ВЫРВЕМ МОЛОДЕЖЬ ИЗ ЦЕПКИХ 
ЛАП ПЬЯНСТВА И РАЗВРАТА! 
 
   ...Ближе к "Красному Треугольнику", за Балтийским  вокзалом,  на  ул.
Шкапина,  Розенштейна,  собирается  порочный   и   преступный   элемент:
хулиганье - налетчики,  проститутки,  их  кавалеры,  торговцы  кокаином.
Здесь главным образом идет пьянка, за ней спор, драка, грабежи...
   ...Беспримерный случай наглости и насилия,  совершенный  в  Чубаровом
переулке,  всколыхнул  рабочие  массы.  Рабочие  и  работницы  "Красного
путиловца" и "Красного треугольника" в один голос заявляют  о  том,  что
этот гнусный факт, насилия переходит всякие границы.
   Хулиганы бросили вызов, наглый вызов нашей революционной  законности,
всей нашей рабочей общественности, всему Ленинграду.
   То, что среди хулиганов нашлись и рабочие, еще  усугубляет  их  вину.
Мало того, что они не ценят своего пролетарского  происхождения.  Своими
выходками они бросают тень на всех рабочих.
   Наш ответ - к бандитам беспощадно применять наивысшие меры наказания.
   Правосудием и расширением  культурно-просветительских  учреждений  мы
вырвем из рядов хулиганства нашу пролетарскую молодежь...
 
   Шпана с чувством выполненного долга удалилась, песня утонула в мутной
воде Обводного канала.
   Артем отдышался. Обиды он не чувствовал, наоборот, радовался, что,  в
общем, легко отделался. Могло быть и хуже.
   Радовало то, что все кончилось - и обошлось малой кровью.
   Эмоции нахлынули позже - когда Токарев  приводил  себя  в  порядок  в
туалете на Балтийском вокзале. Кадык болел, глотать получалось с трудом.
Но душа болела сильнее - она не соглашалась с тем, что  мир  устроен  не
так, как хотелось бы...
   Вечером, рассказывая о своем  приключении  отцу,  Артем  по-взрослому
признал:
   - Я ошибся...
   Токарев-старший  вроде  как  даже  обрадовался  (хотя  перед  этим  с
беспокойством ощупывал сыну кадык):
   - Молодцы! Красиво! Запомни: тебя не били, тебя делали!
   Артем, ожидавший большего сочувствия, катнул желваками на скулах:
   - И в чем мораль и вывод? Как быть впредь?
   Токарев, старший пожал плечами:
   - Впредь - не быть, а бить! Подошел - нахамил, сразу бежать -  резкий
разворот,  сбиваешь  первого,  бьешь  ногами,  не   глядя   по-уличному,
прорываешься сквозь них, хватаешь кирпич, бьешь в  колено  второму,  все
кулаки в  бровь  и  челюсть  третьему  -  отскакиваешь,  дышишь...  Либо
успокоятся, либо ты увидишь финку - тогда беги по-настоящему, дыхалки  у
тебя хватит.
   - А если я с девчонкой?
   Отец вздохнул:
   - Тогда... Порежут. Если повезет - в больнице  заштопают.  Или  -  на
погост.
   - Жестко, - покрутил головой Артем.
   - Правдиво, - хмыкнул отец...
   ...Голос Ани заставил Токарева очнуться от неприятных воспоминаний:
   - Артем... Артем, ты что, не слышишь? Я говорю, что с Лешей на  улице
только такой спортсмен, как он, справится... Ну, если  один  на  один...
Правда?
   Токарев оглянулся еще раз и чуть громче, чем следовало бы, ответил:
   -  Правда...  Если  один  на  один  и  если  это  будет  не  взрослый
рукопашник...
