й папке на первый взгляд заключалось
банальное. Но в своей банальности страшное. Один мужчина -
директор продовольственного магазина и две женщины -
продавщицы "путем обвешивания и обмана потребителей
экономили и расхищали продукты" в блокадном Ленинграде.
Воровали у людей, умиравших с голода. Протоколы допросов,
очных ставок, показания, описи имущества. И новые
показания: "На первом допросе я дал следствию ложные
показания, но сейчас я прочувствовал, что, скрывая основных
виновников преступления, я делаю вред государству. Хочу
рассказать всю правду." А через несколько страниц еще более
полное, более "искреннее" признание...
   Корнилову стало не по себе. Он почувствовал смутное
раздражение на Белянчикова, подсунувшего ему эту папку, на
себя - за то, что принялся ее листать! Ему не раз
приходилось листать похожие синие папочки. И за
обесцвеченными, выгоревшими от времени строчками всегда
вставали такие яркие, такие горькие воспоминания, что он
надолго терял душевное равновесие Белянчикову было интересно
читать синие папки. Он узнавал из них о том, как много лет
назад в его родном городе рядом с героизмом уживались
стяжательство и подлость. А Корнилов узнавал среди
обманутых и обвешенных себя и никак не мог отделаться от
привычки подсчитывать украденные килограммы хлеба и масла,
обозначенные в протоколах, и прикидывать, сколько ребят из
его класса можно было бы кормить этим хлебом и маслом.	И
как долго. Вдобавок к жидкому соевому супу, который стали
давать весной 1942-го.	Для него события, описанные сухим
языком судопроизводства, были частью его жизни. Со
стяжателями и ворами у него были старые счеты.
   ...В мае ему принесли повестку, приглашали прийти в 30-ю
школу на Среднем проспекте. Игорь пришел. Оказалось, что
собрали всех учеников школы, оставшихся в городе и
переживших самое тяжелое блокадное время. Собрали не для
учебы, а немножко подкормить.
   Ребята с трудом узнавали друг друга. Подходили,
спрашивали "Ты такой-то?" Похожий на тень человек улыбался и
кивал. И происходило словно бы новое знакомство со старыми
друзьями. Только осталось-то их совсем немного...
   Незнакомая учительница, сверившись с классным журналом их
третьего "Б", выдала талоны на обед. Обед состоял из
тарелки соевого супа. Но не столько этот суп, сколько
возможность опять быть вместе, в коллективе, преобразила
ребят. Очень быстро они оттаяли, у большинства исчезла
засевшая, казалось, навечно печаль в глазах. И уже слышался
смех, и хоть и робко, но они пытались играть.
   Очень недолго кормили ребят супами в какой-то столовой на
Среднем проспекте. Потом, явившись в один прекрасный день к
этой столовой, они нашли ее закрытой. Пришла учительница,
объявила, что сегодня обеда не будет, а завтра чтобы все
приходили на 10-ю линию, в дом 4. Кормить теперь будут там.
И никаких объяснений. В новой столовой тот же суп оказался
и гуще, и вкуснее. Мальчики радостно удивились - почему бы
это? Соя-то везде одинаковая.	А потом узнали - повара и
официантки в той столовой воровали. "Гады! - говорили
ребята между собой. - Взгрели бы их хорошенько!"
   В новую столовую Корнилов ходил до самой осени, до
отъезда в эвакуацию. И только один раз остался без супа -
официантки едва успели расставить тарелки, как рядом со
столовой разорвался снаряд. Осколками повыбивало окна, в
суп полетели стекла, известка. Кое-кого из ребят
поцарапало. Хорошо, что столовая была в полуподвальном
помещении. Перепуганная учительница металась от стола к
столу, проверяя, не ранен ли кто всерьез. Потом,
обессиленная, села на стул и, улыбнувшись, сказала.
   - Ну вот, ребятки, без супа, но зато живые.
   Уж сколько воронок от снарядов и бомб видели ребята за
это время, сколько разрушенных домов, погибших людей, а не
утерпели - побежали собирать осколки. Игорь нашел осколок,
похожий на всадника с лошадью. Он был еще теплый, с
острыми, словно бритва, краями. Корнилов даже увез его в
эвакуацию, в пермское село Сива. И там сменялся с одним
местным мальчиком на две шаньги.
   Белянчиков заметил, что полковник перестал листать папку
и задумчиво смотрит в окно. Сказал:
   - Ну, не сволочи ли?!
