был взгляд Нахимова.
     - Именно-с!  Именно-с  это самое!  -  вздернул плечи,  как бы  внезапно
пораженный такою догадливостью,  Нахимов.  -  Но как же все-таки устроят они
эту ловушку?
     Теперь Нахимов переводил глаза с  одного на  другого из  сидевших около
него за столом, и командир корабля "Три святителя", Кутров, ответил за всех:
     - Допустить  можно,   что  хотят  поставить  нас  в   два  огня,   ваше
превосходительство.
     - В два огня? Каким образом в два огня?
     - А  это я  в  том смысле,  что,  может быть,  уже идет другая турецкая
эскадра сюда из Босфора, - объяснил Кутров.
     - Прекрасно-с!  Это был бы  для нас самый лучший выход из положения!  -
очень оживленно отозвался Нахимов.  -  Я  лично был бы очень рад и  с  тремя
своими кораблями пошел бы  второй эскадре навстречу,  а  Федор Михайлович со
своими встретил бы  как нельзя лучше синопцев!  Таким образом мы избежали бы
чего именно-с?  Да  прежде всего необходимости подставлять себя под выстрелы
береговых батарей,  вот чего-с!  А  в них-то и заключается эта самая для нас
приготовленная ловушка-с!
     Тут  Нахимов  выждал  некоторое время,  переводя  глаза  с  Истомина на
Кузнецова,  с  Кутрова  на  Ергомышева -  командира корабля "Константин",  и
добавил, понизив голос, точно выдавал нечто весьма секретное:
     - Не знаю-с,  как сделают турецкие адмиралы,  а я бы сделал на их месте
так:  снял бы  орудия со  всех судов с  одного борта да  поставил бы  их  на
берегу-с,  вот как-с!.. А вдруг они именно так и сделают, господа, а? Ведь у
них берег,  а  не у  нас,  а  половина их орудий все равно им бесполезна для
дела...  И вот при таком обороте, господа, мы имели бы против себя на берегу
не сорок,  а  двести семьдесят,  если не больше,  пушек.  Вот если мы с этим
столкнемся,  то тут-то и  будет для нас ловушка-с!  Вот это и  будет значить
вполне и решительно: поставить нас в два огня-с!
     Озабоченно  переглянулись  командиры  судов,   а   Новосильский  сказал
успокоительно:
     - Не догадаются сделать так турки, Павел Степаныч!
     - А если там есть,  кроме турок,  и англичане и французы? - обратился к
нему Истомин.
     Спицын  же,  командир "Кагула",  покрутив головой и  улыбаясь,  ответил
Истомину за Новосильского:
     - Хотя я и не турок, а скорее англичанин или француз, но тоже ни за что
бы не догадался так сделать!
     И  все улыбались,  глядя на этого бедового капитан-лейтенанта,  который
сорок пять часов тащил за  собой,  как на невидимом буксире,  четыре фрегата
противника, справедливо рассудив, что бой с ними не может сулить ему победы,
и  к  чему  в  таком  случае напрасно и  заведомо отдавать гибели и  судно и
команду, если можно этого избежать?
     - Вы,  Федор Михайлыч, говорите: не догадаются, но нам надо действовать
так,  чтобы не  допустить их  до этого,  если бы они и  догадались вдруг,  -
сказал Новосильскому Нахимов. - Пока они этого не сделали, - я лично за этим
слежу,  -  и  за  один завтрашний день уж не успеют этого сделать;  двести с
лишком орудий снять с  судов -  на это на одно нужно большое время,  но ведь
нужно не только их снять,  а еще и установить на берегу в укреплениях,  - на
это времени втрое больше-с;  так что,  о-поз-да-ли они с  этим,  господа!  -
протянул он и укоризненно, по адресу турецких адмиралов, покивал головой.
     - Да,  если  бы  они  сделали так  раньше!  -  сказал  командир "Чесмы"
Микрюков.
     - А  у  них  было  время именно так  сделать,  -  дополнил сказанное им
Барановский.
