можно   пожертвовать   надежностью,
определенностью... Словом, четверками по математике...
     Ее соблазнила та яркая, горячечно-золотая осень.
      Другого  она встретила на усыпанном листьями бульваре.
Он  пинал  листву ногами, улыбался, и в его светлых  волосах
играло позднее осеннее солнце.
      Он  встретился с Женей глазами. Что-то прочел в них  и
тут же подошел:
     - Привет, красавица! В кино со мной пойдешь?
     И Женя - тут же согласилась.
     Другого звали Колей Липатовым. Ему минуло восемнадцать.
Школу  он  закончил, об умном не говорил, уроки за  Женю  не
учил:  "Не  помню  я  ваши  интегралы!"  Катал  Женю  не  на
автобусе, как Кирилл, а на машине: бледно-зеленой "девятке".
По  первому  требованию покупал мороженое - хоть с  орехами,
хоть с ромом. Дарил цветы - охапками.
     И полез к ней на второй день знакомства.
      Целовался  он  совсем не так, как  Кирилл.  Действовал
горячо,  настойчиво, властно прорывался языком в  ее  рот...
Женя смутилась, опешила, оттолкнула нахала: "Коля! Ты что  -
спятил?"
      Коля  обиженно  оторвался от нее.  Запыхтел.  Наконец,
молвил: "Ладно, малявка. Подожду, пока подрастешь..."
     Женя боялась, что после отказа Коля вовсе перестанет ей
звонить.  Но на следующий же день тот принес ей  букет  роз.
Торжественно сказал: "Извини. Я понял, что ты - не такая".
      Женя  чувствовала  себя страшно  счастливой.  Но  было
отчасти жаль: она не узнала, что случилось бы дальше,  после
страстных Колиных поцелуев...
      Они  ходили  в кино, в кафе, в парк культуры  к  реке.
Вечерами,  к  неодобрению подъездных бабулек, бледно-зеленая
"девятка" подвозила Женю к дому.
      В  отличие от Кирилла, Коля не строил никаких  планов.
"Живи моментом! - декларировал он. - Ты мне нравишься, и мне
приятно делать тебе приятное!"
      И  Жене нравилось: жить необременительным моментом,  и
царственно  вылезать  с  переднего  сиденья  машины,  и   не
обсуждать тоскливые интегралы и будущую счастливую  жизнь  в
городе К...
      Родители,  подруги и одноклассницы  Колю  Липатова  не
одобряли.  Говорили, что Коля - хлыщ и подонок.  Особенно  в
сравнении с милым Кириллом. Одноклассницы пугали Женю:  Коля
водится с дурной компанией. Обсуждали меж собой, спит Женя с
ним  или  нет. Но Марченко знала одно: с Колей ей весело,  у
него   всегда  есть  деньги,  и  он  ее  -  за  целый  месяц
знакомства! - пальцем не тронул! Даже поцеловать  больше  ни
`  'c не пытался. А наставления родителей и друзей ее только
бесили.
      -  Евгения, ты совершенно не разбираешься в  людях,  -
строго  говорила  мама.  - Помяни мое  слово,  Кирилл  стоит
десятка подобных Николаев!
      Ох  нет!  Если Кирилл золотой - почему же  с  ним  так
скучно?
      - Женька, ты просто дура! - изрекала лучшая подруга. -
Кирилл  -  это клад! Где ты найдешь такого: делает  за  тебя
уроки, и провожает, и на все всегда согласен...
      Между  прочим,  Коля ее тоже всегда провожает:  Но,  в
отличие  от  Киры,  -  на машине. Знаем  мы  этих  подружек:
завистницы!
      ...Кирилл  никак  не мог поверить,  что  его  бросили.
Первое  время он ходил за Женей скорбной тенью -  только  не
рядом,  а  позади. Сидел, нахохлившись, на лавочке возле  ее
подъезда. Печально ждал у школы. Дышал в телефонную трубку.
