е, что оказалось на их пути,  молнии  набросились
на Дункана. Электрические разряды пронзали тело, превращая уставшие  мышцы
в стальные канаты.
     Ноги Мак-Лауда подкосились, и он рухнул на клумбу в отцветающие цветы
и декоративную траву. Обжигающий поток  ворвался  в  задыхающиеся  легкие,
наполняя их болью и захлестывая горло резким привкусом крови.
     Ослепительная вспышка разорвалась перед глазами,  застилая  весь  мир
кровавой пеленой. На  мгновение  сознание  бильярдным  шаром  вылетело  из
черепной коробки. Змеи, шипя  и  извиваясь,  еще  раз  облизали  скованное
ремнями судорог тело и, поднявшись вверх, ушли в глубокую  голубую  бездну
осеннего неба.
     На террасе появилась Ребекка. Волосы ее были растрепаны, а в руке она
сжимала кривой турецкий ятаган, очевидно, сорванный  в  спешке  со  стены.
Увидев лежащего  без  движения  Дункана,  она  подошла  ближе  и  медленно
склонилась над ним.
     Мак-Лауд застонал и открыл глаза.
     - Господи, - прошептала она, дотрагиваясь дрожащими пальцами  до  его
лица.
     - Все в порядке.
     Мак-Лауд приподнялся на локтях и сел. Подняв с  травы  лежащий  рядом
зильбер, он протянул его Ребекке.
     - Теперь это действительно принадлежит тебе. Можешь отомстить.
     - Где он? - произнесла она, вытягивая шею и осматривая  исковерканные
обломки вазонов и полуразрушенную насыпь.
     - Он там, - Мак-Лауд поднял руку, неопределенным  жестом  указывая  в
глубину сада.
     Ребекка встала и сделала шаг в указанном направлении. Мак-Лауд быстро
поднялся на ноги и остановил ее, удержав за руку.
     - На этот раз он не вернется, - стараясь  не  смотреть  ей  в  глаза,
сказал он.
     Ребекка опустила голову и, тяжело вздохнув, произнесла:
     - Он использовал меня, чтобы выйти на тебя, - она  молчала  несколько
мгновений, раздумывая. - Все эти годы я пыталась  отомстить  за  человека,
которого, по сути, никогда не знала.
     В ее черных глазах вспыхнули искорки неприязни, а на  лице  появилось
брезгливое выражение.
     - Но теперь уже все позади, - попытался успокоить ее Мак-Лауд.
     - Такого сильного, как он, - словно оправдываясь,  быстро  заговорила
она, - я никогда не встречала. И когда я подумала, что он умер...
     Дункан понял, что сейчас перед ее  глазами  встает  страшная  картина
трехлетней давности, до сих пор терзающая ее уставшую от бесконечной жажды
мести душу.
     - Боже, - проговорила она одними губами, - какая я была тогда дура!
     Она глубоко вздохнула, пытаясь прогнать навернувшиеся на глаза слезы.
     - Ты была влюблена, - тоже прошептал Дункан, беря ее за  руку.  -  Ты
любила его.
     - Нет, - Ребекка покачала головой, - я была просто дурой.
     Она снова сокрушенно вздохнула. Дункан поднял ее  руку  и  поцеловал,
крепко сжимая тонкие сильные пальцы. Улыбка коснулась ее лица.
     - Я верила, что никогда не встречу другого такого, - проговорила она.
- Но потом, - она сделала большую паузу и  посмотрела  Мак-Лауду  прямо  в
глаза, - я встретила тебя. Мне уже даже жалко,  что  я  не  встретилась  с
тобой раньше.
     Две большие слезинки сверкнули в ее глазах и скатились по щекам.
     - Ничего, - Дункан сочувственно улыбнулся, - ты приведешь свою  жизнь
в порядок, Ребекка.
     - Конечно, - она кивнула. - Конечно, приведу.
     Приблизившись вплотную к Мак-Лауду, она  поцеловала  его  в  щеку  и,
быстро развернувшись, пошла по ступенькам лестницы в дом.
     Дункан еще долго смотрел ей вслед, понимая, как  много  пережила  эта
необыкновенно сильная женщина за последние несколько часов.
     Поднявшись и вдохнув полной грудью свежий осенний воздух, он  широкой
походкой направился прочь от дома, внезапно вспомнив о Ричи, которого  еще
предстояло освободить из автомобиля Райнхардта.





