Подумайте над моими словами...
   Агния хотела все же поспрашивать, но на лице  хозяйки  она  прочитала
вежливое нетерпение немедленно закрыть за незваной гостьей дверь.
   И в тот момент, когда она уже подалась к двери, взгляд  ее  наткнулся
на визитную карточку собственного брата. Эта карточка лежала в  прихожей
под большим зеркалом на старинной тумбочке. Уж если тут побывал Дмитрий,
то он-то, несомненно, знает все координаты шолоховского учителя.
   - Что ж, очень жаль, что не застала Алексея  Пахомовича  дома,  но  я
буду звонить еще. На всякий случай - вот моя визитка.
   И для  полноты  абсурда  она  положила  рядом  с  карточкой,  которая
принадлежала Дмитрию  Алексеевичу  Самарину,  свою  -  Агнии  Алексеевны
Самариной.  Пусть  хозяйка  помучается  над  этим  странным  совпадением
фамилий и особенно отчеств. Быть может, любопытство заставит ее ослабить
оборону супружеского гнезда.
   На стене дома рядом с уличной дверью висел телефон-автомат.  Карточка
у Агнии была всегда при себе. А  служебный  телефон  брата  она  помнила
наизусть.
   - Самарин слушает! - Голос  брата  звучал,  как  всегда,  отчужденно.
Возможно,  так  им   полагалось   отвечать   по   какому-нибудь   уставу
правоохранительной службы.
   - Димка, привет! Ты извини, что я тебя отрываю...
   - Мы вроде бы вчера виделись...
   Ответ младшего брата нельзя было назвать чересчур любезным, но  Агния
к такому привыкла, если звонила ему на службу - Я всего на минуту. Ты не
знаешь... где можно найти такого художника, Федорова Алексея Пахомовича?
   Похоже, ей наконец удалось изумить брата. По крайней мере, его  пауза
была красноречивой.
   - Откуда у тебя на него информация?
   - Нет у меня никакой информации. Я была у него дома  и  увидела  твою
визитку. Димка, будь человеком, скажи, слышишь! Он же учитель  Шолохова,
он мне для книги нужен, а супружница - такая грымза, стоит как стена...
   - А-а, понял. Ладно, записывай.  Он  сейчас  в  сто  двадцать  второй
больнице.
   Знаешь, как туда ехать? От метро "Озерки"...
   - Знаю, спасибо, Димка!
   - Вот и поезжай. Извини, я сейчас занят...
   Сам Дмитрий народного художника навестил в тот же день, когда побывал
у него дома на Таврической.
   Нынешние больницы по своей вольнице - не чета  совковым.  Конечно,  и
сейчас есть особо охраняемые медицинские объекты,  где  тебя  вместе  со
всем, что ты  хочешь  пронести  к  больному,  просветят  насквозь,  а  в
дополнение еще и ощупают; где на каждом входе и выходе в коридоре  сидят
автоматчики в бронежилетах, а рядом с  ними  -  вполне  приличного  вида
братва, в прошлом, может быть, даже командиры этих  самых  автоматчиков.
Но  такой  режим  -  в  клиниках  для  пациентов  высшего   разряда.   В
обыкновенных же больницах  забыты  прежние  грозные  тетки,  которые  не
пропускали посетителей дальше справочного окошка, следили, чтобы  каждый
имел при себе тапочки и белый халат. Теперь можно прийти в любое время и
в  чем  угодно.  Поэтому  Дмитрию  лишь  в  редких  случаях  приходилось
пользоваться удостоверением.
   Эта клиника считалась одной из  лучших,  называлась  она  медицинской
частью № 122, говорили, что в совковое время это была закрытая  больница
для атомщиков.
   Здесь и приходил в себя после инфаркта народный  художник.  От  метро
"Озерки"
   Дмитрий добрался сюда за десять минут на маршрутке, у грозной с  виду
дежурной узнал нужный этаж  и  палату,  заодно  получил  сообщение,  что
"температура тридцать шесть и два, состояние удовлетворительное", и  еще
через три-четыре минуты входил в палату.
   Там было четыре койки с необходимыми  кнопками,  розетками  и  прочей
техникой. На каждой лежало по больному, около той, что  стояла  ближе  к
окну, стояла капельница  на  штативе,  и  оттуда  по  трубочкам  в  вену
пожилого пациента  стекал  лечебный  раствор.  Когда  Дмитрий  вошел,  в
палате, видимо, о чем-то спорили, в том числе и больной  с  капельницей,
но, увидев нового человека, сразу умолкли.
