у согласился, и  две  недели  ему  никто  не  мешал
играть на рояле. Перед приездом бабушки мы с Антошкой перенесли попугая в е„
комнату. Главное, сам же этот Антон чуть со смеху  не  умер,  когда  бабушка
сказала прямо с порога попугаю:
   - Здравствуй, Кокошенька! А он ей в ответ:
   - Судар-р-р-рыня, позвольте вам  выйти  вон.  Бабушка,  конечно,  чуть  в
обморок не упала, а Кокошка ей предложил сыграть  в  подкидного  дур-р-рака.
Неотложку вызывали, а Антон  перестал  со  мной  разговаривать.  А  разве  я
виноват, что попугай оказался таким способным учеником и совсем уж не  такой
хорошей птичкой, как он о себе все время трещал во  всеуслышание.  А  потом,
что я та--кого сделал плохого? Я же  фразу:  "Позвольте  вам  выйти  вон"-из
Чехова взял, а Чехов-классик, его во всех школах проходят. В крайнем случае,
если этот Кокошка и дальше будет ругаться, а он теперь вс„ время ругается  и
не хочет отучиваться, его можно в Англию послать, я  своими  глазами  читал,
что англичанка  Дороти  Нил  основала  общество  "Компания  против  обучения
попугаев  бранным  выражениям".  Общество  насчитывает  220  членов  и   180
попугаев. Правда, я это вычитал не для себя, в общем-то, и  не  для  попугая
Коко, и не для Антошкиной бабушки. Я это  для  Танечки  Кузовлевой  вычитал,
чтобы она бы узнала об  этом  и  сказала:  "Какой  этот  Алексей  Завитайкин
любознательный парень! Всем-то он интересуется!.."
   - Здравствуйте, Антоша.- Я это сказал точно так, как  эту  фразу  мог  бы
произнести мой брат Саша.
   - Здравствуйте..-ответил Антоша, не зная, как меня именовать, несмотря на
все мои старания доходить не на себя, а на брата.
   - Саша,-подсказал я.
   - Здравствуйте, Саша,- сказал  Дерябин,  успокаиваясь,  но  не  совсем  и
продолжая смотреть на меня с недоверием. Тогда я решил его добить с  помощью
общества Дороти Нил.
   - Вот,- сказал я, протягивая  Антону  вырезку  из  журнала,-мне  конечно,
неприятно, что мой брат испортил вам попугая, но выход есть...
   Антон внимательно прочитал заметку, покрылся от радости красными  пятнами
и сказал:
   - Можно показать бабушке?
   - Конечно, вырезал специально для вашей бабушки.
   Спрятав  заметку  в  карман,  Антон  расчувствовался  и  совсем   потерял
бдительность,  и  вообще  я  уже  мог  переходить  к  письму,  но  я   решил
окончательно расположить его к себе и сказал:
   - Вы можете сыграть что-нибудь  лирическое...  из  классики?..  Мой  брат
призна„т только джаз, а я его терпеть не могу.
   Лучшей фразы, вероятно, нельзя было и придумать, потому что  Антон  снова
покраснел от удовольствия и спросил:
   - А что вам сыграть из классики? - спросил Антон,  устраивая  на  коленях
поудобнее свою доску. "Начинается,- подумал я про  себя.-  С  Мешковым  меня
подвело незнание английского  языка,  а  сейчас  меня  подвед„т  мо„  полное
незнание классической музыки".
   - Мне э... э... - замычал я.- Мне э... э...
   - Эпиталаму хотите?
   Я решил, что эпиталама-это что-то  такое  не  очень  длинное,  и  поэтому
охотно согласился.
   Пальцы Антона запрыгали по беззвучным клавишам  довольно  надолго.  Потом
вдруг остановились. Я зааплодировал и прошептал:
   - Прекрасно! Прекрасно!
   - Нет, нет,- испугался Дерябин,- это ещ„ не конец. Это просто пауза...  в
моей трактовке. Тут ещ„ будет... аллегро модерато... и тутти...
   "Тутти-мутти",-чуть было не сказал я вслух, но удержался.  Дерябин  снова
заиграл и снова остановился.
