е  дожидаясь  ответа, повернул голову  в  сторону
околачивающегося у стойки официанта.
     И я впервые увидела его в профиль - неожиданно в том же
ракурсе и в том же освещении, что и несколько месяцев назад.
Тот  самый  профиль  убийцы. Профиль, который  разрушил  мою
жизнь, заставил перестать быть собой, убил моих друзей . И я
вдруг   почувствовала  к  этому  человеку   такую   холодную
расчетливую  ненависть, что мне стало решительно  наплевать,
для  чего  он  подсел  ко  мне - для  того,  чтобы  подснять
понравившуюся телку, или убить ту, которую раньше  убить  не
удалось.
       До   парома,  до  свободы,  до  другой  -   собачьей,
безголосой, но безопасной жизни оставались сутки,  и  я  еще
успею  -  или  умереть, или отомстить  ему.  Это  чувство  -
чувство  близкой  расплаты - опьянило меня  и  острой  иглой
сшило обрывки моей прошлой и настоящей жизни.
      -  Идем,  - сказал мне самоуверенный сопляк и протянул
руку.  Я  сжала  ее  - обыкновенная твердая  ладонь,  ничего
особенного - но, может быть, это была та рука, которая убила
Нимотси и Веньку.
      ...На  улице  он взял машину, назвал  шоферу  адрес  -
улицу,  о  наличии  которой я даже  не  подозревала,  что-то
связанное с полузабытой революционной историей, - и прямо  в
салоне  приступил к делу, покровительственно обнял  меня  за
плечи.
     - Резво начинаешь, - сказала я, впрочем, без осуждения.
     Он засмеялся и обратился к шоферу, пялившемуся на нас в
зеркало:
     - Хорошая штучка, да, отец?
      Он  как  будто призывал в свидетели, он призвал  бы  в
свидетели  кого  угодно, я знала эти повадки  насмотревшихся
кино  дурачков, они всегда хотят быть похожими  на  типов  в
шляпах,  которые  поливают  жертвы  автоматным  свинцом   на
заброшенных   судостроительных  верфях,  в  амбарах   и   на
нефтеперегонных заводах.
      Шофер  неопределенно хмыкнул, не поддержав реплику,  -
ему  нравилось  совсем другое кино; резво взял  с  места,  и
старенький "жигуленок" затрусил по раздолбанным улицам.
     - У тебя удивительное лицо, - шепнул мне Влас на ухо, -
ты  такая красивая... Я чувствую, что меня поджидает большой
сюрприз.
     "Это точно", - подумала я про себя.
     - Ты такая красивая...
     - Ты забыл добавить "детка", - насмешливо сказала я.
     - Детка. Удивительное лицо. Как будто что-то проступает
в нем, что-то такое...
     - Ты говоришь, как сентиментальный сутенер.
      -  Ловлю  тебя на слове. Я не сутенер и даже  не  буду
платить тебе, если это тебя обижает.
      -  Ты  не сутенер, я не проститутка, разве у нас может
что-нибудь получиться?
     - Я уверен.
      - Ну, а кто ты? - спросила я, хотя очень хорошо знала,
кто  он:  Нимотси в луже крови, Венька на запущенном пыльном
газоне. - Мы даже и не познакомились толком.
      -  Скажем  так,  -  Влас поднял указательный  палец  и
коснулся  им кончика моего носа, слегка надавил,  -  у  меня
маленький бизнес. Маленький, но весьма прибыльный. Остальное
не должно тебя волновать.
       ...Мы   отпустили  машину  в  районе  новостроек,   у
шестнадцатиэтажной  башни, стоявшей  в  окружении  таких  же
одинаковых домов: здесь и слыхом не слыхали об архитектурных
излишествах старого петербургского стиля.
      В  соседнем ларьке Влас прихватил джентльменский набор
плейбоя:  шампанское, коробку конфет, какие-то  фрукты,  все
то, что соответствовало его представлениям об интимном ужине
при  свечах. Я не стала разубеждать, ограничившись ироничным
похмыкиванием.
      Пока  мы  поднимались  наверх  -  на  двенадцатый  или
тринадцатый этаж, я так и не запомнила, - Влас был паинькой,
рук  не  распускал, хотя и находился в опасной  близости  от
меня.   И   именно   в  тесной  клетушке   лифта   я   вдруг
почувствовала,  что  не  знаю, что делать,  -  решительность
покинула меня. Чтобы хоть как-то взять себя в руки, я  снова
нашла этот ракурс - четкий профиль, подбородок, убийца  моих
друзей, гнуснейший тип.