   - Добрый  день,  мне  нужен  Алексей  Пахомович,  -  сказал  Дмитрий,
оглядывая всех лежащих и стараясь, чтобы улыбка его выглядела как  можно
обаятельней.
   Трое больных приветливо закивали в сторону того, что лежал с иглой  в
вене.
   - Да, это я, - довольно бодро откликнулся тот. - Вы из худфонда?
   Дмитрий придвинул табурет, сел поближе и только тогда, продлевая свою
обаятельную улыбку, проговорил:
   - Нет, я из милиции. Принес вам хорошую  весть.  Но  если  можно,  мы
поговорим потом, когда кончится процедура.
   - А-а-а, машина нашлась! Мне  жена  уже  позвонила.  Так  это  вы  ее
нашли?
   - Почти.
   - Что значит - почти? Тут почти не бывает. Или вы, или не вы.
   - Сначала ее просто обнаружили. А затем я узнал, что она - ваша.
   - Ну что же, спасибо, спасибо. Так вы интересуетесь налетчиками?
   - Еще как!
   - Будь моя воля, я бы им руки поотрывал! Смертной казни  не  надо,  а
какое-нибудь клеймо на лоб, пока не докажет, что стал честным, ставил бы
каждому.
   - Ну, это вы, Пахомыч, перебрали. А если человек просто оступился или
в крайний случай попал? Или следователь ошибся?! - сразу  заспорил  один
из больных, который лежал ближе к двери.
   И Дмитрий понял, что  сейчас  разгорится  очередной  диспут  из  тех,
которые, возможно, тут длятся с утра до вечера.
   - Меня интересуют подробности угона и, конечно, все,  что  связано  с
угонщиками. - Дмитрий старался говорить негромко, но так, чтобы художник
его расслышал. - Я не стал пугать вашу супругу, но это довольно  опасная
группа. За ними числится много грехов.
   - Даже так?! - удивился художник.  -  Я-то  подумал,  что  просто  на
запчасти увели. Они что же грабители какие-нибудь? Медвежатники?
   - Куда хуже. Убийцы.
   - Вон как... Знать бы, я бы на них не с кулаками, а  со  вспышкой  из
окна.
   Хотя нет, вспышка бы расстояние не взяла. Минут через пятнадцать  эта
бодяга кончится, - он кивнул на капельницу, - и я вам  нарисую  то,  что
помню. А словами как  их  описать,  скажу,  один  -  длинный,  другой  -
короткий, что с этого толку?
   Еще минут пятнадцать Дмитрий посидел рядом с  художником  и  выслушал
его рассказ о не правильной издательской политике. Издатели  гонятся  за
дешевинкой, заказывают  рисунки  художникам  с  улицы,  хотя  ведь  наши
мастера  -  это  достояние  нации.  В  результате   на   книжный   рынок
выбрасывается дурновкусие, которое постепенно влияет  на  художественный
уровень всего населения. Скоро люди забудут, как талантливы были книжные
иллюстрации в  прежние  времена,  и  будут  считать,  что  книга  должна
выглядеть именно так, как сейчас, - на самом низкопробном уровне.
   Дмитрий с ним был согласен. Ведь и в его работе высокое мастерство на
всех уровнях тоже постепенно исчезало. А может быть, так  всегда  думают
об уходящем времени те, кто перешагнул черту зрелости?
   Наконец, когда в капельнице  раствора  совсем  почти  не  осталось  и
Дмитрий стал беспокойно оглядываться,  думая,  не  побежать  ли  ему  на
медицинский пост, медсестра вошла  сама.  Была  она  красива,  весела  и
быстра в движениях.
   - Не соскучились, мальчики? -  спросила  она,  хотя  все  больные  по
возрасту годились ей в отцы. Или в деды.  -  Можно  слегка  размяться  в
коридоре, я палату открою на проветривание.
   Освобожденный от капельницы художник набросил полосатую пижаму, какие
Дмитрий считал давно исчезнувшими из жизни, и увел его  в  закуток,  где
были кресла со столиком. Там он  сделал  быстрый  набросок  двух  фигур,
видимых со спины, а также одним росчерком изобразил лицо длинного с чуть
кривоватым носом.
   - Рисунок всегда лучше, чем словесный портрет. Тем  более  что  кроме
матерного слова, которое прохрипел этот, - он указал на  длинного,  -  я
ничего не услышал. Они же, сволочи, меня сразу  на  землю  опрокинули  и
переключились на супругу.
   Дмитрий поблагодарил, пожелал скорейшего выздоровления,  простился  и
вышел.