   - Прекрасно! Прекрасно! - сказал я ещ„ раз, надеясь на то,  что  это  уже
настоящий конец, а не очередная пауза в трактовке Дерябина.
   - Вам правда понравилось? - спросил меня Антон.-  А  какое  место  больше
всего?
   Я хотел сказать,  что  больше  всего  мне  понравилась  пауза,  но  опять
удержался.
   - Правда,- сказал я с пафосом,- и особенно вот  это  место.-  И  здесь  я
показал сначала на середину, а потом на  самый  конец  доски,  где  Антошины
пальцы бегали быстрее всего.
   - Я могу повторить,-сказал Антон.
   - Спасибо,-сказал я,-хватит... А теперь услуга за услугу! У  меня  к  вам
небольшая просьба... о небольшой помощи в одном деле...-Мне показалось,  что
при слове "помощь" Дерябин вздрогнул.
   - Какая помощь? - спросил он, стараясь почему-то не смотреть мне в лицо.
   - Вы не можете подбросить одно письмо к нам на кухню?..
   - Какое письмо? - спросил, краснея, Дерябин.
   -  Вот  это,-сказал  я,  доставая  второй  раз   из-за   пазухи   письмо,
адресованное моему папе.- Конечно, мне проще всего было бы  попросить  брата
Л„шу, но вы же знаете, что это за человек...  Разве  ему  можно  сказать  по
секрету, что я влюбился в Таню Кузовлеву. Ведь он такое может выкинуть...
   И я протянул  Антону  Дерябину  письмо,  написанное  красными  как  кровь
чернилами.
   Прочитав письмо, Дерябин долго с подозрением смотрел на меня, потом вдруг
спросил:
   - Желание славы, значит?
   - Точно,- ответил я.
   - Как у Пушкина в стихах, значит?
   - Как у Пушкина,- подтвердил я.
   - Значит, "желаю славы я".- Дерябин  поднял  вверх  руку,  как  Пушкин  в
кинокартине про  Пушкина,  и  продолжал  декламировать:  -  "...чтоб  именем
моим... вс„, вс„ вокруг тебя звучало обо мне!.." От этих  слов  у  меня  вс„
внутри как на карусели поехало, я же сам вс„ это чувствовал,  только  я  так
сказать не мог. А так-то я ведь  вс„  и  делал,  чтобы,  как  это...  именем
моим... именем Алексея Завитайкина вс„...  вокруг  Тани  Кузовлевой...  вс„,
значит, чтобы звучало обо мне...
   - Я сейчас спишу,- сказал я, доставая из кармана авторучку и блокнот.
   - Между прочим,- сказал Дерябин в то самое время, когда я записывал слова
Пушкина,-когда Пушкин влюбился в Анну Керн,  он  не  воровал  себя  у  своих
родителей!..
   Я перестал записывать слова Пушкина,  медленно  поднял  голову  и  грозно
спросил:
   - А что он делал?
   - Он написал стихотворение "Я помню чудное  мгновенье",-в  рифму  ответил
Дерябин.-Конечно, стихи  могут  писать  не  все,  но  вот,  например,  вчера
какая-то девчонка тринадцати лет поставила мировой  рекорд  по  плаванию.  И
сразу же прославилась.
   Это был какой-то такой намек, который я не мог простить Дерябину.
   - А ты знаешь,-заорал я на Дерябина так, как этого никогда бы  не  сделал
мой брат,- что Моцарт, когда ему было десять лет, он не сидел на  бр„внах  и
не играл на нарисованном рояле, а выступал в Европе с концертами!
   Дерябин моего Моцарта проглотил почему-то без всякой обиды и как ни в ч„м
не бывало снова принялся за сво„ "А вы знаете".
   - Я вс„ знаю, что ты меня спросишь,- сказал я, окончательно  переходя  на
"ты". (А сколько можно "выкать" этому Дерябину-Скрябину.)- Я только не знаю,
ты подбросишь письмо моим родителям или нет?
   - Понимаете, Завитайкин,-вздохнул Дерябин,-мне, пожалуй, это будет трудно
сделать.
