Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
Дом начал пробуждаться. Первой, как всегда, встала бабушка. По своей
старческой привычке закряхтела, заохала. И вскоре с небольшим ведерком в
руках прошла через сени, спустилась по ступенькам во двор. И там послышался
ее голос:
- Вставай, родимая!.. Вставай!.. Стой!.. Не маши хвостом...
Зазвенели струйки молока о ведро.
Подоив корову, бабушка стала растапливать печку, теперь уже
разговаривая с кошкой, урчавшей над блюдцем с молоком. Немного спустя в
сенях появилась тетя Ира в пестром ситцевом халатике. Слегка пошатываясь от
сна, с полотенцем в руках, она пошла умываться. Проснулся спавший на
сеновале дядя Ваня. Стали подавать голоса и ребята: Ленька, Нестерка,
маленькая Любаша.
Когда вся семья собралась за столом, снова возник мучивший всех вопрос:
как жить дальше?
- Раз застряли, - рассуждал дядя Ваня, держа на коленях Любочку, - надо
сидеть на месте.
- И умирать тоже будем здесь, на месте? - с горькой усмешкой спросила
брата тетя Ира.
- Что же ты предлагаешь? Какой выход?
- Был выход... - Не сдержавшись, она заплакала: - Говорила я, нужно
немедленно уходить...
Тете Ире теперь казалось, что стоило тогда, в первый день, им тронуться
в путь - и они сумели бы вернуться в Ленинград.
- Глупо ты рассуждаешь! - пресек спор дядя Ваня и вышел из-за стола.
Зина сидела, низко опустив голову, кусая губы. Сколько же раз тетя Ира
будет вспоминать и попрекать дядю Ваню в том, что они здесь застряли! Хотя
он, по существу, ни в чем не виноват, а скорее уж виновата она, Зина, - это
она удержала всех!
А случилось это так. На второй день их жизни в деревне стали решать -
оставаться ли у бабушки, пока события прояснятся окончательно, или, влившись
в поток беженцев, не медля, уходить пешком дальше, в сторону Ленинграда. В
избе на полу лежали узлы с вещами, на узлах сидели, прижимаясь друг к другу,
Галька и смуглолицая Любочка, внимательно прислушиваясь к тому, о чем так
громко спорят взрослые.
Тетя Ира и Зина стояли на том, чтобы немедленно уходить.
- Отдохнули немного - и в путь... - настойчиво предлагала тетя Ира. -
Не будет попутного транспорта, пешком пойдем.
Дядя Ваня с решением медлил.
- Пешком мы всегда сможем уйти... - рассуждал он. - Никто нас не
задержит. Но нужно все предварительно точно узнать, продумать. Уйдем, все
бросим, а завтра, может, поезда пойдут... - развел он свои беспалые руки.
Контуженный во время финской войны, он отморозил пальцы рук, и мысль
идти пешком и нести на себе маленькую Любочку и вещи страшила его.
- Ах как жаль, что не уехал в первые дни! - снова сокрушался он. - Ведь
вот, как на грех, тогда Любочка прихворнула, да я был уверен, что немцев не
допустят до Витебска.
В их разговоры не вмешивалась только баба Фрося - так звали ребята свою
бабушку. Казалось, всецело поглощенная хозяйственными заботами, она все
время суетилась, то выходя из избы, то возвращаясь обратно с ведром или
чугунком.
- Не хочешь идти пешком, так надо искать подводу, - продолжала убеждать
брата тетя Ира. - Не понимаю тебя, Иван... Чего мы медлим, ждем? - уже
кричала она.
- Да-а, застряли мы... - растерянно бормотал он, нервно шагая взад и
вперед по избе. И наконец решительно высказался: - Подождем до утра. Утро
вечера мудренее. Завтра со свежими силами двинемся в путь.
Зина не утерпела и побежала на шоссе, проходившее рядом с деревней. Там
стоял сплошной гул. В одну сторону шли беженцы, двигались машины и подводы с
эвакуированным имуществом. Навстречу им шли военные машины с боеприпасами и
красноармейцами. Возле дороги на обочине канавы лежали скрюченные трупы
погибших при бомбежке. На перекрестке толпились люди... Кричали, плакали,
ругались... В этой людской сумятице нельзя было ничего понять. Зина уже
собиралась вернуться домой, как ее сзади окликнули:
- Зинка!