                        Кристофер Лоуренс МАКНАМАРА

                                 ГОРЕЦ (4)




                                  ПРОЛОГ

     ...Если Вы спросите нас, откуда мы идем и куда, мы не сможем ответить
на ваш вопрос. Впрочем, когда мы задаем этот вопрос себе сами, -  на  него
тоже не находится ответа...
     Мы знаем одно: мы есть. А вы, вопрошающие, - больше ли  знаете  вы  о
себе?
     И знаем мы - нам суждено совершить НЕЧТО. А вы -  можете  ли  сказать
такое же о себе, вопрошающие?
     И еще знаем мы кое-что о Пути, который лежит перед  нами.  Знаем  мы,
что он не прям, а ступенчат - ибо не конечна каждая смерть, и  удар  меча,
отделяющий голову от тела, приносит лишь временное  небытие.  И  мы  снова
возрождаемся, чтобы вновь сразиться и вновь умереть...  А  потом  -  снова
сойтись в смертельном бою. В другом ГДЕ, в другом КОГДА...
     И так - пока не останется один из нас во всей Вселенной.
     Говорят, такое может случиться, - потому что каждая смерть,  воистину
не будучи окончательной, все же уносит какую-то долю Силы.  И  когда  Сила
исчерпается до конца...
     Впрочем, никто не знает, что случится тогда...
     И еще говорят, что было уже как-то раз: только один  из  нас  остался
среди живущих. Но это не остановило круговорот возрождений.
     Имя  его,  оставшегося,  было...  Впрочем,  что  вам  до  имени  его,
вопрошающие?
     И нет нам упрека за все злое, нет  нам  похвал  за  все  доброе,  что
творим мы на своем Пути. Не позор это для нас, не слава это для нас,  -  а
необходимость...
     Во всех своих поступках мы вольны. Не вольны лишь свернуть с Пути. Не
потому, что не вправе, - а потому, что не в силах.
     А когда завершится наш Путь, каким будет это завершение, и  будет  ли
оно вообще - неведомо ни нам, ни кому-либо другому...



                                    1

     ...И сказал чей-то голос - спокойный, немного насмешливый,  с  легкой
хрипотцой:
     - ...Нет двух миров - есть один мир, распластанный по обеим  сторонам
межзвездного клинка, пронзающего бездну...


     Да, хрипотца звучала в этом голосе, хотя не  было  у  говорившего  ни
губ,  ни  гортани,  ни  голосовых  связок,   чтобы   передать   интонации,
свойственные человеку.
     И Конан вдруг увидел того, кто говорил. Увидел, хотя и сам он  теперь
не имел ни глаз, чтобы видеть образы, - ни ушей, чтобы слышать слова.
     Тело говорившего было словно соткано из звезд и клочьев  туманностей,
голос шел волнами  космического  излучения,  а  седая  косица  на  затылке
распласталась вдоль всего Млечного Пути, - но перед взором  Конана  он  не
мог остаться неузнанным.
     Ибо грош цена тому, кто не узнает своего Учителя, -  в  каком  бы  из
миров они не встретились.
     - Здравствуй, Рамирес...
     - Здравствуй, Конан.
     (И  пульсировала  Вселенная  от  их  разговора,  взрываясь  вспышками
сверхновых и зияя бесповоротной тьмой "черных дыр").
     - Вот мы и увиделись снова.
     - Да, увиделись. А разве ты удивлен этим? Я же предупреждал тебя, что
мы расстаемся не навсегда.
     - Не навсегда. Но оказалось, что и не надолго.
     - Значит, этим ты удивлен, ученик мой?..
     - Удивлен. С момента нашего прошлого расставания миновало куда больше
времени.
     - Ты, оказывается, еще не забыл эти слова - "время", "расставание"...
Значит, тебе еще только предстоит забыть их.
     - Почему, Учитель?
     - Ты еще спрашиваешь - почему... Неужели ты еще не понял, что  сейчас
ты  находишься  там,  где  нет  никакого  "времени"?  А  такой  вещи,  как
"расставание" - нет не только здесь, но и вообще нигде...
     - Начинаю понимать, Учитель. Поэтому мы и не можем никогда расстаться
с тобой на нашем Пути?
     - И со мной... - прозвучал еще один голос.
     И хотя в нем тоже не было ничего, что, по меркам живущих,  определяет
тон,  высоту  или  интонацию,  Конан  мгновенно  узнал,  что  голос   этот
принадлежит женщине.
     Потому что тому, кто наряду с Учителем не узнает Возлюбленную, цена -
тот же грош...


