. 
Вор в законе. Честнее воров в законе дельцов нет. Сказал - сделал. За что 
жулье их и побаивается, зато нормальный деловой мир уважает. С нашим 
такие боссы ручкаются, какие вороватой нынешней знати и не снились. 
Ротшильдово семя - не слабо? Кто, к примеру, Бурбулиса в потайную 
картинную галерею пригласит? А нашего приглашали. Богатый человек с кем 
попало не водится, отменный нюх. У всех нас чутья навалом, да что с того, 
когда мы по телевизору видим Бурбулиса и понимаем - вылитый Бурбулис. 
Все мы - как те борзые: гоним лису, а шапочки другие носят, зайца 
затравим, а мясцо хозяину, нам краюшка черствого. Вот и наловчились 
приворовывать да помалкивать, когда ключи от города у дурня. Еще хуже, 
когда они у проходимца. Такой полцарства за коня отдаст не моргнув глазом, 
а за свое хлебное место страну кровью зальет.

Наш Боба из первой категории властителей. Оно и лучше. Сидим, 
помалкиваем, кандидатуру Бобы поддержали беззвучно. Пусть его. <...Так ты 
палкой, что в углу, проскочить пособь ему>,- точно, каждому из нас 
вспомнилось, все усмехнулись. А стишата Бобовы, много нам веселых минут 
доставили.

Тут все просто. <Бабуин> открывали на бойком месте для 
состоятельных клиентов и для своих незаметных сходок за эстрадкой. 
Занюханное прежде помещеньице двадцать на сорок отделали зеркалами, 
дубом, кабинеты встроили для интима, швейцар-привратник в красивой 
фуражке, ребят наняли в гиенной форме, входной билет десять штук стоит, не 
всяк в <Бабуин> сунется. Зато сервис на любой извращенный вкус. Парное 
мясо, шампиньоны, шампанское и рябчики, само собой, девочки <ню> 
встречают гостей, клиентами они становятся в процессе активного отдыха, 
было бы желание. И все пристойно. Кто с кунилингом и прочими штучками 
- под стол, кто купчишку без фантазии прихватил - пожалте в специальный 
кабинет, за отдельную плату.

С чем нам не повезло, так это с туалетом. Общий, с кафелем и 
дезодорантом, работал исправно, а наш персональный - мало того что узкий, 
как гроб на попа, так еще и забивался ежедневно. Не мозолить же глаза 
гостям, не ходить через весь зал в общий. Чего только ни предпринимали, 
каких сантехников ни обвораживали, а наша <белая лебедь> корм сглатывала 
плохо и сплевывала его на пол. Видать, сработали фановую систему в нашем 
здании еще рабы Древнего Рима, завезенные царем Горохом по культурному 
обмену. Или, что одинаково, в пору развитого социализма очередной 
перестройкой загробили. Нам не легче, президент от несносного характера 
белой лебеди бесился.

Как раз в пору очередного президентского гнева в <Бабуине> появился 
Боба, спасенный президентом на помойке. Отмытый и накормленный, он 
рьяно желал отработать свое спасение.

Выходил наш президент к белой лебеди чего-то не в духе, мы к 
дальнейшей беде приготовились, а вернулся в слезах от смеха. - Ты автор? 
- пригвоздил он пальцем Бобу. -Я,-с достоинством подтвердил Боба. Мы 
в непонятии головами вертим.

- Главпальто, иди в белую лебедь, ты у нас, пожалуй, самый тонкий 
ценитель прекрасного,- хохочет президент и Бобе пачку десятирублевок 
кидает,- ох, развеселил...

Возвращается Главпальто, пачку десятирублевок Бобе и от смеха 
давится. Мы - не исключение. Туда с удивлением, обратно - пачка денег 
наготове и в хохот. А Боба наши дары с достоинством во внутренний карман 
свежекупленного пиджака отправляет.

В общем, так: закрываешь дверь, готовый осесть на белую лебедь, а на 
двери в семь цветов радуги текст. Вначале что-то там про общественное, что 
белоручки России ни к чему, поэтому вам дружеский совет: <...Если масса 
велика сброшенного кала, так ты палкой, что в углу, проскочить пособь ему>.
В баночке сбоку действительно квач. Авторская работа, нарочно не придумаешь.
С того дня Боба вошел в авторитет, гигиена коллектива легла на его 
узкие плечики. В грязные делишки президент его не пускал - поэт, он и есть 
поэт, трепло,- зато на переговоры с зарубежными гостями Бобу возили 
регулярно. Порой казалось, что от шлепка его ладошки по столу зависело 
подписание контракта. Как ни странно, границ дозволенного он на людях не 
переходил. Сидел в позе мудрого аксакала и помалкивал. Вовремя президенту 
или Главпальто поддакнет, и опять молчок, а заморские дуралеи все речи к 
нему обращали, переводчик только в его сторону переводил. Недурной 
имидж Боря себе среди иностранцев составил.