       -   Что-то   ты  перестал  проявлять  активность,   -
подстегнула его я.
     - Берегу силы.
       На   лестничной   клетке,  перед  обитой   дерматином
стандартной дверью, он несколько минут возился с ключами.
     - Прошу!
       ...Маленькая  двухкомнатная  квартира  поразила  меня
безликостью  обстановки  - она не  была  обжита,  плохонький
номер  провинциальной  гостиницы;  тяжелые  шторы  на  окнах
плотно  закрыты, старая тахта, стол, два стула,  облупленный
шифоньер.  Самая приличная вещь - видеодвойка на тумбочке  в
углу.
       По   выцветшему   ковру   были   разбросаны   обложки
видеокассет, сплошь Тарантино, снесенные пулями башки.
      -  Располагайся,  - предложил Влас,  он  счастливо  не
чувствовал неловкости за убогие внутренности квартиры.
     - Не очень-то похоже на гнездо разврата, - заметила я.
      -  Согласен, на Беверли-Хиллз это не очень-то  похоже,
извини.  Это квартира моего приятеля, он почти  не  живет  в
Питере,   так,   бывает  наездами.  А   вообще   на   севере
сшивается...
      Я прошлась по комнате, толкнула дверь в соседнюю - она
оказалась запертой. Влас перехватил мой удивленный взгляд:
      - Он там свой антиквариат хранит, от бабушки-покойницы
остался. Фарфоровая посуда и пара иранских ковров... Выпьешь
чего-нибудь?
      -  Чего-нибудь  - это полусухое псевдошампанское?  Или
выбор  более широкий? - Я действительно хотела выпить, чтобы
хоть немного расслабиться.
      Влас  включил  видео - конечно же,  Тарантино,  ничего
другого  и ожидать от этого болвана не приходится,  дурацкие
"Бешеные псы", я ненавидела этот фильм.
     - Не возражаешь? - запоздало спросил он.
     - Не возражаю.
      Влас  подошел  ко  мне, властно  обнял,  притянул  мою
голову:
     - Не возражаешь?
      Играть  нужно было до конца, конечно же, как  я  могла
возразить,  поднявшись сюда, в чужую квартиру, с  совершенно
незнакомым  мне  человеком.  Он  просто  хотел  переспать  с
понравившейся ему бабенкой - и ожидал от меня того же.  И  я
не   стала  его  разочаровывать:  я  нашла  его  губы,   уже
податливые,   только   так  и  должна   поступать   красивая
похотливая  сучка,  только за этим  она  сюда  и  пришла.  Я
закрыла   глаза,   чтобы  не  видеть  происходящего,   очень
странного  происходящего - поцелуй затянулся сам  и  затянул
меня  -  в  водоворот ощущений, которых я не  знала  никогда
прежде. У меня вдруг закружилась голова, а чужие раскаленные
губы  никак  не могли оторваться от моих. И мне вдруг  стало
все  равно, зачем я приехала сюда с ним, - возможно,  только
для  этого...  Боже  мой, наивная школьница,  переросток  со
сбитыми  коленками, всю жизнь просидевшая в закрытом учебном
заведении  собственного тела, теперь пытается  вырваться  на
свободу!
     Простите меня...
     Меньше всего я хотела, чтобы у меня кружилась голова от
человека,  убившего  близких мне  людей,  но  сопротивляться
этому я не могла...
     Простите меня...
     Голоса тех, которые должны были не прощать меня, теперь
молчали.
      Или я просто хочу получить попутно несколько уроков от
человека, замазанного в смерти, ведь все так рядом...
      Я  очнулась, когда он спустился к моей груди -  сейчас
что-то   обязательно  должно  произойти,  и  самое  страшное
заключалось  в  том,  что  я  не  видела  к  этому   никаких
противопоказаний.
      -  Где  тут  у  тебя ванная? - собрав остатки  воли  и
переводя дыхание, спросила я.
      -  Что?  - не понял он сначала, а потом все же  нехотя
оторвался от меня. - Сейчас. Я тебя провожу.
      Он  действительно проводил меня в ванную, где не  было
ничего,  даже намека на полотенца; только две зубные  щетки,
два бритвенных станка, полувыдавленный тюбик с зубной пастой
и "Детское" мыло в промокшей насквозь обертке.
     Мне наплевать было на все это, я сбросила с себя одежду
прямо на пол и влезла под душ, вывернув краны до упора.
     Приди в себя!
