Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
ы, встающие перед нами, были уже порушены, нечего заслонять своей
грудью. Но зато мой сверстник первым взвился в космос, он был чуть
постарше, и тут я припоздал, но закаляли нас иные пороги, и мы еще не
сказали последнего слова.
Антуан свернул с автострады. Вскочили в деревеньку, рассыпавшуюся по
зеленому склону.
- Скоро, Антуан?
- Сейчас.
Удивительно, каким чутьем находил он дорогу, нужный поворот, дом.
Проехали мимо часовни, высокого каменного сарая, мимо полуразваленной стены
и стали у ворот.
Все ясно - приехали: ставни наглухо забиты, на двери железная полоса с
крюком.
Ясно без слов - нить оборвалась, и я не получу от Альфреда те два
недостающие звена, которые нужны мне для того, чтобы сошлись могильные
камни. Но покуда на земле стоит хоть один уцелевший дом, не надо терять
надежды. Я раскрыл словарь и услышал смешок Антуана.
- Шульга нас ждет, - Антуан постучал пальцем по циферблату, - а мы тут
сидим. Шульга нервничает, а мы катаемся, - я не видел в этом ничего
смешного, а он продолжал: - Одна минута, все будет в порядке, -
тренированно выскочил из машины, словно и не провел двухсот километров за
рулем, и рысцой припустился к дому.
Тут и я разглядел на замкнутой двери малый клочок бумаги: дом-то
продается. Да, трудновато пришлось бы мне без Антуана, вон он уже заглянул
в соседний дом, бежит обратно с новым адресом.
Теперь мы мчались на север. Все стороны света нынче перепробовали,
дали дугу через все Арденны. Проскочили Бастонь. Вот и Уфализ позади.
Стрелка спидометра снова подобралась к цифре "110", ползет дальше. Сколько
теперь? Сто пятнадцать. А теперь?..
- Сколько километров? Скажи, Антуан.
- Скоро, - отвечал он сердито и тут же сжалился. - Труа километр.
Солнце клонилось к земле над дальним лесом. Сюзанна тоже дома тоскует,
Иван, верно, уже обиделся и уехал. Я покорно вдавился в сиденье. Даже в
Намюре я не волновался: подумаешь, продал дом, с кем не бывает.
Заколоченный дом меня несколько обеспокоил, и теперь я и вовсе терялся в
догадках. Постой, постой, сколько он сказал: трант, тридцать? Нет, Антуан
сказал: труа - три километра. Так мы же у цели! Один километр уже отмахали,
а то и все полтора. Вон за тем поворотом...
Мотор внезапно бросил свою упругую работу, мы словно о воздух
споткнулись.
- Ля пе, ля пе! - неистово кричал Антуан, хлопая в ладоши и показывая
на поле.
А я глазами хлопал. Мы уж почти стали, катясь лишь по инерции.
- Смотри, смотри, - кричал Антуан, - ля пе!
И тут я увидел. Метрах в ста от нас по стерне что было мочи улепетывал
"ля пе", он же кролик.
- Ты даешь, Антуан, - сказал я, сгорая от зависти. - Реакция у тебя
что надо.
- Реаксьон, - со смехом поправил Антуан и дал газ. Заяц уже добежал до
опушки и пропал в лесу.
За поворотом раскрылась деревня Шервиль. Теперь каждый дом мог быть
нашим. Промелькнули первые строения, за ними церковная ограда. Антуан
сбросил скорость и поехал медленнее, пригнувшись к рулю и терпеливо
вглядываясь по сторонам.
Вот он! Серый двухэтажный дом с мансардой. Окна закрыты, но занавески
сквозь них белеют. И собака греется на солнышке у крыльца.
Антуан выключил мотор и виновато посмотрел на меня. Из дома вышла
женщина в черном платье, похожая на монашенку. Она вышла так быстро, словно
давно стояла и поджидала нас за дверью. Мы поздоровались. Женщина ответила
нам бессловесным и строгим поклоном головы. Лицо ее ничего не выражало. Ни
возраста, ни чувства, ни желания - ничего нельзя определить на этом
потухшем лице.
- Мы друзья Альфреда Меланже, - сказал Антуан, лицо его было
по-прежнему виноватым. - Мы приехали к нему.