Нашел его наш президент форменным образом на помойке. Задним 
ходом сдавал <мерса> во дворике на Арбате, а тот уперся во что-то. 
Пришлось выходить, глянуть. Асбестовые трубы лежат. А метром дальше 
мусорный ящик, и что-то из него торчит и вроде шевелится. Президент на 
всякий случай газовый баллончик в кармане сжал. Живое в ящике существо, а 
время позднее.

- Чего уставился, нэпман сраный? - произнесло оно тоскливо.- 
Последнего российского пиита не видел? Душегубы проклятые, разорили 
страну, росс гордый обнищал.

Это последнее вызвало созвучие в душе президента, он проникся к 
существу в ящике.

- Но зачем же гордому россу в ящик забираться? - На ночь 
устраиваюсь, не понятно, что ли? - отвечало оно.- Гостиничный номер в 
центре столицы.- И Есенина продекламировало про бездомных собак и 
лошадей. - Я дам вам денег, найдите место поприличней. - Денег он мне 
даст... Три рубля на опохмелку? Я гордый, меньше тысячи не беру. Плыви 
отсюда, дерьмо зеленое!

И не обиделся ведь на такую отповедь президент! Когда человек от 
трех рублей отказывается - это уже позиция, имидж. Не стал он пиита 
дензнаками соблазнять, а уговорил престиж русской поэзии в фирме 
поднимать. В <мерса> усадил и вывез в другую жизнь.
Мы-то сначала думали, президент очередную собачонку спасает, 
очередную часовенку за грехи наши возводит, ан нет. В бизнесе такие вещи 
- рядовой случай. Обычные коммерческие операции просчитываются в 
денежном измерении, крупные аферы - в единицах наглости. Поэтому Боба 
пересел с приставного стула в кресло исполнительного директора.
По обыкновению, мы, перекусив и обговорив дела на завтра, 
разъезжались всяк в свою сторону. Не принято у нас в отсутствие патрона 
кучковаться, как бы ни свербило почесать языки. Телефон - милый друг, 
доверенное лицо, трепись сколько хочешь, а мы терялись в догадках, ради 
какого дельца отдавал на заклание гадкого агнца босс.
Поздравили Бобу и после кофе-капуцино разъехались вслед за 
президентом. А Боба задержался. Не утерпел!

Утром в офисе на Готвальда мы узнали подробности презентации 
вновь испеченного исполнительного директора и радовались бы событию не 
менее, чем стишатам про белую лебедь, но вот беда, президент нашей 
готовности не разделял.

- Ты чего, курвий пух, натворил? - допрашивал он свою секонд хэнд 
с пристрастием и в нашем присутствии.- Любовницу Шамиля по заднице 
хлопнул - ладно, свои люди, она тебе сдачу на физиономию выложила. 
Швейцара увольнял, куртки тебе не подал - тоже приемлемо, чихал он на 
тебя с высоты ворот, как на рядового барана. Каратиста перед охраной 
изображал - это твое личное спортивное счастье, им чучело для тренировок 
сгодится. Но кто тебе позволил шеф-повара учить готовить?

- Непрожаренный беф подал,- дрожал слезой голос Бобы. - Так 
тебя мэтр спросил: вам лондонский или обычный? Обычный вашему 
благородию не подошел, лондонского захотелось, а он с кровью и подается. 
Понял, балбес эдакий?

- Непорядок, босс, в <Павиане>, когда вас нет,- не унимался Боба.- 
Полный бардак, темные личности, миньетчицы под столами, у нас 
престижное заведение - как это, как это, не могу, хоть увольте, а повар хоть 
бы объяснил, я ему по-русски, а он драться полез...- круче заплакал Боба.
Наши зачерствевшие на звериных коммерческих тропах души жалели 
его натурально, когда мы представили здоровенную, как американский 
бифштекс, ладонь повара-афганца, немого от рождения и незаменимого 
спеца, которой он отшлепал Бобу по заднице. Ссадины и синяки на его 
физиономии вызывали недоумение: наш повар - существо мирное. Не иначе 
с белой лебедью лобзался, куда охрана спровадила Бобу до выяснения обстоя-
тельств.