   Почудилось или нет скептическое хмыканье  сверху?  И  вообще,  почему
Артема так  задели,  и  не  только  задели,  но  и  обеспокоили  реплики
какого-то незнакомого хмыря? В этих  репликах  была  какая-то  агрессия,
какая-то угроза - реальная, но очень странная, совсем  не  такая,  какая
исходила, например, от напавших на Токарева  "шкапинских".  "Шкапинские"
были злы, коварны, но тем не  менее  понятны  и,  как  это  ни  странно,
естественны в своих поступках. А вот от незнакомца шла  какая-то  совсем
другая эмоция - темная, холодная и абсолютно непонятная. Чужая...
   Разобраться в своих ощущениях Токарев не успел  -  Анька  возбужденно
сжала его руку даже привскочила:
   - Смотри, смотри!
   На ринге вспыхнула рубка - на бокс это уже мало походило.
   Леха и Сева, остервенившись и  практически  не  уворачиваясь,  начали
просто бить друг друга - каждый пропустил по несколько ударов.
   Зрителей как будто  подхватило  -  трибуны  заулюлюкали,  послышались
выкрики, свист, аплодисменты невпопад.
   На очередном ударе Торопова  вздрогнула  и  вжалась  носом  Артему  в
плечо:
   - Ой, Тема... Как будто по мне лупят! Как они такое выдерживают.
   Токарев досадливо сморщился и, не слушая подружку, заорал:
   - Леха, Леха, зря, не надо! Леша, в свой футбол играй, в свой!
   Артем кричал, зная, что Суворов его не слышит - во время боя  боксеры
почти никогда не слышат трибун ватный гул, хрип своего дыхания и дыхания
соперника - вот и все...
   - Тема, Тема! - Аня нервно  теребила  Артема  за  рукав.  -  Так  кто
побеждает-то?
   Токарев махнул рукой:
   - Смотри! Лешка держится -  превозмогает,  а  Сева  -  он  улыбается.
Значит - это месиво Севе нужно, он на нем выигрывает.
 
*** 
 
   Напряжение зала разрядил гонг, возвестивший окончание  раунда.  Артем
вскочил и, оставив Анну на скамье, бросился  к  рингу.  Там,  в  красном
углу, тренер  что-то  сердито  выговаривал  Суворову.  Тренер  Гордеева,
наоборот, выглядел довольным, он громко и азартно вколачивал в уши  Севе
словно гвозди забивал:
   - Че ты с ним танцуешь? Прижми челюсти и при! Пропустил, не пропустил
- давай! Ты его сломаешь, он тебя боится! Боли нет!
   Пропустил - и серия в голову! Лоб подставь - и  серия  в  голову!  Ты
утюг - он белье! Пошел, пошел!..
   Сева кивал и улыбался.
   Тренер Суворова, увидев Артема, с досадой мотнул головой:
   - Тема, хоть ты скажи этому... герою...
   Токарев прижался к красному уху Лешки:
   - Лешь, ты слышишь? Лех, ты на отходе его лови, не переходи в  обмен,
он тебя специально в обмен тянет, это не твое, слышишь?
   Вы разные! На отходе - левой сбоку,  сбоку,  покажи  справа  и  давай
левой! Корпус, корпус - и в башню! Давай, Леха!
   ...Но второй раунд оказался для  Алексея  еще  более  плачевным,  чем
первый. Трибуны визжали от Севиного напора. Леша  еще  раз  поддался  на
провокацию оваций - не утерпел. К концу раунда его глаза заплыли, а Сева
улыбался все более уверенно. Гордеев  держал  прямые  удары,  подставлял
виски под боковые и обрушивал страшные серии на Суворова.
   Трибуны ликовали.
   - Еще пара минут - и конец... - сказал Артем притихшей Ане.
   Леху спас гонг.
   Второй раз к рингу Токарев не пошел. Он остался сидеть с подружкой  -
до них долетали сердитые слова тренера:
   - Леша, ты что делаешь? Профессионалов  нанюхался?  Может,  тебе  еще
жевательную резинку дать и шелковый халат? Мы на  соревнованиях  или  на
Пулковских высотах в 41-м? Чего ты из себя корчишь? Сева так устроен, он
негр с белой кожей. Ты его не пробьешь, слышишь?!