   Уже около  лифта  он  вынул  тот  рисунок,  который  сделала  супруга
художника. Они были словно близнецы - повторяли  друг  друга  полностью.
Вот что значит долгая совместная жизнь и годы общей работы!

ЗЛОЙ ЧЕЧЕН ПОЛЗЕТ НА БЕРЕГ

   - Такого изуверского ритуала, чтобы с человека живьем снимали кожу, а
мясо отправляли на вывоз, - среди современных российских  культов  я  не
знаю.
   Никита шел с Аскером Алиевичем по Дворцовому мосту. С  полчаса  назад
он пришел в здание  Кунсткамеры,  где  помещалось  заведение  с  длинным
названием:
   Институт этнографии  и  антропологии  человека  имени  Миклухо-Маклая
Российской Академии наук. Профессор Аскер Алиевич Цагароев  заведовал  в
этом институте сектором. Вечером Никита решил справиться насчет  него  у
бывшей  одноклассницы,  которая  тоже  трудилась  в  этом  институте   и
специализировалась то ли по якутам, то ли по чукчам. А может, по  тем  и
другим.
   - Ты такого чеченца, Цагароева, из вашей епархии случайно не  знаешь?
- спросил он весело и тут же получил устную оплеуху за свое легкомыслие.
   - Для тебя, Никитушка, Цагароев - чеченец, а для меня он прежде всего
ученый планетарной значимости. Его книги изданы во всем мире. Можешь сам
в БАНе в этом  убедиться,  если  у  тебя,  конечно,  есть  пропуск.  Они
написаны вполне доступным языком.
   Мол, не тебе с твоим ментовским интеллектом  соваться  в  наши  дела.
Хорошо еще Никита понял, что его посылают не  в  заведение  с  сауной  и
душевыми, а в библиотеку Академии наук.  А  то  ведь  мог  бы  и  выдать
что-нибудь, типа: "Слушай, я только не понимаю, при чем тут баня?"
   И все же, несмотря на  слова  бывшей  одноклассницы,  Никита  отличил
ученого с мировым именем среди двух других собеседников мгновенно -  как
ни крути, а по виду он был типичным чеченцем. Только с седым затылком  и
седеющими усами, а также со вполне благородной осанкой.
   Никита  созвонился  с  ним  сразу   после   вечернего   разговора   с
одноклассницей, и Аскер Алиевич, не проявляя любопытства к  цели  визита
сотрудника прокуратуры, сказал, что  может  встретиться  только  завтра,
потому что завтра же вечером вылетает на конгресс в Лондон, а из Лондона
- читать лекции в университете...
   Тут  ученый  назвал  город,  название  которого  хотя  и   показалось
знакомым, но в какой он находится  стране  и  даже  в  каком  полушарии,
Никита твердо не знал.
   В назначенный час он прошел мимо скелета  лошади  о  двух  головах  и
другого скелета - человеческого, только гигантского роста,  поднялся  по
лестнице и, слегка поплутав, отыскал нужный кабинет, где ученый, стоя  в
дверях, заканчивал деловой разговор, по-видимому, с коллегами.
   - Но это же не входит в целевую программу, - занудно говорил один  из
коллег.
   - Милый мой, разве озарение можно запрограммировать?  -  отвечал  ему
профессор Цагароев со  спокойной  улыбкой  доброго  и  мудрого  пожилого
человека. - Что вам эта программа! Человека осенила яркая, свежая  идея,
а вы - со своей программой. Да сочиним мы нужную формулировку.
   Разговор еще не закончился, когда  у  Цагароева  засигналила  трубка.
Аскер Алиевич нетерпеливо поднес ее к уху, проговорил кому-то:  "Привет,
Миша", потом взглянул на часы и добавил: "Хорошо, через полчаса буду".
   Звонивший Миша, судя по всему, сразу предложил ученому машину, на что
тот ответил:
   - Не надо машины! Ты же знаешь: я люблю ходит по мосту пешком.  Через
полчаса я у тебя буду.
   - Так я могу начинать работу? - спросил, слегка заикаясь от волнения,
другой коллега.
   - Начинайте немедленно. - Цагароев с той же мягкой Улыбкой повернулся
к нему. - Под мою ответственность.
   Только после этого он со вниманием взглянул на Никиту.
   - Вы ко мне?
   Коллеги удалились, Никита, ощущая  дефицит  времени,  представился  и
постарался за полминуты выложить свои вопросы.
   -  У  нас  такая   проблема,   Аскер   Алиевич:   требуется   научная
консультация.
   Несколько раз подряд  находим  мужские  тела...  со  снятыми  кожными
покровами.
