
     Опять  в  приют!  В  приют,  где  дерутся  мальчишки и фискалят друг на
друга, где ставят на колени, где кусаются клопы...
     Ему  захотелось  зареветь,  но он удержался от слез, потому что у ворот
стояли мальчишки.
     Сережа  съежился, засопел носом и боком пошел с улицы во двор, загребая
по дороге пыль своими тяжелыми сапогами.


                                  Глава XI

В ШКОЛУ

     В   одно   осеннее  утро,  когда  приютские  кончили  завтракать,  Юлия
Константиновна вошла в столовую и сказала:
     - Ну, дети! Завтра вы пойдете учиться в школу.
     - В  школу!  -  зашумели  и загалдели ребята. Один из мальчиков схватил
ложку  и  стал  стучать ею по столу. Всем надоела приютская жизнь, а в школе
будет что-то новое.
     В  это утро ребята молились кое-как. Дежурный молитву читал так быстро,
что даже стал заикаться.
     После  молитвы  приютские  собрались в кучу. Разговор у всех был один и
тот же - о школе.
     Те,  кто  уже  в  прошлом  году  ходил в школу, рассказывали другим про
занятия,  про  переменки  и  про  учителя  Сократа Ивановича, который всегда
чихал  и  называл  школьников  "зябликами". А те ребята, которые должны были
пойти  в  школу  в  первый  раз,  расспрашивали,  дают  ли приютским на руки
тетрадки  и  удается  ли  им  иной  раз после школы хоть немного побегать по
улице.
     - А  новеньких  в  школу  поведут? - спрашивал Сережа то у одного, то у
другого из приютских.
     - Сам  пойдешь!  Школа-то  рядом, только дорогу перебежать, - засмеялся
Васька Новогодов.
     - А   учитель  не  дерется?  -  спросила  черненькая  косая  девочка  с
испуганным лицом.
     - Меня  не  тронет,  а  ты  - косой заяц, тебя станет лупить! - крикнул
Васька.
     - А может, тебя самого из школы прогонят!
     - Что?  Что? Меня прогонят из школы? Как бы не так! - закричал Васька и
щелкнул кого-то из ребят по лбу.
     - Юлия  Константиновна,  Юлия  Константиновна!  Васька опять дерется! -
закричали ребята.
     Васька  успел  дать  несколько тумаков двум маленьким девочкам и ударил
по голове мальчика с завязанной щекой.
     На шум в комнату торопливо вошла Юлия Константиновна.
     - Опять?!  -  сказала  она  строго и показала пальцем на дверь, которая
вела в столовую.
     - Ладно  уж,  -  крякнул  Васька  и,  засунув  руки  в  карманы,  пошел
становиться на колени.
     Начальница, не торопясь, пошла за ним.
     - Юлия  Константиновна!  -  бросился Сережа вдогонку. - А вы не знаете,
меня в школу возьмут?..
     - Как  же,  обязательно  возьмут,  -  сказала  Юлия  Константиновна  не
оборачиваясь.
     Сережа  от  радости скатился кубарем с лестницы, выбежал на двор и чуть
не сбил с ног рыжего Пашку, который тащил из кухни помойное ведро.
     - Пашка! Завтра в школу пойду!
     - Подумаешь,  невидаль! - заворчал Пашка. - Несется глаза вылупя, а тут
человек помои тащит.
     В  глубине двора, возле сарая пять маленьких приютских девочек, держась
за  руки,  топтались  в  хороводе и пели унылыми голосами любимую песню Юлии
Константиновны:

                Там вдали за рекой
                Раздается порой:
                Ку-ку! ку-ку!