Перед ней стоял в рваной куртке, заношенных серых брюках двоюродный
брат Илья - темноволосый сероглазый паренек, он был всего лишь на два года
старше Зины.
Зина радостно бросилась к нему. Они обнялись. Зина торопливо стала
рассказывать, как попала в Зую. Но разговор их прервала незнакомая Зине
круглолицая девушка, торопливо шагавшая по тропинке.
- Пошли скорее в школу! - окликнула она Илью. - Там все наши
собираются.
И он заспешил к ней, кивнув Зине:
- Увидимся.
Зина вернулась домой в еще более подавленном состоянии. У крыльца на
нее настороженно глядел дородный петух Иванушка, как его в свое время
окрестила Зина, горделиво щеголявший своим золотисто-черным оперением, с
мясистой королевской короной на голове.
- Ничего у меня нет, Иванушка, - развела руками Зина. - Не до тебя
теперь. Застряли мы... Не можем домой вернуться.
В избе стояла кутерьма, на неподметенном полу лежали неразобранные
вещи, валялись обрывки бумаги, какие-то тряпки.
Отчаявшись найти какую-нибудь попутную машину или подводу, тетя Ира
раздобыла где-то у соседей тележку-тачку на низких колесах и теперь
прикидывала с дядей Ваней, как лучше приспособить ее.
- Возьмем с собой только продукты да самое необходимое, - говорила она.
Бабушка по-прежнему, словно не слыша их разговоров, хлопотала у печки.
И вдруг за окном слабо звучавшая ночью на западе канонада усилилась.
Где-то совсем близко послышались взрывы, загрохотали орудия. Все стали
связывать узлы, засуетились: надо уходить, пока не поздно...
- Тебе, мать, помочь что собрать?.. - обратился дядя Ваня к бабушке.
- Никуда я не пойду... - Бабушка присела на лавку. Слезы потекли по ее
морщинистым дряблым щекам. - Лучше дома помирать, чем на дороге...
Все в растерянности смотрели на Ефросинью Ивановну, только теперь
спохватившись, что в суете сборов забыли спросить: согласна ли
восьмидесятилетняя бабушка уходить с ними? в состоянии ли она решиться на
такой шаг?
- Мы тебя силой не тянем... - с мольбой и страданием смотрел на мать
дядя Ваня. - Ты пойми, не можем мы тебя бросить на произвол судьбы... - Его
голос срывался от волнения.
Сердце Зины сжималось от мучительной жалости, от щемящей тревоги.
Казавшееся таким простым решение немедленно уходить вдруг обернулось другой
стороной: они все молодые, способны ехать и на подножке вагона, идти пешком,
тащить на спине и на плечах свои вещи. Но такая старенькая бабушка Фрося не
выдержит - свалится и умрет по дороге.
В избе с низким закопченным потолком было сумрачно и душно от жарко
натопленной печи, пахло хлебом, который сегодня спозаранок напекла бабушка.
Самовар на столе уже остыл, к нему так и не прикоснулись.
- Как же нам теперь? - растерянно спрашивала заплаканная тетя Ира.
- Вы уходите!.. - вскрикнула Зина и запнулась. - Возьмите с собой и
Гальку... А я... я... здесь останусь. - На глазах ее заблестели слезы. - Не
любите вы бабушку! - вдруг вспыхнув, с вызовом бросила она родным.
Безнадежно махнув рукой, дядя Ваня, согнувшись, вышел из избы.
В эту ночь в избе Ефросиньи Ивановны почти никто не спал. А наутро
возник новый план. Зина вместе с дядей Ваней ушли в соседнюю деревню Мостище
к дальним родственникам Дементьевым посоветоваться: нельзя ли на время
военных действий определить к ним бабушку? С таким решением Зина была
согласна. Не возражала и бабушка.
Но и этому плану не суждено было осуществиться. В деревне на калитке
Дементьевых висел замок. Окна наглухо забиты...
- Уехали... Вчера эвакуировались на лошади, - сообщила соседка.
- На лошади... - упавшим голосом машинально повторил дядя Ваня,
опускаясь на ступеньки крыльца.