     Пришлось сказать ему раз и навсегда: прости - и прощай.
     Кирилл покорно послушался. Преследовать ее перестал. Но
продолжал безмолвно страдать.
      Женя  презрительно  думала о бывшем  поклоннике:  "Вот
дурак! Давно бы с другой утешился!"
      Все-таки  насколько с Колей интересней,  чем  с  вялым
паинькой Кириллом!
      Коля умел красиво ухаживать. Женя любовалась, когда он
оставлял в кафе приличные чаевые. Она гордо проходила вместе
с ним в лучшую ложу местного стадиона, когда в городок вдруг
приезжали  столичные  звезды:  Агузарова,  или  Маркин,  или
Виктор  Салтыков... А за городом, на проселках, он  учил  ее
водить его бледно-зеленую "девятку".
      ...С  Митей  Земковым  Коля  познакомил  ее  в  лучшей
городской  кафешке, на улице Соборной (вплоть  до  недавнего
времени - имени Ленина).
      Земков  подсел  за их столик, пожал  Коле  руку  (Женя
заметила на его кисти татуировку) и завистливо выдохнул:
     - Ну, Колян, ты везунчик! Какую телку себе отхватил!
      Жене  слово  "телка" применительно к себе  не  слишком
понравилось. Но дружбан Коли смотрел на нее так горячо,  что
она   решила:  ей  сделали  комплимент,  просто   в   слегка
непривычной форме.
      Друг Коли оказался еще веселей и беззаботней, чем  сам
Коля.  Он  сыпал анекдотами. Порой подтрунивал над  Коляном.
Подливал Жене шампанского. Взял Женю на слабо: мол,  она  не
съест килограмм мороженого - ей пришлось, давясь, уничтожить
десять  ледяных  шариков. Земков признал поражение.  Заказал
коньяку:
       "Надо  выпить,  исключительно  как  лекарство,  а  то
простынешь!"
      Девчонки, парочками, шерочка с машерочкой, сидевшие  в
кафе,  бросали  в  ее сторону завистливые  взгляды.  А  Женя
ощущала  себя  королевой: красивой,  любимой,  желанной  для
обоих своих взрослых кавалеров...
      ...Потом Женя тысячу раз спрашивала себя: "Ну  зачем?!
Зачем  я  потом  пошла с ними на реку? И почему  согласилась
/.a($%bl  в парке? Я что, не знала, что вечерами там  пусто,
ни  одного случайного прохожего? Почему не догадывалась, для
чего  этот развеселый ужин? Почему не поняла, что  они  меня
нарочно подпаивают?"
      С  годами  Женя придумала себе десятки оправданий:  "Я
ведь  знала Колю месяц. И он ничего себе не позволял: только
тот  первый поцелуй, когда он сказал: "Ты не такая..." И мне
было  хорошо  с  ним!  Он  был  простой:  без  заумств,  без
занудства, с легкой философией - лови момент!"
      ...Когда Коля прижал ее к дереву со словами: "Ну  все,
попалась!".  Женя решила, что это просто шутка. Когда  новый
знакомый Митя сказал приятелю:
      "И  чего  ты  тянул? Давно бы так!", она  все  еще  не
верила.  Когда  Коля резким движением задрал ее  юбку,  Женя
строго сказала: "Ну все, развлеклись - и хватит!"
       А  в  ответ  услышала  дружный  гогот;  "Допрыгалась,
куколка? Пора платить - и за коньяк, и за мороженое!"
      Женя  закричала. Но в темной дубраве  ей  откликнулось
только эхо.
     Женя стала вырываться - Митя хохотнул:
     - Шевелись, шевелись, крошка! Меня это заводит!
     Она принялась плакать. Проговорила сквозь слезы;
     - Но я... я же... никогда...
      - Обожаю целочек! - заверил ее Митя. Женя закричала  -
громко, на всю гулкую дубраву.
