ее встретила медсестра в белом халате.
   - Ребенок живой! - радостно сообщила ей Лида. - Мне бы домой скорей, а то
больница ваша далеко, за городом.
   - Давайте мы  вас  сначала  посмотрим,  раз  уж  приехали,  -  приветливо
улыбнулась медсестра, - раздевайтесь.
   Лиду огорчало только одно: домой придется добираться на электричке, а это
дорого. Она послушно разделась и отдалась в руки проворной медсестре.
   "Посмотрят и отпустят", - повторяла она про себя, но  пока  ее  никто  не
смотрел.
   Лежа в какой-то маленькой комнатке с воткнутой в вену  иглой  капельницы,
Лида ждала врача и старалась не двигаться. Улыбчивая сестра, которая ставила
ей капельницу, уходя, предупредила:
   - Лежите, не двигайтесь.
   - А там что? - спросила Лида, скосив глаза на подвешенную над ней банку.
   - Витаминчики, - ответила  сестра.  Лида  старалась  не  двигаться  и  не
заметила, как задремала. Проснулась она от резкой боли в пояснице и  сначала
ничего не поняла.
   Все остальное происходило как в страшном сне. И в этом сне  она  услышала
слабый, жалобный писк, похожий на мяуканье крошечного котенка. Приподнявшись
на локте, Лида увидела в руках высокой полной женщины большой  эмалированный
лоток.  Из  лотка  выглядывала  крошечная  ножка.  Она   мелко   дрожала   и
подергивалась.
   - Девочка, - будто  сквозь  вату,  услышала  Лида  голос  пожилой  полной
женщины, которая отдала лоток улыбчивой медсестре.
   Из  груди  Лиды  вырвался  дикий,  животный   вопль.   Пожилая   докторша
оглянулась.
   - Больная, что вы кричите? Все уже позади.
   - Что позади? Она живая. Отдайте мне ее, я выхожу!
   - Успокойтесь, пожалуйста. Да, плод оказался живым. Но у него  патология,
несовместимость с жизнью. У вас произошел выкидыш. Хорошо, что это случилось
здесь, в больнице.
   - Какой выкидыш? - выкрикнула Лида в спокойное, холеное лицо.
   - Обыкновенный. Вас привезли к нам с подозрением на внутриутробную смерть
плода.  Плод  действительно  оказался  нежизнеспособным.  Мы  поставили  вам
капельницу с глюкозой и витаминами, чтобы попробовать поддержать его.  Но  у
вас от нервного перенапряжения началась активная родовая деятельность.
   - Я подам на вас в суд, - тихо и решительно произнесла Лида.
   - Это ваше право, - пожала плечами Амалия Петровна.
   Выйдя из операционной, она быстрым шагом направилась к  себе  в  кабинет,
заперла дверь изнутри, сняла телефонную трубку и набрала номер.
   - Все в порядке. Сырье есть, - быстро сказала она.