Усталые и растерянные возвращались они в Зую. А вокруг мирно зеленели
поля. По краям дороги желтели одуванчики. В парном после дождя солнечном
воздухе ощущался непрерывный звон: слышался стрекот кузнечиков, гудели и
жужжали шмели и осы, на своем языке разговаривали неутомимые труженицы
пчелы. Зине хотелось закрыть глаза, выбросить все тревоги из головы, а потом
открыть и убедиться, что никакой войны нет. Что это только сон. Тяжелый,
кошмарный...
Едва они вошли в деревню, сразу почувствовали неладное. Вокруг мертвая
тишина. На деревенских проулках ни души, а проселочная дорога и луговина
возле изб запорошены куриными и утиными перьями.
- Слава богу, уцелели! - бросилась к ним на крыльце бабушка и испуганно
перекрестилась. - В деревне были немцы! Не заходили к нам. Только всех
курей, супостаты, половили, перестреляли.
Показалась белая как полотно тетя Ира. Вслед из чулана выскочили
ребята.
- Боимся выходить, - призналась она.
Мальчишки принялись рассказывать, как на дороге появились со скрежетом
и грохотом немецкие легкие танки.
- С черными крестами на броне, - наперебой говорили Ленька и Нестерка.
- А за танками, на двух транспортерах, - пехота.
- Из избы мы не выглядывали, боялись, - остановила сыновей тетя Ира. -
Они недолго пробыли в деревне. Ловили и стреляли на улице кур, уток. Но в
избу к нам не заходили.
- Слава богу, не заглянули... - вторила ей напуганная бабушка. -
Уехали...
- Что же делать?! Что делать? - растерянно плюхнувшись на лавку,
бормотал ошеломленный таким крутым поворотом событий дядя Ваня.
Тетя Ира предложила закопать в подполе наиболее ценные вещи и
документы.
- Может быть, не найдут, - неуверенно сказала она, спускаясь в подпол.
Вслед за ней спустился и дядя Ваня.
Когда Зина с сестренкой вышла на усадьбу, в деревне было тихо и
безлюдно. Только с шоссе доносился гул машин.
- Смотри, - дернула сестру за платье Галька.
Из картофельной борозды, пугливо озираясь, вылезло какое-то странное,
взъерошенное существо.
- Иванушка... - прошептала Галька, едва узнав своего любимца.
Полузадушенный и полуощипанный петух с жалобным, хриплым клекотом стал
созывать свое семейство. Не сразу на его призыв откликнулась только
молоденькая рябая курочка, да из-под сарая вышли белые, как одуванчики,
малыши-цыплята, но без наседки.
- Зиночка! - окликнул кто-то из-за тына, и тут же над ним показалась
черноволосая голова соседки Нины Азолиной. - К вам немцы не заходили?
- Нет, а к вам?
- Тоже нет... Слава богу!..
Раньше, когда Зина приезжала к бабушке, она часто забегала к своей
ровеснице - веселой и боевой Нине. Вместе они ходили на реку купаться,
играли в волейбол.
- Ты боишься?..
- Очень!
- Я тоже... - призналась Нина. - Говорят, гитлеровцы на северо-западе
замкнули кольцо окружения. Уже обратно возвращаются беженцы.
... В этот же день в деревне появилась новая воинская часть врага. В
окно Зина видела, как солдаты заполонили улицу.
"Может быть, к нам не придут..." - со слабой надеждой думала Зина, но
ошиблась. В сенях что-то загремело, распахнулась дверь, и в избу ввалился
долговязый солдат в серой пилотке с металлическим орлом, в измятом кителе
мышиного цвета, с автоматом на груди. Оставив дверь открытой, он, ни слова
не говоря и будто никого не замечая, проследовал на кухню, стал шарить по
полкам. Нашел в корзиночке яйца, кусок сала, все это выгреб. Видя, что
больше поживиться нечем, так же молча, ни на кого не глядя, вышел, толкнув
локтем попавшуюся на пути бабушку и громко топая коваными ботинками. Он
оставил после себя тяжелый запах табака и давно не стиранного белья.
Так впервые Зина увидела в лицо заклятого врага советских людей.
Гитлеровец пришел... Он мог сделать с ней, с Галькой, тетей Ирой,
бабушкой что угодно, и никакой защиты от него не было.
В этот день Галька больше уже не увидела своего любимца петуха.