   - Чего ж тут трудного? Пробежать пятьдесят метров с конвертом в  руках  и
опустить его незаметно в окно?
   - Мне будет тяжело  не  физически,-пояснил  Дерябин.-Мне  будет  морально
тяжело.
   - Это ещ„ почему же?
   -  Потому  что...  я,   видите   ли...   я   тоже   влюбл„н   в   Таню!..
Конечно,-продолжал тихо говорить Дерябин,- мешать вам  было  бы  нечестно  с
моей стороны... но помогать вам мне... было бы нечестно с вашей стороны...
   Вообще-то мне показалось,  что  насч„т  своей  любви  к  Тане  Кузовлевой
Дерябин вс„ выдумал сейчас же. Выдумал, чтобы не участвовать  в  этой,  чего
скрывать,  рискованной  операции.  Но  уж  больно  у  Дерябина   был   очень
расстроенный вид. А может, и не выдумал? Просто скрывал, и вс„. И вс„  равно
эта новость меня очень расстроила.
   - И вообще,-тихо и растерянно добавил Дерябин,- как  честный  человек,  я
должен перед вами извиниться... Дело  в  том,  что  я  вам  играл  вовсе  не
эпиталаму, а этюд Скрябина!..
   Теперь пришлось растеряться и мне, потому  что  как  же  я  мог  отличить
эпиталаму от этюда Скрябина, если я не слышал  ни  одного  звука,  а  только
видел, как прыгали по фанере пальцы Дерябина.
   - Попугая мне простить не можешь! Роялист проклятый!..-сказал я противным
голосом.-  Подожди,  я  его  ещ„  научу  при„мам  самбо,  он  весь  ваш  дом
расшвыряет!
   Я не знаю, может, мне почудилось, но Скрябин-Дерябин вдруг как  будто  бы
приподнялся с испуга в воздух и перелетел в одну секунду во двор своей дачи.
   Затем он пискнул "дефективный реб„нок!" и,  как  мне  показалось,  влетел
вместе со своей музыкальной доской в окно своей комнаты. А  я  опустился  на
бревно и стал постепенно успокаиваться. Когда я немного успокоился,  я  стал
пересчитывать в уме своих  врагов:  Сергей  Мешков,  Антон  Дерябин,  Васька
Сусанин, Юрий Корняков, Вадим  Лютатовский,  Бондаренко,  Чучилин,  Зотов...
Кругом одни враги... Кого  же  мне  попросить  подбросить  письмо?..  Может,
какого-нибудь мальчишку из соседнего дачного пос„лка?
   - Завитай, скажи, как папину бритву тупишь? - спросил меня кто-то за моей
спиной. Я оглянулся и увидел ещ„ одного своего врага- Николая Тулькина.
   - Ты, может, по ночам меня гипнотизируешь? - спросил ещ„ раз Тулькин.- Ну
скажи... а то отец меня уже третий раз выпорол...
   Я  стал  смотреть  на  Тулькина  так,  как  будто  я  его   действительно
гипнотизировал, думая о том, что, с одной  стороны,  лучшего  кандидата  для
сообщника, чем Тулькин,  не  придумаешь:  Тулькин  любит  читать  книги  про
шпионов, вон и сейчас у него из-под мышки торчит какая-то зачитанная  лапша.
Но, с другой стороны, он почему-то ненавидел всех  девчонок  подряд,  может,
потому, что у него пять сест„р в семье и ни одного брата, и поэтому он  вряд
ли согласится помогать мне даже в обмен на тайну про папину бритву,  которую
я, по словам Тулькина, каждую ночь туплю.  Я  ещ„  немного  погипнотизировал
Тулькина глазами и сказал: - Хорошо,-сказал я,-тайну бритвы я  тебе  открою,
так и быть.- С этими словами я достал из кармана  коробочку  из-под  чего-то
американского, из-под чего, я не разобрал,  может  быть,  из-под  грима  или
пудры, потому что внизу написано "Голливуд" (это я разобрал! )  и  "мэйд  ин
юса" - "сделано в Америке".  В  этой  коробке  я  хранил  на  всякий  случай
таблетки питьевой соды. Высыпав таблетки на ладонь, я стал их пересчитывать.
