лефон офиса в Москве и домашний в Мюнхене.

Главврач благодарит за визитку. Достает из стола пластиковый пакет с
Митиными рисунками и передает господину из Мюнхена. Переводчик забирает
рисунки, прячет в “дипломат”. Затем отсчитывает несколько упакованных в
пачки банкнотов.
 Здесь четыре. За каждый рисунок.

Главврач забирает деньги, прячет в стол. Сильный внезапный звук разбившейся
громадной китайской вазы заставил вздрогнуть всех троих. Она упала с
лестницы, ведущей на второй этаж дома.
 Мужчины подняли головы. Наверху, облокотившись о перила, стояла женщина.
Соломенные волосы ее были так же легки, но слишком взлохмаченны; казалось,
все это было сделано умышленно, с вызовом, она была пьяна.
 Хозяин явно засуетился:
 Извините, это моя жена, она не совсем здорова, последние дни плохо себя
чувствует... Дорогая, тебе нужно отдохнуть...
 Как ты думаешь, с точки зрения человека, разбирающегося в искусстве, не
напоминаю ли я тебе волосатую рыбу?
 Еще раз прошу прощения, господа... Ты переутомлена, дорогая. Я думаю, тебе
следует принять лекарство и лечь в постель.
 У волосатой рыбы постель на дне океана. Ты должен это понимать, милый,
ведь ты не глупец?

Пожилой господин что-то говорит переводчику. Переводчик обращается к врачу:
 Господин Кеслер просит его извинить, но ему пора уходить.
 Ради Бога, извините. Надеюсь, мы скоро встретимся, я непременно перезвоню
господину Кеслеру.

Главврач провожает гостей за порог и вскоре возвращается.
 Зачем ты это сделала? Чего тебе не хватает в этой жизни? Ведь все, что я
делаю, я делаю для тебя, все ради тебя.
 Все, что ты сделал для меня - это вот эта каменная тюрьма, которую ты
всячески стараешься завуалировать красивыми картинками и статуэтками, чтобы
обмануть себя и меня. Я чувствую себя здесь немой рыбой с текущей в жилах
холодной кровью, навек обреченной жить в таком же холодном каменном гроте.
Мне не хочется жить. Я хочу убить себя. - Главврач делает движение к жене.
- Не подходи ко мне, а то я брошусь вниз!
 Хорошо, успокойся. Я ухожу. Но ведь ты знаешь, что с тобой может
случиться. Это очень опасно и очень больно, вспомни. Прошу тебя, прими
лекарство и ляг в постель.

В ее больших глазах неожиданно появляются слезы. Она очень искренне, почти
по-детски заливается слезами и убегает к себе в комнату. Главврач остается
посреди гостиной один.

*

Больница.
 Палата, где за столом сидит Митя. Он рисует. За дверью слышны шаги по
коридору. Шаги приближаются к его палате. Открывается дверь. На пороге
главврач.
 Здравствуйте, - улыбается он. - Разрешите?
 Пожалуйста, входите, - без особого гостеприимства говорит Митя.

Главврач бодр и весел.
 Как ваши дела? Что новенького? Прошло три дня, как мы не виделись.
 Я смотрю, у вас заметно добавилось новых работ. Вы весьма продуктивны. Не
повредит ли это качеству рисунков?
 Я не думал об этом.
 А зря. Хотя вам, художникам, незнакомо чувство рационализма, поэтому у вас
отсутствует анализ. Но, с другой стороны, это не дает возможности
халтурить. Очевидно, настоящий художник именно таким и должен быть. Вы
согласны со мной?
 Не знаю. Возможно. Вам со стороны виднее.
 Можно взглянуть?
 Пожалуйста.

Главврач берет лежащую на столе кипу рисунков. С удовлетворением улыбается:
 Что это за прелесть? Как это называется? Кстати, я хотел вам сказать, вы
очень точно подбираете названия к своим рисункам. Но к этому трудно
что-либо придумать.
 В этом случае как раз все очень просто. Это волосатая рыба.
 Как вы сказали?
 Волосатая рыба.
 Неплохо.

Главврач продолжает перекладывать рисунки, но на лице его уже нет прежней
жизнерадостной улыбки. Отчего-то оно изменилось, стало вдруг задумчивым,
настороженным, словно главврач пытался что-то вспомнить. И вдруг он и вовсе
обомлел.
 Что это?! Откуда это у вас?! - почти испуганно воскликнул он.
 Этот портрет не продается! - решительно ответил Митя.
 Черт возьми, но ведь это моя жена!

