аев.
     Брук попробовал было возражать, но Скотт заявил ему, что это дело очень
важное,  что,  за  исключением Брука,  некому поручить его,  что  на  катере
остается только четыре человека и им, может быть, придется труднее, чем тем,
которые пойдут в поход.
     Поставили на вершину холма пулемет,  обнесли его колючей проволокой; из
досок сделали навес, далее кое-что из мебели притащили с катера.
     Для удобства связи с  катером вырубили в горе ступеньки.  Одним словом,
все было предусмотрено.
     - Стыдно даже оставаться в таком укреплении,  -  сказал Брук.  - Тут бы
одной бабы хватило.
     - Подождите  еще  хвастать,  -  сказал  Кандараки,  -  кто  знает,  как
обернется дело.
     Потом стали собираться в дорогу. Сначала, конечно, вооружились с ног до
головы.  Не  забыли и  ручных гранат,  которые могли нагнать страху на целое
племя папуасов.  Из остального взяли только самое необходимое,  рассчитывая,
что десять дней можно прожить как-нибудь.
     Перед выходом Скотт,  Кандараки, Брук, Файлу и Хануби провели совещание
насчет Чунг Ли. Первым вопросом было - давать ли ему оружие?
     - Мне  кажется,  -  сказал Кандараки,  -  что по  отношению к  нему нам
следует держаться более осторожно,  чем до сих пор.  Может, эта таинственная
лошадь, которая так загадочно то появляется, то исчезает, имеет какую-нибудь
связь с китайцем.
     - Я охотнее поверил бы,  что это так, чем иметь дело с какой-то тайной,
- сказал Скотт,  -  но не могу. Вы ведь знаете, что с той минуты, как мы его
схватили, он не отходил от нас ни на шаг.
     - Знаю,  - ответил Кандараки, потирая лоб, - но что-то говорит мне, что
за ним нужно внимательно следить.  Я,  например, заметил, что он в последние
дни  стал спокойнее,  даже глядит весело,  будто все опасности дороги грозят
только нам, а не ему.
     - Я тоже это заметил, - сказал Файлу, - и мне теперь припоминается один
случай,  на который я раньше не обратил внимания. Когда мы ночевали тогда на
острове,  мне ночью показалось, что возле Чунг Ли мелькнула какая-то тень. Я
встал, осмотрел все вокруг, но ничего не заметил. Чунг Ли, кажется, спал.
     Позвали сипая, который в ту ночь стоял на часах.
     - Скажи,  -  обратился к нему Хануби,  -  ты ничего не заметил тогда на
острове, когда караулил ночью?
     Если бы кто-нибудь в тот момент внимательно пригляделся к сипаю, то мог
бы  заметить,  что тот слегка побледнел.  Но  присматриваться никто не стал,
потому  что  никому не  могло  прийти в  голову,  что  он  станет что-нибудь
скрывать.
     А  сипай тотчас припомнил,  как он тогда заснул,  а  утром не обнаружил
своего ружья.  Но он и до сих пор был уверен,  что, собирая вещи, кто-нибудь
прихватил и его ружье. Кроме того, никакого особенного несчастья из-за этого
не произошло.  Ружей было столько,  что,  может быть, сами хозяева не знали,
сколько у них этого добра.
     Стоит ему признаться -  и пойдут расспросы о ружье, о том, как он тогда
уснул. Чего доброго, могут быть неприятности.
     - Нет, ничего не видел, - уверенно ответил он. Его отпустили.
     - Я  думаю,  -  сказал Брук,  -  что этому китайцу нет никакого расчета
убегать или  вредить нам.  С  нами ему легче будет вернуться,  и  он  скорее
поедет домой вместе со своим золотом. А одному ему придется поискать дороги,
да еще неизвестно, найдет ли.
     - Это резонно, - согласился Скотт.
     - Мне и самому кажется,  что так оно и должно быть, - сказал Кандараки,
- но кто знает, что ему взбредет в голову, этому желтому черту.
     Одним словом, дело нисколько не прояснилось. Но на всякий случай решено
было оружия ему не давать, а заставить нести что-нибудь из вещей. Условились
следить за ним вообще, а Файлу был поручен неусыпный и строгий надзор.
     В это самое время Чунг Ли зашел в каюту как будто по делу.  Там он взял
лист бумаги и,  озираясь, начал что-то писать. Несколько раз ему приходилось
бросать свое занятие - когда кто-нибудь приближался - и делать вид, будто он
что-то ищет.