     Сережа с разгона так и врезался в хоровод.
     Девочки завизжали и бросились врассыпную.
     Сережа с минуту постоял в раздумье и повернул к воротам.
     А  что  если сейчас побежать домой и рассказать все Саньке? Дом близко,
рукой  подать.  Можно  успеть  до  обеда  вернуться обратно. Никто ничего не
заметит.  Сережа  распахнул калитку, выскочил за ворота - и налетел прямо на
дворника Палладия.
     - Ты   это   куда   же,  земляк,  собрался?  А?  -  удивился  Палладий,
поворачивая к Сереже рыжую бороду.
     Сережа  ничего  не  ответил  дворнику  и,  поглядев на него исподлобья,
молча  вернулся во двор. Придется, видно, ждать до воскресенья. Раньше никак
не убежишь!
     Ночью  ребята  шевелились  и  ворочались  больше,  чем  всегда.  Сережа
просыпался  раза три - он все боялся, что проспит и приютские без него уйдут
в школу.
     Последний  раз, когда он проснулся, никак нельзя было разобрать - вечер
это  или  уже  утро.  За  окошком  было  темно,  и внизу на кухне не хлопали
дверью. Значит, еще ночь. Сережа высунулся из-под одеяла.
     - Ты  чего  не спишь? - вдруг спросил его с соседней койки рыжий Пашка.
Голос у него был хриплый, - видно, он тоже только что проснулся.
     - А  ты  чего?  -  спросил  Сережа и, натянув на голову одеяло, оставил
сбоку маленькую щелочку, в которую и стал разглядывать спальню.
     Скоро на соседних койках завозились и зашептались приютские.
     - Вставать  пора!  -  сказал  кто-то  из  ребят,  и все разом принялись
одеваться.
     Когда Дарья пришла будить детей, они были уже одеты.
     - Эку  рань  поднялись,  беспокойные!  -  проворчала  Дарья  и вышла из
спальни.
     Оправив кровати, ребята побежали умываться, а потом пошли завтракать.
     Когда   они   доедали  гороховый  кисель,  в  столовой  появилась  Юлия
Константиновна.
     На  ней  было  черное  платье  с  высоким  воротником и белой кружевной
рюшкой  вокруг шеи. На грудь Юлия Константиновна приколола маленькие золотые
часики.
     Волосы у нее были завиты и лежали волнами.
     Юлия Константиновна оглядела приютских и велела стать в пары.
     Стуча  сапогами,  перешептываясь и толкаясь, ребята выстроились в узком
проходе между стеной и скамейками.
     В  столовую  прихрамывая  вошла  Дарья,  неся  на вытянутой руке стопку
носовых платков.
     Юлия  Константиновна  начала раздавать приютским носовые платки. Платки
были  большие,  и  на  углу  каждого  красными  нитками  была  вышита метка:
Д.П.М.Д. - Дом призрения малолетних детей.
     Но  это  было  еще  не  все.  Как только роздали платки, Дарья принесла
сумки  -  добротные,  из  сурового  полотна.  Они  были  похожи на кошели, с
которыми  уржумские хозяйки ходили на базар. Только у этих сумок были не две
лямки,  а  одна  длинная  лямка,  и  их  можно было надевать через плечо. На
каждой сумке сбоку темнела круглая приютская печать.
     Потом  ребят  вывели  на двор, и Юлия Константиновна, в черной тальме и
белых кружевных перчатках, вышла на крыльцо.
     - Дети,  за мной! - скомандовала она и, подобрав длинную юбку, медленно
пошла к воротам.
     Пары потянулись за ней.
     У  ворот  дворник  Палладий,  в  чистом  фартуке, низко поклонился Юлии
Константиновне.
     - Пошли? - спросил он и распахнул калитку.
     - Пошли! - сказала Юлия Константиновна.
     Приютские  шли  важно по улице. Им казалось, что сегодня день особенный
- вроде воскресенья, хотя все отлично знали, что был вторник.