Митя удивленно взглянул на главврача. Они молча смотрели друг на друга.
 Ну, что ж, - первым нарушил молчание Митя, - раз так, тогда возьмите.
 Но я хочу знать, каким образом?!

Митя пожал плечами:
 Я сидел во дворе. Проходила красивая женщина. Я нарисовал.

Понемногу лицо главврача успокоилось, приобрело уверенность, и на нем снова
появилась обычная улыбка. Он подошел к Мите, положил руку ему на плечо.
 Вы просто молодец. Я сегодня же подарю портрет жене. Бывает же так!
 Как это все-таки кстати. Вы просто выручили меня сегодня. Спасибо вам
огромное. Вы сами не знаете, как я вам благодарен.
 Позабыв об остальных рисунках, главврач пулей вылетел из Митиной палаты.

*

Митя один.
 Звуки космической мелодии наполняют палату и все вокруг. Дым или туман
стелется над землей, из земли растет гладкий ствол виноградной лозы,
похожий на женскую ногу. Чем выше поднимается лоза, тем больше она
напоминает женскую ногу; вот она раздваивается и уже явно видно обнаженное
женское тело: живот, груди, опущенная на грудь голова с легкими соломенными
волосами, плечи; руки раскинуты в стороны, словно распяты, они лежат на
натянутой между столбов колючей проволоке, руки как бы вьются по проволоке,
разветвляясь на тонкие стебли виноградной лозы. Возле обнаженной
женщины-виноградной лозы стоит лестница, по которой взбирается карлик с
большущими садовыми ножницами. Он обрезает ими обвившие колючую проволоку
стебли виноградной лозы, из-под них капают капельки крови.

*

За окном сгущались сумерки. Летний вечер был чист и прозрачен. В воздухе
пахло морским прибоем и миндалем. В гостиной с камином за столом ужинали
двое.
 Главврач выпил из высокого стакана и продолжал управляться с беконом. Она
сидела напротив, опустив глаза в тарелку, и скучно ковыряла вилкой.
Соломенные волосы были уложены в прическу.
 Тебе не хочеться есть?

Она молчала.
 Тебе не нравится? Это довольно вкусно.

Она уронила вилку, и та зазвенела в тарелке. Главврач поднял голову.
 Я хотел это сделать позже. Однако, я сделаю это сейчас. Я приготовил для
тебя сюрприз.

Он встал из-за стола. Она не поднимала головы.
 Главврач вышел из гостиной и вскоре вернулся. В руках он держал ее
портрет. Теперь он был в овальной рамке.
 Посмотри.

Она по-прежнему сидела, склонившись над столом.
 Ведь ты даже не знаешь, что это. Ты представить себе не можешь, что это
может быть. Прошу тебя, подними глаза. Все прежние мои подарки меркнут
перед этим.

Она нехотя и устало подняла голову. Постепенно с ее глаз спала пелена
усталости и равнодушия, а на смену явился неопределенный свет, то ли
удивление, то ли страх, то ли открытие чего-то, что так внезапно
потревожило ее душу и тело.
 Он поставил портрет перед ней на стол. Она смотрела на портрет удивленно,
похоже, видя в нем то, что однажды уже было в ее жизни, что-то далекое,
трудно различимое, но такое близкое, что теперь она пыталась настойчиво
вспомнить и не могла.
 Я готов был отдать за него все свои деньги, - искренне говорил главврач.
Он стоял на коленях возле жены и, пользуясь ее замешательством, осыпал
поцелуями ее лицо, шею. Она же по-прежнему завороженно и отчего-то печально
смотрела на портрет. Кажется, вовсе не замечая мужа и не чувствуя его
поцелуев.
 Кто он? - спросила она тихо.

Главврач продолжал целовать ее шею и, кажется, вовсе растаял от нежных
чувств.
 Он алкоголик, но очень большой талант, на нем можно заработать огромные
деньги. Это моя удача. Он работает, как машина, каждый его рисунок - это
маленький шедевр. Скоро мы станем еще богаче. Ты будешь самой счастливой
женщиной на побережье. Я брошу к твоим ногам все, что ты только пожелаешь.
Но я хочу твоей любви, хоть каплю прежних чувств. Любимая моя,
единственная, неповторимая...

Он продолжал бормотать нежные слова, осыпая ее тело поцелуями. Ее глаза
задумчиво смотрели на портрет.

