шей больнице.
   - В больнице? А при чем здесь наша больница? Откуда вы  знаете,  что  эта
сумасшедшая сбежала именно из нашей больницы?  Может,  она  из  Лыткина,  из
психиатрической? И, кстати, где эта женщина сейчас?
   - Лыткинская психушка здесь  ни  при  чем.  Лыткино  от  нас  в  двадцати
километрах. Нет, Амалия Петровна, она сбежала от вас, из вашего отделения.
   - Вы не ответили, где она сейчас, - ласково напомнила Зотова.
   - Откуда мне знать? - пожал плечами капитан.
   Зазвонил телефон. Зотова подняла трубку.
   - Да, я слушаю, - почти  выкрикнула  она  и  тут  же,  извинившись  перед
Савченко, ушла в другую комнату.
   Разговор продолжался минуты три, капитан не слышал ни слова.  Вернувшись,
Амалия Петровна достала из пачки еще одну сигарету. У  нее  заметно  дрожали
руки. Глубоко затянувшись, она произнесла:
   - Так вы, Константин Сергеевич, хотите  знать,  что  произошло  на  самом
деле? Извольте, я расскажу. К нам на "скорой" доставили беременную женщину с
мертвым плодом. Ей срочно нужно  было  стимулировать  родовую  деятельность,
иначе она могла погибнуть. Но женщина эта из больницы сбежала, без одежды, в
больничном белье.
   Зотова говорила быстро и резко, с какими-то каркающими интонациями.
   - А почему из центра Москвы понадобилось везти ее в наш город?  -  мрачно
спросил Савченко.
   - Ну, во-первых, в Москве сейчас закрыта треть роддомов - на  ремонт,  на
дезинфекцию и так далее. В таких случаях обычно везут в специальный  роддом,
а их вообще мало. У нас хорошие специалисты, с нами связались,  места  были.
Мы Московская область, а не Владивосток. Так что ничего необычного.
   - Но пострадавшая сообщает, что ее усыпили. Это законно?
   - У нее началась истерика, когда ей сообщили  о  смерти  плода,  пришлось
сделать инъекцию успокоительного препарата.  Она  заснула.  Поймите,  бывают
ситуации, требующие немедленного  вмешательства.  Здесь  была  именно  такая
ситуация.
   - А если плод живой? Такое возможно? Ведь женщина пришла в милицию своими
ногами и, судя во всему, вовсе не была  похожа  на  умирающую.  У  нее  даже
хватило сил написать заявление.
   - Ну, в нашем деле тоже возможны ошибки. Однако лучше перестраховаться.
   - Хорошо. Женщина из больницы ушла,  показав  тем  самым,  что  от  вашей
помощи отказывается. Зачем ее потом искали?
   - Никто ее не искал. Мало ли кто и зачем мог зайти в  больничный  подвал?
Санитары, слесари, столяры - кто угодно.
   - Да, конечно.  Столяры  постолярничать  зашли.  Ночью.  Не  спалось  им,
столярам. - Савченко поймал себя на том, что теряет терпение. Ответы Зотовой
загоняли капитана в тупик.
   Возможно, если бы не тот их разговор  двухлетней  давности,  если  бы  не
странный крутеж  иномарок  вокруг  больницы  и,  наконец,  если  бы  не  эти
злосчастные  сорок  миллионов,  переведенные  за  двадцать  месяцев  на  его
отделение, которые он распределял  на  премии  и  отпускные  своим  ребятам,
самого себя, конечно, тоже не обижая, - если бы не все  это,  он  бы  махнул
рукой и обошелся официальной отпиской. Но было и  еще  одно  обстоятельство.
Полянская Е. Н. - не домохозяйка, не ларечница. Она журналистка, работает  в
известном журнале. А если она  обратится  к  кому-нибудь  еще?  Если  начнут
копать? Что могут накопать на вверенной ему территории - один Бог знает. Ну,
и Зотова, конечно, тоже знает, и эти, на иномарках... Только  он,  лопух,  в
счастливом неведении.