     Нахимов же заключил:
     - Тогда они были бы неприступны-с!  А  если бы вдруг они взялись за это
сегодня,  то  завтра же утром мы их должны были бы атаковать...  Но я  думаю
все-таки,  что завтра мы  еще можем дать несколько отдохнуть и  оглядеться в
незнакомой  местности  командам  новоприбывших судов,  что  я  считаю  очень
важным,  а  восемнадцатого,  господа,  может быть атака,  и  там уж  что бог
пошлет,  да-с,  что бог пошлет!..  Однако в успех я верю.  Надеюсь вполне на
вас,   что  верите  и  вы  все;   а  уж  что  касается  младших  офицеров  и
молодцов-матросов,  то в  этих не может и тени возникнуть сомнения,  что они
обрадуют Россию...  и  тени сомнения быть не может...  Расскажите,  господа,
вашим командам о Наваринском бое...  Вот вы,  Владимир Иваныч, как очевидец,
да и  дар слова имеете,  хорошо можете это им напомнить!  (Истомин поднялся,
слегка  наклонил  корпус  и  сказал:   "Есть,  Павел  Степаныч!")  Напомните
матросам,  как еще за месяц до Наваринского боя турки выказывали страх перед
русскими -  не  перед английскими,  не  перед французскими,  а  именно перед
нашими судами!  Когда мы,  делая эволюции только,  сближались с их судами, -
это видели тогда все, господа! - турки бежали в сторону английского флота!..
Английский флот  им  казался гораздо менее страшен,  чем  русский:  вот  как
напугал их еще адмирал Ушаков!  Я  сам читал после,  -  где-то в  английской
газете  печаталось письмо  сына  адмирала Кодрингтона из  Наварина матери  в
Лондон;  от тех времен письмо, - и он буквально пишет матери то самое, что я
вам  сейчас сказал.  Так что,  стало быть,  англичане этот страх турок перед
русскими моряками заметили-с!..  А  строй их и перед Синопом такой же самый,
как и в Наваринской бухте: подкова-с... полумесяц... самый неудачный для них
строй,  так как не станут же они идти на охват нас с обоих флангов! Вообще я
уверен,  что двигаться они не  станут,  поэтому и  мы  станем на якорь,  как
только войдем и построимся против них...
     - Этот строй удобен для них только затем, чтобы выбрасываться на берег,
когда они будут разбиты,  -  вставил Новосильский,  лишь только сделал паузу
Нахимов.
     - Да,  они выкинутся, это так, и едва ли, едва ли, господа, нам удастся
захватить  что-либо  из  этих  судов,  -  посетовал Нахимов.  -  Если  ветер
послезавтра не переменится,  то он будет нам в спину, а им в лицо, - вот еще
причина,  что мы должны укрепиться на своих местах,  иначе нас ветер погонит
на их суда,  - а это худо. Войти же на рейд мы должны будем двумя колоннами:
я  с  тремя кораблями буду действовать против их правого крыла и батарей,  а
вы,  Федор Михайлыч,  тоже  с  тремя -  против левого и  тоже двух или  трех
береговых батарей,  -  это смотря по тому,  смогут ли нас достать их крайние
две батареи; мне кажется, что они у них стоят неудачно, однако дело покажет,
сколь дальнобойны там орудия... Что еще мне вам остается сказать, господа?..
Подробности будут  изложены мной  в  приказе,  за  которым прошу прислать по
одному младшему офицеру завтра утром,  а  пока,  думаю я,  что туркам ничего
больше не остается, как защищаться отчаянно... Они хотя и верят в кисмет - в
судьбу,  но судьба судьбой,  а дешево они жизни не продадут,  и потери у нас
должны быть не малые - главным образом от береговых батарей, разумеется. Так
что,  если мне суждено будет погибнуть во время сражения, - погиб же Нельсон
в бою, - то команда эскадрой переходит к контр-адмиралу Новосильскому.


        "III"

     На  другой  день  утром  показалось  со  стороны  Севастополя еще  одно
парусное судно, шедшее явно на соединение с отрядом Нахимова. Скоро узнали в
нем  фрегат  "Кулевчи",  бывший  под  командой  капитан-лейтенанта Будищева,
человека некрасивого и  в  то  же время общего любимца во флоте,  способного
выкинуть любую озорную штуку,  бонмотиста, игрока, кутилы. Он не пустился бы
уходить от  четырех фрегатов Османа-паши,  он  непременно бы  затеял с  ними
драку -  и, как знать, может быть, драка эта кончилась бы у него тем же, чем
и у Казарского на бриге "Меркурий".