      -  Закрой  пасть! - рявкнул Коля. Ее милый,  галантный
Коля, еще недавно даривший ей розы. Охапки роз.
     А Митя ловко заткнул ей рот грязным носовым платком. По-
хозяйски рванул ткань ее кофточки...
     ...Все было кончено.
     Только тихо шуршали на ветру осенние листья.
     - Проводим даму домой? - глумливо предложил Митя потом.
     - Зачем? - беспечно возразил Коля. - Сама доковыляет!
     Женя лежала на прохладных влажных листьях. Митя схватил
ее за обрывки кофточки, грубо приподнял:
      -  Смотри,  сука,  только попробуй  вякнуть!  Пришибу.
Поняла, мокрощелка?
     Мокрухой больше, мокрухой меньше - мне рояля не играет!
      "Я  все  расскажу  папе! И он убьет их!"  -  измученно
подумала Женя.
      ...Родителей  дома  не оказалось.  На  кухонном  столе
лежала записка:
     "Уехали на дачу. Не забудь покормить рыбок".
      Женя,  двигаясь,  словно  в липком  тумане,  покормила
рыбок.  И только потом случайно взглянула на себя в зеркало.
Закричала.  Принялась  срывать с  себя  грязную,  изорванную
одежду.  Ринулась в ванную, включила горячую воду.  Пыталась
смыть  с  себя  эту грязь, эту гадость. Терла и  терла  тело
жесткой  мочалкой, но никак не могла избавиться  от  запаха.
Ужасного терпкого запаха.
     Она не сможет с этим жить.
     Женя прошла в гостиную, упала на диван и зарыдала.
      Слезы  вышли  сухими,  в груди закололо,  ее  разрывал
кашель.  Лежать  спокойно она не могла. Суетливо  перебирала
!  e`.,c  на  покрывале. Чувствовала, как дрожат,  не  могут
успокоиться губы.
      Она  вскочила,  заметалась по комнате. Задела  любимую
вазу.  (Там  еще  стояли  Колины полузасохшие  цветы.)  Ваза
разбилась. Женя пошла на кухню за веником. Зачем-то зашла  в
родительскую спальню.
      Посмотрела на комод. Нижний ящик был приоткрыт. Зачем-
то приоткрыт.
     Женя знала, что под папиными носками там лежит.
      Женя  потянулась  к  ящику. Закрыла  глаза.  На  ощупь
пошарила  в  ящике.  Ее пальцы уткнулись  в  холодное.  Руку
холодил папин наградной "Макаров".
     Коля проживал на соседней улице.
      ...Они оказались у него дома. Оба. Насильники. Липатов
и Земков...
       Обыкновенная,  очень  советская  мебель.   Громоздкий
секретер   с   захватанными  дверцами.  Журнальный   столик,
запятнанный кружками от стаканов.
      Женя  навсегда  запомнит запах той  квартиры  -  запах
несвежей одежды, пыли и недоеденных закусок.
      Ее до смерти будут преследовать их взгляды. Сначала  -
глумливые:
     - Что, крошка, захотелось еще?
     Потом - строгие:
     - Эй, детка, брось пушку! Не шути!
       Стрелять   оказалось  легко.  Прямо  в  их   рожи   -
ненавистные,  мерзкие, грязные рожи. А  потом  -  в  затхлый
запах   квартиры  с  налету  ворвался  солоноватый,  морской
привкус крови... Совсем не страшно. Будто в кино. Словно  на
пыльный ковер брызнул клюквенный сок...
      ...И  до  самой смерти ее будет преследовать отчаянный
вскрик отца: "Что ж ты наделала, Женька!"
      Дело  о  перестрелке враждующих преступных группировок
взбудоражило К.
       Благодаря   стараниям  отца  оно  все-таки   осталось
нераскрытым.   Женю  немедленно  отправили   в   Москву,   к
родственникам, - доучиваться. Мама слегла.