***

   Бориса Симакова вторую ночь подряд мучила  бессонница.  Он  пробовал  все
вечернюю прогулку, теплую воду с медом, валерьянку с пустырником. Но заснуть
не мог. Было искушение - принять  таблетку  снотворного.  Но  он  знал  свой
организм и не хотел к  навалившимся  проблемам  прибавлять  еще  одну:  ведь
две-три ночи со снотворным, и потом без него вообще не уснешь, и надо  будет
все увеличивать дозу.
   Жена Регина не могла  спать  при  свете.  В  соседней  комнате  посапывал
трехлетний Тема. Измотанному Симакову оставалось сидеть на  кухне  и  читать
детективы  Чейза.  Раньше  после  пяти-шести  страниц  любого   иностранного
детектива он  засыпал  моментально.  А  теперь  заканчивал  читать  уже  сто
двадцатую страницу, а сна не было ни в одном глазу.
   Впрочем, в теперешней  его  ситуации  уснуть  мог  бы  только  человек  с
железобетонными нервами.
   Одно дело - высказать  все  этой  страшной  бабе,  швырнуть  ей  в  морду
заявление об уходе, хлопнуть дверью. И совсем другое -  остаться  наедине  с
результатом  этого  приятного,  красивого  поступка,  который  доставил  ему
истинное удовольствие.
   С какой радостью вышел Борис из кабинета Зотовой! Он шел домой по  пустым
улицам и думал, что дальше все будет хорошо,  просто  отлично.  Он  закончит
ординатуру в будущем году, найдет работу в каком-нибудь кооперативе, а  если
повезет - в частной клинике. Почему нет? Он классный специалист, такие везде
нужны. Потом  можно  будет  заработать  на  небольшую  квартирку  в  Москве,
обменять Лесногорскую с доплатой, машину  купить.  Можно  ведь  зарабатывать
деньги, не делая тех гадостей, которые он  делал,  работая  с  Зотовой.  Да,
теперь все будет хорошо!
   Но от радости не осталось и следа  после  утреннего  разговора  с  женой.
Выслушав новость, Регина сказала:
   - Ты с ума сошел? На что мы будем жить?
   - Да ты хоть знаешь, чем мне там приходилось заниматься?
   - Не знаю и знать не хочу. Ты кормил семью. Если вы с  Зотовой  воровали,
так все воруют. Главное - не попадаться.
   - А ты хоть представляешь, что именно мы воровали?
   - Мне это неинтересно.
   На сем разговор был окончен. Итак, Симаков потерял работу, а теперь может
запросто потерять и семью. У Регины было твердое убеждение:  мужчина  обязан
кормить семью, а если не может - он не мужчина, не муж и не отец.
   В результате своего красивого жеста Борис теперь не только кормить, но  и
гарантировать безопасность своей семье не может. Угрозы Зотовой -  не  блеф.
Значит, либо надо приползти к ней на брюхе: "Амалия Петровна, простите меня,
дурака, погорячился", либо идти против нее.
   Первое было невозможно. Он потерял бы уважение к себе, растоптал бы  себя
самого. Остается второе: потягаться с Зотовой. А почему  нет?  Пожалуй,  это
единственно возможный и достойный вариант.
   Решение созрело, и Симаков наконец смог спокойно заснуть.

***

   Дверь, за которой могла бы скрываться лаборатория, Валя Щербакова нашла в
самом конце коридора, в маленьком закутке. Раньше Валя ее  не  замечала,  но
теперь, подойдя поближе и разглядев внимательно, обнаружила, что  дверь  эта
отличается от других - она стальная, с каким-то мудреным замком,  и  на  ней
нет никакой таблички. Ни разу  за  всю  свою  практику  Валя  не  видела  ее
открытой.
   "Да, скорее всего лаборатория именно  там,  за  стальной  дверью.  А  что
толку? Я все равно туда не войду,  -  подумала  она.  -  Надо  последить  за
Зотовой, посмотреть, кто входит туда, кроме  нее,  что  туда  приносят,  что
выносят оттуда".
   Валя побрела по коридору к ординаторской, размышляя о том, что пользы  от
ее шпионажа будет мало. Если  и  правда  в  больнице  происходит  весь  этот
кошмар, доказать ничего не удастся. Не допустят...
   Дверь в маленькую отдельную палату, где лежали послеоперационные больные,
была приоткрыта. Вале показалось, что оттуда раздаются тихие всхлипывания.
   В палате было темно и душно. Лежавшая на койке женщина горько плакала.
   - Что случилось? - тихо спросила Валя. - Вам плохо?
   - Да, - ответила женщина, - мне плохо. Я так  хотела  девочку.  Она  была
живая, я бы выходила ее.
   - Вам сделали искусственные роды? - догадалась Валя  и  присела  на  край
койки.
   - Да. Но сказали, что был выкидыш. Валя взяла женщину за руку. Рука  была
ледяная.
   - Хотите, я вам чайку горячего принесу?
   - Девушка, миленькая, который  сейчас  час?  -  Женщина  приподнялась  на
койке.
   - Без десяти одиннадцать.
   - Я вам номер скажу, вы позвоните; пожалуйста, моему мужу. Конечно!

