ну  и  Белых.  После
мучительно долгого молчания Дикан проговорил.
     - Очень плохо получилось.  Потеряли хорошего человека. Впредь ни одного
шага без нашего приказа не предпринимать ни тебе, ни твоим подпольщикам. Это
категорически.
     Я  не  мог  простить себе,  что вчера не  сдержал Михаила Прохорова,  и
потерял настоящего друга.
     Спустя  неделю Белых  и  Будников рассказали мне,  что  Михаил Прохоров
погиб  случайно,  столкнувшись с  проезжавшей партизанской группой соседнего
района.


5

     Третьего  февраля  в  Серебрянку прибыл  карательный батальон  "Днепр",
вооруженный  38  станковыми  пулеметами,   6   минометами,   56  автоматами,
винтовками.  К вечеру наши подпольщики выяснили цель приезда карателей.  Они
должны были найти партизан,  втянуть их в бой,  окружить,  а затем на помощь
батальону планировалось прислать еще два, которые стояли в боевой готовности
в Бобруйске,  и спецотряд из Гомеля. За маскировочные халаты жители сразу же
окрестили карателей "белохалатниками".
     По  заданию нашей  подпольной комсомольской организации Мария Потапенко
доложила  штабу  партизанского отряда  о  численности,  вооружении  и  целях
карателей.   Командование  передало   мне:   постараться   выявить   лояльно
настроенных в батальоне и склонить их к переходу в партизаны.
     Я  узнал,  что командир батальона Петр Мельников из деревни Зеньковина,
находящейся  возле  самой  Кормы,   а  родной  брат  его,  Михаил,  в  нашем
партизанском отряде.  Поэтому  дал  задание  Катюше  Савельевой  привезти  в
Серебрянку мать командира батальона.
     Переговоры  с  Мельниковым вели  я  и  Катя  Савельева  в  доме  Ксении
Архиповны Гороховой.  Сначала передали ему записку от Михаила, в которой тот
просил брата о встрече. Петр наотрез отказался.
     - Родной ты мой сыночек!  - запричитала мать. - Ты же можешь убить Мишу
или он убьет тебя.  Встреться с ним.  Вот люди добрые помогут вам. Ты, может
быть, не веришь, что он в партизанах? Поверь мне: я ведь двоих вас под одним
сердцем носила.
     Низенькая,  сгорбленная от  горя мать все  время плакала.  А  он,  тоже
низкий,  но коренастый,  сидел рядом с ней и молчал. Она гладила его волосы,
уже изрядно поредевшие, и все уговаривала:
     - И люди уважают меня из-за Миши, что он со всеми. А вот как из-за тебя
в глаза им смотреть должна?
     - Меня не простят,  все равно расстреляют,  -  твердил Петр,  и  на его
бледном лице ярко проступили веснушки.
     Я знал его раньше,  еще до войны,  а с Мишей Мельниковым дружил.  Семья
была  трудолюбивая,   уважаемая  в  деревне.   Мать  -  ударница,  участница
Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, награждена медалями. Отец тоже был
хорошим колхозником. Умер перед самой войной.
     - Счастлив отец, что не увидел этого позора, счастлив, - плакала мать.
     Вдруг Петр вскочил и зашагал по хате.
     - А я несчастлив.  Советская власть не дала того, что должна была дать.
- Он говорил быстро,  заплетавшимся языком,  сглатывая окончания слов,  хотя
был вовсе не пьян. - Почему мне в сельсовете тогда не дали справки в рабфак?
Почему? Мне жизнь испортили из-за этой справки.
     - Не та причина, чтобы объяснить измену, - попробовал возразить я.
     - Хорошо тебе рассуждать.  А коли бы не приняли тебя в институт, что бы
ты запел?
     - И без института жить можно.
     Он  присел,  а  руки  матери,  будто маленького ребенка,  гладили рыжую
голову сына-карателя.
     Мельников не  согласился на  сдачу  батальона.  Он  прямо сказал нам  с
Катюшей:
     - Я  буду указывать свой маршрут,  а  вы сообщайте куда знаете...  Дело
ваше.  -  Он резко повернулся, сверкнул офицерскими погонами, пошел к двери,
на  пороге бросил через плечо:  -  Передайте,  что завтра иду на Федоровку и
Дедлово. Но... - Он злобно взглянул на нас. - Но если партизаны навяжут бой,
к нам тут же придет подмога.
     Резко  хлопнула дверь,  стало тихо,  только на  лавке у  стола тихонько
всхлипывала старенькая мать.
     Командование партизанского отряда приняло решение не ввязываться в  бой
с карателями. Предполагали, что Мельников образумится.
     Вечером я  снова  зашел в  хату  Ксении Гороховой.  Батальон только что
вернулся в деревню. Пьяные каратели шныряли по улице.
     Теперь был пьян и командир.
     - Ну, что не тронули? Боитесь? - Он грохнул кулаком по столу.
     В  хату ввалился пьяный Иван Селедцов.  Не снимая полушубка,  на рукаве
которого была повязка полицейского, он подсел к столу, жадно опрокинул в рот
стакан самогона.  Тут  же  встал  с  лавки и,  дожевывая огурец,  вскочил на
кровать,  присел,  загородился подушкой и начал изображать, как будет завтра
уничтожать партизан:
     - Та-та-та! Тру-тру-тру! Бух-бух-бух! - издавал Селедцов хриплые звуки.
     Мельников выпил  подряд  два  стакана сивухи,  схватил автомат,  дал  в
потолок четыре короткие очереди.
     - Вот так будем! Завтра...
     Надо было немедленно уходить:  с  пьяным шутки плохи.  Я  взял у порога
ведро  и  вместе  с  Катюшей вышел  на  улицу.  Пьяными голосами гудела она.
Значит, идти прямо к своему дому опасно, надежнее через огороды...
     - Катюша,   ты  уж  последи  за  командиром  батальона.  Постарайся  не
отпускать его от матери.
     Часа через два Катя пришла ко  мне.  Никто этому не удивился,  ведь все
знали,  что она моя невеста. Оказывается, Петр Мельников выгнал Селедцова, а
Кате снова указал маршрут, по которому завтра пойдут каратели.
     Михаил  Лукашков по  моему  заданию ходил  по  хатам,  тайком советовал
женщинам уговаривать карателей,  чтобы они не завязывали бой с  партизанами:
все, мол, вы свои, русские, да и деревни могут пострадать.
     Каждый  день  я  сообщал  командованию  о  маршрутах  карателей,  о  их
настроении.  А оно-то было вовсе не боевое. Немцы вскоре отозвали батальон и
отправили в Бобруйск на переформирование.