- Немцы Ивана съели, - плача, объясняла она потом своей приятельнице,
маленькой Любаше.
А Любаша все боялась, как бы немцы не съели и старого кота Ушастика,
мирно дремавшего, свернувшись калачиком, на лавке, возле печки.
Вдвоем с Любашей Галька перенесла кота в лукошке на кухоньку и прикрыла
сверху мешком, уговаривая его не вылезать.
Теперь ленинградцы и сами старались пореже выходить из дома.
А войска в деревню прибывали. Оккупанты располагались на постой,
занимая лучшие избы. В ветхую избу бабушки Фроси немцы, к счастью, больше не
заглядывали.
Порой в деревне раздавались выстрелы - солдаты стреляли в собак,
охотились за уцелевшими курами. Весь вечер до поздней ночи на дороге урчали
тяжелые грузовики, слышалась чужая гортанная речь. Тиликали губные гармошки.
Глава вторая
Прошла неделя, другая... И вот однажды утром, когда семья собралась за
столом, Галька, сидевшая у окошка, вдруг скатилась с лавки и бросилась к
Зине:
- К нам полицаи идут... Прячь меня. Я боюсь.
- Уже... - Дядя Ваня побледнел. - Так я и знал. - Высокий,
широкоплечий, с темными длинными волосами, зачесанными назад, на первый
взгляд он казался богатырем, однако впалая грудь и болезненный цвет лица
выдавали съедавшую его чахотку. Тетя Ира кинулась было прятаться в кухоньку,
но дядя Ваня остановил ее, вскинув свою беспалую руку. - Бесполезно... От
них не спрячешься. - И, вынув кисет с табаком, стал закуривать.
- Не к нам... - успокоил всех Ленька, тоже подскочивший к окну. - Они к
Азолиным пошли.
Тетя Ира, тяжело вздохнув, снова присела на лавку у стены.
- Зайдут на обратном пути, - предположил дядя Ваня, нервно затягиваясь
цигаркой.
В избе установилось напряженное молчание.
И тут, словно нарочно, на середину избы вылез Ушастик и, усердно
облизывая лапу, стал "замывать гостей".
- Это еще что?! - застонала тетя Ира и вышвырнула кота за дверь.
Через несколько минут, громко топая, заскрипели под тяжелыми шагами
половицы в сенях, и в избу ввалились двое полицаев с белыми нарукавными
повязками.
- Здравствуйте!.. Гостей не ждете? А мы вот к вам пожаловали... -
заговорил, видимо, старший из них, лет пятидесяти, темноволосый, с уже
тронутыми сединой висками и потому особенно резко выделяющимися смоляными
усами на впалом лице.
Другой, помоложе, белобрысый, молча осматривался кругом.
Дядя Ваня освободил место за столом, пересел в угол, рядом с сестрой и
Зиной.
- Проводим регистрацию всего населения, всех трудоспособных, - пояснил
чернявый, удобно устроившись за столом с тетрадкой и карандашом в руках. -
Хозяйка дома? - Он оглядел бабушку. - Как зовут? Лет сколько?
- Ефросинья Ивановна Яблокова, - ответила бабушка. - А лет мне со дня
рождения восемьдесят шесть... - И добавила: - Старая уже. Помирать пора.
- Ничего, поживете еще. Семья у вас большая?
- Десять сынков и дочек у меня было... - Она взглянула на дядю Ваню: -
Старшенький... А это... - указала на тетю Иру, - моя младшенькая.
- Точно отвечай! - грубо прервал ее белобрысый. - Не приписывай чужих к
своему семейству...
- Эх, Чиж, - пожевав губами, с укоризной произнесла бабушка, -
ничего-то ты не смыслишь, хотя и наш односельчанин. Надел белую повязку,
нацепил кобуру, а как был недотепой, так и остался. Кого же я приписываю-то?
Белобрысый, которого бабушка назвала деревенским прозвищем, было
вспыхнул, схватился за кобуру револьвера, но под успокаивающим взглядом
другого полицая остыл.
Зина удивилась. Бабушка держалась с полицейскими очень свободно,
очевидно нисколько не боясь их. А Зина очень боялась. Она впервые так близко
видела этих предателей и старалась понять: что же это за люди?
Теперь черноусый полицейский глядел на дядю Ваню.