   Короче, тело есть, а кожи нет, срезана. Может ли кто делать  такое  в
чеченской общине...  нет,  не  обязательно  в  чеченской,  -  поправился
Никита, однако слово было уже  сказано.  -  Поймите  меня  правильно,  -
заволновался Никита, - я имею в виду  любую  нацию:  у  кого  был  такой
культовый ритуал?..
   Ученый понял все раньше, чем Никита договорил до конца,  и,  горестно
кивнув, вдруг заботливо спросил:
   - Вы одеты достаточно  тепло,  чтобы  пойти  со  мной  по  Дворцовому
мосту?
   - Нормально - Никита с трудом скрыл удивление.
   - Тогда у нас с вами есть двадцать минут. Проводите меня до Эрмитажа,
вот все и обсудим. Михаил Борисович просит  посмотреть  новую  коллекцию
перед открытием.
   Все-таки Никита был не какой-нибудь серый валенок и сразу понял,  что
звонивший Миша - это и  есть  Михаил  Борисович,  директор  Эрмитажа  по
фамилии Пиотровский. Потом он почти бегом спустился по  лестнице  следом
за сухоньким седеющим чеченцем и, стараясь не отставать,  последовал  за
ним по набережной к Дворцовому мосту.
   - Полагаю, вы ждете,  чтобы  я  немедленно  назвал  вам  адрес  злого
чечена? - все с той же доброй улыбкой на лице спросил Аскер Алиевич.
   - Какого злого чечена? - не понял Никита.
   - Это из "Колыбельной" Лермонтова: "Злой чечен ползет на берег, точит
свой кинжал".
   Что-то такое Никита помнил, но очень туманно.
   - Чеченец как современный символ врага - забавно, не правда  ли?  Или
трагично. Нет, мой дорогой, чечена я вам не назову. Но то, что  ни  один
истинный чеченец такой способ мести не изберет, это скажу вам точно.
   - Но  мало  ли...  -  попробовал  возразить  Никита.  -  Я,  конечно,
понимаю...
   -  Ничего  вы,  молодой  человек,  не  понимаете!  -   проговорил   с
неожиданной горечью ученый. - Хотя бы потому, что вас этому не учили. Вы
хотя бы помните из своей, из  русской  истории,  что  Александр  Невский
однажды отмолил у Батыя право не вести русские дружины на войну?
   - Было такое, - согласился на всякий случай Никита, хотя, конечно, не
помнил.
   - Правда, его брат, Ярослав Ярославич, и сыновья  уже  на  эту  войну
ходили.
   И ходили они именно на Кавказ - завоевывать земли, где жил вайнахский
народ, проще говоря, чеченцы. Так с тех пор и  завоевывают...  в  каждом
веке и каждое поколение. Уж кто только не завоевывал. И чтобы устоять  в
этой тысячелетней бойне, нужны в том  числе  и  прочные,  я  бы  сказал,
окостеневшие ритуалы. Так вот, того, о чем вы спросили, среди ритуалов в
последние столетия не наблюдалось.
   Хотя, по преданиям,  один  из  апостолов,  святой  Варфоломей,  после
проповеди в Индии перешел  в  Армению  и  подвергся  там  именно  такому
жуткому истязанию: с него была снята кожа. Великий Питер  Брейгель,  как
известно, изобразил этого мученика стоящим  под  деревом  с  перекинутой
через руку, словно плащ, собственной кожей.
   - То есть вы считаете, что в среде чеченцев такого быть не может?
   - К тому же есть правила поведения народа  в  рассеянии.  Сейчас  все
более утверждается взгляд на чеченский народ как на  повторяющий  судьбу
народа еврейского. Сегодня в диаспорах живет  намного  больше  чеченцев,
чем на своей земле. Так вот, у еврейского народа было золотое правило  -
не  нарушать  законов  страны,  которая  его  приняла,  и  содействовать
процветанию этой страны... Хотя, конечно, отморозки могут быть  в  любой
семье. И тут желательно  тоже  придерживаться  старинного  правила.  Вы,
возможно, слышали: "Дайте нам право  иметь  своих  негодяев".  Но  этими
негодяями нельзя мерить ни один народ... В моем подъезде коренной житель
Петербурга, исконно русский человек Петя Иванов,  каждый  вечер  мочится
возле лифта. Но только  ненормальный  будет  судить  по  нему  обо  всех
петербуржцах и, тем более, о русском народе...
   - А вы, Аскер Алиевич, ощущаете себя  больше  кем?  -  спросил  вдруг
Никита. - Я имею в виду: чеченцем или петербуржцем.