***

   Георгий Глушко ждал звонка. Вечером, когда  он  пришел  домой  с  работы,
теща, сидевшая с детьми, сообщила:
   - Звонили из консультации. Лидочку прямо  оттуда  увезли  в  больницу  на
обследование. В какую именно больницу и что случилось, не сказали.
   Георгий сильно нервничал. Вера Александровна покормила ужином его и детей
и уехала домой.
   - Станет известно что-нибудь, сразу звони, -  сказала  она  на  прощание,
звони в любое время. Завтра суббота, я приеду утром, посижу с мальчиками,  а
ты отправляйся к Лидуше в больницу. Только узнай, в какую.
   В десять вечера Георгий уложил детей, прочитал им очередную главу  "Пеппи
Длинныйчулок", погасил свет в детской и отправился на кухню. Поставив чайник
на огонь, он закурил и стал думать: что могло случиться с Лидой?
   У нее уже двадцать вторая неделя. До сегодняшнего дня все шло  нормально.
Интересно, в какую ее увезли больницу? И зачем? Почему до сих пор  никто  не
звонит?
   Впрочем, было бы что серьезное, сообщили бы. Сейчас уже поздно, а  завтра
утром Лидуша сама позвонит. Но лучше бы сегодня узнать.
   В  коридоре  раздалось  шлепанье  босых  ног,  на  пороге  кухни   возник
двухлетний Данилка.
   - А где мама? - спросил мальчик, сладко зевая.
   - Мама немножко заболела, ее повезли в больницу. Полечат и отпустят.
   - Я хочу к маме, - строго сказал Данилка.
   - Ты сейчас поспи, а завтра утром мы поедем, маму заберем домой.
   - Я не хочу спать. Поехали сейчас. Я хочу к маме.
   Георгий отнес Данилку в кроватку, посидел с ним  немного,  гладя  мягкие,
шелковистые волосенки - так делала  Лида,  когда  мальчик  не  мог  заснуть:
сидела с ним и тихонько гладила по головке.
   - Ну, пожалуйста, - уже засыпая, пробормотал Данилка, - поехали сейчас  к
маме.
   Когда мальчик наконец  уснул,  Георгий  вышел  на  цыпочках  из  детской,
прикрыл дверь и вернулся на кухню.
   "Ведь наверняка есть какая-то общая справочная служба,  где  сообщают,  в
какую больницу отвезли человека, - размышлял Георгий, - но  нет  телефонного
справочника в доме, а если звонить по "09", придется занять телефон на  час,
не меньше - там постоянно занято. А вдруг Лидуша сама будет  звонить  в  это
время или кто-то из больницы?"
   Чайник давно закипел, Георгий налил себе чаю, закурил еще одну  сигарету.
И тут раздался телефонный звонок.
   - Лидуша? - крикнул Георгий, схватив трубку.
   - Здравствуйте, Георгий Иванович, -  отвечал  незнакомый  молодой  голос,
меня зовут Валя. Ваша жена просила позвонить.
   - Вы из больницы? Где она? Что случилось?
   - Лидия Всеволодовна  в  Лесногорской  городской  больнице,  в  отделении
гинекологии.
   - В Лесногорской? Это же сорок километров от Москвы! Что с Лидушей?
   - Георгий Иванович,  я  понимаю,  глупо  так  говорить,  но  вы  все-таки
постарайтесь успокоиться. Лидии Всеволодовне сделали искусственные роды.
   - Но ведь все было нормально! Зачем?
   - Я пока ничего не могу вам сказать, - вздохнула Валя, - я  студентка,  а
здесь просто практику прохожу. Вы приезжайте завтра, фруктов  ей  привезите,
соков каких-нибудь, а главное - постарайтесь ее успокоить.
   - Как она себя чувствует? - упавшим голосом спросил Георгий.
   - Ну, в общем, ничего. Только плачет все время. У вас есть дети?
   - Да, - растерянно ответил Георгий, - трое мальчиков.
   - Ну, слава Богу. Вы обязательно завтра приезжайте.
   - Спасибо вам. Скажите Лиде, дома все нормально. Дети спят.
   "А ведь его не пустят!" - подумала Валя, повесив трубку.
   В ординаторской закипел чайник, она налила два стакана, бросила в  карман
халата горсть карамелек и сушек и отправилась в послеоперационную палату.
   А Георгий Глушко достал из холодильника непочатую  бутылку  водки,  налил
себе полстакана, выпил залпом, закусил кусочком черного хлеба.
   "Значит, четвертого ребенка не будет, - подумал он,  -  ну  что  ж,  трое
детей уже есть. В наше время это много. Но почему мне так  тошно?  А  Лидуше
сейчас каково? Девушка из больницы сказала,  мол,  плачет  Лида.  Интересно,
зачем ее все-таки повезли в Лесногорск? Что, в Москве больниц мало?"
   Георгий хотел налить себе еще водки, но передумал. Завтра он должен  быть
со свежей головой. Он вспомнил, что надо позвонить теще.
   Вера Александровна отнеслась к сообщению спокойно.
   - Ну, дело житейское. Я сама двоих родила,  троих  выкинула.  Такая  наша
бабья доля. Да и куда вам четвертый-то ребенок? Может, оно и к лучшему.
   Почему-то после разговора с тещей стало еще тошней. А когда Георгию  было
тошно, он звонил своему старому другу, однокласснику Сереге. Встречались они
редко, да и перезванивались нечасто, но всегда знали, что они  есть  друг  у
друга, как бы ни повернулась жизнь. А жизнь у  них  повернулась  по-разному:
Георгий - всего лишь мастер на  часовом  заводе,  а  Серега  -  подполковник
милиции.
   Телефон Сергея Кротова Георгий знал наизусть.
   Кротов оказался дома и сразу взял трубку.