- Запомни на будущее,- прервал сентенции Бобы президент,- 
кухня - удел посвященных. Отныне ты в <Бабуин> не ходок. Сиди в офисе. 
Топай, осваивай рабочее место.

На потуги остаться в посвященных президент внимания не обратил. От 
Бобы отмахнулся. Всех отпустил. Главпальто остался.
Маленько шеф не прав, считали мы. Ранимая душа пиита может 
кровоточить бесконечно и мало ли какую заразу подхватит. И это в то время, 
когда станция метро <Речной вокзал> закрылась на очередной ремонт. Ну, не 
осилил мужик пьянящих ветров на вершине, сорвался, бывает. Его 
вельможный тезка при невыясненных обстоятельствах где-то за городом 
очень недорого в осенней водичке полоскался - сошло. Не в Штатах, чай, 
живем. А сколько Майклу нашему сходило за отлучки? Как исчезает речистая 
птица, жди событий. Кто-то скажет: так, доисчезался! Так и вотчины нет. И 
это не наша мораль, у партийцев своя: ворон ворону глаз не выклюет. А Боба 
беспородный, без морали живет, его ранимая индивидуальность могла всем 
нам стоить дорого.

Отсутствие морали - тоже мораль. Из уст самого Бобы мы неплохо 
знали послужной список его подвигов. В застойные годы, живя в глубинке, 
слыл он диссидентом. Шумел по всякому
случаю, авторитет нарабатывал среди обывателя. Этакий справедливец 
в партийных рядах, буревестник: куда хочу, туда лечу. Но за кормом к 
партийным бонзам летал. Дадут новую квартиру, он отдохнет от летаний 
немного. Машину из партийцев выколотит, еще отдохнет. Надоело, 
исключили из рядов. Так не важно, что ростом мелок, фигурой хлипок - 
бульдозером въехал на Старую площадь, первые же дубовые двери с ходу 
протаранил. Едва от партийцев перестроечным душком понесло, Боба кинул 
свой партбилет - и в горнило событий, в Москву, в <Апрель> записываться, 
телефон Приставкину оборвал. Записали, деваться некуда, у Маринки 
Приставкиной от слов <Это я, Мосюк> аллергия началась. Апрельская 
кампания завершилась, но Боба коня не расседлывал и в августе подъехал к 
<Белому дому>. Он так активно требовал допустить его в ряды ближайших 
сподвижников Ельцина, что сподвижники забеспокоились не на шутку: а как 
этот нахрапистый потеснит их у пирога, подобных себе шустряков соберет - 
ради чего тогда весь спектакль затевался? Нетушки, чужаков не надо, у самой 
кормушки орать не принято, тут давай глотай сколько сможешь, пока не 
оттеснили. Стащили Бобу с коня, подальше за баррикады оттащили, на 
всякий случай набив морду. В демократах Боба разочаровался немедленно. 
На голодный желудок в демократы не записываются. Голодная, израненная 
душа последнего пиита России не заживала до самой встречи с нашим 
президентом.

И вот очередной ляп, рана открылась, поди разворота в неведомом 
направлении.

- Патрон, на мой взгляд, пиит не та фигура для завершающей 
комбинации,- перво-наперво выложил свое мнение президенту Главпальто. 
Ему полярное суждение разрешалось.

Главпальто пользовался особым довернем президента. Все мы были в 
особом доверии в зависимости от сути дела. Главпальто имел тонко 
чувствующую душу на колебание цен и ценностей. Он имел толк в смесях, 
будь то прозрачная заметка в <Правде>, грузин с чемоданом или предложение 
купить недорого партию дорогих автомобилей. Выходец из респектабельной 
знати валютных барменов, он артистично вел свое дело, подобно мэтру сцены 
не заглядывал в роль, импровизируя по ходу действия. Начинал большой 
бизнес Федя Званский с покупки двух мешков <арабики>, по газетам 
вычислив предстоящее повышение закупочных цен. В <Оледе> Главпальто 
первым открыл личный счет в зарубежном банке, первым купил домик в 
Бенилюксе. Для нашего президента он был безотказной отмычкой для тех 
помещений, где ладно сидящий костюм стоит больше дорогой английской 
тройки. О вкусах не спорят, президент тотчас повторял шаг Званского, не 
вдаваясь в подробности. Советов не спрашивал: сам артист, он талантливо 
подражал Феде и превыше всего ценил его вежливую независимость.