*

Накрапывал теплый летний дождик, но из-за облаков все чаще показывалось
солнце.
 К особняку главврача один за другим подъехали два “престижных” легковых
автомобиля. Один из них принадлежал хозяину дома, из другого вышел господин
Кеслер и с ним еще двое мужчин. Хозяин пригласил гостей пройти в гостиную.
 У распахнутого окна второго этажа стояла она. Сегодня она была еще
печальнее. Казалось, вчерашнее состояние, возникшее после ужина, не
покидало ее. Она смотрела куда-то вдаль, похоже, не обращая внимания на
появившихся гостей. В ее комнате тихо играла музыка. Рядом, на подоконнике,
стоял магнитофон. Это была песня семидесятых годов в исполнении группы
“АББА”.
 Через открытое окно на первом этаже хорошо была видна гостиная и слышен
разговор мужчин за столом.
 Всего десять рисунков, - говорил главврач, предлагая вниманию гостей
работы Мити. - “Обрезание виноградной лозы”, “Упущенные грезы”, “Болезнь”,
“Рождение”, “Я был таким же, как и вы”...

Тихо звучащая из ее окна музыка вдруг резко усилилась, так что сидящие за
столом невольно повернули головы. Хозяин на мгновение прервал разговор и
смотрел на жену. Она по-прежнему стояла у окна, не обращая внимания на то,
что происходило в гостиной.
 Муж попытался продолжить разговор, но не успел он открыть рот, как мелодия
еще больше усилилась и теперь звучала во всю мощь динамиков, заглушая все
вокруг и совершенно не позволяя ни говорить, ни слушать.
 Окончательно обескураженный муж поднялся из-за стола, что-то сказал
гостям, вероятно, пытаясь извиниться, и пошел закрывать окно.
 Она стояла на прежнем месте и так же смотрела вдаль, где в голубой дымке
пряталось море. На глазах ее блестели слезы.
 Главврач закрыл окно и возвратился за стол. Гости снова стали
рассматривать рисунки. Не переставая время от времени поглядывать в окно,
главврач продолжал комментировать Митины работы. Однако голоса его уже не
было слышно, звучала лишь красивая музыка, а у окна стояла
 она.

Но вот в какой-то момент ее окно оказалось пустым. Продолжала играть
 музыка, а в окне уже никого не было.

Она появилась во дворе, прошла к автомобилю. Главврач снова оторвался
 от разговора. Гости переглянулись. Через мгновение машина на большой
 скорости выехала со двора. Главврач снова обратился к гостям.

*

Продолжала звучать "АББА". Ее автомобиль несся городскими улицами,
 обгоняя потоки машин.

Почти не снижая скорости, она въехала на территорию клиники.

Заметив ее приближение, Митя поднялся со скамьи. Скользнув по
 коленям, упали на траву рисунки. Он держал в руках карандаш и
 смотрел, не мигая, не веря глазам.

Она остановилась очень близко от него, казалось, он слышит ее
 дыхание. Они долго молча смотрели друг на друга.

- Меня зовут Лика, - тихо сказала она. - Я приехала, чтобы увезти вас
 отсюда.

Митя молчал. Он не знал, что ответить. Да и вообще, он не собирался
 ничего отвечать. Он смотрел и не мог насмотреться.

- Ну, что же вы? - спросила она.

- Право, я не знаю... Хотя, конечно. О чем я говорю? Но ведь это
 невозможно.

- Не думайте об этом. Я беру все на себя. Идите за мной. Дайте руку.

Она взяла Митю за руку. Верзилы в белых халатах, стоявшие рядом,
 забеспокоились.

- Я забираю больного с собой! - властно сказала она. - Сергей
 Дмитриевич распорядился привезти его к нему на дачу. Обратно он
 привезет его сам.

Верзилы переглянулись. Но что-либо возразить не решились. Жену
 главного они хорошо знали.

*

Автомобиль мчался загородным шоссе. Они молчали.

- Что вы думаете об этом? - вдруг спросила она.

- Не знаю. Мне кажется, всего этого нет, и я скоро проснусь в своей
 палате.

- Нет! Этого не будет никогда! Я не допущу этого. Вы больше не
 вернетесь туда... Когда я смотрела на свой портрет, меня не покидало
 ощущение, что все это уже было. Мне почему-то кажется, что мы с вами
 уже жили однажды в какой-то далекой другой жизни и были близки. Очень
 близки.

- Может показаться странным, но именно так же я думал, когда рисовал
 его.

Она улыбнулась:

- Он мне очень нравится.

- Я очень рад этому.

- Еще сегодня утром мне было так грустно. А сейчас я не знаю отчего,
 но мне хочется жить, смеяться, веселиться, кутить, петь! - Она снова
 весело улыбнулась.