      ...Летом, перед началом выпускного года, к ней приехал
отец. Совершенно седой. С потухшими глазами.
     - У мамы - рак, - тускло сообщил он. И резко добавил:
      - Только не надо реветь. Слишком поздно... "Он во всем
винит меня!" Отец сказал, избегая ее взгляда:
      -  Мама  просила  тебе передать... Она  хочет  умереть
спокойно.
     Он повысил голос:
     - Мама просит тебя - не сдаваться.
     Отец впервые взглянул ей в глаза и добавил:
     - Я тоже тебя об этом прошу...
      На следующий день Женя начала готовиться к экзаменам в
МГУ, куда через год поступила.
      Она  просто обязана победить прошлое. Уничтожить  его.
Замолить свой грех.
     Хоть как-то оправдаться перед родителями.
       И   -   перед   своим  бывшим  поклонником   Кириллом
Jругляковым.
      Женя  не видела его все десять лет. И почти о  нем  не
слышала. Знала только, что жизнь Кирилла не задалась. Он так
и  не  оправился после той злосчастной золотой осени... Женя
обвиняла в этом только себя.
      Недавно  она  получила  письмо от  своей  единственной
подруги из К.
      Подруга сообщала, что Кирилл Кругляков умер. "Что  там
точно  случилось - неизвестно. Никто толком это  дело  и  не
расследовал.  Ты  же знаешь, Кирюшка - наркоман  со  стажем,
семь лет уже колется. Скорее всего, передозировка..."
      Гадость!  Какая гадость! Кирюшка же - совсем  молодой,
всего   на  год  ее  старше!  Он  мечтал  о  тихой  домашней
провинциальной жизни. Крыжовник на даче, прогулки у  реки...
Он оправился бы от несчастной любви. Все оправляются. Но...
      Но  в  тот самый момент, когда ему бы плохо,  какой-то
гад, какой-то местный Дубов, подсадил его на иглу!
     Родители любили ее-и погибли.
     Кира любил ее-и погиб.
      А  прошлое,  казалось, забытое и  похороненное,  снова
явилось в ее жизнь.
     Явилось без спроса.

                           Глава 8

     Бритвина хоронили в четверг.
       Весь   "Глобус"  собрался  перед  моргом  пятнадцатой
горбольницы:  главбух Федор Степанович,  девочки-менеджерши,
неразлучная  парочка  дизайнеров  Тряпкин  и  Трубкин,  плюс
пятеро  охранников.  Не было Дубова -  тот  обещал  приехать
прямо на кладбище. Сотрудники рекламного агентства сжимали в
руках  стылые  гвоздички, мерзли на  рассветном  февральском
ветру.
      Отдельной  группкой  ютились  родственники  погибшего:
статная    женщина    лет   шестидесяти    с    исплаканным,
полусумасшедшим лицом - похоже, мама Бритвина. Рядом  с  нею
стояли  две  заплаканные  женщины помоложе,  да  растерянный
простоватый мужичок в кожаной кепочке. Еще две грустные пары
в  летах.  Никого,  кто  выглядел бы постоянной  бритвинской
подругой, Женя высмотреть не сумела. Неужели у него и правда
не было подружки?
     И не видно никого, кто походил бы на бритвинскую дочку-
наркоманку.
      Мелькнула мысль: "Может, ее и не существует  вовсе?  А
история с дочкой - это бред? Адский бритвинский розыгрыш?"
     Четыре похоронных автобуса ждали у морга. Шоферы сидели
в  кабинах.  Чтоб  согреться, гоняли двигатели  на  холостом
ходу.  В стороне стояла еще одна, посторонняя, ждущая своего
покойника   группа.  Конвейер  смерти   в   большом   городе
действовал,   как  и  положено  конвейеру:   обезличенно   и
бесперебойно.
      Женя  украдкой  оглядела  охранников  "Глобуса"  -  их
призвали  на  похороны  почти  всех:  чтобы  сэкономить   на
похоронной команде. Дубов умел считать копейку.