- Я провожу вас к Альфреду, - голос ее был таким же потухшим и стылым.
- Идите за мной. Альфред давно ждет вас, - добавила она, не трогаясь с
места и глядя сквозь нас. Глаза ее были неподвижны и, казалось, ничего не
видели. Но она определенно ждала нас. И Альфред нас ждет? Как могли они
знать, что мы приедем?
Ей стоило труда тронуться с места, и она пошла мелкой семенящей
походкой, не оглядываясь. И не в дом пошла. Мы молча двинулись за нею.
Женщина обогнула дом, открыла дверь каменной пристройки неясного назначения
и стала спускаться по лестнице. Антуан сделал знак, чтобы я шел за
женщиной, а сам пошел последним.
"Наверное, там винный погреб, и Альфред у бочек", - подумал я с
отчаяньем, ибо знал уже, что надеяться не на что.
Подвал обдал меня сумраком и гнетом. Под потолком скудно светилась
лампочка, углы терялись в темноте. Я подошел к стене и остановился перед
черной плитой, на которой мерцала лампадка.
"Альфред Меланже", - было высечено на камне поблекшими бронзовыми
буквами, строкой ниже шли даты: 10.IX.1914 - 13.III.1947. На плите лежал
пыльный бумажный венок.
Я скосил глаза на женщину. Она смотрела в стену, глаза ее по-прежнему
ничего не выражали: ни скорби, ни верности, ни надежды. Антуан подошел к
плите и молча сжал мою руку. Еще одной могилой стало больше на земле.
Мы постояли у могилы, сколько того требовало приличие, и вышли на
свежий воздух. Женщина осталась внизу. Кто она? Жена, сестра, мать? Антуан
лишь плечами пожал в ответ.
Женщина вышла из склепа и, не глядя на нас, засеменила в глубь сада.
Мы тоже пошли. За нами бежала молчаливая собака. Все здесь было наполнено
горестным молчанием.
В саду показался низкий сарай. Женщина дала знак Антуану. Тот
подбежал, с усилием отодвинул створки дубовых ворот.
В сарае было еще темнее, чем в склепе. Заваленная хламом старомодная
машина стояла у задней стены. Краска облупилась и свисала клочьями.
Ветровое стекло во всю ширину было прошито строчкой пуль - били из автомата
и вблизи. Я заглянул в пыльную затхлость кабины. Сиденье было залито рыжими
пятнами, Альфред Меланже погиб как боец.
Не говоря ни слова, женщина повернулась. Мы тоже вышли - тоже молча.
Всякие слова были тут бесполезны.
Антуан задвинул ворота. Женщина скрылась в доме. Мы постояли у двери,
но она не показывалась.
- Надо же спросить у нее, кто стрелял в Альфреда? - сказал я с
бессильным отчаяньем.
Антуан снова пожал плечами и направился к машине. Там мы еще постояли,
покуривая, но женщины не было. Мне показалось, будто она следит за нами
сквозь занавески - но зачем?
Из-за церковной ограды выехал длинный темно-синий "феррари" и повернул
к автостраде. Антуан внимательно проводил его глазами, но ничего не сказал.
- Поедем?
- Поедем, - ответил он без всякого энтузиазма, но делать нам тут было
больше нечего. Я не спеша обогнул нашу машину, безотчетно стремясь
растянуть и без того томительные минуты.
Антуан открыл дверцу со своей стороны и присвистнул. Заднее колесо
было спущено. Он подошел, качнул головой и полез в багажник. Мы достали
инструмент и запаску. Я принялся качать домкрат, а когда осевшее колесо
отделилось от земли, поднял голову. Женщина стояла в дверях и смотрела в
бесконечность. Антуан тоже увидел ее, подбежал к ней и тут же вернулся,
протянув мне широкую синюю тетрадь:
- Возьми. Это тебе, так она сказала. Она тебя узнала.
- Но ты объяснил, что я Виктор?
- Зачем? Она все равно не понимает.
Женщины уже не было, дверь плотно прикрыта. Теперь и дом казался
нежилым, даже собака исчезла.
Я положил тетрадь на сиденье. Мы продолжали работу. Я любовался, как
красиво и свободно управляется Антуан с колесом.
