тил, кормил, обувал! Сопли вытирал да задницу! А где ж
доченькина благодарность, а? Где о старике забота?"

Потом в ход шли кулаки. К воспитанию Катя давно привыкла и никак на него не
реагировала. Когда у бати наступали совсем критические дни, она уходила к
подруге. Батя пропил все, что можно было пропить. Вплоть до бельевых
прищепок. Наиболее ценные вещи из своего гардероба Катя хранила у той же
подружки.

Когда он случайно узнал, что Катька крутит шашни с ментом, начал плаксиво
разоряться:

"Что, доченька, упечь отца хочешь? Отцовское тебе спасибо, доченька". - "Да
нужен ты нам, козел. Сопли утри лучше..."

Алексею Катя почти ничего не рассказывала об отце. Да и домой приглашала
всего один раз. Дала папику денег на бутылку, лишь бы свалил из квартиры.
Леша, в общем-то, все понял, слепым надо быть, чтоб не понять. Из
деликатности спрашивать ничего не стал. Как-то разок предложил помощь:
"Давай устроим Сергею Михайловичу два по пятнадцать. Или три. Да не лет,
Боже ты мой. Суток! Ты хоть немножко отдохнешь. Я так вижу, что живется
тебе с ним не очень".

"Не надо. Отец все-таки".

Про рукоприкладство Катя и подавно молчала. Ничего, немножко осталось
терпеть. Поженятся они с Лешкой, снимут комнату, а этот пускай тут как
хочет. Может, когда с голодухи пухнуть начнет, поумнеет, на работу пойдет.
Вряд ли, но пока она здесь, так и будет по карманам ночью шакалить.

Катя сняла свитер, накинула халат и пошла в ванную.


- "Я ударила его сковородой по голове и рукам. Яйца разлетелись в стороны".
- Буров, зацепившись за цитату из протокола, взглянул на Величко. - Какие
яйца?

- Со сковороды. Там же написано, - обиженно пояснил Стас.- Она яичницу
жарила, а соседу приспичило.

- Вызовешь соседку и переспросишь нормально.

Буров, работавший шефом криминальной милиции в отделе, в свое время
закончил филфак университета и терпеть не мог стилистических и
орфографических ошибок в документах. Стас не понял, что от него хотят.

- А чего ее переопрашивать? Как было, так и написал. В чем проблемы-то?

- В яйцах, - шепнул сидящий рядом Данилов.

Буров перевернул страничку своего еженедельника. Данилов минут на пять
опоздал на утреннюю сходку и, о чем шла речь в прологе, не знал. Но
наверняка никаких сенсаций. Коллеги-опера сидели со скучными лицами, стало
быть, все в норме.

- Вчера был на совещании по итогам двух месяцев. Поздравляю. Мы на твердом
последнем месте. Особенно по тяжким преступлениям. Дали месяц сроку для
исправления.

- Бытовух мало, - привел аргумент в защиту чести и достоинства отдела
старший оперуполномоченный Федя Машков. - А как без бытовух?

- Привыкли на бытовухах да на мелочевке выезжать. В других отделах бытовух
не больше. Ты вот, Федор, что раскрыл в этом месяце?

- Много чего. Наркота у Крюкова, кража в универсаме...

- У Крюкова? Так его постовые задержали с наркотой, ты только объяснение
взял да следователя вызвал. А в универсаме продавцы на контроле отличились.
Твоя-то работа где?

- Оформлял.

- Чем тогда ты от Ирины Петровны отличаешься?

Ирина Петровна служила в отделе секретарем.

- Тем, что усы носишь? И штаны вместо юбки?.А ты, Станислав Иванович, зря
улыбаешься, у тебя вообще за этот месяц сплошные баранки.

- Как баранки? - возмутился Величко. - А вчерашнее убийство?

- Нашел чем хвастать! Что ты, убийцу вычислял или гонялся за ним? В чем
твоя работа? На месте происшествия засветился? Данилов хоть людей опросил,
а ты?

- Кстати, что с мужиком-то? С Буковским? - вспомнил Алексей.

- В изоляторе пока. На трое суток. Следователь задержал.

- А что, сразу подписку нельзя было дать? У мужика жену, можно сказать, на
глазах оттрахали... Кто следователь?

- Сметанин.

- Блин, как просишь кого арестовать, так хрен в ступе, а кого не надо -
только вьет. Говнюков всяких - на подписку да под залог, а нормальных людей
- на нары. Конечно, что с Буковского возьмешь? Лыжи только, без торговой
наценки.

- Какие лыжи?

- Он лыжами торгует.