6

     На  некоторое время партизан оставили в  покое,  и  командование отряда
решило  провести операцию в  Гутище.  В  этой  деревне,  расположенной возле
самого  леса,  неподалеку  от  Довска,  не  раз  останавливались разведчики,
подпольщики и  другие бойцы.  Но оккупанты поставили на мосту через Гутлянку
небольшой  гарнизон,  и  теперь  у  всех  проверяли пропуска  -  "аусвайсы".
Гарнизон держал в страхе проезжих и прохожих,  грабил население. Тех, у кого
не  было документов,  на месте расстреливали.  Даже если и  был пропуск,  но
человек не давал приношения (яиц,  кур, масло, самогон), к нему придирались,
оставляли "до выяснения личности",  и  он должен был носить в гарнизон воду,
рубить дрова.
     В  охране  находились трое  полицейских.  С  ними  завязали связь  наши
подпольщики.  Но местных полицейских вскоре заменили. Здесь оказались чехи и
словаки.  Хотя они носили немецкую форму,  хорошо относились к населению, не
отличались рвением в  работе.  Вскоре в  деревне уже  знали  Теодора Полу  и
других.  Чехов и словаков кормили плохо. А голод, как говорится, не тетка, и
они стали чаще навещать Гутище.  Рассказывали о Чехословакии,  о том, как их
насильно мобилизовали, интересовались партизанами.
     Особенно участились визиты  словаков к  местному учителю Ждановичу.  Он
уже различал их не только в лицо,  но и знал,  как настроен каждый. Обо всем
этом  Жданович  рассказал нашему  подпольщику Михаилу  Комарову и  партизану
Алексею  Воробьеву.  Командование  отряда  решило  использовать  сложившуюся
обстановку, чтобы уничтожить вражеское гнездо на шоссе возле Гутища.
     С  чехами и словаками встретились К.Черненко,  А.Воробьев,  Н.Шаньков и
А.Барковский. В квартире учителя их усадили за приготовленный стол.
     - Мы возьмем вас в партизаны,  если поможете нам уничтожить охрану, а с
нею и мост через речку, - предложил Кузьма Черненко.
     Они согласились. Тут же наметили план предстоящей операции.
     На мост партизаны въехали на подводе вместе со словаками, поравнялись с
часовым.  Но тут сдали нервы у Воробьева. Он выхватил пистолет и выстрелил в
немца. А предполагалось взять часового живым, чтобы не поднимать шума, затем
тихо пробраться к  домику,  обнесенному до  самой крыши земляным валом,  там
находились  еще  семь  фашистов.  Партизаны  бросились  к  казарме.  Офицер,
выскочивший на порог,  был тут же сражен очередью. Но... что это? Под окнами
домика стали рваться гранаты, преграждая путь партизанам. Пришлось отступить
за глухую стену казармы.
     Дождавшись очередного взрыва,  Кузьма Черненко бросился к окну,  метнул
противотанковую гранату. Вместе с глухим взрывом осел домик. Еще две гранаты
полетели в перекошенный проем окна. Партизаны ринулись к входу.
     И только тут заметили на снегу отпечатки босых ног,  затем в кустарнике
мелькнула зеленая фигура.
     - Одного гада упустили! - крикнул Николай Шаньков и дал длинную очередь
по кустам.
     Словаки помогли погрузить на  сани станковый пулемет,  восемь винтовок,
восемь  ящиков  патронов и  гранат.  Затем  партизаны облили деревянный мост
горючей жидкостью, а сами скрылись в лесу.
     Забегая  вперед,  нужно  сказать,  что  в  отряде  полюбили словаков за
веселый нрав и бесстрашие в бою.  Теодора Полу перекрестили в Дорика. Вскоре
он стал командиром отделения.  Вырос до командира взвода.  Затем в 1944 году
был  заслан  в  еще  оккупированную немцами  Чехословакию а  там  командовал
партизанской бригадой. Пригодился опыт, приобретенный в белорусских лесах...
     Живут   сейчас   словаки   -   бывшие   белорусские   партизаны   -   в
социалистической Чехословакии.