Потом мы тронулись. На повороте я обернулся. Женщина опять стояла у
дверей, не видя нас. Меня прижало к Антуану, и дом скрылся за деревьями.
Я раскрыл тетрадь. Она была почти до половины исписана торопливым
почерком по-французски. Я полистал страницы, почерк был один и тот же,
иногда стояли даты. Из середины тетради выскользнул старый распечатанный
конверт. Я машинально заглянул в него, вытащил визитную карточку, точно
такую же, какую дал мне утром Ру. Все так же машинально я перевернул
карточку и увидел то, что искал и чего все время страшился. На обороте
корявыми русскими буквами написано столбиком. С левой стороны начальные
буквы начисто стерты, но записка читалась без труда: "...ермен ...арке
...реда ...ница".
ГЛАВА 17
"25.II.45. И все же мы встретились, это случилось вчера. Он переменил
внешность: отпустил усы, отрастил и перекрасил волосы, но я сразу узнал
его, едва он вошел в магазин. Я выждал, когда он заговорит с продавцом, и
быстро юркнул на улицу. Сердце бешено колотилось от волнения, но он меня не
заметил. Ах, какой я дурак, что не захватил в этот раз пистолет, слишком
долго я искал этого человека, и надежды мои слабели с каждым месяцем. Но
теперь он передо мной - один выстрел - и разом покончено со всеми
страданиями. Он стоял за стеклом, выбирая ботинки, скошенный затылок чернел
в прорези прицела - а пистолета не было. Какой я глупец! Один только
выстрел сквозь витрину - и цель жизни моей исполнена. Прошло семь месяцев
прежде, чем я нашел его, полтора мучительных месяца в кровати в чужом доме
и еще сто шестьдесят дней поиска. И даже в сутолоке отступления, даже когда
я приходил в полное отчаяние, что не найду его, что его уже нет в стране и
что мне вообще померещилось, как он подходил ко мне, а потом шмыгнул в
кусты, - даже тогда пистолет всегда был при мне. А сегодня я вышел на
минуту - и не взял пистолета. Но теперь-то он не уйдет от меня! Он неспешно
примеривал ботинки и выбрал две пары, видно, еще долго собирается ходить по
земле. Он спокоен, у него преуспевающий вид, но он не знает, что я стою в
пяти метрах от него за углом. Он вообще думает, что я мертв, но я живу, я
существую для того, чтобы перестал существовать он: так велели мне те,
которых не стало. А он спокоен, ибо не знает, что такое веление мертвых -
тем неожиданнее будет мой выстрел. Он забрал коробки, вышел и тут же сел в
машину, которую я сначала не заметил за "джипом". Я быстро пошел вперед и
успел запомнить номер прежде, чем он отъехал. Номер был местным, значит, он
живет сейчас в Намюре - и он от меня не уйдет. Это даже хорошо, что я не
взял сегодня пистолета, улица кишела американцами, меня тут же схватили бы.
Но теперь я буду готов. Я вернулся в магазин, подошел к продавцу: "Кажется,
у вас только что был мой приятель Мишель, машина отошла от магазина, я не
успел его окликнуть". - "Мишель? - удивился продавец. - У нас был мсье..."
- и он назвал его. Итак, М.Р. превратился в П.Д., но я все-таки нашел тебя,
Щеголь. Завтра я буду знать о тебе еще больше. Сколько раз мне казалось,
что я на верном следу, и столько же раз я приходил в отчаяние от того, что
утеряна последняя нить. В одну из таких безнадежных минут я даже отправился
в Эвай к Ж.М., не зная, кого найду в ней, союзницу или врага, ведь я не
имел права показываться там. Но Ж.М. готовилась стать матерью, наш разговор
не состоялся. Ж.М. сказала, где она похоронила Бориса. Я сразу поехал в
Ромушан и, став на колени, дал клятву, что отомщу за эту смерть. Где только
я не был! Тебе надо было уйти, Щеголь, подобно Вилю, но ты был уверен, что
погибли мы все, а ты остался. Но имя ты на всякий случай все же переменил,
я предполагал и это. И я нашел тебя".
