не помните этой истории, как же, о  ней  вся
Москва  говорила!  Самого-то  убили,  а  у  актрисули  остались  концы   его
зарубежных счетов, они же все сейчас за границу гонят, эти наши  бизнесмены,
бешеные миллиарды из страны вывозят,  тут  жрать  нечего,  а  они  пухнут...
Стреляют их, и правильно стреляют!  Надо,  чтобы  всех  перестреляли,  тогда
вздохнем свободнее!.. Так что зарубежные счета, мужчина? Были счета и  право
наследования капитала тоже. Может быть, она сама своего  бизнесмена  того...
Как же у вас язык поворачивается такое  сказать,  она  же  актриса!  А  что,
актеры не люди, что ли? А люди гибнут за  металл.  И  убивают  только  из-за
денег, во всяком случае, в нашей долбаной стране...
   Но выслушать все определения, дополнения и обстоятельства до конца я  так
и не успела.
   И сообразить, что произошло, - тоже.
   Это было почти неуловимое движение, легкое касание, -  и  на  моем  левом
запястье щелкнули наручники.
   - Тихо, - голос над ухом был таким же легким и неуловимым, - дергаться не
рекомендую.
   - Куда уж дергаться с такими дивными браслетами, - не поворачивая головы,
сказала я.
   - Тогда организованно выходим. Как будто ничего не произошло.
   - Как будто ничего не произошло - это сильно сказано.
   Я наконец-то повернула голову и увидела того  самого  молодого  человека,
кроткого следователя, очки которого мелькали  в  криминальной  сводке  вчера
вечером.
   Оперативно. Именно так нужно хватать подозреваемых в соучастии - без шума
и пыли. Похоже, что сам Костя санкционировал такой нежный захват, но  дельце
доверил обстряпать младшему братцу, черту очкастому. Все справедливо, нас  с
очкариком  не   связывают   длительные   дружеские   отношения,   совместные
аналитические построения в малогабаритной ванной и весьма насыщенная ночь на
спальнике вприкуску с драной простыней...
   Спустя минуту мы уже выбрались из толпы, и я едва поспевала за долговязым
цербером  правосудия.  Наручники  неприятно  холодили  запястье  и  тихонько
нашептывали: вот и все, ты попалась, Ева, не нужно было так долго оставаться
в живых. Проволочась в полном молчании квартал, я решила возобновить беседу:
   - Может быть,  возьмем  машину?  Чтобы  не  вызывать  нездоровый  интерес
обывателя своим экзотическим брачным союзом.
   - Ничего, здесь близко.
   - А куда это вы меня ведете? И вообще,  я  хочу,  чтобы  мне  для  начала
зачитали мои права.
   - Торопиться некуда. Зачитать права вам  всегда  успеют,  -  отбрил  меня
неразговорчивый очкарик.
   Свернув за угол, мы тотчас же  наткнулись  на  старенькую,  но  ухоженную
?копейку?  провокационного  ярко-красного   цвета.   Поравнявшись   с   ней,
следователь открыл заднюю дверцу и забрался в салон, втянув меня  за  собой.
Должно быть, он не рассчитал силы - кольцо наручников впилось в запястье,  и
я прикусила губу от боли.
   На переднем пассажирском сиденье развалился капитан Лапицкий.
   При нашем появлении он широко  осклабился,  повернулся  всем  корпусом  и
подпер рукой голову.
   -  Привет,  -  ласково  сказал  он.  -  Познакомились  уже?   Вижу,   что
познакомились.
   - Давно не виделись. - Мне не хотелось ни о чем говорить с Костей. -  Мог
бы не устраивать этот балаган.
   - Люблю пошутить. Но, самое главное, знаю, где тебя искать. Мы вот тут  с
Борькой поспорили, что ты с утра будешь в гуще народных масс - подпитываться
навозом слухов и сплетен, так сказать. Оно  и  верно.  Глас  народа  -  глас
Божий. Что говорят-то?
   - Что и всегда, - огрызнулась я. - Убийцей была законная  жена,  заколола
жертву штыком от автомата Калашникова, из-за денег любовника любовницы, а  у
режиссера вилла на Майами  и  пятидесятиметровый  бассейн.  А  также  ручная
игуана и прислуга-мулатка.
   - Преувеличивают. Насчет мулатки - преувеличивают. Поверь мне, я  с  этим
вашим Вольфом Мессингом  и  жизнерадостным  Гудини
 целую ночь возился.
   - Может быть, снимешь с меня наручники? Или  решил  сдать  меня  на  руки
правосудию? - Это был вызов, но Лапицкий его не принял.