БОЙ У СВЕРЖЕНЯ


1

     Со  дня организации партизанского отряда это был первый крупный бой,  в
подготовке к  которому наша  подпольная комсомольская группа  приняла  самое
непосредственное участие.
     ...Почти целый день партизаны шли и  шли,  хотя усталость валила с ног.
Давал  знать  о  себе  и  голод.  Трудно идти  в  последних рядах колонны по
расквашенной сотнями  ног  снежной  кашице.  И  сюда  часто  спешила Татьяна
Федоровна Корниенко.
     - Что нос повесили? - улыбалась она.
     Черные глаза  горели весельем.  Высокая подтянутая фигура этой  женщины
заставляла мужчин расправлять плечи, тверже шагать.
     - Денек-то недаром прошел, - продолжала Корниенко.
     - Оно-то так,  -  отозвался Терентий Балабаев, - Да сколько же у немцев
войск? Все едут и едут, аж с сорок первого.
     - Едут,  да  не  те.  Разве забыл,  как  выглядели первые молодчики?  -
вступил в разговор Юрий Лазарев, комсомольский вожак партизанского отряда. -
Теперь только у офицеров по-прежнему шик да наглость.  Да и то,  я думаю, от
страха. А солдат пошел - одни старики да юнцы желторотые. Палят из автоматов
в белый свет как в копейку,  лишь бы шума побольше.  Это уже, братец мой, от
неумения.
     - Вот ты,  Балабаев,  говоришь:  едут,  - вмешался Арсен Бердников. - А
почему едут?  Да потому,  что те,  которые ехали раньше, назад не вернулись.
Капут им, вот что!
     Отряд часто останавливался,  чтобы сменить тех, кто шел впереди. Хотя в
хвосте колонны тяжело,  зато  первые прокладывали след  по  снежной целине -
им-то намного труднее.
     Вот и снова остановились.  Задние гадают: смена головного подразделения
или новая опасность?
     - А сегодня,  Юра, попались нам вовсе не старики и юнцы, а откормленные
да краснорожие, - продолжала разговор Татьяна Федоровна. - Хорошо драпали от
засады Журавлева прямо под наши пули!
     - Так это ж каратели, не о них разговор...
     Партизаны возвращались с необычной засады. Выждали, пока появился поезд
с  Живой  силой,  и  подорвали мину.  По  обе  стороны дороги  густой  цепью
растянулся чуть ли не весь отряд.  Как раз попался эшелон с  карателями.  Но
куда ехали, так и не узнали: не взяли "языка".
     Командование отряда решило не идти в "свою" деревню,  а стать на дневку
в  поселке Днепровский,  недалеко от  Кистеней Рогачевского района,  послать
разведку в окрестные деревни и к подпольщикам в Серебрянку,  Гадиловичи,  на
16-й разъезд, а также выделить отделение за боеприпасами в один из ближайших
тайников.
     Предыдущие сведения связных и разведчиков сводились к тому, что вот-вот
должна начаться очередная карательная экспедиция.  Может,  в  этом эшелоне и
ехали войска на блокировку журавичских лесов.
     Партизаны расположились в крестьянских хатах. Бойцов потчевали радушные
хозяйки  -  делились  последним куском  хлеба,  солеными огурцами,  квашеной
капустой и, конечно, разваристой бульбой.
     В полночь в поселок прибыла группа рогачевских партизан.
     - Так  это  ж  дикановцы!   -   простуженным  голосом  воскликнул  Карп
Михайлович Драчев. - Ну так ведите ж меня в штаб, хлопцы!
     А  в  штабе  он  поведал о  том,  чего  с  тревогой ожидали целый день:
начинается блокада.
     Меня  доставил в  отряд Семен Скобелев.  Я  доложил,  что  серебрянские