      "Секьюрити" стояли бок о бок: статные, неповоротливые,
непроницаемые... Женя только-только научилась их  различать:
вот Жора, Вася, Николай, Петр Петрович...
     "Неужели кто-то из них убил Бритвина? - думала она. - И
вот  теперь  как ни в чем не бывало явился на его  похороны?
Или... Или Диму зарезали другие? Еще более страшные люди?"
      На  минуту Женя ощутила холодок под ложечкой. Ей стало
страшно. Она ввязалась в опасную игру. Смертельно опасную.

                             ***

      Вчера, в среду, она заехала в сберкассу на Ташкентской
улице. Капитан Бобров сдержал слово. На ее имя кто-то открыл
валютный счет. Женя предъявила паспорт, получила сберкнижку.
В  ней имелась единственная запись: "21 февраля 200... года,
приход  - 10.000 долларов". Ни копейки со счета она  снимать
не стала.
      Сберкнижка  явилась материальным свидетельством  того,
что  она завербована. Что она - слуга двух господ. И ей было
непонятно, как теперь выпутываться из этой истории.  Раздор,
хаос царили в душе.
     Служительница морга вышла и позвала всех внутрь. Женя в
церемониальный  зал  -  прощаться с Бритвиным  -  не  пошла.
Мерзла одна на февральском рассветном ветру.
      Довольно  скоро пятеро охранников плюс лысый  дизайнер
(Тряпкин? Или Трубкин?) вынесли гроб. Второй дизайнер  тащил
крышку. Запихнули гроб внутрь автобуса.
      Отпевания в церкви не предполагалось. Автобус следовал
прямо на кладбище.
      Женя  прибыла  на похороны на своей "Оке".  Не  хотела
находиться  в  автобусе  -  в непосредственной  близости  от
бритвинской смерти. Не желала присутствовать на поминках.  А
если  отбиться  от тризны будет невозможно -  машина  станет
отмазкой, чтоб не пить.
      Женя  не любила алкоголь. Она не хотела никогда больше
ни на минуту терять над собой контроль.
      Той  осенней ночи десятилетней давности хватило  ей  с
лихвой.
       Женя  подошла  к  водителю  катафалка  -  мужчине  со
смертельно-бледным, словно бы набальзамированным лицом.  "На
какое   кладбище  вы  едете?"  -  спросила  она   его.   "На
Богородское", - отвечал шофер.
     - А где это?
     - А тебе зачем?
     - Я поеду за вами следом, на машине.
     - Ну и ехай.
     - Вы тогда на желтый не проскакивайте, ладно?
      Шофер окинул скептическим взглядом тонкую фигурку Жени
и буркнул что-то нечленораздельное.
      Сотрудники "Глобуса" и родственники Бритвина принялись
грузиться в автобус.
     Женя поспешила к своей "Оке".
      Кладбище  находилось в страшном отдалении  от  города.
Женя  порадовалась, что с утра залила в "Белку" полный  бак.
Nни  миновали ближние пригороды Москвы, проехали  с  десяток
светофоров,   а   похоронный   автобус   все   шелестел   по
Горьковскому  шоссе. Водитель катафалка  оказался  асом.  Он
ловко  маневрировал в потоке машин, а на свободных  участках
несся  так,  словно ему не терпелось избавиться от  мертвого
тела. Женя едва поспевала за автобусом.
      Наконец  свернули  с шоссе направо, на  второстепенную
дорогу.  За  окном потянулись бесприютные,  одинокие,  голые
рощи. Ни машин, ни домов, ни людей...
      Кладбище  выглядело пустынным - словно  только  начали
застройку в спальном городском микрорайоне. Сколько  хватало
глаз,  тянулось пустое заснеженное поле. Автобус остановился
на одной из ближних аллей. Подле него затормозила Женя.