   Корнилов ничего не ответил, стал ожесточенно листать
страницу за страницей.	Задержался на листке с просьбой о
помиловании- "30 декабря я приговорен военным трибуналом
города Ленинграда к расстрелу. Я виноват в использовании
поддельных талонов на хлеб, отоваренных в находящемся в моем
ведении магазине, и признаю свою вину.	Это первое и
единственное преступление за всю мою трудовую жизнь. Во имя
двух моих братьев, находящихся в РККА, и моей больной жены
прошу пощадить меня и даровать мне жизнь, которую я готов
отдать на борьбу с жестоким врагом Родины на фронте, и прошу
дать мне возможность доказать глубокое мое раскаяние.
Грачев".
   Дальше шли документы из Верховного суда с сообщением о
помиловании и замене высшей меры пятнадцатью годами. В 1947
году - новая просьба о помиловании. И снова удовлетворение.
А дальше... Корнилов вторично перечитал документ,
отказываясь верить своим глазам. Но документ был подлинный
19 сентября 1953 года Коллегия по уголовным делам городского
суда, рассмотрев уголовное дело № 880... по вопросу о
перерасчете размера хищения, произведенного Грачевым,
постановила исчислить размер хищения не по рыночным, а по
государственным ценам, действовавшим в 1942-1943 гг.
   - Ну и ну! - не выдержал Корнилов Белянчиков только и
ждал, когда полковник закончит чтение.
   - Дикая несправедливость! - Он вскочил со стула. -
Продавал ворованный хлеб на черном рынке, выменивал на
червонное золото, на драгоценные камни, а как расплачиваться
- только по государственным ценам!
   - Да разве в этом дело!
   - И в этом! - сердито бросил майор. - Подлецу жизнь
сохранили! Другой бы век благодарил - а этот судиться со
своими благодетелями стал! А судьи!? Тоже хороши!
По-моему, дикая несправедливость.
   - Суду было виднее, - сухо сказал Корнилов.	- Побереги
свои нервы. Мы же не знаем всех обстоятельств.
   Белянчиков посмотрел на шефа с удивлением. Лицо у
полковника стало замкнутым, неприветливым. На скулах играли
желваки.
   - Ну, что ты так смотришь? - сказал Корнилов. - Есть
вещи посерьезнее.
   - Понимаю! - с иронией сказал майор. - Сейчас ты
скажешь о том, что преступник всю жизнь прожил в страхе, что
он даже пить перестал, боясь проговориться, а перед смертью
его заела совесть.
   - А что? - согласился Корнилов. - Ты все правильно
излагаешь. Только почему он всю жизнь в страхе прожил?
Почему проговориться боялся? И почему так и не
попользовался награбленным!
   - А может, и попользовался? - возразил Белянчиков, но
полковник не обратил внимания на его слова.
   - Причина одна, - продолжал он, - наш образ мыслей,
стяжателей ненавидят у нас больше всего.
   - Ты, Игорь Васильевич, идеалист. Да ведь дня не
проходит, чтобы газеты не сообщили про какого-нибудь хапугу.
   - Правильно! - сказал полковник. - Сообщают. Про
пойманных хапуг. Потому что не держатся они у нас на плаву.
С нашей помощью или без нашей - тонут.	- Он стукнул ладонью
по столу, словно давая понять, что с теоретической частью
покончено. - Выкладывай остальное, - поторопил он майора.
И отодвинул от себя папку.
   - Остальное - как и следовало ожидать. Работал этот гад
опять в торговле, воровал, небось, потом ушел на пенсию, а
год назад умер... Своей смертью. В комнате с камином.
   - А родственники?
   - Братья с войны не вернулись. Жена умерла в пятьдесят
третьем.
   "Пока Грачев сутяжничал", - подумал Корнилов.
   - А других родственников бог ему не дал. И правильно
сделал.
   - Значит, драгоценности принадлежали Грачеву?
   - Если ты считаешь слово "принадлежали" в данном случае
уместным. Ведь он их на ворованное масло выменивал. На
водку. И брал только старинные. И не скупал, как его
сообщницы, ни картин, ни фарфора... Знал, что рано или
поздно попадется.
   - А после войны, наверное, жил как крот, раз шкатулка не
тронута, - сказал Корнилов.
   - Это никому не известно, как он жил! Судя по тому, что
кольцо Фетисовой оказалось в его шкатулке, старых своих
занятий Грачев не бросил!
   - А перед капремонтом кто жил в комнате?