     Наконец он исписал целую страницу и  даже на обороте нарисовал какой-то
план. Потом спрятал бумажку за пазуху и спокойно вышел.
     Пришло время  отправляться в  путь.  Люди  распрощались,  пожелали друг
другу всего хорошего,  и десять человек двинулись на запад, к тем неведомым,
таинственным горам, что синели далеко на горизонте...
     Оставшиеся долго глядели им  вслед и,  когда отряд исчез из  глаз,  все
разом  тяжело вздохнули.  Сразу вокруг стало как-то  пусто,  тихо  и  жутко.
Казалось, только их четверо и осталось на всем свете.
     - Гм, - сказал Брук, прохаживаясь взад-вперед, - не очень приятное дело
сидеть вот так на месте и хлопать глазами.
     Долго и  утомительно тянулся день.  Тихо и пусто было вокруг.  Нигде ни
следа человека.  Тишина и  жара окончательно сморили людей,  и  все  четверо
уснули.  Да  и  то:  нужно было отдохнуть,  ведь их  так  мало,  что каждому
придется дежурить ночью.
     Вечером распределили обязанности. Гуд с одним сипаем остался на катере,
а  Брук  с  другим расположились на  холме.  Чтобы не  дать  врагу незаметно
подкрасться  к  самому  пулемету,   сипай  занял  пост  поодаль,  у  колючей
проволоки.
     Прошло всего несколько минут,  и  Брук услышал выстрел сипая.  Вспыхнул
электрический фонарь.  Брук  увидел  вокруг  редкие  черные  точки:  папуасы
наступали с трех сторон.
     Застрочил пулемет, но больше для острастки, потому что попасть в каждую
отдельно лежащую фигуру  очень  трудно.  Кроме  того,  Бруку  было  неудобно
стрелять и одновременно управляться с фонарем.
     - Вот черти! - шептал он про себя. - Как по уставу наступают.
     На катере раздался грохот,  послышался звон разбитого стекла, захлопали
выстрелы. Брук повернул фонарь и увидел, что с противоположного берега катер
забрасывают камнями и  засыпают стрелами.  Пока он направил туда пулемет,  с
катера бросили бомбу.
     Этого хватило, чтобы дикари отступили и больше не совались к катеру.
     Между тем раздались крики сзади. Брук оглянулся и увидел, что несколько
человек убегают от заграждения:  они было бросились вперед, но наткнулись на
колючую проволоку и  в  ужасе пустились наутек.  Брук дал им  вслед очередь,
один упал - и все стихло.
     Остаток ночи прошел без тревог.
     Утром собрались все вчетвером и долго обсуждали ночное происшествие.
     - По правде говоря,  -  сказал Брук, - мне уже страшновато стало, когда
они со всех сторон полезли, как мухи. Поди повертись с пулеметом. Если бы не
колючая проволока, плохо было бы дело.
     - Зато теперь мы можем надеяться,  что они больше не полезут,  - сказал
Гуд. - Убедились, что не подступиться.
     И  верно,  вторая и  третья ночь прошли спокойно.  Нигде не  видно было
никаких признаков присутствия человека.  Они  уже  выходили даже на  охоту и
совсем  успокоились  -   только  считали  дни,   оставшиеся  до  возвращения
товарищей.
     Пришла  четвертая ночь.  Гуд  чувствовал себя  очень  скверно.  Сильный
приступ лихорадки совсем уложил его. Сипай ухаживал на ним.
     Вдруг что-то толкнуло катер с такой силой,  что все задрожало,  а сипай
даже рухнул на пол. Вскочив на ноги, он выбежал на палубу и выстрелил, чтобы
дать знать Бруку.
     Тот тревожно крикнул: "Что там такое?" - и осветил катер.
     Но ничего особенного не увидел: просто какое-то бревно плыло по течению
и с разгона налетело на катер. Бревно оттолкнули, оно поплыло дальше - и все
успокоилось.
     Через полчаса - снова толчок, посильнее.
     - Что за дьявол! - закричал внизу сипай. - Еще два бревна.
     Оттолкнули и эти,  но бревна появлялись снова и снова.  Течение с такой
силой швыряло бревна на  катер,  что он  едва держался.  Где-то уже треснула
обшивка, под ногами забулькала вода. А бревна все неслись и неслись...
     С  холма  прибежал  на  помощь  второй  сипай.   Но  и  вдвоем  они  не
справлялись.  Бревна лезли друг на друга,  сгрудились перед катером в  целый
затор,  все  сильнее и  сильнее напирая на  него.  Сипаи выбивались из  сил,
пытаясь растолкать этот затор по  бревну,  а  Гуд не  мог им  помочь.  Тогда
бросился на помощь Брук, но на полдороге остановился и закричал:
     - Это ведь они,  проклятые!.. Их работа... Это они нарочно! - И побежал
назад, к пулемету.