   Да, в том, что неведение это - счастливое,  капитан  уже  не  сомневался.
Однако кушал же он их подачки, да не один, а всем отделением. Так кушал, что
морда теперь в дерьме.
   - Я сварю еще  кофе.  Или,  может,  коньячку?  -  услышал  капитан  голос
Зотовой.
   - Спасибо, Амалия Петровна, не откажусь.  Кофе  у  вас  отличный.  А  вот
коньячку не надо.
   Оставшись один, капитан  принял  решение  и,  когда  Зотова  вернулась  с
подносом, сказал:
   - Давайте, Амалия  Петровна,  так  договоримся.  Будем  считать,  что  по
заявлению я  все  проверил.  Ваших  слов  достаточно.  Вы  в  своей  области
специалист. А вот с теми двумя ставками надо кончать. Непорядок  получается.
Нехорошо. Конечно, моим ребятам премии не мешают, но дело это скользкое.
   - Деньги эти не мешали не только вашим ребятам, но и вам  лично,  дорогой
вы мой Константин Сергеевич. Так ведь? Что  же  сейчас,  государство  больше
платить стало? Два года брали, не брезговали, а теперь испугались. Я же  вам
объяснила, бояться совершенно нечего. Все законно.
   Савченко почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он встал.
   - В общем так, Амалия Петровна. Мы с вами  все  выяснили.  Будем  считать
разговор  оконченным.  Денег  больше  не  переводите.  -  Он  развернулся  и
направился к двери.
   - Постойте, Константин Сергеевич. Вы кофе не допили. -  Зотова  встала  и
взяла его за  локоть.  -  Вы  хотели  узнать,  что  в  больнице  происходит.
Извольте, я расскажу.
   Капитан осторожно убрал ее руку.
   - А что, собственно, может происходить  в  больнице?  Людей  лечат.  Я  в
медицине не разбираюсь. Всего доброго.
   - Значит, все-таки боитесь, - сочувственно покачала головой Зотова.  -  И
правильно делаете, - добавила она чуть слышно и открыла входную дверь. -  До
свидания, Константин Сергеевич. Спасибо, что зашли.  Очень  была  вам  рада.
Навещайте меня, старуху, иногда. Большой привет Маше, Ванечке и  всей  вашей
семье.

Глава 5

   Редакция журнала "Смарт" занимала два  этажа  в  многоэтажном  здании  на
Хуторской улице, за Савеловским вокзалом. Еще совсем недавно  этот  огромный
стеклянный урод, подрагивающий от проезжающих прямо под ним электричек,  был
безраздельной вотчиной ЦК ВЛКСМ,  частью  издательского  комплекса  "Молодая
гвардия".  Каждый  этаж  был  занят  молодежным  журналом  -  от   "Молодого
коммуниста" до "Юного натуралиста".
   Двадцатиэтажный, насквозь прозрачный журналистский муравейник одним боком
выходил на Савеловскую железную  дорогу,  а  тремя  другими  -  на  какие-то
склады, казармы и гаражи. В здании было четыре лифта, часто ломались
   Все одновременно.
   В конце  восьмидесятых  некоторые  редакции  стали  сдавать  часть  своих
кабинетов в аренду разным новым изданиям. Постепенно комсомольско-молодежные
журналы  переставали  существовать,   на   какое-то   время   их   вытеснила
порнография, но и она скоро прискучила свободному рынку - все хорошо в меру.
   В итоге получилась каша из разных изданий, процветающих и нищих, солидных
и  непристойных,  фашистских  и   православных.   Одни   этажи   заполнились
компьютерами, шикарной офисной мебелью, длинноногими секретаршами. На других
был разор и запустение, старые матерые журналисты пили водку, курили дешевые
сигареты и готовы были ухватиться за любую, самую паскудную работенку,  лишь
бы деньги платили.