   - А это у тебя что такое? - спросил Тулькин. Я знал, что  он  обязательно
задаст мне этот вопрос.
   - Таблетки,- сказал я.
   - От чего? - спросил Тулькин.
   - Не от чего, а для чего! - объяснил я.
   - А для чего?-спросил Тулькин, изгибая свою длинную шею, как страус.
   - Таблетки... чтобы видеть сны...
   - Какие сны? - насторожился Тулькин.
   - Интересные, конечно,-сказал я и, чтобы  окончательно  добить  Тулькина,
добавил: - Детективные, широкоформатные и цветные... Одна таблетка  на  одну
серию...  Сделано  в  Америке...-  Я  ткнул  пальцем  в  "мэйд  ин   юса".-В
Голливуде... - Я ткнул пальцем в слово "Голливуд".
   - А сны  короткие  или  длинные?  -  спросил  Тулькин,  облизываясь,  как
голодная кошка.
   - Полнометражные,-отрезал я, пряча  коробочку  с  содовыми  таблетками  в
карман.- Значит, тебя интересует, как я туплю бритву твоего отца?
   Тулькин облизнулся и молча кивнул головой.
   - Только услуга за услугу... - Я оглянулся по  сторонам  и  прошептал:  -
Письмо подбросишь?
   - Какое письмо?
   Я приложил палец к губам, схватил Тулькина за руку и потащил в кусты. Там
я в третий раз достал из-за рубашки письмо, написанное красными чернилами, и
сказал:
   - Вот это... Детективное... Тулькин  посмотрел  с  уважением  на  письмо,
вытащил из кармана кожаные перчатки и надел их.
   - Чтобы отпечатки пальцев не оставлять,- пояснил он, впиваясь  глазами  в
мои каракули.
 
   Рассказ четв„ртый
   СООБЩНИК ТУЛЬКИН
   Пока Тулькин, впившись глазами в бумагу, читал мо„ письмо так, как  будто
он учил его наизусть, я вс„ смотрел на Тулькина и вс„ думал: откуда  у  него
появилась висящая на груди медаль и за что он е„ получил? Тем более, что эта
медаль мне была очень знакома, я е„ где-то уже видел... И тут я вдруг  сразу
же вспомнил, где и у кого я видел эту  медаль...  У  собаки  Тулькина-на  е„
ошейнике.  У  Гальды...  Она  получила  эту  медаль  на  какой-то   собачьей
выставке... Ну Тулькин! Я от него этого не  ожидал.  Если  я  так  переживаю
из-за этой медали, то я представляю, как из-за не„ мучается собака. Ведь она
же бессловесное животное. Ей, может быть, хотелось бы пойти  на  выставку  в
комитет и пожаловаться на Тулькина, а как она может  пожаловаться  :  только
разве что полает на членов комитета, но они разве поймут, в ч„м дело. Я  уже
стал фантазировать, как можно помочь Гальде, но в это время Тулькин  спросил
меня:
   - Кровью писал? - спросил Тулькин не своим голосом, прочитав мо„  письмо,
написанное красными чернилами.
   - Спрашиваешь,-ответил я.
   - Сразу набело?
   - Как же тебе - сразу! -  возмутился  я.-  Попробуй  напиши  сразу  такое
письмо... Сто черновиков исписал!..
   - И черновики кровью писал? - спросил Тулькин опять не своим голосом.
   - Конечно,- сказал я.
   - Так ты, значит, всю кровь исписал?
   - Всю,-сказал я.
   Тулькин взял мою руку и стал внимательно  рассматривать  мои  кровеносные
сосуды. - А что же тогда у тебя теч„т?
   Я пожал плечами.
   - Не знаю,-сказал я.-Что-то теч„т...
   - Интересно...-прошептал Тулькин, снова впиваясь  глазами  в  письмо.-  А
когда похищаться думаешь?
   - Сегодня вечером. После ужина. Часов в восемь.