   -  Познакомься,  это   Борис   Клепиков,   редкостная   умница,   большой
интеллектуал, надежда убойного отдела и изобретатель кубика Рубика. А это...
   - Ева, - быстро сказала я, - меня зовут Ева.
   - Да, -  сразу  поскучнел  Костя,  -  она  самая  и  есть.  Из  тех,  кто
протягивает верблюда-драмодера в угольное ушко  и  умудряется  выскочить  из
любого дерьма в непорочно-белых бикини.
   - Ценное качество, - сквозь зубы сказал Борис Клепиков.
   - Скажи своему парню, чтобы он снял наручники. -  Опереточность  ситуации
начала меня раздражать. - И королевскому пингвину понятно, что я  никуда  не
денусь.
   - А это не мой парень, здесь ты ошиблась, голубка моя. Мы с ним  работаем
в разных ведомствах и на разные конторы. Только здесь схлестнулись.  У  него
свои интересы, у меня свои. А у тебя свои, как я посмотрю. Она ведь  тоже  в
этих съемках участвует.
   - Я знаю. - Борис  повернул  голову,  глаза  за  линзами  показались  мне
устрашающе проницательными. -  Ассистент  по  работе  с  актерами.  Иначе  -
кастинг.
   - Вот только за задницу ее никак не удавалось взять, - все в том же  тоне
продолжил Костя;  -  Она,  видишь  ли,  всегда  умудрялась  сострогать  себе
алибюшку. Рядом с трупом не сшивалась, никого не видела, ничего не  слышала,
ну и так далее. Словом, во время военных действий предпочитала  отсиживаться
в нейтральной стране. Как тебе перспектива отсидеться в нейтральной  стране,
Борька?
   - Я над этим не задумывался, - строго сказал изобретатель кубика Рубика.
   - А жаль, милое дело. - На Лапицкого напал приступ красноречия. -  Где-то
рвутся бомбы, гибнут армии почем зря, а ты  лежишь  в  кровати  с  телкой  в
нейтральной стране, и по телке гуляет солнце, и тихо-тихо. Можно отправиться
на кухню в голом виде и  хряпнуть  кефира,  послушать,  как  муха  бьется  в
стекло, завести патефончик с Густавом Малером и подумать о том,  как  где-то
гибнут армии почем зря.
   - Да ты поэт, Лапицкий, - не удержалась я.
   - Я поэт, а ты всегда в нейтральной стране, -  подколол  меня  капитан  и
снова обратился к Борису:
   - Думаешь, она не рассуждает своей умной башкой, что  происходит  в  этой
чертовой съемочной группе, а, Борька? Рассуждает, и еще как. Только вдали от
эпицентра событий и со здоровой долей цинизма. Здоровый цинизм и  есть  твоя
нейтральная страна. Я прав?
   - Прав тот, у кого больше прав, - резонно заметила я, - а  вообще,  прав,
конечно. Только похоже, что мы с тобой соотечественники.
   -  Вот  видишь,   соотечественники,   -   обрадовался   Лапицкий,   -   а
соотечественникам нужно объединяться в землячества.
   - Это с тобой, что ли?
   - Со мной, голубка моя, со мной!
   - Пока я объединилась  только  с  ним,  -  я  кивнула  на  Бориса  и  для
убедительности подергала запястьем с наручниками.
   - Ну, это временные трудности, поверь мне. - Что тебе нужно?
   - Позволь мне помочь тебе.
   - Ты мне уже помог в свое время. - Мне не  хотелось  вдаваться  в  нюансы
наших отношений, да еще при посторонних, но Лапицкий, похоже,  придерживался
на этот счет совершенно другого мнения.
   - Поговорим как взрослые люди. Долго ты еще собираешься скакать по стране
без документов?
   - Это мои трудности.
   - Твои трудности закончатся в ближайшем отделении милиции.
   - Возможно. Но это ничего не меняет.
   - Меняет, и еще как! Найдется уйма прегрешений,  за  которые  тебя  можно
упечь, и  надолго.  Взять  хотя  бы  последние  неприятности  с  творческими
работниками киностудии ?Мосфильм?...
   Я откинулась На спинку сиденья и закрыла глаза.  Похоже,  все  начинается
снова. Костя не потерял  надежды  привлечь  меня  на  свою  сторону,  он  не
оставляет мне права выбора,  он  хочет  снова  загнать  меня  в  шкуру  Анны
Александровой, он хочет снова заставить меня делать то,  от  чего  я  бежала
полгода назад...
   - ..Тебя можно взять за жабры хотя бы за сокрытие преступления. Знать  об
убийстве и никуда не сообщить о  нем,  -  это  высоконравственный  поступок,
ничего не скажешь. И после этого ты еще  будешь  говорить  мне  о  моральных
принципах.