     Непрерывно менялись черты  ее  лица  -  лица,  которое  было  подобно
голосу, - и Конан видел перед собой то дочь пастуха в  домотканом  платье,
которая  приняла  смерть  в  конце  шестнадцатого  века...  То  быструю  в
движениях, улыбчивую женщину, которая вплоть до своей  нелепой  гибели  на
самом рубеже второго  и  третьего  тысячелетий  продолжала  интересоваться
старинным оружием.
     А  то  -  смуглую,  с   иссиня-черными   волосами   "профессиональную
террористку" (как окрестила ее недоброй  памяти  Корпорация),  которой  не
пришлось уйти в смерть, и которая - вот она, рядом с ним...
     Нет, все они теперь рядом с ним! Все трое...
     (Это "рядом", опять-таки по меркам живущих, протянулось на  множество
световых лет, - но не существовало теперь Расстояние, как не  существовало
и Время).
     Все трое... Герда, Бренда, Луиза.
     Три лица - и одна сущность. И даже не три  лица  -  одно,  словно  бы
трехликое.
     Не обычным сходством схожи они, не  простым  бесхитростным  сходством
кровников - сестер, дочерей, племянниц... Некое  высшее  сходство,  высшее
родство проскальзывает в их чертах, сливая женщин воедино.
     - ...И со мной тоже, любимый. Со мной тоже не расставался ты на  Пути
прежде, не расстанемся и впредь...


     И снова длился разговор,  который  не  был  разговором.  Двое  мужчин
спорили, а женщина смотрела на них с бесплотной улыбкой.
     Смотрела то как мать, то как дочь.
     Словно не доспорили они в земной жизни... Словно результат  их  спора
мог что-то изменить в их прошлом или грядущем...
     Все уже решено заранее - и прошлое, и грядущее записано в некой Книге
Судьбы.
     Надо только уметь ее читать...
     Что ж - есть дело мужчин. Спорить,  рубиться,  прокладывать  Путь,  а
дело женщины - следить за их спором с улыбкой и  читать  будущее  в  Книге
Судьбы...


     - Значит, и это еще не конец моего Пути?
     - Путь не имеет конца. То, что  ты  прошел,  -  его  первый  отрезок.
Ступень. Та ступень, которую бессмертные преодолевают только в смерти.  Ты
же, единственный из всех, - в бессмертии ее преодолел.
     (И - женский голос вдали, почти за пределами слуха:
     - И меня взял с собой, любимый... Взял смертную - в бессмертие...).
     - И что же, теперь мне опять предстоит быть  предводителем,  быть  не
"за", а "против"?
     - А уж это Судьба решит... Не ты и не я.
     - Снова предстоит мне жребий сей... Есть ли в том польза?
     - Да, снова. А польза - есть.  Ведь  каждая  победа  над  силами  Зла
уменьшает общую власть Зла во Вселенной.
     - Ты повторяешь мою мысль, Учитель... Но ведь я никогда и ни с кем ею
не делился.
     - Все-таки ты - хэгиш... Помнишь, что такое хэгиш?
     - Помню...
     -  Ну  так  и  не  задавай  глупых  вопросов!  Когда   сливаешься   с
Мирозданьем, - нет для тебя больше тайн...


     ...Они говорили  минуту  или  вечность,  то  протягиваясь  бесплотной
двойной  струной  через  половину  галактики,  то  исчезая  в  мельтешении
элементарных частиц. И со все той же улыбкой слушала их женщина.
     А больше некому было их слушать...


     - ...Знаю я лишь одно, - говорил Катана, -  именно  от  тебя  зависит
будущее, которое наступит после бессмертия.  Я  сам  учил  тебя  сражаться
достойно и ни разу не был в тебе разочарован. Неужели настала пора?
     - Не настала еще,  Учитель...  Я  не  отступлюсь  от  того,  что  мне
предначертано. Но тяжела ноша сия...
     - Знай же и ты: один из нас, из бессмертных, будет сопровождать  тебя
в твоей новой жизни.
     - Это будешь ты, Рамирес?
     - Нет... Не я... - эти слова Катана произнес чуть слышно.
     - Почему? Разве есть хоть кто-нибудь, равный тебе?
     - В том-то и дело... Ты, - хотя некоторые вещи ты оцениваешь с редким
идиотизмом, дорогой мой хэгиш, - все же теперь превосходишь меня по  Силе.
Но превосходишь, скажем так, чуть-чуть...
     - Тем более - значит, мы сможем  объединить  нашу  Силу,  сложить  ее
воедино!
     - Браво! Ты,  оказывается,  усвоил  одно  из  действий  арифметики  -
сложение! Но здесь работают куда более сложные расчеты, ученик мой... Сила
не складывается - там,  где  сходятся  несколько  источников,  вступает  в
действие лишь один из них. Самый мощный!
     - И этот источник сейчас - во мне?
     - В тебе, Конан!
     - Но значит...
     - А значит это вот что: я не смогу тебе помочь. Но и  помешать  -  не
помешаю. Слишком велико для этого мое знание, мой опыт.  Да  и  мастерство
боя мое - велико...
     - Должен ли я так понять тебя, Учитель, что мой новый спутник  должен
не помогать мне, а...
     - Именно! Именно  так!  Только  препятствия  укрепляют  душу,  только
забота о ком-то, менее сильном, поможет в  полной  мере  раскрыться  твоей
собственной Силе.
     - Вроде того, как советуют при трудных переходах через горы: если  ты
сам силен, - не бери себе в напарники кого-нибудь почти столь же сильного.
Пусть напарник твой будет из слабых - женщина, подросток...
     - Вот ты и понял меня, Горец...