- А я Бориса не для этой цели брал,- скрестил свой прищур глаз 
президент с открытым взглядом Званского. Главпальто не потупился.- 
Последнее время нашего пиита потянуло к сильным людям. Жириновского он 
в грош не ставит, сам такой, а Проханов со Стерлиговым ему импонируют. 
Кстати, по его совету я перевел некоторую сумму активистам Гражданского 
Собора или как его там.

- Ваши дела,- аккуратно повел плечами Главпальто. - Федя, после 
смерти Нюмы Четырботского ты моя главная опора. Я в тебе не усомнился. 
Разве ты во мне? - Ни в коем случае.

- Тогда потерпи.- Президент помолчал, и Главпальто помолчал.- В 
зоне у подобных крикунов были четко определенные обязанности. Смекаешь? 

- Не сидел, но догадываюсь.

- Ол рихт, как сказал самостоятельно изучающий английский язык, 
закрывая журнал <Нев тимес>,- пошутил президент.- Присядь, дело есть. 
Завершающая, как ты выразился, комбинация.

Правы были все мы, предчувствуя последний рейс <Оледа>. - Есть 
отличная устная оферта моего давнего дружка из Лас-Вегаса...
Недурно, оценили мы, раскладывая позже интересный пасьянс. Тузы к 
тузам, короли к королям, шестерки к шестеркам. Складывалось. Беневито 
Арнольда, король шоу-бизнеса и рулетки, в свое время помог нашему 
президенту открыть валютное казино. Как они делились - их дело, нам 
перепадало стабильно, будто одновременный выигрыш на чет и нечет, на 
красное и черное. Не много, но стабильно. Однако что можно выжать из 
рулетки больше?

-А ты не торопись,- перехватил наш президент немой взгляд 
Званского.- Наш общий знакомый хотел бы купить...
<Хотел бы купить...> - затаив дыхание, трепетали все мы над 
интересным пасьянсом.

- Хотел бы купить,- повторил президент,- .тело Ленина. - Вот это 
да! - сгребли мы сошедшийся пасьянс в кучу. - Блажь,- усомнился в 
пасьянсе Главпальто. - А десять зеленых лимонов наличными? - 
Интересно,- не торопился с выводом Главпальто. - И зачем для всего этого 
Боба? - недоумевали мы. Понятно, у Беневито масса неотмытых долларов, 
сейчас в России только и отмывать их, скупая стоящие цацки и расплачиваясь 
наличными - русские нувориши охотней доверяют наличности, <оплате по 
факту>, и закон тяготения таков: скупается все, что еще не продано; 
продается все, что попало в поле зрения и плохо лежит; завтра будет поздно, 
если не поспешить. - А завтра может быть поздно,- заключил президент. - 
Но при чем тут Боба? - ничего мы не поняли. - Да, скажи главпотеху, пусть 
он выведет нашего пиита на <Память>, на Гражданский Собор, познакомит с 
кем надо... Пора.

Главпальто помедлил с ответом, чуть склонив голову, словно 
прислушиваясь к мелодии заключительного аккорда издалека, и ответил 
уверенно:

- Понял, шеф. А звонить Альберту Григорьевичу вы сами станете? - 
Нет слов,- развел руками президент, улыбаясь.
Звонку бывшего зама Альберт Григорьевич, конечно, не обрадовался, а 
вопрос о драгоценном здоровье вовсе игнорировал. - На службу хожу, 
скриплю,- отвечал он уклончиво. - Куда? НПО <Прогресс>? Советник? И 
сколько это в деньгах? Три штуки? Альберт Григорьевич, вы шутите. В 
<Оледе> курьер получает пять. Я шучу? Ничего подобного. Давно вам 
предлагал место советника. Да, прямо на дому, по совместительству. Десять 
штук в месяц. Первый раз слышите? Короткая память, Альберт Григорьевич. 
Кстати, вас зарплата уже два месяца ждет с последней услуги... Конечно, 
приходите, получайте.

Куснув пирожок, Альберт Григорьевич отказываться от лакомства не 
хотел. Подвоха боялся, но объявили новое повышение цен на энергоносители, 
а еда - самый первый энергоноситель, и Альберт Григорьевич принял дар.