   - Старушка одна, - ответил Белянчиков и, вспомнив об
устойчивом запахе псины в комнате с камином, добавил: - С
собачкой.
   - С собачкой, - повторил Корнилов. - Чего-то в этой
картине все же не хватает.
   - Не хватает того, кто продал Грачеву кольцо Фетисовой, -
сказал Белянчиков.

                          10

   Разыскать Елену Сергеевну Травкину теперь не составляло
для Бугаева никакого труда. Тем более, что жила она, по
словам Казакова, где-то на Петроградской стороне.
   "Ну, держись, Марина-Елена! - думал он, записывая адрес
Травкиной, полученный в адресном бюро. - Теперь мы с вами
поговорим серьезно. О том, кто из нас грибы в рабочее время
собирает. И внимательно посмотрим в ваши голубенькие
глазки!"
   Жила Травкина на Лахтенской улице, рядом с Большим
проспектом. "И еще, оказывается, соседка!" Бугаев жил на
Бармалеевой.
   Возбужденный удачей, майор зашел к Корнилову.
   - Попалась птичка, товарищ полковник, - сказал он, едва
переступив порог кабинета. Игорь Васильевич показал на
стул.
   - Рассказывай.
   Бугаев обладал не так уж часто встречающимся в наше время
даром рассказывать предельно лаконично, не упуская в то же
время ни одной важной детали. Корнилов слушал его с
удовольствием, время от времени делая заметки на листке
бумаги. Один раз он только прервал Семена. Спросил:
   - Значит, Травкину директор по фотороботу опознал, а Гогу
не узнал на фотографии?
   - Да. Посмеялся: "Женщины запоминаются лучше!" Он еще
крепыш, этот директор.
   Когда Бугаев рассказал, как доктор наук выхватил у него
из рук коробку из-под сигарет, полковник долго смеялся.
   - Так прямо и выхватил? И в карман? А ты не сгреб его в
охапку?
   - Вижу, мужик симпатичный. Не убежит, как та коза...
   - Корнилов некоторое время молчал, постукивая карандашом
по листу бумаги, на котором делал свои заметки. Потом
сказал:
   - Знаешь, Семен, тебе с Травкиной встречаться не надо.
   - Почему?
   Игорь Васильевич внимательно посмотрел на Бугаева.
   - Неужели не понимаешь?
   - Не понимаю, - упрямо ответил Бугаев, хотя прекрасно
понимал, что женщина будет чувствовать себя при разговоре с
ним неловко. Ему казалось, что он сумеет преодолеть эту
неловкость. Он умел находить с людьми общий язык. А кроме
того, он считал, что если человек сказал неправду, то его не
следует лишать возможности хотя бы покраснеть за свой
проступок. Корнилов тоже так считал. Но, очевидно, в его
взгляде на проблему были свои оттенки.
   - Значит, и не поймешь, - вздохнул полковник. - Только
все ты понимаешь, но слишком самоуверен...
   - Игорь Васильевич?!
   - Поговорю с ней я, - отрезал Корнилов. Семен понял, что
спорить бесполезно, и с нарочитым смирением склонил голову.
   - Ну и тип ты, Бугаев! - поморщился Игорь Васильевич и
подумал о том, что мог бы майор с его способностями давно
стать подполковником или даже полковником, если бы некоторых
больших начальников не отпугивал легкий налет бравады да
острый язык Семена. Из-за этого он вечно числился в молодых
и недостаточно серьезных, хотя по части серьезного отношения
к делу с ним мало кто мог сравниться. Ну, а что касается
возраста, то он, как говорится, был мужчиной средних лет.
Готовился к своему сорокалетию.
   - Как ты думаешь, - продолжал полковник, - куда могла
твоя знакомая идти с вещевым мешком?
   - В том, что она на волейбольную поляну шла, товарищ
полковник, у меня нет сомнений. Но зачем?
   И почему с мешком? Не за рваной же чужой сеткой!
   - А почему ты уверен, что она на поляну шла? -
поинтересовался Корнилов. - Что там за поляной?
   - Лес. Лесопарковая зона. Может, она за грибами шла?
   - А за лесом что? - не обратив внимания на упоминание о
грибах, настаивал Корнилов. - Не тянется же лес до самой
Вологды!
   - Вот что за лесом, я не выяснил, - виновато сказал
Бугаев. - Мы же сразу в машину сели и к Шитикову поехали.