- А... Не знаю, следак нам докладывать не обязан. И не докладывает.
Мужика-то зря закрыл, я согласен.

- А этот как себя чувствует? Раненый?

- Пришел в себя, даже говорить начал, - ответил Стас. - Я сейчас в
больничку поеду опрашивать.

- Возьми сразу справку уточненного диагноза, Сметанин просил, - напомнил
Буров.

- И спроси, куда они "гайки" дели, которые с бабы сняли, - добавил Данилов.

- Если скажет. Колоть-то его в реанимации вряд ли получится. Можно,
конечно, шланг пережать какой-нибудь незаметно...

- Пережми. Еще раз напоминаю про оперплан, - подвел черту Буров. -
Разбиться, но сделать надо. Если и здесь провалим, расформируют нас за
бесполезностью. И раскрытие по оперданным давайте. Это наш хлеб, наше лицо.
Все, по местам.

Возле кабинета Данилов увидел Надю с белым пакетом в руках.

- Здравствуйте, - она кивнула Алексею, - а Костя еще здесь?

- Нет, он в изоляторе, это рядом с райуправлением.

- Мне следователь говорил что-то про изолятор, но вы ж понимаете, я ничего
вчера не соображала. Ему можно пакет передать?

- Да, конечно. Пройди, я запишу адрес, тут недалеко.

Алексей открыл кабинет, кивнул Наде.

- А что Косте будет, не знаете?

- Не знаю. Послезавтра отпустят. До суда. Может, до суда и не дойдет, так
дело прекратят, но маловероятно. Все-таки труп... Вот адрес, - Данилов
протянул Наде бумажку.

Она задержалась на пороге, что-то собираясь спросить, но так и не спросила,
шепнула: "спасибо" - и вышла из кабинета.

"Жили себе люди, никого не трогали, любили, работали... Выйди Надя на пять
минут позже от подружки... Кто-то скажет - стечение обстоятельств. Я ничего
не скажу".

Алексей сходил в дежурку, получил парочку свежих заявлений и парочку свежих
анекдотов.

На обратном пути столкнулся с протухшей личностью, судимым господином
Павлом Студневым по кличке Стульчак. Наверное, в преступном мире клички
вешаются не случайным манером, ведь в них зачастую довольно точно
отражается сущность фигуры.

Студневу кликуха Стульчак весьма подходила. По слухам, получил он ее в
камере, после первого визита туда за кражу сумки с соседского балкона. В
камере отсутствовал евростандарт, и вообще какой-либо стандарт, а параша и
подавно не удовлетворяла нормальным требованиям эстетики. Для нормального
оправления большого физиологического процесса была необходима
дополнительная опора, чтобы не загреметь с конструкции в собственные
фекалии. Дополнительной опорой старший по кубрику назначил Пашу Студнева
как наименее авторитетного члена экипажа. За что тот и удостоился своего
благозвучного погоняла.

На первый раз судья Стульчака простил, ограничив срок наказания временем
пребывания под стражей, то есть четырьмя месяцами нахождения в следственном
изоляторе. Студневу в неволе жутко не понравилось, и во избежание
следующего приглашения туда он решил заручиться поддержкой местных,
отделенческих оперов.

Притащился после выхода на свободу в ментовку, нарвался на Данилова и
шепнул пароль: "Я свой. Был завербован царской охранкой во время пребывания
в "Крестах". Готов к тесному сотрудничеству". Данилову, только что
пришедшему на службу в отдел, свои люди были нужны позарез, поэтому от
предложения Стульчака он, конечно, не отказался. После недельной проверки
со Студневым было подписано соглашение о партнерстве.

Партнером Стульчак оказался никчемным, информация, получаемая от него,
больше походила на выдержки из самых желтых газет. Оттуда Паша ее и брал,
занимаясь откровенным плагиатом. Но гонорар требовал исправно. Деньги
Студнев в основном пропивал - к спиртному агент относился крайне трепетно.

Данилову в конце концов надоело узнавать газетные новости в Пашином
пересказе, да еще платить за это государственные деньги, о чем он и сообщил
Стульчаку. "Платить буду. Но погодя. Когда проверю донос". Студнев
загрустил и обиделся. Он ведь с чистым сердцем, можно сказать, от души...
Но увы.

Резко встал вопрос, где взять на стакан насущный. Данилову эта Пашина беда
была до лампады. И решил Паша развязать. Развязал неудачно - на пару с
приятелем раздели в парадном инженера, приставив к глотке бедняги ножичек.
Сняли немного - пальто 1962-го года выпуска, летние ботинки на утепленной
подошве - и отобрали кошелек с квиточками на зарплату за последние полгода.
На квиточках и погорели. Приятель Стульчака на следующий день попал в
вытрезвитель, где бдительный дежурный, осматривая карманы, наткнулся на
квитанции. Утром и приятель, и Студнев уже сидели в камере.