     Под  его командой даже и  самый этот фрегат "Кулевчи" приобрел какой-то
озорноватый вид. Задор сквозил во всех его снастях даже и теперь, после двух
суток пути по очень беспокойному морю.
     По приказу Меншикова,  он вышел из Севастополя на рассвете 15-го числа,
чтобы передать,  наконец,  Нахимову "высочайшее повеление",  как ему следует
поступать.  Хотя это повеление было уже передано ему на словах Новосильским,
но одно дело - на словах и совсем другое - на бумаге.
     От  Будищева Павел Степанович получил тот самый пакет,  который посылал
Меншиков раньше с пароходами "Одесса" и "Громоносец". Но оба парохода попали
в шторм 7-8 ноября,  который так повредил их,  что они,  не дойдя до эскадры
Нахимова, повернули снова в Севастополь.
     Высочайшие повеления состояли  из  трех  пунктов:  во-первых,  турецкие
приморские  города  не   атаковать;   во-вторых,   турецкий  флот  стараться
истребить,  если  он  вышел  в  море;  и,  в-третьих,  стараться  отрезывать
сообщения между Константинополем и Батумом.
     Повеления эти весьма запоздали: они были помечены 23-м числом октября.
     - Так-с...  Да-с...  Очень хорошо-с...  Я  уж над этим думал и  говорил
вчерашний день-с,  - бормотал Нахимов. - В Синопе есть консульства... На них
непременно выкинут национальные флаги,  а?  как вы полагаете?  -  спросил он
Будищева, продолжая держать полученную от него бумажку.
     - Не  только свои  флаги выкинут,  а  и  себя тоже как  можно дальше от
Синопа, чуть только увидят, что корабли наши входят на рейд, Павел Степаныч!
     - Ну да-с,  это,  конечно,  так и будет, - согласился Нахимов. - Насчет
консульских домов можно будет вставить в  приказ,  а гарантии дать,  что они
останутся в целости, - этого уж от меня не просите-с!
     Был, кроме этого пакета, еще второй, более поздний, от Меншикова. Князь
писал:
     "Приказываю вам,  по истреблении в  Синопе неприятельских судов -  двух
фрегатов и  двух  корветов,  пройти с  эскадрою вдоль  Анатолии к  восточным
берегам  Черного  моря,  у  которых  появились турецкие  пароходы  и  делают
нападения на крейсирующие там суда..."
     - Вот как?  -  изумился Нахимов.  -  А  на  какие же  суда делались ими
нападения, не знаете? И кто именно привез эти сведения в Севастополь?
     Будищев  ответил,  что  сведения  получены  там  от  командира парохода
"Херсонес" Руднева,  который был  в  эскадре Серебрякова при атаке поста св.
Николая,  окончившейся неудачно,  а нападение трех пароходов на "Флору" было
блестяще отбито и совершенно без потерь.
     - Ах, молодцы! Вот молодцы! - обрадовался Нахимов, услышав о "Флоре". -
Команда, команда у Скоробогатова молодец к молодцу! Да ведь и сам молодчина,
- весь в команду свою;  а команда - в него-с. И неужели же столько часов боя
- и так-таки ни одного человека не потерял?
     - Руднев привез донесение об этом контр-адмирала Вукотича.
     - Ну,  с нами уж этого быть не может,  - озабоченно возразил Нахимов. -
Береговые  батареи  -  вот  что  будет  нам  в  тягость...  Против  адмирала
Серебрякова что же там могло быть выставлено,  на берегу?  Пустяки-с!  И  то
вот,  вы говорите -  неудача,  а в Синопе совсем не пустяки, да, кроме того,
еще и двенадцать военных судов,  из них два парохода. В умелых руках эти два
парохода могут зайти нам в  тыл и  обстреливать наши корабли продольно,  вот
что скверно-с!  Да еще есть предположение, как вы доложили, что среди команд
их видели англичан,  а  не кого-нибудь...  В таком случае вы будете вместе с
"Кагулом",  оба фрегата отряжены на предмет наблюдения... за действиями этих
самых двух пароходов, - так будет лучше всего-с... А что они - те самые, два
из  тех трех,  в  этом сомненья быть не  может-с...  Третий же  или сейчас в
Требизонде,  или ушел в  Босфор за  подмогой Осману-паше...  Да,  это скорее
всего,  что  он  послан в  Константинополь,  и  нам  поэтому надо  завтра же
покончить с этим делом...  Прощайте-с пока, готовьте своих людей к сражению;
хотя они и  устали,  но что же делать-с.  А часа через два одного из младших
офицеров пришлите ко мне за получением приказа.