     "Молодец, "Белочка", не подвела!.."
     Гонка за катафалком помогла Жене отвлечься, рассеяться,
держать себя в руках.
      На околице кладбищенского пустыря все уже приготовили,
чтобы  навеки  упокоить Диму: яма, куча бурой земли,  козлы,
чтобы поставить гроб...
      Народ принялся нехотя вылезать из теплого автобуса  на
ветер, что дует на русских кладбищах особо люто.
     В этот момент с главной аллеи по направлению к автобусу
свернул  черный  "Лексус".  Остановился  подле  катафалка  и
Жениной  "Белки".  Из  "Лексуса" вылез Олег  Петрович  Дубов
собственной персоной.
       Охранники   "Глобуса"  вытащили  из  автобуса   гроб,
установили его на козлы.
        Могильщики   целомудренно   отошли.   Старшой    над
гробовщиками,  безошибочно  определив  в  Дубове   главного,
буркнул ему:
     "Прощайтесь".
      Родственники  и  коллеги кольцом окружили  гроб.  Женя
издалека  видела  изжелта-бледное,  бородатое,  безжизненное
лицо  Бритвина в гробу. Мелкие снежинки, ложившиеся  на  его
лоб, не таяли.
     Первым слово взял Дубов.
      - Господа, - тихо сказал он, - сегодня мы провожаем  в
последний путь нашего коллегу, нашего друга...
      Женя  старалась не слушать его, только  смотрела,  как
крошечные  снежинки  падали  на безупречный  пробор  Дубова,
одетого  в  строго-черный костюм. Снежинки на его непокрытой
голове походили на перхоть из рекламы.
      Женю  подташнивало. "Неужели, - думала она, - это  он,
Дубов,  отдал  приказ об убийстве Бритвина? А теперь  вот  -
хладнокровно  распинается  над его  могилой?  Неужели  такое
возможно?"
     Подобное лицемерие было поразительным для нее. Несмотря
на все то, что с ней случилось в К., несмотря на то, что она
уже давно жила в жестокой и циничнойстолице, Марченко до сих
пор  верила  в  людей  и  не могла  привыкнуть  к  кривде  и
фальши...
      Женя  не  слушала, как распинался Дубов ("Тут  что  ни
скажи,  все  будет фальшиво"). Смотрела на  сослуживцев,  на
желтый  нос  Бритвина...  Вдруг она увидела  черную  девичью
d(#c`*c,  стремительно  приближающуюся  к  ним  со   стороны
главной кладбищенской аллеи: девушка с застывшим болезненным
лицом,  во  всем  черном,  в  больших  черных  ботинках,   в
натянутой на глаза черной шерстяной шапочке...
      Она  подошла к группке прощающихся и встала за  спиной
мамы  Бритвина. Та оглянулась на нее, посторонилась, а потом
- почти силой вытолкнула ее поближе к гробу.
      "Наверное,  это  дочь  Димы..."  -  решила  Женя.  Она
украдкой осмотрела ее.
      Хотя  девушке  вряд ли могло быть больше восемнадцати,
выглядела она старше Жени.
      Бледное изможденное лицо. Большие неподвижные глаза  с
расширенными зрачками.
      "Похоже,  Дима  в  ту ночь не врал, -  подумала  Женя,
ощущая  одновременно  и отвращение, и сочувствие.  -  Она  и
вправду наркоманка".
     Олег Петрович Дубов заканчивал свою речь:
     - ...Пусть земля тебе будет пухом, дорогой наш товарищ!
Спи  спокойно,  Дима,  наш  любимый,  умный,  талантливый  и
преданный сотрудник!
      Женя еще раз поразилась циничности Дубова. Тот говорил
с  глубоким,  искренним страданием (и с такой верой  в  свои
слова!).  Сотрудники "Глобуса" и родственники стояли  вокруг
гроба: несчастные и суровые. Мама Бритвина опустила голов