***

   Борис Симаков уже второй час сидел на  скамейке  в  маленьком  дворике  в
центре Москвы и смотрел не отрываясь на  три  подъезда  старого,  добротного
дома. Двери подъездов были снабжены домофонами, а квартиры  внутри  занимали
по половине этажа каждая. Было и  несколько  двухэтажных  квартир.  Человек,
которого ждал Борис, занимал именно такую, бесконечно огромную,  двухэтажную
квартиру.
   - Боря? Здравствуй, рад тебя видеть! - услышал он у себя за спиной. -  Ты
меня ждешь или случайно здесь?
   - Здравствуйте, Андрей Иванович. Я вас жду.
   - А что не позвонил? Заранее договорились бы. Я ведь случайно заехал.  Ты
бы так мог до глубокой ночи ждать. Случилось что у тебя?
   - Случилось, Андрей Иванович, - Борис тяжело вздохнул. -  Из  больницы  я
уволился.
   - Сам ушел или тебя ушли? Ладно, подожди в машине. Мне надо  домой  зайти
минут на десять.
   Квадратный кожаный шофер распахнул перед Борисом заднюю дверцу новенького
черного "Сааба".
   Ровно через десять минут Андрей Иванович вышел из подъезда.
   - Рубашку сменил, - объяснил он, - не могу целый  день  в  одной  ходить.
Потею, даже зимой. Кровь у меня горячая.
   Он уселся рядом с шофером на переднее сиденье.
   - Давай, Вовчик, в клуб. А ты, - он обернулся к Борису, -  уж  извини,  в
машине говорить не будем. Надо мне кое-какие бумажки проглядеть.
   Минут через двадцать машина остановилась в одном  из  тихих  переулков  в
районе Таганки, у старинного двухэтажного особнячка.
   В тот же миг из подъезда появился швейцар в  ливрее  и  распахнул  заднюю
дверцу:
   - Андрей Иванович! Милости просим!
   Внутри особнячок выглядел так, как  Симаков  представлял  себе  настоящий
Английский клуб: стены, обитые темным матовым деревом,  темно-синие  наглухо
задернутые шторы из  тяжелого  бархата,  необъятные  кожаные  кресла.  Пахло
отличным табаком и дорогим мужским одеколоном.
   Борис почувствовал себя  неловко  в  своих  побелевших  от  уличной  соли
ботинках и потертой рыжей дубленке, которую бесшумный лакей тут  же  снял  с
него и унес куда-то.
   Так же бесшумно явился пожилой господин  в  безупречном  черном  костюме,
тепло улыбаясь и спрашивая Андрея Ивановича о здоровье и семье, проводил  их
в ресторанный зал, где стояло не более пяти  столиков,  отделенных  друг  от
друга резными перегородками.
   Их усадили за столик, покрытый белоснежной  скатертью,  зажгли  старинную
настольную лампу.
   Симаков слышал, что в Москве существуют закрытые клубы, но  чтобы  самому
попасть в такое место - об этом он, рядовой врач, и не мечтал.
   И если интерьер и уровень обслуги он мог представить себе  по  фильмам  и
книгам, то запах и вкус блюд, которыми через пятнадцать минут  был  уставлен
стол, не могли присниться ему даже во сне.
   Отправив в рот  первый  прозрачный  кусочек  малосольной  семги,  намазав