     Из  ворот  одного  дома  вышла  женщина с тяжелой бельевой корзинкой на
плече;  она  остановилась,  опустила корзинку на землю и долго глядела вслед
приютским.
     - Куда это их, сирот, повели? - сказала она, покачивая головой.
     - В школу, тетенька! - крикнула девочка из последней пары.
     Ребята старались итти в ногу. Кто-то даже начал считать:
     - Раз, два! Раз, два!
     Но  считать  и  маршировать  пришлось  недолго  - школа была на этой же
улице,  только наискосок. Около маленькой желтой калитки Юлия Константиновна
сказала:
     - Дети, не толкаться! Входите по одному.
     А  как не толкаться, когда всякому хочется поскорей попасть на школьный
двор, а калитка такая узкая!
     Школьный  двор ничем не отличался от остальных уржумских дворов. Был он
мал,  порос  травою;  в  глубине  двора  был  садик,  а  в  садике  виднелся
кругленький столик и скамеечки, - видно, учитель здесь летом пил чай.
     На палисаднике висело детское голубое одеяло и маленькая рубашонка.
     У крылечка разгуливали толстые утки.
     - Это чьи утки? - спросил Сережа у Пашки.
     - Учителевы,  -  ответил  Пашка  и  хотел  еще  что-то прибавить, но не
успел.
     Приютских ввели в темные сени.
     Только  что  вымытый  пол  еще  не  просох, и ребята на цыпочках прошли
через сени до входных дверей.
     Из  комнат  доносился  топот,  какая-то  возня  и детские голоса. Вдруг
дверь  приоткрылась, и ребята увидели Сократа Ивановича, маленького бледного
человека в синей косоворотке.
     - Проходите,  зяблики,  в  залу!  -  крикнул он. - Сейчас будем молитву
читать.
     - В  залу, - громким шопотом сказала Юлия Константиновна и, шумя юбкой,
пошла впереди ребят.
     Залой  называлась  небольшая  пустая  комната с низким потолком и тремя
скамейками у стен.
     Здесь  было  полутемно,  потому  что  перед  окнами  росли густые кусты
сирени.
     - Темно, как у нас в столовой, - сказал кто-то из приютских.
     В  залу вошел приютский поп, отец Константин. Он, как всегда, пригладил
рукой длинные волосы, поправил на груди крест и начал читать молитву.
     И  молитва  тоже  была  знакомая. Ее в приюте читали каждый день. После
молитвы ребят повели в класс.
     Здесь  Сережа впервые увидел школьные парты. Ему очень понравилось, что
парта  -  это  и  столик  и скамейка вместе. А еще больше понравилось, что в
ящик парты можно прятать книги и сумку.
     Его посадили рядом с Пашкой.
     Сережа  не  успел  толком  разглядеть  класс,  как вошел учитель Сократ
Иванович, и начался урок.
     - Ну,  зяблики, кто из вас знает буквы, поднимите руку, - сказал Сократ
Иванович.
     Сережа  знал  уже  три  буквы  - те самые, которые ему когда-то показал
Санька.  Но  поднять  руку  побоялся. Он оглядел через плечо класс и увидел,
что  всего  только  двое из приютских подняли руки. Да и те держали руки так
близко  от  лица,  что  нельзя  было понять, подпирают ли они рукой щеку или
хотят отвечать учителю.
     Тут Сережа набрался храбрости и стал медленно вытягивать руку кверху.
     Сократ Иванович его заметил.
     - Ну, отвечай. Ты сколько букв знаешь?
     - Три!
     - Какие?..
     - Пы, сы, о.
     - Отлично. А изобразить их на доске сможешь?
     Сережа замялся.
     - Можешь написать их на доске? - спросил еще раз учитель.
     - Я  палкой  на земле писал и углем на сарае тоже писал, - тихо ответил
Сережа.
     - А ну, попробуй теперь мелом написать на доске.