- И что я должен делать? - на всякий случай позондировал он почву. 
Стремительные новации в стране отучили привередничать, но научили среди 
наживок выбирать пожирнее.

- Ничего особенного. У меня чисто спортивный интерес. Слух 
прошел, будто скоро мавзолей порушат, и хорошо бы оказаться рядом, 
собрать кирпичики. Помните, что творилось, когда ломали Берлинскую 
стену? Абсолютно верно: пять марок за кусочек бетона давали. Расстарайтесь, 
Альберт Григорьевич. Без шума узнайте, что, когда, куда тело вождя 
перевозят...

Президент улыбнулся, представив унылый нос Альберта Гри-
горьевича, которым он примется рыть подкоп под мавзолей. Обязательно 
будет! Наш президент знал сокровенную тайну Альберта Григорьевича и 
уверенно пользовался этим - бывший партаппаратчик с детства мечтал стать 
разведчиком, и лишь природная серость мешала проявиться его таланту, а 
может, нос, которого он всегда стыдился. Мечты детства остались мечтами в 
юности, потом кто-то из комсомольских вожаков института обратил 
внимание на одну особенность: при всей неспособности Альберта Молочкова 
к наукам конспекты он вел с особой педантичностью - все по полочкам, все 
аккуратно разлинеено, расчерчено, записано четким почерком. Молочкова 
пристроили вести картотеки в секторе учета, заполнять анкеты на комсомоль-
цев. Орготдел райкома явился для него тем местом, где развернулся его 
талант вширь и вглубь. Таких досье на учитываемых коммунистов не имело 
гестапо, заслуга целиком Альберта Григорьевича. Он неустанно 
корректировал их, внося новые данные, но умение по этим данным 
предопределить поступок так и оставалось в тени, и тогда Альберт 
Григорьевич завел отдельную картотеку для себя, где и делал заключение; 
этот сопьется, этот разведется, этот не сопьется, не разведется, но ни в коем 
случае нельзя назначать его на руководящую работу. Ни разу он не ошибся. 
Цветок его таланта рос и цвел, заполняя все свободное пространство 
квартиры, а на свободу не выбрался. Можно констатировать: загублена еще 
одна яркая судьба коммунистическим режимом.

Зато наш президент мимо талантов проходить не привык. Наконец-то 
способности стали приносить Альберту Григорьевичу ощутимый доход. По 
личной картотеке он разыскивал нужного человека и, неплохо интригуя, 
добивался искомого.

Предопределить поступки бывшего зама он не мог - не вели в фирме 
досье на ее работников, чему Альберт Григорьевич сожалел. А без анкетных 
данных много не вычислишь.

Время бежало стремительно, Альберт Григорьевич видел это по 
исчезновению неведомо куда своих респондентов, и он торопился 
разрабатывать единственный свой пласт с максимальной для себя пользой.
К Новому году принято дарить и принимать подарки. 

Тимурывокоманда одарил всех нас новым повышением цен, пока левые и 
правые ждали съезда, мы отдарились повышением цен на харчи и шмотки, 
будто раскланялись за любезность, на чем официальная часть новогодних 
торжеств завершилась, если не брать во внимание ожесточенных перестрелок 
на Кавказе и в Средней Азии, волнений в самой России, открытых бунтов, 
полнейшего развала всего государства. Салюты, фейерверки да народные 
гулянья - не более чем. Так читалось на лицах первых лиц государства. 
Совковое правительство тем и примечательно - оно может жить автономно 
от самого народа, он даже мешает ему работать, раздражает. От такой напасти 
помогают прежние рецепты: спецтранспорт, спецбуфеты, спецдачи и 
держиморды на кордонах. Нормальный ход, с Новым годом, дорогие 
товарищи!

Кому-то стало не хватать на бензин, кому-то на водку, кто-то клялся в 
микрофон, что последний раз ел три дня назад, и всему этому можно верить, 
как верили мы много лет про загнивание капитализма и бедствия рабочего 
класса за бугром.

Одарил нашего президента Альберт Григорьевич сообщением о 
действительно предстоящем сносе мавзолея. О перезахоронении тела вождя 
умолчал. Стал он скуп и прижимист, информацию отторгал кусочками. 
Президент посулил премию в размере трех окладов и поторопил с 
завершением подкопа. Через день Альберт Григорьевич докладывал, 
покручивая в руках карандаш, которым только что расписался в ведомости на 
получение премии: вынос тела решено приурочить ко дню рождения вождя, 
когда оголодавший за зиму народ ист