"6.III.45. Несколько дней подбирал машину. Задача оказалась не из
простых: чтобы машина не бросалась в глаза, она должна быть серийной, но и
мотор мне нужен сильный. Лучше всего подошел бы, конечно, "джип", но его не
достать. Наконец, я выбрал "рено" тридцать девятого года, мотор, кажется, в
порядке, и лошадиных сил в нем хватит, чтобы догнать тебя, М.Р. - П.Д.
Теперь наша игра пойдет на равных. Я уже знаю все его маршруты, знаю
его отель в Намюре и тот, который он приторговывает в горах. Но почему он
выбрал именно этот дом у Лошадиной скалы, где я промахнулся? Ведь он даже
не знал, где мы тогда были. Случайность ли это? - Решил нажиться на
несчастье бедной вдовы или тут кроется что-то другое? Откуда у него столько
денег? Сколько сребреников получил ты, Иуда? Но жди, скоро ты услышишь, как
прокричит петух".
"12.III.45. Сегодня я чуть не раскрыл себя, хотя все было задумано
правильно. Я снял квартиру на четвертом этаже в доме на набережной рядом с
отелем. Из окна прекрасно виден двор и гараж, где стоит его машина. В
"Святой Марии" расположился какой-то штаб, он уже вовсю якшается с
американцами, но так мне даже лучше следить за ним.
После завтрака он вывел машину из гаража и начал заправлять бак. Я
быстро спустился вниз - у меня все было готово. Мы выехали из города по
люксембургской дороге, очевидно, он направлялся в горы. Я придерживался
достаточного интервала, рассчитывая нагнать его за Маршем, когда начнутся
леса. Но вдруг он затормозил и начал разворачиваться. Съезда не было, у
дороги стоял дом, там играли дети, а навстречу шла колонна "студебеккеров",
набитых солдатами. Стрелять в таких условиях было равносильно самоубийству.
Мне не оставалось ничего другого, как ехать прямо. А он уже развернулся и
медленно двигался навстречу, пропуская колонну. Я выжал из мотора все, что
мог, и вихрем промчался мимо. Он пристально следил за мной, но вряд ли что
можно было рассмотреть на такой бешеной скорости, к тому же на мне были
черные очки. Почему же все-таки он остановился и стал разворачиваться, ведь
мы отъехали не больше десяти километров? Могут быть два варианта: он забыл
что-то дома или обнаружил, что я слежу за ним. В любом случае придется
оставить квартиру в Намюре и действовать по новому плану. Буду ждать его на
34-й дороге, там есть хорошие места, рано или поздно он проедет по ней к
Лошадиной скале. Тем не менее задача сильно усложнилась, хотя я продолжал
уповать на бога, что это был лишь случайный эпизод. Денег после покупки
машины осталось совсем немного".
"26.III.45. Он скрылся. Сомнений нет: он узнал меня, когда я промчался
мимо, или выследил мою квартиру каким-либо другим образом, и тот разворот
не был случайным. Отель в Намюре продается через посредника, и он там
больше не показывался. Несколько дней я просидел в укрытии на дороге, но он
ни разу не проехал. Погода была ужасная, я заработал простуду. Теперь
придется отлеживаться дома. Агнесса будет ухаживать за мной, пичкать
горячим молоком. Меня бросает в дрожь, едва я подумаю об этом. Она уже
стучится..."
"29.III.45. Зачем я пишу все это? Какая польза от моих слезных
записей, что дадут они мне? Я один - один в целом мире. Агнесса слишком
мала, чтобы ей можно было довериться, отец стар и немощен, к тому же он
всегда был против моего участия в Сопротивлении, он сумел неплохо прожить и
при немцах. Друзья лежат в земле, нет Бориса, Василя, Семена, нет Марека, и
Милана, и Роберта, и Мориса - никого. Виль скрылся в Конго и только раз
прислал новогодний привет. Он вправе был обидеться на меня после того, как
я отказался участвовать в реквизиции банка. Тогда я только оправился от
раны, полученной в ту кошмарную ночь, и больше не мог оставаться в чужом
доме. Союзники были уже близко, и хозяева опасались, что немцы начнут
чистку прифронтовой полосы. Я послал за Вилем, и он тотчас явился. Виль
тоже спешил, чтобы закончить все до прихода союзников. Мы говорили слишком
откровенно, и оба осудили друг друга. Возможно, он был прав со своей точки
зрения, ведь я давал ему свое согласие, и вся четверка была укомплектована.