     Так  как  сражение предстояло весьма серьезное,  то  и  приказ Нахимова
оказался довольно обширным.  Он касался и  диспозиции судов во время боя,  и
действий их перед началом боя,  и  в самом начале,  справедливо полагая,  на
основании опыта Наварина, что раз бой начался, то руководить им в дальнейшем
ему, командиру всего отряда, будет трудно.
     Вот этот исторический приказ с небольшим сокращением:
     "Располагая при первом удобном случае атаковать неприятеля,  стоящего в
Синопе, в числе семи фрегатов, двух корветов, одного шлюпа, двух пароходов и
двух транспортов,  я  составил диспозицию для  атаки их  и  прошу командиров
стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:
     1.  При входе на рейд бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель
перейдет  на  мелководье,   и  тогда  стать  на  возможно  близком  от  него
расстоянии, но на глубине не менее десяти сажен.
     2.  Иметь шпринг на  оба якоря;  если при нападении на неприятеля будет
ветер N,  самый благоприятный,  тогда вытравить цепи шестьдесят сажен, иметь
столько же в шпрингу... Вообще со шпрингами быть крайне осмотрительными, ибо
они часто остаются недействительными от  малейшего невнимания и  промедления
времени.
     3. Перед входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения
гребных  судов  на  рострах,   я  сделаю  сигнал  спустить  их  у  борта  на
противолежащей стороне неприятелю.
     4.  При атаке иметь осторожность,  не палить даром по тем из судов, кои
спустят флаги,  посылать же  для  овладения ими  не  иначе,  как по  сигналу
адмирала,  стараясь лучше употребить время для  поражения противящихся судов
или  батарей,  которые,  без  сомнения,  не  перестанут палить,  если  бы  с
неприятельскими судами дело и было кончено.
     5.  Ныне же осмотреть заклепки у  цепей на случай надобности расклепать
их.
     6.  Открыть огонь по неприятелю по второму адмиральскому выстрелу, если
пред  тем  со  стороны неприятеля не  будет никакого сопротивления нашему на
него наступлению;  в противном случае палить, как кому возможно, соображаясь
с расстоянием до неприятельских судов.
     7.  Став на якорь и уладив шпринг (то есть повернув им корабль бортом к
неприятелю),  первые  выстрелы  должны  быть  прицельные;  при  этом  хорошо
заметить положение пушечного клина на подушке мелом,  для того, что после, в
дыму,  не  будет  видно неприятеля,  а  нужно поддерживать быстрый батальный
огонь.  Само  собой разумеется,  что  он  должен быть  направлен по  тому же
положению орудия, как и при первых выстрелах.
     8. Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного
офицера на  грот-марсе  или  салинге для  наблюдения при  батальном огне  за
направлением своих выстрелов,  а  буде они не  достигают своей цели,  офицер
сообщает о том на шканцы для направления шпринга.
     9.  Фрегатам  "Кагул"  и  "Кулевчи" во  время  действия  оставаться под
парусами  для  наблюдения  за  неприятельскими  пароходами,   которые,   без
сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам по выбору своему.
     10.  Завязав дело с неприятельскими судами,  стараться, по возможности,
не  вредить  консульским домам,  на  которых  будут  подняты национальные их
флаги.
     В  заключение выскажу свою мысль,  что  все предварительные наставления
при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое
дело,  и  потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по
усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг.
     Россия ожидает славных подвигов от Черноморского флота,  от нас зависит
оправдать ожидания".
     Получив этот приказ,  командиры судов не  нашли в  нем  ничего для себя
нового: картина предстоявшего им большого и решительного боя была и без того
ясна  каждому из  них  после  совещания с  командиром отряда,  заключение же
приказа было обычно-нахимовское: "все предварительные наставления" тщательно
отметались, так как они "при переменившихся обстоятельствах могут затруднить
командира, знающего свое дело".