Митя тоже улыбнулся:

- Хотите поехать к моим друзьям?

- А кто они, ваши друзья?

- Они? Они мои друзья!

- Вот как! - засмеялась Лика. - Конечно хочу!

Вид с высоты птичьего полета. Их автомобиль проносится левой полосой
 шоссе, оставляя позади кажущийся неуклюжим весь остальной транспорт.

*

Солнце клонилось к горизонту.

Опустевший пляж. По берегу моря мчит автомобиль. У самой горы, на
 своем обычном месте под навесом, на лежаках, расположилась знакомая
 четверка. Рядом припаркована Люськина коляска с выбитыми спицами и
 подранным сиденьем. Все четверо заметили автомобиль и с любопытством
 наблюдают за его приближением.

- Менты, - недовольно говорит Шиш. - И че мы им тут мешаем, а? Щас
 начнут цепляться, паскуды...

- Нет, это не менты... - отвечает Кутя.

- Да, на ментов не похоже... - соглашается Люська.

Автомобиль приближается и, сделав крутой разворот, останавливается в
 двух шагах от лежаков. Открывается дверь и из нее выскакивает Митя.
 В руках его едва помещается охапка бутылок с шампанским.

- Эй, начальник! - приветствует он всех фразой из "Родины", их
 любимой песни.

- Митька... - удивленно, не веря своим глазам, выговаривает Кутя.

- Митя, он и есть, - улыбаясь, говорит Зиновий Гердович.

- Митька! Митька приехал! - орет во все горло Шиш. - А?! Отпустили!!!

Люська не в силах скрыть радости и вместе с ней слез. Все трое мужчин
 бросаются навстречу Мите и, обнявшись, кружатся в веселом танце.

- Митька приехал!!! Митька приехал!!! - продолжает орать Шиш.

Лика стоит у машины. Она весело смотрит на резвящихся взрослых
 мужчин, в обеих руках у нее тоже по бутылке шампанского. Похоже, ей
 также не терпится влиться в эту веселую беспутную кутерьму. Ее вовсе
 не удивило общество Митиных друзей. Ни их одежда, ни место
 жительства. Она приняла их сразу, как будто давно была знакома с
 ними. Полную раскованность почувствовала она в душе и во всем теле.
 Все это было так близко, так желанно ей. Она была среди природы,
 среди ее детей. О берег плескались свободные, как и эти люди, морские
 волны, и не было никакой каменной тюрьмы, из которой наконец ей
 удалось убежать.

- Это Лика, - сказал Митя.

Мужчины в лохмотьях смотрели на незнакомую женщину и, кажется,
 смущались своего вида. Они переглянулись и вперед, хромая, выступил
 Зиновий Гердович, самый галантный и обходительный из них.

- Разрешите представиться, Зиновий Бажановский.

- Лика, - просто и весело ответила Лика.

- Весьма приятно познакомиться. Дмитрий много говорил.., то есть... я
 хотел сказать, он просто еще не успел... но если бы успел... то-о
 много бы говорил о вас... Что-то я волнуюсь сегодня.

Все искренне рассмеялись.

- Ну, да ладно, - молвил Зиновий Гердович и, залихватски щелкнув
 каблуком, по-гусарски предложил Лике руку.

Лика взяла Зиновия Гердовича под руку, и он галантно, как истинный
 кавалер, повел ее к лежакам.

- Знакомьтесь, это Люся, - продолжал он. - Самый душевный человек из
 нашего коллектива. Кутя, или Семен Семенович Кутиков, мой друг и
 соратник по борьбе с человеческими предрассудками и многочисленными
 спиртными напитками. Ради Бога, извините. Шиш... Ну, он и есть Шиш.
 Тут больше сказать нечего. Весь, как говорится, налицо. Вот такие вот
 пироги. Чувствуйте себя, как дома.

- А можно, я включу музыку? - улыбаясь, спросила Лика.

- Ради Бога! Без музыки мы не живем и часа.

Лика включает магнитофон, и пустынный пляж сотрясает "Родина",
 любимая песня Митиных друзей.

Радости и удивлению нет предела. Почти в то же самое мгновение с
 выстрелом откупоривается бутылка шампанского. Митя разливает вино в
 привезенные с собой стаканы. Подает Люське, затем Лике, Зиновию
 Гердовичу, Куте, Шишу.

- Давайте выпьем за сегодняшний день! Потому что этот день самый
 счастливый день моей жизни! - улыбаясь, не отрывая глаз от Лики,
 говорит Митя.