   Я молчала, хотя вполне могла сказать: ты прав. Костя, ты  прав  во  всем.
Нет никаких смягчающих вину обстоятельств...
   -  Если  уже  ты  такая  целомудренная  девушка,  что   даже   с   пачкой
презервативов к тебе не подкатить, то почему ты еще живешь после всего того,
что наваяла?
   - А кто тебе сказал, что я живу? - устало спросила я.
   - Только давай без мелодраматических эффектов. Прибереги их для кобельков
с метровыми членами. После акта им очень интересно будет послушать,  как  ты
каешься во всех смертных грехах. Но кое-какие грешки мы тебе можем  навесить
уже сейчас. Правда, Борька?
   - Еще какая! - подтвердил Клепиков.
   Я молчала. Я понимала, что веду себя  глупо,  но  молчала.  Мой  уход  от
Лапицкого - тогда,  полгода  назад,  уход,  которым,  как  мне  казалось,  я
подписала себе смертный приговор,  ничего  не  значил.  Он  был  всего  лишь
капризом, детской шалостью, разбитой  вазой,  пролитым  молоком:  меня  лишь
слегка пожурили и поставили в угол. Но, если я буду хорошей  девочкой,  меня
защитят и почитают сказку на ночь. А пока я должна стоять в углу и думать  о
своем плохом поведении.
   - Ну ладно, поразмышляй пока, - смягчился Лапицкий. - А  мы  двинем.  Как
созреешь - скажешь.
   Он перебрался на водительское сиденье и завел машину...Ехали мы  недолго.
Спустя пятнадцать минут Лапицкий мягко притормозил.
   - Уже приехали? - не выдержала я. - В ближайшее отделение милиции?
   - Лучше. Решили тебя с Борькой пригласить на торжественный обед.
   - Для обеда рановато.
   - Ну, на торжественный завтрак.
   - По какому случаю? - Мне было совершенно наплевать на то, что мне скажет
Лапицкий, потому что главное он уже сказал: ты никуда не денешься,  девочка.
Я с тебя не слезу.
   - У нашего Борьки праздник сегодня. Ну, и у меня тоже  косвенно.  Тяжелая
сегодня была  ночка,  сплошные  нервы,  сплошные  слезы,  все  жилы  из  нас
вытянули, за такую работу приплачивать надо. Но вот  он,  -  Лапицкий  ткнул
пальцем в Бориса, - вот он все распутал, психоаналитик хренов. Копался себе,
копался, по архивам бегал, народ терзал. А в результате - ты  просто  умрешь
от простоты замысла. И от его красоты.
   - Что распутал? - спросила я.
   - Он раскрыл все эти убийства...

***

   ...Блинная называлась ?Паломник?.
   Именно сюда Лапицкий зазвал нас для торжественного  завтрака.  Перед  тем
как выйти из машины, Борис все-таки снял с меня наручники, так что в блинную
мы вошли вполне пристойно.
   - Господи,  куда  ты  нас  привел,  Костя?  -  спросил  Борис,  когда  мы
внедрились под низкие каменные своды ?Паломника?.
   - Ты, Борька, его еще оценишь и будешь  сюда  своих  проституток  водить,
если, конечно, они крещеные.
   - Ну, ты и тип, Лапицкий!
   - Эта забегаловка на всю  Москву  одна-единственная.  Настоящие  блины  с
икрой, семгой, грибами и прочими прелестями. И все бесплатно, заметь.
   - Бесплатно?
   - Для  друзей  церкви  и  добрых  самаритян.  Они  нарочно  мучают  меня,
разговаривают ни о чем, вскользь бросив фразу о самом главном. Я  исподтишка
жадно разглядывала Бориса: неужели этот долговязый очкарик связал все нити и
свел концы с концами?..
   Лапицкий чувствовал себя в своей  тарелке,  он  был  здесь  завсегдатаем.
Наверняка собрал в свое время компромат на хозяев заведения и  теперь  вовсю
этим пользовался, Боже мой, я действительно  знаю  все  его  прихваты!..  Он
кивнул  молоденькому   херувиму   за   буфетной   стойкой,   выполненной   в
северорусском стиле: резное полированное дерево с  повторяющимися  в  разных
вариациях Сирином и Алконостом , и  уверенно  провел  нас  в
глубь зала, к одному из столиков. Едва мы угнездились  за  ним,  как  к  нам
подошел еще один херувим, одетый так же, как и херувим за  стойкой:  длинная
домотканая рубаха, жилетка, расшитая  золотом,  и  маленькая  шапочка,  едва
держащаяся на буйных кудрях. Из-под рубахи кокетливо выглядывали  сафьяновые
сапожки. Лапицкий что-то шепнул на ухо херувиму, и тот моментально исчез.