     Морской бой обыкновенно бывает очень короток сравнительно с сухопутными
боями,  но  в  то  же  время чрезвычайно значителен по своим результатам,  и
командиры судов знали,  конечно,  что им надо готовиться к сражению, которое
назовут историческим, но в то же время знали и другое, - что успех его будет
зависеть от всей подготовки к нему,  тянувшейся и для них самих и для команд
их судов долгие, очень долгие годы.


        "ГЛАВА ПЯТАЯ"


        "I"

     Нахимов в своем приказе,  данном 17(29) ноября,  не назначил дня атаки.
Он сознательно, конечно, допустил полную неопределенность в этом, откладывая
сигнал к атаке до "первого удобного случая". Военное судно, крейсируя в море
во  время войны,  всегда должно быть готово к  этому сигналу,  и  нет  нужды
заранее назначать для этого определенный день или час, тем более что "первый
удобный случай" вполне может  разминуться с  этим  заранее назначенным днем,
даже часом.
     Однако про себя он решил действовать без промедлений:  слишком долго он
ждал,  крейсируя без захода в  порт свыше месяца в штормовые погоды,  именно
этого "удобного случая",  чтобы упустить его,  когда он представится во всей
желанности и силе.
     Утро  18(30) числа было  мглисто,  сеялся мелкий дождь,  видимость была
скверная... Но при всем этом дул самый благоприятный для нападения на суда в
Синопской бухте ветер -  норд,  хотя и шквалистый; временами он ревел глухо,
как в лесу, в снастях восьми русских судов, временами слабел.
     Ночью ветер был  гораздо яростней,  и  дождь лил  крупный,  упорный,  и
темнота кругом была  кромешная,  так  что  трудно было  ожидать,  чтобы утро
предоставило "удобный случай" для атаки турецкого флота.
     Скупо и  медленно пробивался свет сквозь сплошную тучу,  окутавшую небо
над морем.  В восемь часов все кругом было еще очень неразборчиво,  только в
девять,  наконец,  прояснилось и  дан  был  сигнал  с  адмиральского корабля
"Мария" спустить гребные суда соответственно приказу.
     Это показало всем,  что скоро начнется дело. Спуская шлюпки с палубы за
борт,  матросы взглядывали на  мачты "Марии",  не  появится ли новый сигнал,
после  которого  окончательно должен  стать  ясным  даже  этот,  только  что
наступивший  дождливый  день.  И  сигнал  был  поднят  в  половине  десятого
"Приготовиться к  бою и  идти на Синопский рейд..." Слов было очень мало,  -
смысл их большой.
     Но как же все-таки нужно было "готовиться" к бою,  когда и без того все
и всегда были к нему готовы?  Это знали судовые священники боцманы, взявшись
за свои свистки, вызывали всех матросов "наверх" на молебен, который тянулся
довольно  долго.   Но   вот  он  кончился,   заплескались  на  брам-стеньгах
национальные флаги, отданы были якоря, и эскадра двинулась к Синопу, строясь
по заранее полученной диспозиции, на ходу, в две колонны: правую вел Нахимов
на "Марии",  левую -  Новосильский на корабле "Париж". Вместо "Ростислава" в
колонну Нахимова вступил вторым "Константин", третьим оставался "Чесма", так
что колонна Новосильского,  в которой было два стопушечных корабля - "Париж"
и "Три святителя",  оказывалась сильнее колонны самого Нахимова,  -  это был
жест великодушия со стороны командира отряда.
     Но,  кроме этого жеста,  было также и соображение,  казавшееся Нахимову
вероятным:    он   заметил,   что   наиболее   сильные   турецкие   суда   -
шестидесятипушечные фрегаты,  которых было  всего  четыре,  расположились на
флангах,  на  рогах полумесяца,  по два с  каждого фланга,  а  более слабые,
сорокапушечные,  -  в  середине;  причем между обоими крыльями был интервал,
дававший  возможность действовать большой  батарее,  расположенной прямо  на
набережной Синопа.
     Против  колонны  Нахимова  должно  было  прийтись шесть  судов,  против
колонны Новосильского -  только четыре,  но  зато  на  эту  колонну ложилась
задача борьбы и  с  береговой батареей на  набережной,  в  то время как суда
Нахимова должны  были  не  только  подавить огонь  пяти  турецких фрегатов и
корвета,  но  еще и  уничтожить батарею укрепления,  лежавшего вне городской
черты, однако в близком соседстве с городом.