     Но приходить в себя не хотелось. Я не знала, что делать
с  собой,  я  вдруг с ужасом поняла, что этот тип  ("гнусный
тип",  не  забывай!) будет первым мужчиной, которого  я  по-
настоящему  хочу. А я хотела его, глупо обманывать  себя,  я
действительно хотела его, впервые за всю жизнь.  (Боже  мой,
*  *  поздно,  как  поздно  вес приходит...  Ты  ведь  могла
встретить  кого-то другого - умного компьютерщика в  круглых
очках,   чистенького   менеджера  по   рекламе,   студентика
автодорожного   института,  профессионального   автогонщика,
водителя троллейбуса, безнадежного графомана, - кого угодно,
но  не  этого  же подонка...) ...Он обнял меня сзади,  "этот
подонок",  -  это  был  его  стиль,  подсмотренный  у   всех
Тарантино  сразу: он влез в ванную с бутылкой шампанского  и
обнял меня. Моя спина упала в его грудь как в зыбкое ущелье,
а  он все целовал мой затылок, по-мальчишески нетерпеливо. И
все-таки справился с мальчишкой в себе, так всегда поступали
у  Тарантино:  его губы соскользнули ниже,  они  исследовали
плечи, лопатки, а потом уткнулись в плеть позвоночника  -  я
была  исцелована  позвонок  за позвонком  и  почти  потеряла
сознание от этого.
      Влас передал мне бутылку шампанского, я глотнула прямо
из  горла, совсем не почувствовав его вкус, - и только тогда
повернулась  к  мальчишке,  умеющему  быть  таким  ласковым;
никогда   еще   я   не   видела  такого  красивого,   такого
восхитительного тела - тем хуже для него...
      Я  вылила  шампанское ему на голову, и оно  тотчас  же
смешалось  со струями воды. Влас поднял голову и  перехватил
его  остатки открытым ртом, потом отобрал у меня  бутылку  и
вышвырнул из ванной к чертовой матери - бутылка грохнулась о
линолеум в коридоре, но толстое стекло не разбилось.
      Он  смотрел на меня широко раскрытыми глазами,  ноздри
его трепетали, как у необъезженной лошади, - и он сделал то,
всего лишь то, что сделал бы любой самоуверенный мужчина  на
его  месте:  припал жадными мокрыми губами к моим  соскам...
Проклятый     хирург-пластик,     долговязый     докторишко,
предупреждал,  что  после операции именно  грудь  становится
особенно   чувствительной  -  всего  лишь  послеоперационное
осложнение,  побочный  эффект,  встречающийся  у  пятнадцати
процентов женщин - я попала в эти пятнадцать процентов,  кто
бы  мог  подумать!  Мысль  об  этом  была  последней,  четко
сформулированной в моем сознании...
     Я смутно помнила, как он поднял меня и понес в комнату,
на  уже  расстеленную  тахту; как  мокрую  ("Извини,  детка,
полотенец в этом доме нет!") швырнул на белые простыни;  как
начал  ласкать  меня - не для меня самой,  нет,  он  готовил
плацдарм для себя. Но сражаться не пришлось, я сама вышла  к
нему  навстречу,  я  сама  отдала  ключи  от  изнемогающего,
жаждущего  быть  покоренным  города  моего  Тела.   И   орды
кочевников  вошли в него с острыми пиками наперевес,  сметая
все на своем пути, добираясь до самых потаенных уголков. Они
что-то  кричали  гортанными  голосами,  слившимися  в  один-
единственный  торжествующий  голос...  Это  был  его  голос;
отдельные  слова,  каждое  из  которых  имело  свое,  иногда
непристойное,   значение,  вдруг  зазвучали  музыкой   сфер,
божественным  стихом,  - они подстегивали  меня  как  плеть,
заставляли  выгибаться тело в ожидании...  И  когда  наконец
густой тягучий поток извергся, он не затушил пожара, он лишь
заставил его разгореться с новой силой.
      Мой  мальчик, мой любитель дешевого пиратского  видео,
$%h%".#. молдавского шампанского, дешевых случайных  связей,
мой восхитительный убийца, - мокрый от пота, не просохший от
воды, - так и остался лежать на поле битвы моего тела. Но он
не  умер,  нет,  он только набирался сил, чтобы  возобновить
атаку;  я  сама  подстегивала его, мои руки, мои  ноги,  мои
бедра  бесстыдно и настойчиво направляли его, - и ему ничего
не  оставалось,  как подчиниться, и все  началось  снова.  Я
должна  была получить свое, я должна была получить то,  чего
никогда не испытывала.