   - Потом бы мог поинтересоваться. - Полковник смотрел на
Семена строго.	- А то уцепился за версию, что женщина за
сеткой шла, и попался, как мальчишка. У меня на выяснение,
что там, за лесопарковой зоной, ушло полторы минуты. Снял
трубочку... - Он показал на телефон. - И получил
информацию о существовании деревни Лазоревка. У Елены
Сергеевны, может быть, в этой деревне родственники
проживают. Или она там дачу снимает...
   - С дачей дело сложное, Игорь Васильевич. Зарплата у
этой Лены маленькая, - сказал Бугаев.
   - А почем нынче дачи, ты знаешь?
   - Догадываюсь. Теперь о родственниках. Наверное, дорога
через лесопарковую зону не самая близкая до Лазоревки?
Местные жители, скорее всего, другим путем добираются?
   - Правильно, - кивнул Корнилов. - Это я выяснил. За те
же полторы минуты. Туда ходит автобус.
   "Все-то вы знаете", - хотел пошутить Семен, но сдержался.
Таких вольностей он себе не позволял.
   - Сеня! - вдруг сказал Корнилов. - Ты сказал, что
зарплата у Елены Сергеевны маленькая. А на курорты она
ездит. Да еще дважды в год. А что, если... - он задумчиво
посмотрел на Бугаева. - Ты на стадионе давно был? На
футболе?
   - Давно. Лет десять назад.	Когда Павла "Лысого" там
задерживал.
   - А я недавно, - с каким-то даже вызовом сказал Корнилов.
- Ты представь себе такую картину: матч еще не кончился, а
старуха уже пустые пивные бутылки собирает. С огромной
кошелкой...
   - Так на стадион же с бутылками не пускают!
   - И приличная старуха. Чистенькая. Думаешь, бутылки -
плохой приработок?
   - Уж очень неожиданный вариант! - покачал головой
Бугаев.
   - Неожиданный не означает неправильный. - Корнилов
откинулся назад, сцепил руки на затылке. Улыбнулся. - Ты
мне докладывал о том, что вещевой мешок у этой дамочки весь
сладеньким пропах, и о том, что на "поляне" ничего, кроме
лимонада да пепси-колы, не пьют. Вот и получается...
   - Неужели она бутылками промышляет?! - с осуждением
сказал майор.

                            11

   ...Терехов встретился взглядом с Бугаевым и закрыл глаза.
Семен осторожно присел на стул рядом с кроватью и кивнул
медицинской сестре, что она свободна.
   - Пять минут, - напомнила она. Семен огляделся.
Больничная обстановка действовала на него угнетающе.
Особенно капельница, от которой он старательно отводил
глаза.
   - Ну как ты, Миша? - спросил Бугаев, когда за сестрой
закрылась дверь.
   Терехов молчал. Его красивое лицо, и в обычное-то время
бледное, было совсем белым, нос заострился.
   - Ну что ж, молчи, - спокойно сказал Семен.	- Значит, на
первый раз помолчим пять минут. На второй, глядишь, уже
десять минут молчать будем. А потом, Миша, ты с постели
встанешь, времени у нас на встречи прибавится.	Можно
сказать, и расставаться не будем.
   Терехов не открыл глаз, не проронил ни слова.
   - А ведь тот, кто ножичком тебя пырнул, наверное, и не
мечтает с тобой свидеться. А придется. Даже и без твоей
помощи.
   - Семен Иванович, - совсем тихо, не открывая глаз, сказал
Терехов. - Я говорить не буду. Точка. Вы меня знаете.
   - Плохо я тебя знаю, - грустно сказал Бугаев. - Поверил
тебе два года назад, а выходит, зря...
   Веки у Гоги слегка дрогнули. Семен посмотрел на часы,
пять минут истекли.
   - Ну что ж, Миша, выздоравливай поскорее. - Он поднялся
со стула. Сестра уже стояла в дверях палаты. - Надумаешь
поговорить - скажи врачу. Сразу приеду.
   Бугаеву не терпелось узнать, как поведет себя Терехов,
когда он скажет ему про отпечатки пальцев и шкатулку с
драгоценностями, но при нынешнем состоянии Гоги делать этого
было нельзя.

                            12

   "Трудный предстоит разговор", - подумал Игорь Васильевич,
приглядываясь к Травкиной. Чувствовалось, что женщина
напряжена до предела - несколько шагов от дверей до кресла
она прошла деревянной походкой, словно ноги плохо ей
подчинялись. И глаза у нее были тревожные, а руки
машинально одергивали то простенькую шерстяную кофточку, то
джинсовую юбку. "Молодец, Бугаев, фоторобот составил один к
одному", - отметил полковник.