   - Навряд ли он слышит, - усмехнулся Артем.
   - Почему? - вскинула брови Аня. - Потому что по ушам бьют?
   Артем невесело рассмеялся:
   - По ушам бьют а карточным столом. Понимаешь, сейчас вокруг него  шум
- и все...
   ...Третий раунд  пролетел  очень  быстро  -  Алексей  держался  более
уверенно, в обмен не шел, а в конце и вовсе сделал  красиво  -  уходя  в
сторону, он пробил два раза Севе в  корпус,  нырнул  справа,  обманул  и
дождался-таки своего бокового левого... Сева зашатался, стал  опускаться
на колени.
   - Еще раз! - заорал восторженно Артем. - Вот она, техника!
   Гонг не дал Алексею добить Гордеева. Не хватило нескольких секунд - а
еще сил, скорости, опыта и выносливости.  По  очкам  победил  Сева  -  с
минимальным преимуществом. По внешнему виду, впрочем,  его  преимущество
было более очевидным.
   - Ну вот! - когда рефери  объявил  победителя,  Аня  от  досады  даже
ударила себя кулачками по коленям. - Все напрасно!
   - Напрасно -  девушку  у  памятника  с  букетом  часами  выжидать,  -
сорвался Артем,  употребив  позаимствованный  у  отца  афоризм.  -  Леха
молодец, ему просто чуть-чуть  не  повезло...  Боксер  не  тот,  кто  не
пропускает и не падает, а тот, кто поднимается... А Лехе - и подниматься
не надо, он и не упал, и с Севой их бой по-настоящему  не  закончен.  Не
последние соревнования - Леха свое возьмет.
   -  Не  возьмет,  -  приговором  упала  фраза   сверху,   и   Токарев,
взорвавшись, вскочил на ноги и обернулся:
   - Да кто там каркает-то все время?! Объявитесь, уважаемый!!!
   Но увидеть Артем смог только спины потянувшихся к проходам зрителей -
соревнования еще не закончились, но болельщики, видимо,  решили  размять
ноги и освежиться. Напрасно Токарев  бешено  вращал  глазами  и  пытался
идентифицировать анонимного собеседника.
   Никто из зрителей не проявил желания продолжить разговор в открытую.
   Аня Торопова тоже поднялась и, положив Артему руку на грудь, сказала:
   - Да брось ты, Тема, что ты реагируешь на всяких...  Скажи,  мы  Лешу
ждать будем?
   Токарев еще несколько секунд следил глазами за уходившими  зрителями,
пытаясь  вычислить  своего  странного  собеседника  -  что-то  слышалось
тревожное в его репликах... Но что? Ощущение ускользало, его было  очень
трудно сформулировать...
   - Что? - перевел взгляд на девушку Артем. - Леху?  Нет,  Леху  мы  не
ждем. Он сейчас, после душа, ни с кем разговаривать не  захочет.  Пойдет
домой спать, но не заснет. И тогда, недовольный, начнет искать меня. Вот
тогда и поговорим.
   - Точно? - удивилась прогнозу Аня.
   - А то я Леху не знаю, -  усмехнулся  Артем.  -  Ему  сейчас  немного
отойти надо. А вечером - увидимся и нормально пообщаемся...
   ...Они действительно увиделись  вечером,  но  встреча  эта  оказалась
совсем  не  такой,  на  которую  рассчитывал  Токарев...  поскольку   ей
предшествовали весьма странные и даже отчасти  трагические  для  Алексея
события.
   ...После  окончания  быстрой  и  не  очень  торжественной   церемонии
награждения призеров соревнования Суворов долго сидел  (стоять  не  было
сил) в душе под сильным потоком воды, поглаживая рукой шершавый, но  все
равно осклизлый кафель. Легче не становилось - внутри все гудело,  да  и
снаружи - тоже. Сева, надо признать, настучал по чугунку от души. Устал,
наверное, лупить так сильно - кулаки сточил, поди...