   Тулькин уже размахнулся, чтобы скрепить рукопожатием  сво„  согласие,  но
так и застыл с поднятой рукой.
   - В восемь не могу,- сказал он.- Сегодня в восемь интересная передача  по
телевизору. Шпионский фильм. Давай в девять.
   Для меня не могло быть никакой речи об отсрочке, поэтому я  разозлился  и
сказал:
   - Да ты знаешь, что здесь после ужина будет твориться?
   - Что будет твориться? - спросил Тулькин.
   - Папа с мамой сразу же панику поднимут! Все соседи  выскочат  на  улицу!
Забегает милиция. Из угрозыска привезут штук  десять  ищеек!  Корреспонденты
понаедут из Москвы  с  фотоаппаратами!  Собаки  бегают!  Милиция  в  свистки
свистит! Корреспонденты своими аппаратами щ„лкают! Папа  с  мамой  несут  за
меня выкуп! Ищейка нюхает мой пиджак и бежит в сторожку  на  кладбище!  Меня
находят связанного и с кляпом во  рту!  Все  кричат  "Урра!",  обнимаются  и
плачут от радости! Все меня спрашивают: кто меня  украл?  Я  говорю:  "Я  не
знаю. Все были в масках!"  Меня  фотографируют!  Мой  портрет  появляется  в
"Неделе"! А ты в это вре-мя будешь сидеть дома и смотреть свой телевизор!
   - Пожалуй, ты прав, Завитай,-сказал Тулькин с горящими глазами.- Такое по
телевизору не увидишь!
   - Конечно, не увидишь! А бросишь письмо, беги к  себе  домой,  выноси  на
улицу стул и сиди смотри себе!..
   Тулькин размахнулся и  уже  хотел  скрепить  рукопожатием  наш  союз,  но
почему-то не скрепил, а задал следующий вопрос:
   - А ты почему так мало за себя просишь?
   - Как-мало?.. Шесть тысяч! Сколько машина "Москвич" стоит.
   - А ты вс„-таки человек...
   - Да я же это не из-за денег делаю! - ещ„ больше возмутился я.-Я  же  это
вс„ из-за любви! Я же просто хочу прославиться! А деньги  все  обратно  папе
верну.
   - Это ещ„ из-за какой любви?-возмутился Тулькин ещ„ больше меня.
   - Из-за любви... к Тане Кузовлевой,-  прошептал  я.-  Чтоб  она  на  меня
внимание обратила. Девчонки знаешь как на знаменитых внимание обращают!
   - Ах, из-за любви?..-разочарованно  протянул  Тулькин.-  Ну,  если  из-за
любви,- ещ„ раз повторил  он,-  то  я  тебе  не  помощник...  Ненавижу  этих
девчонок! - Тулькин прямо затрясся от ненависти.-Да я лучше  пораньше  спать
лягу...-сказал Тулькин, продолжая весь трястись, как отбойный молоток.
   Это  был  нам„к  со  стороны   Тулькина,   и   я   решил   этим   нам„ком
воспользоваться.
   Я ещ„ раз достал из кармана  коробочку  с  таблетками  и  стал  их  снова
пересчитывать.
   - Значит, так... Открываю тайну про бритву и  даю  две  таблетки  на  два
шпионских, цветных, детективных сна...
   Тулькин с такой неохотой отвернулся от содовых  таблеток,  что,  как  мне
показалось, у него даже шея заскрипела.
   - Я и без твоих таблеток могу  во  сне  увидеть  что  захочу.-Но  никакой
правды в его голосе не было.-И можешь мне  не  рассказывать,-продолжал  он,-
как ты бритву моего отца тупишь. Пусть он меня хоть ещ„  раз  выпорет,  а  я
тебя вс„ равно подкараулю.  Узнаешь  ещ„,  какой  я  сыщик.  А  из  любви  к
девчонкам я помогать ни за что не буду. Если бы из ненависти, я бы тебе  ещ„
помог, а из-за любви ни за какие...-он, конечно, хотел  сказать  "таблетки",
но пересилил себя и сказал,-ни за какие... коврижки, даже если  бы  меня  не
ты, а твой брат попросил - вс„ равно бы не стал помогать.