     Сережа вылез из-за парты и пошел к большой черной доске.
     Сократ Иванович дал ему кусок мела.
     Доска  была  высокая, на подставке. Даже до середины ее Сережа никак не
мог дотянуться, хоть и привстал на цыпочки.
     - Пиши внизу, - сказал Сократ Иванович.
     Сережа написал внизу с края доски две огромных буквы.
     - О - баранка. Сы - полбаранки, - бормотал он про себя, выводя буквы.
     Как пишется буква "П", он вдруг позабыл.
     - Ты что там шепчешь? - спросил Сократ Иванович.
     - Сы - полбаранки, - повторил Сережа тихо, - пишется так.
     - Молодец! Ну иди на место. А как твоя фамилия, "полбаранки"?
     - Костриков, Сергей.
     - Ну, иди, Костриков Сергей, на место.
     В  этот  день  Сережа  узнал  еще  три новых буквы, но не вразброд, как
показывал ему Санька, а по порядку: А, Б, В.
     Так началось Сережино ученье.
     Прошла первая школьная неделя, и опять наступило воскресенье.
     На  завтрак дали ненавистную кулагу. Сережа глотал ее с трудом - только
бы поскорей доесть.
     После  завтрака,  как  обычно, начали читать молитву, а после молитвы к
Юлии  Константиновне  подошел  учитель  закона  божия,  отец Константин. Они
вышли  оба в коридор, и батюшка, придерживая на груди крест, принялся что-то
рассказывать  начальнице.  Медленно  ходили  они  взад  и вперед по длинному
коридору,  а позади, словно тень, шагал Сережа. Ему хотелось скорей домой, а
без  позволения  уходить  не  разрешалось.  Перебивать  Юлию Константиновну,
когда  она  с кем-нибудь разговаривала, тоже не полагалось. Хочешь не хочешь
- жди, пока она кончит.
     Наконец батюшка распрощался и пошел вниз.
     Сережа опрометью бросился к Юлии Константиновне.
     - Заждался, небось! Ну, иди домой, - сказала Юлия Константиновна.
     Сережа  поглубже  нахлобучил  картуз  и пустился бежать. Он перевел дух
только  возле  своего дома. Калитка была раскрыта. Двор пуст. Сережа вошел в
дом. В кухне на полу сидела Лиза и укачивала куклу.
     - Бабушка! Сережа пришел!
     Бабушка выглянула из-за печки.
     - Ты  что  это  такой  красный  да  потный?  -  удивилась  она. - Уж не
подрался ли с кем?
     - Я теперь, бабушка, в школу хожу! - выпалил Сережа.
     - Вот  и  хорошо.  Грамотным  человеком  станешь,  -  сказала бабушка и
перекрестилась. Сама она не умела ни читать, ни писать.
     - Бабушка, я пойду к Сане!
     - Иди, да с мальчишками не озоруй.
     Но Сережа, уже не слушая ее, хлопнул дверью.
     Саньки,  как  назло,  не  было  дома,  и Сереже добрых полчаса пришлось
просидеть на камне у ворот.
     Наконец  Санька  появился,  -  оказалось,  что  его посылали в лавочку.
Сережа чуть увидел его, сразу же выпалил все свои новости:
     - Уже  вызывали...  Сократ  Иваныч  каждый  день нам по три новых буквы
показывает. Скоро научит читать и писать и в уме складывать!..
     В это время бабушка позвала их в дом.
     - Ну, грамотеи, - крикнула она из окошка, - идите домой - оладьи есть!
     Когда  на  улице стемнело, бабушка начала собираться провожать Сережу в
приют.  Надев на плечи старую шаль, она вышла на двор, посмотрела на высокую
крапиву около сарая и сказала вздыхая:
     - Ну, я собралась. Пойдем-ка в приют.
     - Я сам нынче пойду, - ответил Сережа и подтянул за ушки сапоги.
     - Ишь  ты!  - сказала бабушка. - Ну сам, так сам. - Она махнула рукой и
пошла обратно в дом.
     В этот вечер Сережа один, без провожатых, отправился в приют.