поджаренный  ломтик  ржаного  хлеба  паюсной  икрой,  Симаков  на  несколько
мгновений забыл обо всем на свете.
   - Ну, рассказывай, что стряслось? -  Андрей  Иванович  смотрел  на  него,
ласково улыбаясь, но серые глаза были холодны и серьезны.
   - Я уволился из больницы потому, что там происходят странные вещи. Честно
говоря, я испугался.
   И он выложил всю историю с Полянской, опустив только те  детали,  которые
дали бы понять его собеседнику, что подоплека  происшедшего  ему,  Симакову,
отлично известна.
   Закончив свой рассказ красочным описанием  ярости  Зотовой,  он  вздохнул
облегченно и поднес ко рту сигарету, которую до этого вертел в пальцах.  Тут
же вспыхнул огонек зажигалки в невидимых руках официанта.
   Андрей Иванович, подождав, когда официант удалится, задумчиво спросил:
   - Что-нибудь подобное раньше бывало?
   - Искусственные роды, выкидыши и  всякое  такое  -  да,  довольно  часто.
Возможно, чаще, чем в других  больницах.  Но  я  не  задумывался  над  этим.
Знаете, сейчас такое вредая, такая экология...
   - И на каких же сроках чаще всего бывали у вас искусственные роды?
   Прежде чем ответить, Симаков немного помолчал будто пытаясь вспомнить.
   - Пожалуй, больше  на  поздних,  -  медленно  произнес  он,  -  где-то  с
двадцатой до двадцать пятой недели.
   Легкая тень пробежала по лицу Андрея Ивановича.
   - И что ты сам обо всем этом думаешь, Бориска?
   - Я думаю, что остался без работы, а у меня семья.
   - Хорошо. С твоим трудоустройством что-нибудь придумаем. Хотя  ты  у  нас
гинеколог, а мы занимаемся фармацевтикой.
   - Ну, необязательно к вам в фирму, - смутился Симаков, - у вас ведь связи
по всей Москве.
   - А как ты собираешься каждый день  из  своего  Лесногорска  в  Москву  и
обратно ездить? Машины-то у тебя нет, -  хитро  подмигнул  Андрей  Иванович.
Впрочем,  врач  ты  неплохой,  я  знаю.  Можешь  при  желании  и  на  машину
заработать, и квартиру свою на московскую обменять - все в твоих  руках.  Ты
когда ординатуру кончаешь?
   - В будущем году.
   - Ну и отлично. Значит, говоришь, заведующая твоя в ярости была?  Как  ее
зовут, я забыл?
   - Зотова Амалия Петровна.
   - А как зовут ту умницу, которая от вас сбежала?
   - Полянская Елена Николаевна.
   - Кто она, не знаешь случайно?
   - Случайно знаю. В ее карте написано было.  Она  журналистка,  заведующая
отделом в журнале "Смарт".
   - Есть такой журнал, слышал, - кивнул Андрей Иванович, - а теперь  ответь
честно, Бориска. Ты ко мне пришел, чтобы я разобрался с этой твоей Зотовой?
   - Если честно, то да, - признался Симаков. -  Понимаете,  я,  конечно,  в
герои не гожусь, но все-таки существуют же какие-то остатки профессиональной
чести...
   - Эка ты загнул. Бориска! - покачал  головой  Андрей  Иванович.  -  Скажи
по-человечески: стало тебе страшно, ну и жалко живого ребенка убивать. Это я
пойму.