   Для Лены Полянской этот стеклянный  урод  был  родным  домом.  Здесь  она
проходила практику, когда училась в университете, здесь во  многих  журналах
печатала свои статьи  и  очерки.  На  каждом  этаже  у  нее  были  знакомые,
приятели, друзья.
   Два этажа, занятые редакцией журнала "Смарт", были  самыми  шикарными  во
всем здании. Комсомольский дух прежних обитателей выветрился  совершенно,  и
пахло теперь как в богатом капиталистическом офисе - гигиеническим парфюмом,
кондиционированным озоном, дорогой туалетной водой.
   Тихонько стрекотали компьютеры, мягко и мелодично  позванивали  телефоны,
сотрудники бесшумно проплывали по пушистым коврам - все  в  дорогих  строгих
костюмах, а если кто изредка и появлялся в джинсах, то это  были  настоящие,
тоже очень дорогие джинсы.
   Лена открыла кабинет, сняла пальто, размотала шарф. Распустив еще влажные
волосы, она причесалась перед зеркалом  и,  вглядываясь  в  свое  отражение,
заметила, как осунулось за эту ночь лицо. Она не только не спала,  но  и  не
ела ничего со вчерашнего дня.
   Буфеты на первом и двадцатом этажах  были  еще  закрыты,  да  и  еда  там
довольно поганая. Но у секретарши главного редактора всегда имелся  отличный
чай и всякие валютные деликатесы в холодильнике.
   Причесавшись,  приведя  себя  в  порядок,  Лена  набрала  по  внутреннему
телефону номер секретарши.
   - Катюш, доброе утро.
   - Ой, Леночка, ты чего так рано? Ты же  предупредила,  что  будешь  после
двух.
   - Ну, так получилось. Я к тебе зайду чайку попить?
   -  Конечно,  заходи,  сейчас  поставлю.  Когда  Лена  вошла  в  приемную,
секретарша Катя, сочная двадцатипятилетняя  блондинка,  заваривала  чай.  На
журнальном столике стояла тарелка с бутербродами.
   - Я тоже позавтракать не успела, - сообщила Катя, - хочешь йогурт? У меня
их полный холодильник. Главный стаканчиков пять  в  день  съедает,  а  я  их
терпеть не могу. Мне бы  только  колбаски,  рыбки  солененькой,  а  все  это
кисломолочное фу! С того и толстею, что жирное-соленое люблю.
   - Ничего, тебе идет, - утешила Лена,  с  удовольствием  отправляя  в  род
ложку сливочного йогурта, - женщина вообще должна быть в теле.
   - Ага, тебе хорошо говорить. Сколько тебя знаю, ты всегда худенькая. Даже
сейчас ни грамма лишнего не прибавила, только животик выпирает. А  я,  если,
не дай Бог, забеременею, вообще жиртрестом стану.
   Зазвонил  телефон.  Дожевывая  кусок  сырокопченой  колбасы.  Катя  взяла
трубку.
   - Редакция журнала "Смарт". Приемная главного редактора.
   - Здрасте, девушка, -  услышала  она  высокий  мужской  голос,  -  у  вас
работает Полянская Елена Николаевна?
   - Ас кем я говорю? - спросила  Катя.  Секунду  в  трубке  молчали,  потом
произнесли:
   - Руководитель оздоровительного центра "Аист". Она к нам на занятия будет
ходить или нет? А то записалась, деньги заплатила и не ходит.
   - Минуточку, - Катя прикрыла ладонью трубку и прошептала:
   - Лен, ты знаешь,  что  такое  оздоровительный  центр  "Аист"?  Про  тебя
спрашивают.
   Лена взяла трубку.
   - Полянская слушает. Трубка молчала и дышала.
   - Ну, что, - вздохнула Лена, - будем говорить или помолчим?
   Ответом были частые гудки.
   Повесив трубку, она отхлебнула чаю и поймала удивленный взгляд Кати.