     Стал светить в темноту, вглядываться, - никого не видно.
     - Если ничего не выходит -  заводите катер, там освободитесь! - крикнул
он вниз.
     Но  Гуд лежал чуть живой и  не мог пустить машину.  Сипаи взяли его под
руки, подвели к машине...
     И  тогда  раздался этот  грохот.  Под  напором воды  вся  масса  бревен
сдвинулась с места и потянула за собой катер.  Как бешеные понеслись бревна,
сталкиваясь и  налетая друг на друга,  и среди них -  беспомощный катер.  Он
поворачивался к течению то кормой, то бортом, пока не налетел на камень...
     Брук услышал треск и увидел, как катер лег набок; еще минута-другая - и
он исчез за поворотом.
     Три человека,  оставшиеся на катере,  ни о  чем больше не могли думать,
кроме как о том, чтобы спастись, чтобы самим не погибнуть в этом пекле.
     Когда катер лег набок и через борт хлынула вода, сипаи с большим трудом
выволокли Гуда и вместе с ним перебрались на корму.
     А  когда вдруг перед ними оказались папуасы,  сипаи не могли оказать им
никакого сопротивления.
     Папуасы растащили бревна,  подтянули катер к берегу и преспокойно сняли
с него пленников.
     А  Брук ничего этого не слышал и не видел.  Он остался один на холме со
своим пулеметом.  Ночь  была  тихая и  прекрасная,  как  и  прежде.  Брук  и
вглядывался и  вслушивался в темноту,  но ничего особенного не замечал.  Все
было спокойно.
     И  в  сердце у  него затеплилась надежда:  а  может,  эта  была простая
случайность,  дикари тут ни при чем,  может,  товарищи вернутся, а катер они
подремонтируют?
     Но прошла ночь - их нет. День прошел - нет. Значит, это все-таки работа
папуасов! Значит, теперь его черед. Но его живьем не возьмут!..
     Наступала новая ночь, жуткая ночь... Он ожидал ее с большим ужасом, чем
тогда,  когда был в  плену у папуасов.  Тогда,  по крайней мере,  он видел и
знал, что его ожидает, а тут...
     Он сидел один высоко на холме,  и  ему казалось,  что со всех сторон на
него глядят тысячи глаз. Света у него уже не было, фонарик не горел...
     По временам ему начинало казаться,  что к его холму крадутся папуасы, и
он  открывал стрельбу наугад,  чтобы только показать,  что он начеку.  Нервы
были страшно напряжены.  Он  не  чувствовал ни малейшей усталости,  хотя уже
вторую ночь не спал и целый день ничего не ел.
     Было уже за полночь, но ни один звук не нарушал тишины. Снова появилась
надежда.  Нет,  наверно,  это не папуасы!  Наверно, само по себе: где-нибудь
буря  повалила деревья на  берегу  реки,  течение подхватило их  и  понесло.
Ничего в этом нет страшного. Будь это дикари, они давно напали бы на него, а
то ведь нигде ни одного не видно и не слышно.
     Как раз в этот момент в воздухе послышалось шипение и рядом с ним упала
стрела.
     Брук застонал, как будто его ранило. Сомнений нет! Они тут, поблизости,
следят за  ним,  приближаются!..  И  он  снова  начал  сыпать пулями во  все
стороны.
     Скорее бы  кончилась эта ночь!  По крайней мере,  он видел бы,  что ему
делать.
     Но  прошли,  как казалось Бруку,  недели,  пока она кончилась.  День не
принес никаких изменений.  Все было по-прежнему тихо,  спокойно,  и нигде ни
души.  Только сам  Брук стал неузнаваем.  Исхудавший,  с  красными глазами и
каким-то диким взглядом... Много седых волос в бороде и на голове.
     Что  делать?  Прежде всего нужно было  поискать чего-нибудь перекусить,
потому что все продукты остались на катере.  Но как оставить пулемет? Они же
следят!  Кроме того,  нужно было и отдохнуть - столько времени не спал. Но и
спать опасно.
     Пока  он  рассуждал,  раздался  выстрел  и  пуля  пропела  у  него  над
головой...
     Этого еще не хватало! Брук припал к земле и стал присматриваться. Нигде
никого!..