***

   Когда они вышли, сыпал мокрый снег,  дул  ледяной  ветер.  После  уютного
клуба на улице показалось особенно противно.
   - Ты сейчас домой? - спросил Андрей Иванович.
   - Домой.
   - Неохота небось  на  электричке  после  такого  ужина?  Все  впечатления
растрясутся. Ладно уж. Сейчас Вовчик меня  завезет,  а  потом  тебя  в  твой
Лесногорск доставит. Со всеми удобствами.
   - Да что вы, Андрей Иванович, - смутился Симаков,  -  я  как-нибудь  сам,
своим ходом, спасибо вам большое.
   - Ладно тебе! Не ломайся, как девица. Ты  даже  не  представляешь,  какое
сейчас хорошее дело сделал. Садись в машину, поехали.

Глава 11

   - Куда поедем? - спросил Гоша, когда  маленькая  прямая  фигурка  доктора
Курочкина скрылась в подъезде.
   - Домой!
   - Не боишься?
   - С тобой да с пистолетом -  не  боюсь.  И  потом,  я  не  собираюсь  там
ночевать. Просто хочу проверить, были они у меня  еще  раз  или  нет.  Вдруг
какие-нибудь интересные улики оставили.
   - А если они тебя где-нибудь у дома ждут?
   - Ничего, мы их вычислим. У тебя пули для пистолета есть?
   - Конечно, только я еще ни разу не стрелял из него. Даже не  знаю,  какой
там газ - слезоточивый или нервно-паралитический.
   "Волгу" Гоша оставил неподалеку от Лениного  дома,  виртуозно  вписавшись
между двумя "ракушками".
   - Выезжать, конечно, будет сложно. Зато машины не видно. Они  ведь  знают
уже мою "волжаночку", - объяснил он.
   Ничего примечательного ни во  дворе,  ни  в  подъезде  они  не  заметили.
Подойдя к своей двери, Лена резким движением откинула коврик.
   Под ним  было  темно-коричневое  пятно,  в  котором  поблескивали  мелкие
осколки. Кончиком пальца, очень осторожно Лена  прикоснулась  к  пятну.  Оно
было подсохшим, но еще свежим - резкий запах йода не успел улетучиться.
   - Может, не надо? - шепотом спросил Гоша. Но Лена уже  повернула  ключ  в
замочной скважине.
   - Подожди, я первый, - отстранил ее Гоша.
   В руке у него был зажат пистолет. В квартире было темно и тихо. Только  в
ванной капала вода из неисправного крана. Подождав  несколько  секунд,  Лена
громко произнесла:
   - Нет никого. Убери свою пушку.
   - Ты что? - испуганно зашептал Гоша, п