   - Интересное заведеньице, - равнодушно сказал  Борис,  провожая  херувима
взглядом.
   - Что ты, - Лапицкий понизил голос до шепота, - чрезвычайно интересное.
   - Чую, что плачет по нему полиция нравов.
   - Ну, где же еще искать порок, как не в сердце добродетели, - ухмыльнулся
Лапицкий. - Вообще-то здесь  паломники  останавливаются,  которые  к  святым
местам шастают, кормят их бесплатно,  поят  монастырским  квасом  -  и  этот
религиозный музыкальный момент даже  находится  под  патронажем  ближайшего,
ничего не подозревающего прихода. Соответственно - послабление в  налогах...
Если бы знал отец Николай, что здесь делает дьявол,  пока  Бог  спит!..  Все
никак не удосужусь сообщить в патриархию.
   - Вертеп без индульгенций? - проницательно заметил Борис.
   - Не то слово! После девяти вечера -  образа  лицом  к  стенке,  дабы  не
смущать святых угодников, и ну  чудить.  Здешние  отроки  нарасхват,  видал,
какие ангелы?
   - Пед-кабак? - развеселился следователь.
   - Ну, зачем так грубо? Респектабельный гей-клуб для состоятельных  людей.
Со всеми дополнительными видами услуг,  включая  добротную  русскую  баньку.
Проходил у нас в разработке под именем ?Содом и Гоморра?. Но люди  оказались
смышленые, покладистые, так что теперь мы с ними близко дружим.
   Лапицкий засмеялся, и они со следователем ударили друг друга по рукам: ни
дать ни взять яростные борцы за справедливость, неподкупные служители Фемиды
в белых одеждах. Я  тоже  криво  улыбнулась,  ?близко  дружить?,  по  Косте,
означало шантажом и  угрозами  выбивать  нужную  информацию  и  понуждать  к
сотрудничеству...
   Тем временем к столику вернулся херувим в сафьяновых  сапожках;  сгибаясь
под тяжестью подносов, он принес  целую  гору  дымящихся  румяных  блинов  и
многочисленные блюда  с  потенциальной  начинкой:  красная  и  черная  икра,
лоснящаяся семга, сметана, масло... Возвышался над  всем  этим  великолепием
запотевший шкалик водки.
   - Специальный заказ для специальных гостей, - высоким,  немного  манерным
голосом сказал херувим.
   - Спасибо, Андрюша. Кликну, если что-нибудь еще понадобится.
   - Я сейчас еще воду принесу.  -  Андрюша  широко  улыбнулся  Лапицкому  и
Борису. Меня он проигнорировал.
   -  Вообще-то  я  не  запиваю  водку.  -  Следователь  поправил  очки   на
переносице.
   - Так это для рук, дурило, - попенял ему Костя. - Все как в  просвещенной
Европе.  Ладно,  накатим  за  твою  светлую  башку.  Быть  тебе  Генеральным
прокурором, если за  взятки  к  тому  времени  не  посадят.  Или  в  ФБР  не
переманят, в отдел аналитических исследований.
   Костя быстро разлил водку в стопки с толстыми хрустальными  стенками.  И,
подняв стопку в руке, обратился ко мне:
   - Хочу представить тебе своего друга, Бориса Клепикова...
   - Представлял уже, - оборвала я.
   -  Не  перебивай  старших  по  званию...  Так  вот,  хочу  тебе  еще  раз
представить своего друга Бориса Клепикова, который только сегодня утром... -
Лапицкий поднес к лицу руку с часами, - три часа  как..,  блестяще  закончил
расследование серии убийств, произошедших за последнее время в ничем себя до
этого не запятнавшем кинематографе. Красоту замысла  убийцы  еще  оценят  по
достоинству, равно как и изящество разгадки. Ну, за тебя, Борис Иванович!..
   Мы выпили и принялись за  блины.  Я  ела  почти  без  удовольствия,  хотя
понимала, что и икре, и блинам нужно отдать должное. Мужчины, казалось, были
полностью поглощены только едой.
   - Ну что, еще по одной? - не выдержала наконец я.
   - Торопишься, девочка. Ну ладно, черт с тобой.
   Мы снова выпили, и я уставилась на ?светлую башку? в ожидании.
   - Видишь, Борька, девочке не терпится услышать все с  самого  начала.  Не
будем томить коллегу, заодно и я еще раз послушаю. С удовольствием.  Оч-чень
мне эта история нравится.