   Если бы Тулькин не сказал, что из-за  любви  он  мне  не  поможет,  а  из
ненависти  с  удовольствием  может,  мне  пришлось  бы   искать   четв„ртого
сообщника, но когда он сказал, что из ненависти он бы  ещ„  помог,  тогда  я
высыпал на ладонь ещ„ две таблетки питьевой соды (всего, значит,  на  четыре
серии детективных шпионских цветных снов) и сказал:
   - Ты мне будешь помогать из ненависти к ней!
   - Это как же? - не понял Тулькин.- Помогать из ненависти?
   - А вот так же,- начал я сво„, может быть, самое сложное  и  унизительное
объяснение в своей жизни.- Я кто такой? - спросил я Тулькина.
   - А кто ты такой? - спросил меня Тулькин.
   - Я шалопут! - сказал я твердо.- Шалопут!
   -Ты шалопут,- с удовольствием подтвердил Тулькин  и  как-то  уж  чересчур
поспешно.
   - Кто шалопут? - переспросил я грозно Тулькина, сдерживая желание дать за
такое оскорбление Тулькину в зубы.
   Но потом я подумал, что это он говорит так для дела и только  поддакивает
мне, я успокоился и сказал:
   - Я ещ„ и лентяй!
   - Ты ещ„ и лентяй! - подтвердил снова с удовольствием Тулькин.
   - Кто лентяй?..
   Мы помолчали. Я боялся, что я вс„-таки дам Тулькину в зубы за оскорбление
личности,- в конце концов, можно же подтверждать и молча, кивком головы,  но
пересилил себя и, скрипнув зубами, продолжал:
   - Но Кузовлева об этом ничего не знает? Так?-спросил я.
   - Так,-подтвердил Тулькин,-не знает.
   - Значит, если бы Кузовлева дружила с Мешковым или  Дерябиным,  а  не  со
мной, то это было бы совсем другое дело? Так? - спросил я Тулькина,
   - Совсем другое дело! - сказал Тулькин и ещ„ кивнул головой.- Значит, так
ей и надо! - обрадовался по-настоящему  Тулькин.-  Вс„  равно  с  тобой  все
мучаются: и родители, и школа,  и  весь  наш  дачный  пос„лок,  а  она  что,
исключение,  что  ли...  А  таблеток  серии   на   три   дашь?   -   спросил
разбушевавшийся Тулькин.
   Я снова вытащил из кармана коробочку и отсыпал  на  ладонь  Тулькина  три
таблетки.
   - И про то, как папину бритву  тупишь,  расскажешь!  -  предупредил  меня
Тулькин.
   - После похищения,-ответил  я.-Значит,  после  ужина  я  похищаю  себя  в
сторожку  на  кладбище.  В  восемь  ноль-ноль.  На  твоих  сколько?  Тулькин
посмотрел на свои часы с одной секундной стрелкой и сказал:
   - Зачем после ужина? Сейчас тебя похитим! Вер„вку  только  возьму  и  ещ„
кое-что!
   - Как же,-сказал я.-На голодный желудок, что ли?
   - Именно на голодный... Чтобы неожиданней. Только у меня к тебе  просьба:
дай ещ„ на две серии таблеток...
   - После, после,-сказал я.-После похищения вс„ отдам.
   Тулькин немного попереживал и сказал:
   - Тогда спрячься сейчас за сарай, чтобы нас  вместе  никто  не  видел,  и
жди... Я к тебе незаметно сам подойду...
 
   Уже из-за сарая я увидел, как на крыльце собака Гальда встретила Тулькина
и стала на него  лаять  (наверно,  медаль  просила  вернуть  обратно),  а  я
подумал, что молодец Тулькин, не злопамятный! Не держит  на  меня  злобы  за
папину бритву. Правда, я ничего такого с бритвой его  папы  не  делал  и  не
тупил, конечно, никогда и тупить-то не собирался.  Я  просто  проверял  одну
заметку из журнала "Техника-молод„жи". Там было написано