подпольщики не  смогли  вчера  найти  отряд,  чтобы  сообщить о  готовящейся
карательной экспедиции.  А  наши  комсомольцы узнали многое.  Нина  Язикова,
рискуя жизнью, пробралась в логово врага и получила ценные сведения: в Довск
прибыло более трехсот гитлеровцев из журавичского, кормянского и пропойского
гарнизонов.  Они завтра пойдут на проческу лесов.  На вооружении - танкетка,
двадцать три  пулемета.  Артиллерии,  правда,  нет.  Нина Язикова еле успела
выбраться из Довска:  по дорогам снуют патрульные группы.  Выручило то,  что
каратели искали самогон.
     - Дома нашелся бы... - ответила патрулю Нина.
     - А где твой дом?
     - Не очень далеко, в Серебрянке.
     Патруль   доложил   заместителю  начальника  полиции  Ларькову.   После
возвращения из  тюрьмы его восстановили на прежнюю должность.  Тот,  видимо,
догадываясь, что за девушка перед ним, выделил подводу с двумя полицейскими.
Пришлось Нине Язиковой отдать два литра водки за... вовремя доставленные мне
сведения.
     Вот  об  этом  я  рассказал  командиру партизанского отряда  С.М.Белых.
Дикан, Антонов и Будников уточнили детали: настроение карателей, отношение к
населению, есть ли у них лыжи и белые халаты.
     - Ну что же,  -  заметил Белых, когда выслушал мой рассказ, - доставить
тебя домой,  видимо,  не  удастся.  Пока останешься при штабе.  Но  только -
пока... Оружие получишь у Антонова.
     Из  Старого Села  и  16-го  разъезда тоже принесли тревожные вести:  во
второй половине дня  здесь  выгрузились два  эшелона карателей -  до  тысячи
немцев и власовцев.  На вооружении -  две пушки, минометы, много пулеметов и
автоматов.  Привезли и две походные кухни с собой.  Значит,  не на один день
пожаловали в наши края.
     Ситуация стала  проясняться.  Из-за  стола поднялся Белых,  взглянул на
свои  часы,  самые точные часы в  отряде,  раздобытые во  время боя  Кузьмой
Черненко.
     - Сейчас  половина первого,  -  сказал  командир отряда.  -  Немедленно
снимаемся и  следуем через Днепр в  Свержень.  Журавлеву с ротой подготовить
оборону в северной части местечка, Гаврилову - на южной окраине, по дороге в
Рекотино.  В  лесу  возле этой  деревни замаскироваться Драчеву.  Вам,  Карп
Михайлович,  вступать в  бой  лишь  в  крайнем случае.  Другие подразделения
держат оборону юго-восточнее Довска и  Юдич.  Они  вроде  основного резерва.
Если каратели пойдут из Довска,  резерв вступает в  бой.  Понятно?  -  Белых
обвел глубоко запавшими глазами командиров рот  и  взводов.  -  Вести только
прицельный огонь:  беречь патроны...  Надо разбить карателей по частям,  так
легче будет уйти от преследования.  И  во что бы то ни стало инициативу надо
держать в своих руках.
     Через  четверть часа  партизанский отряд  уходил из  поселка.  Замыкала
колонну группа Кузьмы Черненко.  Она  была арьергардом.  Кроме того,  должна
вести разведку, особенно выяснять, по каким дорогам продвигаются каратели.
     В полночь снегопад прекратился.  Небо прояснилось. На иссиня-черном его
куполе  ярко  засветились  звезды,  на  горизонте  разгорались  разноцветным
пламенем редкие в этих местах отсветы северного сияния. Мороз крепчал, будто
подгонял партизанскую колонну. Люди шли молча, суровые, задумавшиеся.