   Одевался Леша медленно, натягивая брюки - чуть не упал...
   Тренер не  стал  терзать  его  "разбором  полетов",  понял  состояние
ученика и лишь вяло махнул рукой - мол, после поговорим.
   Надо было еще доехать на тряском трамвае до дома  -  а  голова  очень
чутко реагировала на все  рельсовые  стыки.  Полторы  остановки  удалось
посидеть, а потом в вагон вошла пожилая  женщина,  и  Леша,  умудрившись
собрать волю в кулак, встал, хотя организм и сопротивлялся благородству:
"Сиди ровно, закрой глаза. У нас нет сил на вежливость!"
   Проходя  через  свой   двор,   Суворов   поднял   руку,   приветствуя
завсегдатаев беседки. Там пили портвейн "Иверия" - дорогой, за  2  рубля
42 копейки. Леше тоже предложили, но он мотнул головой, и  его  чуть  не
вырвало - то ли от мысли о портвейне,  то  ли  от  собственного  резкого
движения... В парадной перед вторым пролетом, у почтовых  ящиков,  Лешин
взгляд наткнулся на чью-то спину в клетчатой рубашке. Руки,  приделанные
к этой спине, копались в почтовых ящиках, а у ног фигуры стояло  помятое
ржавое ведро, набитое газетами. С тех  пор  как  за  сданную  макулатуру
можно стало получать талоны на  приобретение  дефицитных  художественных
книг, почтовые ящики часто обчищались любителями чтения и спекуляций  на
книгах. Разъяриться у Леши не хватило сил, еле разлепляя  губы,  Суворов
тихо и неагрессивно:
   - Эй, макулатурщик... Вали отсюда, пока мозг о череп не ударился!
   Чугунно-непослушной ногой Леха выдал клетчатому легкий пендель, чтобы
ускорить процесс. Фигура съежилась, как и положено, хныкнула:  "Простите
меня..." А дальше... Дальше правая рука незнакомца  безвольно  свисла  к
набитому газетами ведру и...
   Суворову почудилось, что кто-то сбоку наотмашь  ударил  его  рельсой:
гул, боль, какие-то вспышки в мозгу. Закрыв глаза, он уперся ладонями  в
колени, почувствовал, как что-то мягкое толкает его, и упал в темноту...
   Очнулся он, лежа в неудобной позе на ступеньках. Леша почувствовал на
лбу что-то не правильное, поднял руку и убедился, что с  головы  свисает
лоскут кожи в пол-лба, вместе с бровью.
   Кровь уже не текла, а устало выдавливалась из  раны...  Рядом  лежало
ведро, наполовину заполненное обломками  кирпичей.  Леха  понял,  почему
удар получился таким страшным.
   - Веселый разговор, - прохрипел сам себе Суворов и на карачках пополз
к своей квартире...
   ...Минут через сорок  подъехал  тренер  (по  счастью,  до  него  Леше
удалось дозвониться сразу) и хирург. Врач, человек уверенно спивающийся,
но профессионал, осмотрев Суворова, бодро хмыкнул:
   - Ни хера страшного не вижу. Вижу одно - с боксом завязано.
   Не ссы - умнее будешь.
   - Это как  же?..  -  растерянно  спросил  Леха,  ища  глаза  тренера,
который, засопев, отвернулся и ушел курить на кухню.
   - А так же! - рыгнул перегаром эскулап. - Зашьем, подлатаем.
   Не Мерлин... Брандо - сойдет. Но! При первой  же  хорошей  плюхе  все
начнет на хрен отваливаться.
   - Вы... вы... - от волнения и отчаяния Суворов начал даже  заикаться.
- Вы на вечный технический нокаут намекаете?