- Как звать?
- Иван Яблоков, - неохотно пробурчал дядя Ваня.
Полицейский, записав, выжидающе глядел на него.
- Сорок два года... - добавил дядя Ваня, положив на колени свои
изувеченные руки.
Зина не сомневалась, что полицейский спросит, где дядя Ваня потерял
пальцы. Но полицейский, только мельком взглянув на его руки, сделал какую-то
отметку в своем списке и уже строже спросил:
- Вы же не местный? Откуда прибыли?
- Как же не местный!.. - заспорил дядя Ваня. - Здесь, в деревне, я
родился и вырос... - Из Ленинграда приехал с дочкой, к матери, на лето. И
вот... застрял.
- А где в Ленинграде работали?
- На машиностроительном заводе.
- На Путиловском? - вдруг переспросил другой полицейский.
Очевидно, кто-нибудь из соседей уже сообщил им.
- Кажется, так раньше назывался, - слегка растерявшись, неохотно
признался дядя Ваня.
- Ты говори правду, - предупредил его Чиж, - ежели преждевременно на
тот свет не хочешь попасть.
- Я и говорю правду.
- Кто в Ленинграде остался?
- Жена и две дочери-школьницы, - ответил дядя Ваня, тяжело вздохнув и
крепче прижимая к себе Любочку.
Записав дядю Ваню, усач полицейский обратился к тете Ире:
- Ваша фамилия, красавица?
- Ирина Езовитова, - заметно волнуясь, ответила тетя Ира.
- Сколько лет?
- Тридцать четыре.
Усач полицейский не зря назвал тетю Иру красавицей. Среднего роста,
стройная, со слегка изогнутыми бровями, с длинными густыми темно-русыми
волосами, лежавшими волнами на плечах, а теперь небрежно собранными на
затылке, она выглядела значительно моложе своих лет и была очень хороша
собой. Зина отметила про себя, что тетка умолчала о том, что из Ленинграда
она не сразу попала к бабушке в деревню. На вопрос о муже и месте его работы
ответила неправду, заявив, что муж беспартийный, остался в Ленинграде и
работает бухгалтером в торговой организации.
Года своим детям почему-то немного убавила. Старшему Леньке, сказала, -
десять, а Нестерке - восемь.
- Смотри говори точно, - предупредил Чиж, подметив, что тетя Ира
отвечает не совсем уверенно. Он сидел развалясь, все время курил, ежеминутно
сплевывая на пол. Сапоги его воняли дегтем, а от самого разило потом.
Тетя Ира сделала возмущенное лицо, недовольно вздернула покатыми
плечами.
"Все же тетя Ира хитрее своего брата", - подумала Зина.
Полицейский, оставив тетю Иру в покое, что-то записал в свою тетрадь.
Зина еще более насторожилась. Усач полицейский, прищурив глаза, теперь
глядел на нее.
- А тебе, дочка, сколько лет?
Зину так и передернуло от слова "дочка".
- Четырнадцать, - сквозь зубы неохотно ответила она, не зная, говорить
ли ему правду.
- Тоже из Ленинграда?
- Да...
Полицейский, доброжелательно глядя на Зину, вкрадчиво спросил:
- Комсомолка?
- Нет.
- Служивый, а служивый, - вдруг вмешалась в разговор бабушка, - ты наш,
местный, али приезжий?
- Приезжий, из Полоцка, - ответил усач, недоуменно глядя на бабушку.
- Кончай... Нечего тут рассусоливать! - сердито бросил Чиж и, шумно
поднявшись, вышел из избы.
Усач, медля вставать из-за стола, предупредил:
- Никто из вас, зарегистрированных, под угрозой сурового наказания не
имеет права покидать или менять свое местожительство. - И тут же
"посоветовал" дяде Ване и тете Ире поскорее устраиваться на работу. - В
противном случае, как не связанных с сельским хозяйством и нездешних, вас
отправят в Германию, - предупредил он.
- Чувствительно благодарим, - вежливо отозвался дядя Ваня, приложив
руки к груди.
Зину покоробили и его жест, и какие-то чужие, неискренние слова.
- Посторонних чтобы никого не пускать ночевать! За каждого случайного
ночлежника голову потеряете. С партизанами тоже никаких связей не иметь!
- Сами поним