     Я должна была получить, и я получила.
      А  потом осталась один на один с его гладким, уставшим
телом, вот где была физическая география, которую и в голову
никому  не  придет  преподавать в  обнищавшей  муниципальной
школе;   вот   где   был  рельеф  со  своими   впадинами   и
выпуклостями,  со  вздыбившимися  зарослями,  со  спокойными
равнинами...  Я  исходила  отпущенное  мне  на  исследование
пространство   вдоль   и  поперек,  обдуваемая   запахом   -
неожиданно  острым и терпким - мужской кожи, как  ветром;  я
износила   все  губы,  как  изнашивают  башмаки,  семь   пар
сказочных  башмаков, а надо мной были семь небес,  а  передо
мной были семь холмов - и это было только начало!..
      Он  входил  в  меня снова и снова, он  снова  и  снова
оставлял  меня  только затем, чтобы я могла  приблизиться  к
нему,  -  и  я забыла обо всем, я разрешила себе забыть  обо
всем, мое неопытное тело сразу же перестало быть неопытным -
сразу же, стоило только отпустить себя.
      Я  потеряла  счет  времени, я даже не  знала,  сколько
времени  продолжалась эта случка, это соитие, этот акт,  эта
случайная  любовь, но, кажется, я загнала  его  раньше,  чем
хотели мы оба - и он, и я. И Влас сдался, он выбросил  белый
флаг,  он  попросил  меня  остановиться,  он  попросил  меня
остаться, он попросил попить, он попросил ничего не надевать
на себя, он попросил "что-то типа отбивной, большой отбивной
с  луком",  он попросил Чего-то еще и заснул на полуслове  -
все-таки он был мальчишкой, и заснул, как мальчишка,  крепко
обняв меня за шею.
      Он заснул, оставив меня наедине с собой. Я приходила в
себя, может быть, слишком медленно. Я еще нашла в себе  силы
поцеловать  его во взмокшие спящие волосы, в  переносицу,  в
лживо-раздвоенный круглый подбородок.
     Подбородок.
     Вот оно, подбородок.
     Наваждение кончилось.
      Я  осторожно высвободила из кольца его рук свое  сразу
омертвевшее тело, соскользнула с кровати, быстро, как  будто
скрывая  следы преступления, натянула на себя  рубашку.  Это
оказалась  его  рубашка, тот же острый и терпкий  запах,  но
переодеться не было сил.
      "Да  ты  нимфоманка, душа моя!  -  сразу  же  вылез  с
оценками Иван. - Кто бы мог подумать..."
     "Ну что, получила свое маленькое пошлое удовольствие? -
мрачно  изрек Нимотси. - Предала друзей с первым  попавшимся
вшивым  убийцей  и счастлива? Я от тебя, пожалуй,  на  время
отрекусь. Только скажу тебе как специалист в жестком порно -
mb.b  твой  так называемый секс прост, как панель управления
электрическим  стулом. Никакого изощренного  воображения.  А
нас  он  убивал  гораздо  более изобретательно,  чем  трахал
тебя".
     "Но с тем же остервенением", - добавила Венька.
      Все  стало на свои места. Все стало так ясно,  что  из
всех  татуировок  я выбрала бы для себя одну-единственную  -
черную  вдову. Самку паука, которая убивает оплодотворившего
ее   самца:   соитие,   как   прелюдия   смерти,   последний
предсмертный  ритуал - очнись, Ева, разве ты  забыла,  зачем
приехала  сюда? Нимотси в луже крови, Венька со  сломанными,
легкими, как у птицы, костями...
     Нет, я не забыла.
     Я обыскала карманы джинсов Власа - ничего, кроме смятых
купюр,  по-детски рассованных во все карманы;  черная  вдова
так  черная вдова, я согласна на эту роль. Но решиться  было
проще  всего,  я  приехала сюда с этим подспудным  решением.
Гораздо труднее выполнить - не подушкой же душить это спящее
безмятежное лицо, да и сил у тебя не хватит. Так, предаваясь
ленивым,  полусонным  мыслям об убийстве,  я  осмотрела  всю
квартиру.  На  кухне  не  было ничего  особенного  -  пустые
жестянки  из-под  круп,  застоявшийся  пельменный  бульон  в
кастрюле,  палка сервелата и хлеб в холодильнике - временное
пристанище,  приют странников. На столе, в хлебных  крошках,
валялась связка ключей. Ну, да, видимо, Влас бросил их прямо
на стол, когда открывал шампанское.