x x x

     Все  больше  и  больше Сережа привыкал к приютской жизни. С тех пор как
он  начал  ходить  в  школу,  приют  уже  не казался ему таким постылым, как
раньше.   Начальница,   Юлия  Константиновна,  была  им  очень  довольна.  С
мальчиками  он  непрочь  был  подраться,  но  девочек  и  маленьких ребят не
обижал,  не  щелкал  их  по  стриженым  затылкам, не драл за уши, как другие
приютские.  В  школе  он  учился хорошо, а в приютской мастерской, где плели
корзины  и  шляпы,  старик-мастер  Пал Палыч им нахвалиться не мог. Никто из
ребят  не  умел  так  искусно плести донышки для соломенных шляп и ручки для
корзин,   как  Сережа.  У  всех  ребят  донышки  получались  либо  вытянутые
наподобие  колбасы,  либо  острые.  А  такие  шляпы  на рынке никто не хотел
покупать.
     Бабушка  Маланья  частенько  рассказывала  Саниной  матери про Сережины
успехи.
     - В  приюте,  Степановна,  говорят:  толк  из  Сережи  выйдет. К ученью
способности  обнаружил.  И  характер  у  него  настойчивый.  Другой  ребенок
попишет,  попишет и бросит, если у него что не выходит. А наш вспотеет весь,
а  уж  своего  добьется. Я упорная, а он еще упорнее. Прошлой осенью какой с
ним  случай  вышел. Играл он во дворе, дом из песка строил. Так занялся, что
ничего  кругом  не  слышит и не видит. Вдруг дождь как хлынет. Я за Сергеем:
"Иди  домой!"  кричу,  а он и ухом не ведет. Выскочила я под дождь, схватила
его  за  руку  и  в  сени  втащила. Только отвернулась - он опять на двор. А
дождь  так  и  хлещет,  словно из ведра. Я ему из окошка кулаком грожу: иди,
мол,  озорник,  в  дом.  А  он  сидит  на корточках, весь мокрый, грязный, и
кричит:  "Дом  дострою  и  приду!"  Я  только  рукой  махнула.  Весь  в меня
характером вышел!


                                 Глава XII

ПРИЮТСКИЕ И ГОРОДСКИЕ

     Наступила  зима. Начались первые заморозки. По утрам лужи около крыльца
затягивались  тоненькой,  прозрачной  корочкой льда. Стены, забор, калитка и
даже старая бочка возле сарая - все побелело от инея.
     - Зима, зима! - кричали ребята и бежали на двор пробовать первый лед.
     Хрупкий  и  прозрачный,  он  сразу же ломался под ногами, и темная вода
заливала  сапоги.  К  полудню  от  инея на крыше не оставалось и следа. Иней
быстро таял.
     - А вдруг зима совсем не придет? - горевали ребята.
     Но зима пришла.
     Однажды  утром  в  воскресенье  приютские  проснулись  в  восемь часов,
поглядели  в  окошко  -  и ахнули. За окошком падал снег, и не какими-нибудь
мелкими снежинками, а целыми хлопьями.
     Снегом  засыпало  весь  приютский  двор.  Снег  лежал  на  крышах  и на
деревьях. Даже небо, казалось, стало какого-то белого цвета.
     После  завтрака  приютским  роздали  зимнюю  одежду. Мальчики и девочки
получили  теплые  ватные  пальто  серого  цвета.  Рукава  пальто  были вшиты
сборками  и  походили  на  фонари.  Кроме  пальто, ребятам выдали рукавицы и
валенки.  На  каждом  валенке  чернела  круглая  печать  уржумского  приюта.
Девочки  повязали  стриженые головы большими шерстяными платками, а мальчики
надели  круглые,  стеганые  на  вате  шапки. Пальто были сшиты на рост. Полы
путались  в  ногах,  а  рукава  были так длинны, что из них виднелись только
кончики пальцев.
     - Поп! поп! - дразнили друг друга мальчишки.
     На   дворе   дворник  Палладий  разгребал  сугробы  большой  деревянной
лопатой. Сережа подбежал к нему.
     - Ну,  помощник!  Вот  и зима пришла, - сказал Палладий и похлопал себя
по бокам.
     "Помощником"  дворник  стал называть Сережу недавно, после того, как во
дворе рассыпалась целая поленница дров и Сережа помог ему собрать дрова.
     - Дай мне, Палладий, лопату! Гору пойду строить, - попросил Сережа.
     - Возьми, только потом на место поставь!
     Сережа  отправился за ворота на берег Уржумки. В длинном ватном пальто,
маленький  и  широкоплечий,  он шел по двору, переваливаясь