   Они перешли уже разводную часть  моста,  и  далеко  внизу  под  ними,
разбиваясь о каменные быки, стремительно неслись свинцовые воды Невы.
   - Всем сразу, мой дорогой. - Цагароев улыбнулся. - В  зависимости  от
того, кто в эту минуту терпит обиду. Чеченцем, петербуржцем, гражданином
России, жителем планеты. И кроме того, сыном Божиим.
   - Всем сразу?
   - Естественно. И  готов  защищать  любого  из  них,  если  он  терпит
бедствие. А вы разве нет? - Пожалуй, и я тоже... У  меня,  правда,  один
дедушка наполовину татарин, а бабушка - с Украины...
   - Это нормально. А что касается существующих  на  сегодня  аномальных
ритуалов, то такого, о котором вы спрашиваете, в России, к  счастью,  не
наблюдалось. Думаю, это что-то иное - никакой не сатанизм,  которым  так
любят пугать, не каннибализм и прочие страшилки... Советую вам  поискать
в мире, как бы точнее выразиться, суперизощренной современной  культуры.
Короче, это - не веяние варварского прошлого, а что-то  современное,  ну
как, к примеру, серьга в брови или губе у нынешней молодежи. И еще -  по
слухам, появилась - только я предупреждаю: это всего лишь темные слухи -
какая-то странная личность, которую именуют чеченцем. Я не знаю, кто он.
Я ничего о нем не знаю, кроме того, что личность эта опасна... Если он и
в самом деле чеченец, то это - тот самый негодяй, на которого у  каждого
народа должно быть право... Попробуйте поискать около него.
   - Сведения достоверные? - спросил Никита.
   - Я вам сказал - это темные слухи.
   - Но вы  могли  бы  назвать  координаты  источника,  который  вам  их
сообщил?
   - Могу. Южное кладбище. Номер могилы - не помню. Одна из свежих.
   Они дошли до конца моста,  и  тут  им  дорогу  преградил  милицейский
лейтенант.
   Не обратив на Никиту внимания, он поманил Аскера Алиевича  пальцем  к
гранитным перилам набережной.
   - Документы, пожалуйста.
   Никита  тоже  полез  было  за  своим  удостоверением,  но   лейтенант
требовательно проговорил:
   - А вы проходите, не задерживайтесь.
   В это время ученый заученным движением  успел  протянуть  паспорт,  и
Никита решил вмешаться лишь в случае крайней надобности. Лейтенант долго
листал паспорт, даже повернул боком, якобы вглядываясь в  печать,  затем
насмешливо спросил:
   - Куда это ты так разогнался, дед?
   - В  Эрмитаж,  мой  дорогой,  -  ответил  с  улыбкой  мудрого  старца
Цагароев.
   Они стояли наискосок  от  Эрмитажа,  и  группы  иностранных  туристов
обходили их, словно речные струи неожиданное препятствие......
   - Чего? - презрительно переспросил лейтенант. - В Эрмитаж? Его,  что,
для тебя построили? Гуляй дальше, дед. Твое дело  -  шаурму  делать,  на
рынке торговать, какой тебе Эрмитаж? Сто рублей дашь, будет Эрмитаж.
   - Лейтенант, перестаньте паясничать, - не выдержал  Никита  и  достал
наконец свое удостоверение, где он красовался при капитанских погонах. -
Извинитесь перед всемирно известным  ученым,  профессором  Цагароевым  и
освободите дорогу.
   Его повелительные интонации подействовали на лейтенанта мгновенно.
   - А чего, - заговорил он смущенно, - надо  было  сразу  сказать,  что
профессор - в паспорте не написано. Ну  извините,  пошутил  неудачно.  -
Лейтенант вернул паспорт, козырнул и важно разрешил:
   - Доброго пути. Эрмитаж - дело хорошее.
   И хотя теперь лейтенант повел себя вполне корректно, Никита продолжал
испытывать жуткий стыд.
   - Необходимая процедура, - сказал он, чтобы сгладить неловкость.
   - Да-да, - подтвердил Аскер Алиевич, - я привык  и  без  паспорта  не
выхожу.
   Причем это я - пожилой человек, который родился в  Ленинграде,  здесь
вырос и, не считая ссылки в Казахстан, тут и прожил большую часть  своих
лет. Меня останавливают почти ежедневно,  а  моих  племянников-студентов
проверяют на каждой станции метро. Но иногда это бывает трудно объяснить
гостям. Представляете: я показываю наш  город  коллегам  из  Англии  или
Голландии, а у меня на каждом шагу проверяют документы. Как мне  им  это
объяснить?
   Никита прово