   Врач  вздохнул,  глаза  его  подобрели  и  даже  подернулись   дымкой
сочувствия:
   - Сынок... Я намекаю, что не надо в парадных  шайками  мордоваться...
Все! Сиди ровно. Снимаю мерку. Через полчасика  съездим  в  травму,  все
зашьем в лучшем виде. Жить будешь. Может,  без  бокса  еще  и  проживешь
подольше...
   ...Артем успел подъехать к Суворову еще до того, как  его  повезли  в
"травму".
   Токарев выслушал сбивчивый  рассказ  приятеля,  задал  дополнительные
вопросы, осмотрел оставшееся на лестнице ведро с кирпичами...
   ...Лешке Артем не стал ничего говорить, но  сам  постоянно  вспоминал
странного анонима на соревнованиях, утверждавшего, что и в  одиночку  он
сможет урыть Леху... Совпадение?.. Но отчего такая тоска на душе,  будто
с  чем-то  потусторонним  соприкоснулся,   будто   из   кошмарного   сна
выныриваешь, в котором царят какие-то жуткие личности - упыри, вурдалаки
и прочие мистические монстры?..
   ...Когда тренер и врач повезли Лешку в "травму"  зашиваться,  Токарев
пошел на  работу  к  отцу.  Опыт  соприкосновения  с  жизнью  и  работой
уголовного розыска был у Артема уже достаточным  для  четкого  понимания
того, что зацепиться в этой странной истории с ведром не за что.  И  тем
не менее Токарев хотел посоветоваться с  отцом,  потому  что  внутреннее
напряжение  не  проходило,  потому  что  интуиция  подсказывала:   беда,
случившаяся с Лешкой, - это не обычное хулиганство, это что-то другое  -
совсем не понятное, а потому - страшное...
   Отца он застал в кабинете, когда тот беседовал со своим  заместителем
Петровым (по прозвищу, разумеется, Петров-Водкин) о том, что  необходимо
срочно переписать книгу "КП". Дело в том,  что  несколько  заявлений  от
потерпевших граждан (а точнее, не несколько, а более двадцати) вообще не
были зарегистрированы.
   Система   липы   и   очковтирательства,   навязанная   министерством,
принуждала работающих на земле делать вид, что абсолютно  все  заявления
фиксируются. В действительности же огромный процент этих  заявлений  шел
"генералу Корзинкину".  Естественно,  иногда  случались  сбои  -  чья-то
жалоба, плановые заявления от подставных заявителей, проверки  инспекции
по личному составу. А книга "КП" представляла  из  себя  пронумерованную
полистно и прошнурованную главтетрадь.  Из  нее  ни  листа  нельзя  было
вырвать или, наоборот, вклеить  в  нее  что-то.  Ее  можно  было  только
переписать сызнова - меняя почерки, цвет чернил, подделывая подписи - то
есть совершить еще одно привычное должностное преступление в  устойчивой
группе территориальных оперов, дежурной части, да и  всего  руководящего
звена. Где-то раз в три года почти каждое отделение милиции с переменным
успехом эту операцию проделывало и - выходило из кризиса. Недреманое око
государево - прокуратура, которой полагалось надзирать  за  милицией,  -
была частенько если и не в доле, то уж по меньшей мере в курсе... Вот  в
этот   ответственный   момент   составления   плана   на   фальсификацию
официального документа Артем и заглянул к отцу.
   - О! - обрадовался Василий Павлович. - Заходи, прям вовремя  ты  -  у
тебя ж почерк набитый,  взрослый.  Нам  позарез  нужно  набрать  человек
восемь своих...
   - Много задержанных? - спросил, думая о своем, Токарев-младший.  Отец
укоризненно хмыкнул:
   - Пока ни одного - и не до них. К  утру  не  сдюжим  -  разжалованных
будет с лихвой. А вы, сударь, невнимательны - я про почерк заикнулся,  а
не про кулаки...