     Он уже забыл и про голод,  и про сон. Значит, теперь весь день придется
стеречься.   Значит,   эти  людоеды  не  только  захватили  катер  вместе  с
товарищами,  но еще и  научились где-то пользоваться ружьем.  Это уже совсем
скверно.  Продержится ли  он  до  тех  пор,  пока  придет  Скотт?  Если  все
благополучно,  они могут прийти через четыре-пять дней. Как продержаться без
сна и еды? Говорят, бывали такие случаи. Хорошо еще, что он мог спуститься к
реке попить.
     Вот и сейчас он направился было к реке, но едва сделал несколько шагов,
как снова начали стрелять.
     Пришлось залечь. А жажда так мучит! Наконец не выдержал.
     - Что  это  со  мной стало?  -  сказал он  себе.  -  Разве это такая уж
невидаль - пули? Разве мне впервой?
     И он смело пошел вниз.  Снова раздалось несколько выстрелов,  но он уже
не  обращал на  них  внимания.  Напился.  Потом  заметил на  берегу какие-то
объедки,  должно быть,  от их последнего ужина,  и с жадностью набросился на
них.
     Вернувшись наверх,  пострелял немного в  ту  сторону,  откуда,  как ему
показалось,  раздавались выстрелы.  Отчасти успокоился и  почувствовал,  что
сейчас уснет.
     Как быть?  С одной стороны - нельзя же столько времени прожить без сна,
а с другой, - его ведь возьмут тогда голыми руками!
     "Лучше умереть от пули,  чем попасть им в руки", - подумал он, сел так,
чтобы папуасы видели его, и стал подремывать.
     Он рассчитывал,  что так они будут думать,  будто он не спит и  готов в
любую минуту открыть огонь.
     "Где им  попасть в  меня,  этим дикарям,  если они  первый раз в  жизни
держат в руках ружье", - успокоил он себя и тут же уснул.
     Но прошло, кажется, немного времени, как он вдруг почувствовал, что его
кто-то толкнул. Вскочил, оглянулся вокруг - никого. Глянул на плечо, на руку
- кровь. Ранили!
     Плечо  разболелось.   Видно,   задета  кость.  Кровь  лилась  тоненькой
струйкой.
     Долго  он  возился,  чтобы  как-нибудь  одной  рукой  с  помощью  зубов
перевязать рану.
     С  горем  пополам перевязал,  кровь  пошла слабее,  но  не  переставала
сочиться.
     Теперь он уже видел,  что все кончено,  что придется погибнуть, и не от
раны, а от слабости вообще. Хорошо было бы самому покончить с собой, но ведь
из пулемета пулю в лоб себе не пустишь.
     Между тем приближалась ночь, третья страшная ночь...
     При одной мысли об этом Брук чувствовал,  что силы оставляют его. Снова
сидеть одному на холме,  ничего не видеть и вместе с тем знать, что за тобой
следят сотни глаз, к тебе подползают, чтобы съесть...
     Брука пронял озноб; он весь дрожал, словно от мороза; зубы его лязгали,
он тщетно пробовал удержать их рукой.
     Напряжение было так велико,  что ему казалось,  будто он видит и слышит
на несколько километров вокруг, хотя в действительности ничего не было видно
даже в нескольких шагах.
     А в этой темноте они,  людоеды...  Много их...  и,  наверно,  близко...
близко...
     Сейчас схватят... съедят... Будут жарить или нет?..
     Закрыв глаза, он одной рукой в отчаянии нажал на гашетку.
     И вот упала на землю последняя гильза...
     Снова рядом с ним вонзилась в землю стрела, но он молчал...
     Потом на холме зазвучала песня, потом - дикий хохот...
     Подошли папуасы и спокойно взяли потерявшего рассудок мистера Брука...


VII

     Эвкалиптовый лес. - Пальмовый лист. -
     В горах. - Лошадь обнаружена. -
     Опасная тропинка. - Несчастный случай.

     Чунг Ли сразу догадался,  что его подозревают. Файлу не отходил от него
ни на шаг,  следил за каждым движением.  С каким наслаждением Чунг Ли голыми
руками задушил бы этого предателя!
     На  ночлег  остановились  в   эвкалиптовом  лесу.   Высокие  деревья  с
серебряными листьями,  некоторые высотой  до  ста  пятидесяти метров,  росли
свободно,  на  порядочном расстоянии друг от  друга.  Казалось,  что это был
какой-то  заколдованный лес,  среди  лета  покрытый инеем.  В  воздухе стоял
приятный  смолистый  запах,  издаваемый  эвкалиптовыми листьями.  Недаром  в
Европе смола эвкалипта идет  на  изготовление самой дорогой парфюмерии и  на
медикаменты.