А за неделю до предприятия я отказался. Я пытался объяснить ему свои
мотивы: нас предали, я должен отомстить, но он лишь расхохотался в ответ на
это. Предательство кончается вместе с войной. Начинается новая эра, и
каждый вправе позаботиться о себе. В нас нуждались лишь во время войны,
чтобы мы погибали, преданными или не преданными - один черт! Ведь и те, что
погибли в открытом бою - разве их не предали? Предали и мертвых и живых,
нажились на нашей смерти, и после войны мы станем никому не нужны. Так
говорил Виль, споря со мной, я, как сейчас, вижу его разгоряченное гневное
лицо! Я отвечал, что буду мстить, таково мое окончательное решение. Он
просил и умолял, куда девалась его гордость? Но я оставался непреклонным, и
он ушел, хлопнув дверью, но оставив, однако, адрес, где я мог бы укрыться.
А через пять дней он сделал все, что было задумано, но - без меня. Я даже
не знал, кто был у него четвертым. Реквизиция была совершена блестяще. Виль
умел работать чисто. Но разве он сам не предал всех нас этой своей акцией?
Об этом я и сказал ему, когда он неожиданно появился у меня перед тем, как
навсегда исчезнуть. Он рассмеялся, заявив, что я всегда был идеалистом, и
предложил мне деньги. "Чью же долю ты мне предлагаешь?" - спросил я. "Ты
можешь рассчитывать лишь на мою, - язвительно ответил он. - Мы поделились
честно". - "Кто же тот "счастливчик", который заменил меня?" - "Об этом ты
никогда не узнаешь. У меня не было особой веры в него, но он справился не
хуже тебя и честно заработал свою долю. А тебе я скажу на прощанье: ты
дурак. Я знаю, кто отговорил тебя. Это сделал тот русский, ты всегда слушал
его. Но русским нет дела до нас". - "Борис погиб на нашей земле, - напомнил
я. - Ты прав, он был против того, что ты задумал, но теперь его нет, и я
отомщу за его смерть". - "Конечно, ты дурак, у тебя было самое надежное в
мире алиби - могильная плита, ведь все считают тебя погибшим. Но ты сам
прозевал свой последний шанс. Однако я помню, чем обязан тебе, и, если ты в
конце концов сам убедишься, что проиграл, обратись ко мне, я помогу тебе".
Я сказал, что не нуждаюсь в помощи человека, который изменил нашему идеалу.
Он был уязвлен и надменно бросил мне карточку своего брата: "Когда тебе
станет совсем плохо, несчастный идеалист, ищи меня по этому адресу. Может,
я и сам переберусь туда, теперь я могу выбирать любой материк и любой
город. А чтобы я лучше понял тебя и поверил, ты начнешь свою телеграмму
такими словами: "мне очень плохо". Это будет нашим паролем".
Так я оказался один, и в целом мире у меня не стало никого и ничего,
кроме этой тетради, она одна мой друг, собеседник, советчик. Ей одной могу
поверить я свои мысли, и она отвечает мне верностью и сочувствием. Виль не
дождется от меня просительной телеграммы на Веллингтон-стрит на имя Чарли".
"31.III.45. За дни болезни я многое продумал и пришел к выводу, что
действовал до сих пор неправильно. Я должен бить наверняка, больше я не
имею права на ошибку, довольно их было в моей жизни! Мой расчет оказался
неверным, я выбрал не то укрытие у Лошадиной скалы. Щеголь сознательно
направил меня по ложному следу. Но рано или поздно он должен будет
появиться в Намюре, чтобы покончить дела с отелем. Поэтому решено - буду
ждать его там".
"28.V.45. Прошло почти два месяца прежде, чем я оказался в состоянии
снова вернуться к заветной тетради. Сколько событий случилось за это время!
Он выследил меня, кончилась война, умер отец, я получил наследство. Агнесса
подвела меня, невинная Агнесса. Едва я уехал из дома, как он явился к ней
и, представившись моим довоенным другом, узнал все, что только хотел
узнать. Ни о чем не подозревая, я ехал домой из Намюра. Мы сошлись на
перекрестке, не доезж