   - Опять липуете, - понимающе кивнул Артем.  Петров-Водкин  возмущенно
вскинул брови:
   - А ты знаешь другой путь к счастью?
   Токарев-младший,  не  желая  вступать  в   бессмысленную   дискуссию,
неопределенно повел плечами и обратился к отцу:
   - Пап, минутка есть?
   - He  бзди,  сын,  какая  минутка  -  мы  будем  жить  вечно...  Чего
стряслось?
   - Леху Суворова избили...
   Василий Павлович усмехнулся:
   - Водкин, ты слышишь, что творится-то?.. Боксеру по морде надавали.
   - Не может быть! - сделал строгое лицо Петров-Водкин. - Да как же  им
не стыдно!
   Артем вздохнул:
   - Я серьезно... Его отоварили в парадной, били  ведром  с  кирпичами.
Пол-брови - как слизало. На соревнованиях Леха больше никогда не  сможет
выступать... Он только сегодня второе место по городу взял...
   Василий Павлович помотал головой:
   - И в чем проблема?
   Артем упрямо наклонил голову:
   - В этом... Непонятно все... Его как будто ждали специально...
   Токарев-старший прищурился:
   - И в чем странность? Боксеру, твоему корешу,  в  парадной  наваляли.
Почему-то ведром. И что? Странно, что бьют обычно в голову, или странно,
что ведром?  Цапнулся  твой  Леха  где-то  со  шпаной,  вот  они  его  и
встретили... Мы-то чем помочь можем?
   Токарев-младший понимал, что отец говорит так  не  от  черствости,  а
потому,  что  знает  реальную  практику  работы  УРа,  и  все  равно  не
согласился - душа протестовала:
   - Леха никогда ни с какой  шпаной  не  бился,  предпочитал  по  морде
получить, был случай - он же понимает, что у него удар страшный. Леха  -
он вообще почти "толстовец". Здесь что-то другое... Позвони...
   Василий Павлович нахмурился, давя в себе раздражение:
   - Кому и зачем? Я бы сказал: на хера? Злодей пойман?
   - Нет...
   -  Тем  более...  Слушай,  давай  делом  займемся.  Леша  твой   жив,
очухается, до свадьбы  -  заживет.  Давай  набирай  разных  авторучек  -
присоединяйся к нарушителям социалистической законности.  И  не  забивай
мне голову...
   - Подожди, папа...
   И Артем все-таки рассказал подробно, сухо и детально все, что узнал о
нападении со слов Алексея и по  результатам  своего  осмотра  лестничной
клетки. Много времени рассказ не занял.
   - М-да, - сказал отец, когда сын замолчал. - Водкин, слыхал?
   - Угу, - кивнул Петров.
   - Тогда - мнение подбрось!
   Петров-Водкин пожал плечами и почесал в затылке.
   - А что тут... Несовершеннолетний мудак тырил  газеты  и  журналы  из
ящиков, рядом почему-то стояло ржавое ведро  (не  факт,  что  он  с  ним
пришел, его кто угодно мог приволочь по миллиону причин).  Он  складывал
газеты  в  ведро,  чтобы  проходящие  не  увидели  беспорядка.   Получил
поджопник - испугался - отмахнулся. Попал удачно - ваши не пляшут. Все -
лейся песня!
   - Во, - одобрительно кивнул Токарев-старший. -  Моя  школа!  С  ходу,
правда, не раскрытие, а - сокрытие, но - на то воля товарища СТАТИСТИКА.
   Артем сжал зубы  и,  понимая,  что,  наверное,  ничего  убедительного
добавить не сможет, все же попытался еще раз:
   -  Пап,  я  не  спорю,  но...  Понимаешь,  мы  сегодня  с  Анькой  на
соревнованиях были, как раз Лехин бой смотрели... И я назвал его  манеру
доброй... А там был какой-то чувак странный, он выше сидел, я  его  лица
не видел, он комментировать начал... Что,  мол,  доброта  -  это  всегда