   - Лен, это кто? - спросила та почему-то шепотом.
   - Так, ерунда. Даже говорить не хочу.
   - А если опять позвонят?
   - Посылай как можно дальше. Не стесняйся  в  выражениях,  -  посоветовала
Лена.
   Вернувшись в свой кабинет, Лена  принялась  разбирать  новые  рукописи  и
наткнулась на пакет из Вашингтона. Это был  рассказ  известной  американской
писательницы  Джозефины  Уорд-стар,  который  Лена  давно  ждала.   С   этой
семидесятилетней американкой она познакомилась  пять  лет  назад,  во  время
своей первой поездки в США, и с тех пор часто обменивалась с ней письмами.
   Два-три романа Джозефины были опубликованы  в  России  самым  безобразным
пиратским способом, с безграмотным анонимным переводом и  полным  нарушением
авторских прав. Возмущению Джози не было границ, она даже послала одного  из
своих адвокатов  в  Россию,  но  судиться  оказалось  не  с  кем:  пиратское
издательство бесследно испарилось.
   Понадобилось много времени, чтобы уговорить Джози  прислать  какой-нибудь
рассказ в "Смарт", и вот наконец она решилась, сопроводив  рукопись  длинным
письмом, адресованным Лене лично.
   В письме она подробно рассказывала о трагической  гибели  своей  сиамской
кошечки Линды, о скандальном разводе своего старшего сына Джеймса и балетных
успехах двадцатилетней внучки Сары, а в конце просила Лену перевести рассказ
лично, не отдавать никаким переводчикам.
   Лена с удовольствием углубилась в добротную, уютную  англоязычную  прозу.
Рассказ  назывался  "Sweet  heart",  что  на  русский  можно  перевести  как
"Лапушка", и начинался словами: "Its enough for me!" - "С меня довольно!"
   "С меня довольно! - подумала Лена, - они  мне  надоели.  Я  не  собираюсь
играть в эти бандитские игры..."
   В рассказе герой спрашивал героиню: "И что ты собираешься делать дальше?"
   "Жить,  -  отвечала  героиня  Сюзи,  -  жить  и  ждать  своих   маленьких
радостей..."
   В коридоре послышались голоса, захлопали двери. Начинался рабочий день. В
кабинет вошел младший редактор, двадцатитрехлетний оболтус Гоша Галицын.  Он
только недавно закончил Институт иностранных языков, "родимый малинник", как
он выражался.
   В  "Смарт"  Гошу  взяли  работать  потому,  что  он  был  сыном  главного
редактора, и отец предпочитал держать непутевое чадо у себя  под  крылышком,
хотя американской стороной такие вещи не одобрялись.
   Целыми днями Гоша играл в компьютерные  игры,  слонялся  по  коридорам  и
распивал чаи  с  секретаршами  на  всех  этажах.  Когда  он  только  начинал
работать, Лена попыталась загрузить его переводами и редактурой, как  просил
ее Галицын-старший, но недели через две поняла, что лучше Гоше вообще ничего
не делать - ущерба меньше.
   - Видишь, Ленка, как я хреново работаю, - весело говорил  он,  -  я  ведь
хотел быть рок-музыкантом, ударником. Я, кстати,  классный  ударник.  У  нас
группа была - полный отпад. "Мавзолей" называлась. Ты, может, слышала?  Нет?
Ну, не важно, ты - другое поколение. От нас вся  Москва  тащилась,  и  Питер
тоже. Конечно, иногда мы под кайфом работали, без этого нельзя. А как предки
увидели мои вены... Ух, что было! Папашка озверел, даже хотел меня  в  армию
сдать. Но вовремя очухался,  отмазал.  Просто  испугался  -  вдруг  в  Чечню
пошлют? Я же у них единственный. Устроил он меня в этот гребаный иняз, а там
- одни бабы! И пять лет меня то отец, то мать на машине в  институт  возили,
из института забирали, дома на десять замков запирали.