     ...Женщина, подросток...
     Женщина? Он сказал - женщина?!
     И хотя Конан не высказал свою просьбу вслух, женщина  уже  догадалась
обо всем.
     - Да, любимый. Если ты пожелаешь, я буду сопровождать тебя. Но  прошу
- не желай этого...
     - Почему? Ты не хочешь быть со мной, Луиза?
     - Глупый, глупый... - и рука женщины, сотканная из звездного  сияния,
нежно коснулась щеки Конана.
     - А разве могу я быть НЕ с  тобой,  любимый?  Ведь  только  что  было
сказано - расставанья нет. А даже не будь это сказано  -  неужели  ты  мог
подумать, что мы расстанемся с тобой?
     - Прости меня, Бренда...
     - Для того, чтобы быть с тобой, Конан, - мне нет  нужды  сопровождать
тебя. Я и так буду рядом. И если я понадоблюсь тебе...
     - Я понимаю. Прости, Герда...
     - Если я понадоблюсь, - тебе не придется даже  звать  меня.  Я  приду
сама. В любой беде. Всегда. Везде. Сразу. Сколько бы ни  было  между  нами
лет и километров.
     - Я понимаю, любимая.
     - Именно поэтому я прошу: не зови меня себе в спутники. Я ведь  тоже,
как и твой Учитель, не смогу тебе помешать, а значит...
     - ...А значит - моя Сила не сможет раскрыться в полной  мере.  А  она
должна раскрыться... Что же, значит, таков мой жребий.


     - Да, таков твой жребий, ученик мой, - и нет в поднебесье  жребия  ни
тяжелее, ни достойнее. С тобой ли твой меч, Конан? Остер ли он?
     И откуда-то из пустоты упала в ладонь Мак-Лауду украшенная  драконьей
головой рукоять. И сверкнул  клинок  катаны,  пронзая  космическую  бездну
звездным ручьем...
     И два мира смотрели друг  на  друга,  разделенные  изогнутой  полосой
клинка. Зайст и Земля.
     В каком из них надлежит сотворить НЕЧТО, еще неведомое?  Где  упрятан
ключ, позволяющий открыть дверь к будущему, что наступит после бессмертия?
     Или ключ тот сокрыт не в этом парном мире, а где-то дальше,  в  любом
из иных миров - сколько их там есть?..
     Но уже сорвалась с мечевого острия голубая искра Силы, пронзая бездну
пустоты...


     Конан так и не успел - вернее, не смог - назвать имя того, кого хотел
бы он иметь своим спутником.
     Холодная искра коснулась и его тела. Нет, его не наполнила боль,  как
это бывало раньше, когда вступала в свои права Сила, - но перед внутренним
взором Мак-Лауда пронесся яростный вихрь, сметая мысли, перемешивая пласты
сознания...
     Глаза в глаза единым взглядом смотрели на него люди - все, с  кем  он
сражался, кого любил и даже просто встречал за свои пять веков. И ожидание
было во взгляде том.
     А крохотная космическая пылинка, которая была  Конаном,  стремительно
неслась по темному тоннелю к пятну  ослепительно-яркого  света.  И  взгляд
следовал за ней.
     (Смертный так - умирает. Бессмертный - возвращается к жизни).
     Той частицей своего существа, которая не растворилась  еще  в  жутком
упоении стремительного лета,  Конан  еще  пытался  узнать  кого-нибудь  из
смотревших ему вслед. Но - не преуспел в той попытке.
     И вдруг, вопреки его ожиданиям, даже вопреки его воле,  -  одно  лицо
предстало перед его глазами, отделившись от миллионноликой стены.  Мужское
лицо с резкими очертаниями, упрямой складкой, круто перерезающей лоб...
     Кто это был - Конан так и не смог распознать тогда.