     Поставили двух часовых,  которые должны были сменяться через каждые два
часа.  Из десяти человек от вахты были освобождены только двое: Скотт и Чунг
Ли. ч
     - После начальника первый человек - Чунг Ли, потому что от него зависит
успех нашего дела,  -  шутил Кандараки,  но Чунг Ли отлично понимал, что все
это значит.
     Он заметил, что Хануби о чем-то шептался с часовыми, после чего один из
них,  будто случайно,  выбрал себе место как  раз  там,  где  лежал Чунг Ли.
Файлу, разумеется, лег возле него.
     Ночь прошла спокойно.
     - Ни за что бы не подумал,  - говорил наутро Скотт. - Наверное, весть о
наказании  этих  Какаду  долетела  и   сюда,   и  поэтому  никто  больше  не
осмеливается нападать на нас.
     - Возможно,  -  сказал боцман,  -  но всего вернее,  что поблизости нет
деревни и нас просто не заметили.
     - Далеко ли отсюда живут папуасы?  - спросил Скотт у Чунг Ли. - Ты ведь
должен знать.
     - В этих местах я не был,  -  ответил Чунг Ли,  -  но вообще-то селения
встречаются только там,  где есть вода - река или родники, а тут пока что не
видать воды. Кроме того, центральная часть гор вообще не заселена.
     Выходя  из  лесу,  Чунг  Ли  заметил приколотый на  эвкалиптовом дереве
пальмовый лист.  Он  оглянулся,  чтобы никто не заметил,  взял лист и  начал
рассматривать его,  но в этот же миг из-за его плеча высунулась рука Файлу и
вырвала лист.
     - Что, почту получил? - сказал он, злобно ухмыляясь.
     Чунг Ли вздрогнул, но тут же спокойно ответил:
     - Ты что? С ума сошел, что ли?
     Файлу показал лист мистеру Скотту.
     - Вот это было приколото к дереву,  -  сказал он. - Чунг Ли снял и стал
рассматривать. Мне кажется, это не иначе как письмо.
     Молния сверкнула в глазах у Скотта.
     - Дурак!  -  рявкнул он на Чунг Ли.  -  Разве ты не знаешь,  что умрешь
первым, если с нами что-нибудь случится?
     - Все это я хорошо знаю,  - спокойно ответил Чунг Ли. - И еще знаю, что
мне  лучше с  вами возвращаться назад,  чем  одному,  но  эта бешеная собака
готова выдумать что угодно, лишь бы навредить мне.
     Файлу и Чунг Ли глянули друг другу в глаза и поняли,  что одному из них
не жить на свете.
     Скотт и Кандараки принялись внимательно изучать лист. Ничего особенного
на нем, кажется, не было. Лист как лист, с одной стороны чуть-чуть надорван,
но ведь, может быть, это случайно: лист-то уже несвежий.
     Посмотрели один на другого, потом на Чунг Ли, не зная, что и думать.
     - Зачем тебе понадобился этот лист? - спросил Скотт.
     Чунг Ли пожал плечами.
     - Ну, как вам сказать? - ответил он. - Спросите тогда, почему вот он, -
Чунг Ли указал на Кандараки,  -  проходя однажды мимо куста,  взял и отломал
веточку, да и вы сами как-то раз держали в руках какой-то листик.
     Что можно было возразить на это?
     - Но  помни же,  -  сказал Скотт,  -  мы  будем следить за каждым твоим
шагом.
     - Пожалуйста, - безразличным тоном ответил Чунг Ли. - Мне все равно.
     - Странная вещь,  - сказал Кандараки Скотту, когда они отошли подальше.
- Смотришь  со  стороны,   и  кажется,  что  нет  ни  малейшего  повода  его
подозревать, и все же у меня такое впечатление, будто он что-то задумал.
     - Я  главным образом рассчитываю на  то,  что  ему  нет никакого смысла
вредить нам, - сказал Скотт.
     - Что ж, посмотрим, - ответил Кандараки.
     За лесом начинались уже предгорья.  Ступенями повышаясь, они переходили
в горы высотою около трех километров.  Как это обычно бывает,  казалось, что
до гор рукой подать,  что до них можно дойти за каких-нибудь два часа,  а на
самом деле на это нужно было около двух дней.
     - Вон,  видите гору  с  двумя вершинами?  -  показал рукой Чунг  Ли.  -
Немного левее будет то самое место...