   - Что же ты дальше делать собираешься? - спросила его тогда Лена.
   - Не знаю. Перекантуюсь как-нибудь. Я еще не определился. Ты  же  папашке
не стукнешь, что я не работаю, а дурака валяю?
   Лена чувствовала себя неловко. Вообще-то,  конечно,  надо  было  бы  хоть
намекнуть Александру Викторовичу Галицыну, что его сын не хочет и  не  может
работать младшим редактором, но, с другой  стороны,  "стучать"  на  Гошу  не
хотелось. Каждый раз на вопрос Галицына-старшего: "Ну, как мой Егор?" - Лена
уклончиво отвечала: "Ничего, справляется".
   - Привет, начальница! - сказал  Гоша  и  плюхнулся  в  вертящееся  кресло
напротив Лены. - Все работаем?
   - Привет бездельникам! - ответила Лена, не отрывая глаз от рукописи,
   Насвистывая какой-то залихватский мотивчик, Гоша завертелся в кресле.
   - Эй, Полянская, посмотри же на меня! -  воскликнул  он.  -  Я  как-никак
сегодня первый день за рулем! - Он подбросил  на  ладони  связку  ключей.  -
Слушай, Ленка, такой класс! Я сам отремонтировал старую  папашкину  "Волгу",
она  на  даче  в  гараже  три  года  ржавела.  А  я  взялся  -  и   починил.
Представляешь? Прямо на ней и приехал.
   - Молодец,  Гошенька,  -  улыбнулась  Лена,  -  может,  ты  автомехаником
станешь?
   - Может, стану, - Гоша еще разок крутанулся в кресле, - я сейчас ехал так
приятно, такой кайф, будто уже лет десять за рулем. А ведь я в  первый  раз.
Правда, когда здесь, у нас, парковался, чуть в "скорую" не въехал. У нас  на
стоянке почему-то "скорая" стоит.
   - Какая "скорая"? - вздрогнула Лена.
   - Обыкновенный "микрик". Я еще удивился, кому это  в  нашей  стекляшке  с
утра плохо стало. Да, слушай, там внизу,  в  ларьке,  такие  классные  штуки
продают, "кенгуру" называются, чтобы ребенка носить. Ты  же  у  нас  в  мамы
готовишься. Я посмотрел, настоящие, французские, не какой-нибудь  Китай  или
Гонконг. И  стоят  всего  полтинник,  пятьдесят  тысяч.  Ты  бы  спустилась,
посмотрела.
   - Да, Гошенька, спасибо, я сейчас спущусь, - тихо сказала Лена.
   - Пойдем вместе, - поднялся с кресла Гоша, - я тебе свою тачку покажу.
   Они спустились в стеклянный вестибюль первого этажа. В одном  из  ларьков
среди всевозможных "колониальных" товаров были разложены яркие "кенгурушки".
   - Я же говорил, класс! Ты какую купишь, голубую или розовую?
   - Зеленую, - ответила Лена и посмотрела на улицу. Да,  "скорая"  была  та
самая. Номер она разглядеть не могла, но сомневаться  не  приходилось.  Даже
силуэт шофера в кабине показался знакомым.
   Гоша между тем уже надевал  ей  на  плечи  мягкие  ремни  "кенгурушки"  с
разноцветными медвежатами на зеленом фоне.
   - Слушай, тебе идет, честное слово,  очень  красиво.  А  когда  ребеночка
своего туда посадишь, знаешь, как здорово будет!
   Лена машинально расплатилась, сняла с плеч ремни  "кенгурушки"  и  отдала
продавщице, которая запаковала покупку в пластиковый мешок.
   - На "волжаночку" на  мою  посмотри!  -  Гоша  потянул  Лену  за  руку  к
стеклянной стене вестибюля.
   В этот момент Лена  увидела,  как  дверца  кабины  "скорой"  открылась  и
выскочил шофер в кожаной куртке на метровых плечах. Он быстро вошел в дверь.