2

     В   одиннадцать  утра  каратели  вытянулись  длинной  цепью  по  дороге
Мадора-Кистени-Свержень.  По  ней  всего  лишь  несколько  часов  назад  шли
партизаны.
     - Неплохо у  них  работает разведка,  -  сказал Белых,  когда  Черненко
доложил о противнике. - Зато все они будут на виду...
     Дело  в   том,   что  на  левобережье  Днепра  дорога  проходила  через
четырехкилометровую полосу  луга,  покрытую  толстым  слоем  снега,  который
сровнял все ямы, ложбины, старицы и пригорки.
     Вскоре показалась длинная цепь карателей. Метрах в семистах от местечка
на виду у  хорошо замаскировавшихся партизан цепь раздвоилась и  полукольцом
начала охватывать Свержень с западной стороны. Фашисты шли напрямик к улице,
параллельной приднепровскому лугу.
     Когда начали разворачиваться вторая и  третья цепи,  почти одновременно
раздались  два  артиллерийских выстрела.  Снаряды  разорвались чуть  впереди
цепи,  намного не  долетев до  огородов.  Два снежных столба будто придавили
фашистов к земле. Немцы из-за реки ударили по своим.
     После пристрелки началась артподготовка.  Она длилась более получаса. В
местечке вспыхнули пожары.  Когда прекратился обстрел,  каратели оказались в
двухстах метрах от Сверженя.
     Все  ближе к  огородам подходят серо-зеленые цепи.  Вот  уже  различимы
лица,  наполовину скрытые касками.  Автоматы и винтовки, кажется, нацелены в
твою грудь.
     Семьдесят метров до огородов... Пятьдесят...
     - По врагу - ого-онь! - скомандовал Журавлев и выпустил первую короткую
очередь.
     Справа  и  слева  дружным залпом отозвались винтовки,  автоматы.  Почти
одновременно заговорили пулеметы роты старшего лейтенанта Гаврилова.
     На  снег,  за  несколько метров до огородов,  уже упали первые фашисты,
корчились раненые.  Те,  которых не  задели пули,  попятились назад.  Но тут
раздалась команда, и гитлеровцы бросились вперед - на наши позиции.
     Партизаны усилили огонь и прижали немцев к земле. Многие враги остались
лежать на снегу неподвижно. Послышались стоны раненых гитлеровцев.
     А партизанские пулеметчики,  снайперы и стрелки уже обстреливали вторую
и третью цепи карателей и, где надо, меняли позиции на более удобные.
     Передняя цепь откатилась назад,  атака захлебнулась. Однако перестрелка
продолжалась -  интенсивная,  хотя и  беспорядочная со  стороны гитлеровцев,
лежавших на открытом снежном лугу, и скупая, прицельная со стороны партизан,
замаскированных на огородах и придворных постройках.
     Усилился  бой  в  северной  части  местечка.   Группа  Андрея  Козырева
бросилась в контратаку, вышибла в поле гитлеровцев, пробравшихся на огороды.
     А на южной окраине Сверженя было пока спокойно.  Туда не успели подойти
немцы.  Пойма речки Рекотянка была забита глубоким снегом.  Партизаны ждали,
пока приблизится противник. Сюда с опушки леса к нему спешило подкрепление -
две роты гитлеровцев. Если те выберутся из поймы да еще одновременно ударят,
туго придется левому флангу.
     Снова открыли огонь пушки и минометы. Артподготовка на этот раз длилась
долго.  Начали бить  тяжелые пулеметы.  Гитлеровцы одновременно не  пошли  в
атаку - видно, боялись своих же снарядов и мин.
     Короткими  перебежками  Белых   добрался  в   укрытие   политрука  Фомы
Журавлева, прилег рядом с ним и приказал:
     - Проскочишь с  третьим взводом во-он  до  того лесочка,  -  он показал
рукой.  -  Дальше двигайся окраиной деревни Рекотино и  выйди к рогачевскому
отряду. Когда мы перейдем в контратаку, ударите в тыл фашистам.
     - Понял, товарищ командир, - ответил политрук.
     Под прикрытием кустарника взвод пробрался в  лес и  вскоре встретился с
партизанами Карпа Драчева.  Продвигаясь в тыл противника,  они наткнулись на
небольшую  группу  карателей.  Схватка  была  короткой,  но  погиб  один  из
рогачевских партизан и тяжело ранило в