   - Ладно, - снизошел наконец Борис и,  торопливо  прожевав  кусок,  окунул
руки в чашку с водой.
   Вытершись салфеткой, он аккуратно  снял  очки  с  ужасающими  линзами,  и
только теперь я  поняла,  что  Борис  Клепиков  вполне  симпатичный  молодой
человек  с  симпатичными  глазами.  Полуслепые  растерянные  зрачки  напрочь
убивали тот налет цинизма, который уже поселился в складках рта.
   - Слушаем тебя внимательно, - подзадорил Бориса Лапицкий, отправляя в рот
очередной ломоть блина с черной икрой.
   - Значит, так, - начал Клепиков. - Для того чтобы всем присутствующим был
понятен пафос преступления, необходимо углубиться в седую старину, в  начало
пятидесятых. Период ?малокартинья? практически  завершился,  и  уставшая  за
войну страна требовала разрядки.
   Я метнула на Бориса быстрый взгляд, надо же, он даже  знаком  с  термином
?малокартинье?, завидная для простого следователя осведомленность!
   - Так вот. Как раз в то время,  после  смерти  ?отца  народов?,  и  стали
появляться многочисленные музыкальные фильмы, фильмы-ревю,  экранизированные
оперетки в стиле ?Девушки моей мечты?  с  Марикой  Рекк  и  так  далее.  Ну,
конечно, на наш советский манер,  без  разнузданных  голых  ляжек  и  прочих
прелестей. Были и свои звезды, их обожали, за ними толпами ходили, из-за них
стрелялся  весь  офицерский   состав   Вооруженных   Сил   от   старлея   до
генерал-полковника. Им дарили трофейные ковры и трофейный саксонский фарфор.
Персональные машины с персональным водителем. Военные и актрисы -  это  была
каста...
   - Да знаем, - перебил Лапицкий, - ?Жди меня, и я вернусь...?  Посвящается
B.C. Ты давай к сути ближе...
   -  Хорошо.  Была  такая  маленькая  звездочка,  Фаина  Ковальская.  Очень
неплохие вокальные данные, фигурка и все прочее, словом, обаяние  молодости.
Несколько фильмов - и, соответственно, толпы поклонников. В  нее  влюбляется
молодой блестящий военный с сомнительной фамилией Бергман. Сам-то он был  из
поволжских немцев, но скрыл этот факт  в  период  разгула  СМЕРШа  и  прочих
прелестей чисток, уж как - неизвестно. Выдал себя за еврея,  что  тоже  было
нежелательно, но... Поскольку был он умница, штабист-аналитик от Бога, и сам
маршал  Рокоссовский  ему  покровительствовал,  то  на  этот   факт   решили
посмотреть сквозь  пальцы.  Так  вот,  Бергман  при  всех  своих  выдающихся
способностях вполне мог стать маршалом со временем, но дослужился только  до
начштаба округа. Это в тридцать-то пять лет! И  тридцатипятилетний  начштаба
влюбляется в эту самую Фанечку Ковальскую, и она становится его  женой.  Но,
как говорится, счастье молодых продолжалось недолго. Потому что на горизонте
появилась еще одна звездочка, поярче - Татьяна  Александрова.  У  Татьяны  и
экстерьер был повнушительнее, и тянула она на романтическую героиню  больше,
чем Фанечка. Если брюнетка Фаина Ковальская-Бергман больше  напоминала  Зару
Леандер  ,  то   роскошная   блондинка   Татьяна
Александрова была вылитой Марикой Рекк. Естественно, все  роли  перекочевали
от Бергман к  Александровой,  а  потом  туда  же  уплыл  и  муж.  И  Татьяна
Александрова, может быть, сама того не  желая,  стала  злым  гением  Фанечки
Бергман. Карьера разрушилась, ролей больше не  предлагали,  да  и  мужа  она
любила без памяти. А тут такой афронт. А поскольку была она гордая полька  с
примесью еврейской крови - отца-то ее звали Франтишек Ковальский, и  был  он
родом из Гродно, - то по парткомам и Главным политическим управлениям бегать
не стала. А выкрала у бывшего мужа наградной ?ТТ? и попыталась застрелить  и
его, и разлучницу прямо в ложе Театра Красной Армии, куда они отправились на
представление  героической  комедии  ?Давным-давно?.  Ничего,  конечно,   не
получилось, ствол в ответственный момент заклинило,  но  скандал  замять  не
удалось. Фанечку поместили в психбольницу,  Бергман  с  должностей  полетел,
поскольку не смог разобраться с двумя женщинами, куда уж по округ