   - Елена Сергеевна, мы от вас ждем помощи. - Корнилов
решил не начинать с вопросов о том, зачем ей понадобилась
мистификация с сеткой и побег от Бугаева.
   - От меня? Помощи?	- Она произнесла эти слова почти
равнодушно. - А я убеждена, что разыскивали меня совсем по
другому поводу.
   Она сама напрашивалась на разговор о бегстве. Не хотела
терзаться ожиданием, знала, что рано или поздно ее об этом
спросят.
   - Для меня сейчас важна ваша помощь, - сказал полковник.
- А про вчерашнее недоразумение поговорим потом.
   - А вас не интересует, что важно сейчас для меня? -
Глаза у нее оставались холодные и колючие. Корнилов
чувствовал, что женщина готова расплакаться, и миролюбиво
сказал:
   - Я согласен на все.
   - Получилось - глупее некуда. - Травкина опустила
голову. - Вы только не думайте, что я выкручиваюсь. Вы
знаете, где я работаю?
   - В библиотеке.
   - А какая зарплата у библиотекаря, знаете?
   - Я думаю, небольшая...
   - Правильно думаете! - Она подняла голову и посмотрела
на Корнилова с вызовом. - У меня высшее техническое
образование, свои запросы. - Елена Сергеевна вдруг как-то
по-бабьи сморщилась, махнула рукой и сказала: - К чему я
это все говорю?! И совсем не о том! - Она задумалась и
минуты две молчала, глядя в окно. Корнилов не торопил. - Я
собираю бутылки, - сказала женщина. - Да-да. Собираю
бутылки. И сдаю. И получаю за это деньги. Знаете, сколько
бутылок можно собрать вечером? Если бы не местные старухи,
озолотиться можно. - Голос ее зазвенел.
   - Елена Сергеевна, зачем вы рассказываете мне об этом?
Зачем нервничаете? - остановил ее Корнилов. - Это ваше
личное дело, это никого не касается...
   - Касается! - упрямо сказала Травкина, и лицо ее
болезненно сморщилось.	Она сразу стала похожа на старушку,
обиженную, своенравную старушку. - Вам же хочется знать,
почему я солгала про сетку, почему сбежала? Хочется! Я
знаю.
   - Я об этом догадывался, - сказал Корнилов.
   - Правда? - Лицо Елены Сергеевны разгладилось. Она
словно обрадовалась. - Вы догадались, что я со стыда
сгорела и поэтому сбежала? И ничего плохого обо мне не
подумали?
   - Нет, не подумал. Вот Семен Иванович - майор, который
помогал вам сетку снимать, - обиделся. Он не привык, чтобы
от него сбегали. - Корнилов улыбнулся.
   Улыбнулась и Елена Сергеевна. Вымученной, жалкой
улыбкой.
   - Майор! Такой молодой и симпатичный?! Как неудобно,
как неудобно... - Улыбка сошла с ее лица. Елена Сергеевна
пристально посмотрела на полковника, словно хотела узнать,
что же он думает о ней на самом деле. - Ведь это стыдно -
собирать бутылки, получать за них деньги? Правда, стыдно?
   - Чего ж тут стыдного?
   Наверное, Елене Сергеевне почудились в голосе Корнилова
неискренние нотки, и она недоверчиво покачала головой.
   - Стыдно. Вот если наши узнают!
   - Никто об этом не узнает, - сказал полковник. - И
давайте переменим тему. В воскресенье рядом с волейбольной
поляной был тяжело ранен человек...
   Ничто не дрогнуло у нее в лице.
   - До следующего воскресенья долго ждать, а преступник
разгуливает по городу с ножом в кармане.
   - С ножом?
   - Да, с ножом. И каждую минуту можно ожидать, что этот
нож опять поднимется. Елена Сергеевна, вы, наверное, многих
игроков знаете. Может быть, у вас есть чьи-то адреса,
телефоны?
   - Есть. - Она ответила автоматически, сосредоточенно
думая о чем-то своем. - Несколько телефонов я помню. Знаю,
где работают две женщины. Это вам пригодится?
   Корнилов кивнул.
   - Посмотрите для начала фотографии.	- Он достал из стола
пачку снимков, передал Травкиной. - Может быть, найдете
знакомых?
   Она рассеянно перебрала фотографии, все еще не в
состоянии отрешиться от какой- то мучившей ее мысли.
Протянула Корнилову фото Гоги.
   - Этот парень иногда у нас игр