Все молча выпивают и тут же бросаются в пляс. Радостные, счастливые
 лица. Они заводят хоровод, прыгая и резвясь, словно дети, что-то
 крича и подпевая "ДДТ":

"Родина! Еду я на Родину! Пусть кричат: "Уродина!" А она нам
 нравится, хоть и не красавица. К сволочи доверчива. Ну, а вот к нам
 траляля-ляляля-ляляля! Эй, начальник!!!"

Заканчивается "Родина" на кассете, но не заканчивается у веселой
 компании. Они продолжают орать: "Эй, начальник!!!"

Между тем, уже слышится другая, чуть грустная мелодия. Это снова
 "АББА".

Компания еще продолжает по инерции прыгать в веселом танце, но двое
 из них уже слышат сильный и нежный голос. Они стоят друг против
 друга. Легкий морской ветер колышет ее соломенные волосы. Она
 подходит к Мите совсем близко. Их ноги босы. Набегающие на песок
 волны иногда касаются их. Лика смотрит на Митю. На лице ее открытая
 счастливая улыбка. Ликино тело чуть покачивается в ритм мелодии. То
 же самое происходит с Митей. Она подходит еще ближе и, не поднимая
 рук, целует Митю в губы. Поцелуй нежный, очень продолжительный и
 очень сексуальный. От неожиданности остановилась, раскрыв рты,
 прыгающая компания. Медленно сошла улыбка с Люськиного лица. О таком
 она даже не мечтала. Это приходило к ней разве что в редких снах,
 ведь она давно втайне любила Митю, и теперь ее душа сжалась от
 волнения, обиды и зависти.

Лика медленно подняла руки и, не отрывая губ, стала расстегивать
 Митину рубаху. Она сбросила ее на песок и принялась то же самое
 делать с брюками.

У Люськи задрожали губы. Кто-то из мужчин с восторгом ухнул. Все
 трое, одобрительно загудев в прсдпкушении чего-то необычайно
 волнующего, попятились, чтобы занять места на лежаках.

Они целовались уже наполовину обнаженные. Люська закусила дрожащие
 губы. Шиш, раскрыв рот и вытаращив глаза, громко дышал.

Они стояли обнявшись, у самого края берега. Об их босые ноги
 плескалось теплое море, звучал нежный женский голос, чудная мелодия
 была их третьим партнером. Они ласкались втроем - музыка и два
 человеческих тела, молодых, загорелых, с прилипшим золотистым морским
 песком. Все свершалось так легко, естественно и красиво, что исчезало
 чувство стыда, оно было здесь совершенно некстати. Происходила
 красивая, живая, изящная любовная игра, к которой так долго они шли,
 которая, быть может, однажды уже была в их жизни - другой, далекой,
 никому не известной, кроме них двоих. Такие же раскованность и
 непосредственность были на лицах Кути, Шиша, Зиновия Гердовича.
 Мужчины столь разных возрастов наблюдали за сценой любви открыто, не
 смущаясь. Каждый со своей восторженной мимикой, в которой преобладала
 любовь. А любовь свершалась сильной, свободной, обнаженной, словно
 происходила нежная изящная борьба. Постепенно это чувство борьбы
 передалось зрителям, и теперь они уже не просто наблюдали за красивой
 сценой, они болели, болели, как болеют фанаты на больших спортивных
 аренах, болели за ее разрешение, за ее результативный итог, ведь там
 был Митя - их Кумир, их Бог. И когда Митино тело оказывалось над
 Ликиным, трибуны ликовали, позабыв обо всем на свете. Даже Зиновий
 Гердович сжимал кулаки, хрустя старыми пальцами и прикусывая отвисшую
 нижнюю губу.

Невыносимее всех было Люське. Она видела то, о чем тайно и безнадежно
 мечтала долгие годы. Теперь это свершилось. Но на ее месте была
 другая, красивая, молодая и такая чистая. У Люськи на глазах
 выступили слезы. Но это были уже не слезы обиды, а слезы печальной
 радости за Митю. Люськино желание быть рядом было таким большим, что
 все ее тело пробирала приятная дрожь и, казалось, еще немного - и она
 ощутит те же чувства, чтo теперь ощущают эти двое, слившиеся в
 эротическом знойном единении.

Кажется, ободренные болельщиками тела наполнились еще большей
 энергией, словно пытаясь победить друг друга, и даже набегающие волны
 не в силах были угасить высочайшей страсти.

Счастливые, азартные лица оборванцев, позабывших обо всем на свете,
 словн