     Еще не зная зачем, я взяла ключи и вернулась в комнату.
     Видимо, лавры всех шести жен Синей Бороды не давали мне
покоя  -  я решила разобраться с закрытой дверью, как  будто
именно за ней меня ждали ответы на все мои вопросы.
      ...К  замку  подошел только третий ключ  из  связки  -
предпоследний.  Еще  раз  воровато  оглянувшись  на  спящего
Власа,   я   толкнула  дверь  в  комнату,   нашарила   рукой
выключатель и включила свет.
       Длинный   стол,  фотоувеличитель,  ленты   негативов,
проявленные пленки, висящие на веревке, как белье.
      ...Вся  стена  над  столом была  увешана  фотографиями
одного  и  того  же человека: седеющий папик с благообразной
физиономией   бывшего  партийного  работника  и  чиновничьим
пробором  в  волосах. Он был вполне профессионально  снят  в
разных  ракурсах:  крупный план, общий план,  средний  план.
Выходящий  из подъезда, выходящий из казенного учреждения  с
угрожающей вывеской "Городская администрация", выходящий  из
машины,    выходящий    из   казино.    Одна    малоприятная
телохранительская    рожа    на    заднем     плане,     две
телохранительских  рожи...  Фотолетопись  фиксировала  жизнь
этого  неизвестного  мне крутого папика  довольно  подробно:
папик  на  какой-то выставке, папик за столиком в ресторане,
папик  на  крыльце особняка, папик и два поджарых добермана,
куда более симпатичных, чем его телохранители. Вперемешку  с
фотографиями  на  стене  висели  листки  бумаги  с  цифрами,
названиями улиц, четко обозначенным временем; подробный план
какого-то   здания  очевидно,  графический  срез  резиденции
папика...
      "Серьезный  парнишка", - немедленно оценил  мастерство
Власа Иван.
       "И  как  хватает  атмосферу  на  вшивых  снимках,   -
восхитился Нимотси, напрочь позабыв, что отрекся от меня.  -
Мне  бы  такого  оператора при жизни, я бы из него  соорудил
Свена Нюквиста наших дней!"
     "И ни одной женщины рядом, - вздохнула Венька, - совсем
не романтично..."
      Я  внимательно рассматривала фотографии - их смысл был
мне  вполне  ясен, его понял бы любой. Папик на  фотографиях
был  очередным обложенным флажками матерым волком. Это  тебе
не   жалкие   московские  киношники-сосунки  с  пролетарской
окраины, здесь нужна была более тщательная подготовка. Нужно
только найти подтверждение этой тщательной подготовки. Я еще
раз  внимательно осмотрела комнату и почти сразу же получила
подтверждение   своей  догадке:  под   стол   был   задвинут
"дипломат"  средней  руки  с  чуть  облупившимися  краями  и
спортивная   сумка.  Оставив  "дипломат"   на   сладкое,   я
расстегнула "молнию" на сумке.
     Что и требовалось доказать!
      В  ней были патроны, россыпью валяющиеся на дне, и два
пистолета, экзотика - никогда в жизни я не видела оружия так
близко.  Один, поменьше, тут же соблазнительно  скользнул  в
мою ладонь; второй, побольше, был устрашающе-киношного вида.
Несколько  деталей повергли меня в глубокую задумчивость,  и
лишь спустя минуту я сообразила, что это те самые глушители,
которыми  пугают  своих  детей перед  сном  профессиональные
наемные  убийцы.  Прикинув, что к  чему,  я  взяла  один  из
глушителей и навинтила на дуло понравившегося мне пистолета,
изящной игрушки, как раз для дамской сумочки из крокодиловой
кожи.
     Очень эффектно выглядит.
     Теперь очередь была за "дипломатом"; он, при всей своей
неказистости, был снабжен кодовым замком. Я не стала  ломать
голову  над  комбинацией цифр - я принесла из  кухни  нож  и
просто вскрыла его.
      Внутри  оказалась  разобранная винтовка  с  оптическим
прицелом.   В   отличие   от  непрезентабельной   внешности,
внутренности  "дипломата"  были  отлично  приспособлены  для
оружия,  и  гнезда для хранения отдельных деталей  выглядели
весьма внушительно. Отличная штука, Влас, она выдает тебя  с
головой. Тебя и твой маленький, но прибыльный бизнес.
       Не   знаю,   сколько  я  просидела  перед   раскрытым
"дипломатом" - вид оружия вернул меня в прошлое, в которо