     Удар. Хруст. Упруго ломаются под  весом  низвергшегося  на  них  тела
мокрые стебли.
     Огни близкого пожарища багрово тлеют,  перерезая  почти  непроглядную
тьму. Где-то  вдалеке  слышно  пронзительное  ржание  -  визг  обезумевшей
лошади.
     Какой это мир? Какой век?


     Вот так он вернулся в край, где войны веселы, а песни грустны.


     Говорили в старину: никто  не  войдет  дважды  в  одну  реку,  ибо  в
следующий миг и он не тот, и река не та...
     Даже в почти непроглядной тьме мудрено было Мак-Лауду не  узнать  эти
края. Пусть разум и забыл бы - душа не забудет...
     Преходящи люди Земли Скоттов,  но  вечны  ее  холмы.  Вечны  скалы  и
плоскогорья, поросшие вереском, способным укрыть коня вместе со всадником.
Вечен рев прибоя в узких фьордах, прорезающих линию побережья.
     И вечны легенды...


     Да, грустны хайлендские песни, и заунывна музыка-пиброх, рождаемая  в
кожаных утробах  волынок.  И  каждый  волынщик  бережет  родовое  плетение
музыкального узора, передавая мелодию пиброха старшему сыну с  не  меньшей
заботливостью, чем цвета клановой юбки или старинный меч-клеймору.
     А слова бродячих бардов, у которых нет  даже  волынки,  да  и  вообще
ничего нет, кроме серебряно звучащего голоса да ножа с выгравированным  на
лезвии цветком чертополоха за отворотом чулка, - слова их  бывали  веселы,
бывали задорны.
     Но потаенная печаль проступала сквозь это веселье...
     И задорен буйный шотландский  танец  -  флинн.  Однако  мало  веселья
проглядывает в желании танцоров "подержать судьбу за бороду",  когда  они,
распаленные пляской, перескакивают  через  скрещенные  в  ярде  над  полом
лезвия клеймор.
     При этом отнюдь не специально для  танца  изготовлены  эти  мечи  или
палаши  с  огромной,  словно  щит,  гардой,  которые  здесь  тоже  зовутся
клейморами. Клинок каждого из них отточен до смертельной остроты...  Когда
танцующие откружатся в вихре флинна, эти клинки займут свое прежнее  место
в ножнах на левом бедре.
     И выйдет носитель клейморы на вечернюю дорогу, ежесекундно готовый то
отразить  нападение  разбойников,  а  то  и  присоединиться  к  ним  -  по
обстоятельствам...
     Да, именно так! Бедны хайлендские плоскогорья,  неурожайна  земля,  а
овцы,  пасущиеся  на  вересковых  пустошах  -  худы  и   малочисленны.   И
пресловутая шотландская скупость - отсюда же...
     Зато каждый член  клана,  даже  не  получивший  права  на  дворянское
звание, носит на поясе меч либо палаш,  а  за  отворотом  чулка  -  нож  с
гравировкой в виде цветка чертополоха.
     А под крышей каждого дома, надежно укрытый за стропилами, ждет своего
часа большой лук длиной в рост человека и два  колчана  легкоперых  стрел.
Реже - не лук, а арбалет: дорог и сложен  в  изготовлении  он  для  нищего
хайленда, легче уж полудюжиной луков обзавестись...
     Еще реже хранится за стропилами то, что  порой  приносит  победу,  но
никогда не приносит чести: Жезл Запрета...
     (Нет, Запретные Жезлы - это из иного мира, иного времени.  Хотя  есть
ли оно - иное время? Не все ли времена слиты воедино?
     Но все-таки...)
     Все-таки: хранится за стропилами то, что порой  приносит  победу,  но
никогда не приносит чести. Мушкет с кремневым замком или аркебуза с замком
фитильным. Вымененные, краденные...
     (Да, вот так - правильно. Это Земля, а не Зайст).
     ...Вымененные, краденные или добытые в  бою  на  землях  своих  южных
соседей - "сассэнах", которыми правит ныне гордая и чопорная Рыжая  Бес  -
королева-девственница [Елизавета Тюдор (1533-1603) - королева с 1558 г.].
     И все это: клинок, стрела или огневое зелье - ежеминутно готово пойти
в ход...


     Про каждого юношу,  что  входит  в  возраст,  приличествующий  браку,
первым