Вязавшая за столиком вахтерша не обратила на него никакого внимания.
   Народу в вестибюле было совсем мало, и шофер широким шагом  направился  к
Лене и Гоше.
   - Значит,  я  его  все-таки  задел.  Сейчас  он  меня  долбать  будет,  -
по-кошачьи улыбнулся Гоша. - Он меня, а я его.
   Лена стояла неподвижно, прижимая к груди пакет с "кенгурушкой".
   - Эй, здесь буфет или столовая  есть?  -  услышала  она  голос,  который,
несомненно, был ей знаком.
   Выйдя из оцепенения, она резко развернулась  и,  схватив  Гошу  за  руку,
бросилась к лифтам.
   - Ты что? - удивился Гоша, когда лифт пополз вверх.
   - Сейчас, - прошептала Лена, - сейчас, Гошенька, я тебе все объясню...
   Шофер несколько секунд недоуменно глядел вслед убежавшей парочке.
   "Так ведь это пацан из "Волги", он в  нас  чуть,  не  въехал.  Надо  было
разобраться. Да ладно, хрен с ним, с сосунком", - подумал он.
   Оглянувшись,  шофер  увидел,  как  по  вестибюлю  к  нему,   прихрамывая,
направляется Колян.
   - Слышь, это она была. Точно она. Я по фотографии узнал!
   - Ну, конечно,  она  теперь  тебе  везде  мерещиться  будет.  Прямо  так,
издалека, сквозь стекло, ты ее и разглядел.
   - Я бы ее сквозь глухую стенку разглядел, - рявкнул Колян.
   - Ты Ржавому сказал?
   - Сказал.
   - И что?
   - А ничего. Ты иди спокойно, пожрать купи. Будем  сидеть,  ждать,  как  и
собирались. А выйдет - уж не пропустим.
   - А если она нас узнала и  пойдет  через  другой  выход?  -  засомневался
шофер.
   - Совсем офигел? Она ж нас не видела никогда! А через другой выход ей все
равно придется мимо стоянки топать. Ржавый уже все здесь обошел.  А  рванула
не она, а пацан. Я  его  тоже  узнал.  Он  в  "Волге"  сидел.  Увидел  тебя,
испугался, что ты ему иск предъявишь.
   Ларечница  объяснила,  как  найти  буфет.  Работал  только  тот,  что  на
двадцатом этаже. Шофер вызвал лифт, а Колян заковылял назад, к машине. Нога,
перетянутая тугим жгутом, уже не  болела,  но  противно  ныла.  Слава  Богу,
только растяжение, нет перелома. Но тоже приятного мало, при его-то  работе.
А тут еще этот гад Ржавый улегся в кузове на носилки и храпит. Ему,  Коляну,
сейчас бы полежать как раненому. Но у них, блатных, свои законы. А  Колян  -
не блатной, так,  приблатненный,  для  Водилы  и  Ржавого  почти  что  фраер
ушастый. Кто же ему, лопуху, полежать даст? И зачем он с ними связался?
   Покряхтывая, Колян влез в машину. Нога заныла сильней.
   "Это ж надо, - подумал он, -  ладно  бы  -  серьезное  дело  было,  а  то
гоняемся втроем за беременной бабой".

***

   Гоша выбежал из подъезда, вскочив в машину, завел мотор. Ему  нужно  было
быстро миновать переполненную стоянку, обогнуть здание и подъехать к  выходу
из  типографии,  который  находился   с   противоположной   стороны.   Ловко
проскальзывая между машинами, он заметил, что из  кабины  "скорой"  на  него
глядит совершенно бандитская рожа.
   У выхода из типографии он притормозил, и Лена села на заднее сиденье. Для
того чтобы попасть на магистраль, нужно было опять проехать стоянку. Но путь
успел перегородить грузовик, который тяжело разворачивался, выезжая из ворот
склада. На этом  они  потеряли  несколько  минут,  а  когда  наконец  с