Разбой они забомбили на Даниловской территории, что Алексею было особенно
обидно. Свой же "барабан" да на своей земле. Стульчака, тем не менее, это
обстоятельство нисколько не смущало. И в тюрьму он садиться не спешил. А
посему заявил следователю, что он-де ни при чем. Мол, после первой
судимости взялся за честный труд, но товарищ Данилов, вызвав его к себе,
поставил условие - или будешь стучать, или сядешь снова. Посадим. Пришлось
стучать. А пару дней назад все тот же Данилов на секретной "стрелке"
показал фотографию и приказал втереться к человеку в доверие, после чего
вместе с ним идти на дело.

""Тебя мы, разумеется, отмажем, а человека оприходуем". Так что я не
разбойник, а даже наоборот, как бы свой. И подписочку о негластном
сотрудничестве я Данилову давал, проверьте у него, пожалуйста. В сейфе
должна храниться. Поэтому все вопросы к герру лейтенанту".

"Герр лейтенант", когда такую трактовку случившегося услышал, обиделся еще
больше. Выдернул агента из камеры и по ушлой головушке настучал.

Агент, однако, стойко держался до суда, надеясь на объективность и
гуманность. Ни того ни другого он не дождался, получив четыре года
усиленного режима. Данилов, который тоже вынужден был выступать в суде и
опровергать злобные нападки, после процесса шепнул Стульчаку:

"Еще раз, пидсрачник, в отдел придешь, я из тебя коктейль "Кровавая Паша"
сделаю".

Отсидев положенные четыре года, Стульчак все же пришел. Разумеется, не к
Данилову, а к молодому Величко, которому нагрузил то же самое, что и
Алексею некогда. "Я свой!" Данилов, случайно заметив Стульчака в коридоре,
обещание выполнил и, затащив бывшего агента в кабинет, "Кровавую Пашу"
взбил.

Студнев, справедливо возмутившись, кричал, что он теперь сотрудничает со
Станиславом Ивановичем, будет жаловаться и писать в газету.

Сотрудничества с Величко после даниловского коктейля он не прекратил,
периодически отсвечивая в отделе.

Мало того, Стульчак жил в одном подъезде с Катей, двумя этажами выше.

- Ты опять здесь, пидсрачник? - окликнул Данилов пытавшегося спрятаться в
паспортном столе Стульчака.

- Какое вы имеете право обзываться?

- Имею, - Алексей прошел мимо Студнева, решив больше не тратить время на
урода.

Минут через пять в кабинет заглянул Величко.

- Слушай, я вот тут написал... Пойдет так? А то Буров цепляется из-за фигни
всякой.

- Что написал-то?

- Сообщенку. Слышал же, раскрытия по оперданным требуются. "Сообщаю, что 26
февраля мне позвонил домой случайный знакомый Буковский Константин,
шестьдесят девятого года рождения, проживающий там-то сям-то, и
доверительно сообщил, что только что убил человека, а второго тяжело ранил
на почве изнасилования его жены. Собирается уехать в другой город и
отлежаться. Агент "Хобот"". Мероприятия. "Немедленно задержать Буковского и
принять меры по изобличению". Пойдет?

- Кого это ты "Хоботом" обласкал? Стульчака, что ли?

- Ага, его. Ну как текст?

- Не майся ты идиотизмом. Нашел на кого сообщенки принимать. Тем более от
этого пидсрачника. Не вздумай "бабки" ему за это отстегнуть.

- Но ведь требуют же... По оперданным.

- Иди ты...

Посланный Величко ушел.

"Случайный знакомый доверительно сообщил, что замочил человека... Горячка
белая".


День пролетел быстро - Данилов разбирался с материалами, мотался по
адресам, в райуправление. После работы встретил Катю. Поехали к нему.
Матери сегодня дома не было, ночное дежурство в больнице. Ночевать остались
у Алексея.

По пути на работу Катя заскочила к приятельнице, вернуть долг. Две недели
назад она заняла денег, чтобы купить Лешке в подарок обалденный голландский
бритвенный набор. Дорогой, но своим в магазине продавали без наценки. У
Лешки скоро день рождения, лучше подарка и не придумать. Домой она подарок,
конечно, не понесла, оставила на работе, в столе у заведующей. Вчера Катя
получила аванс и сейчас отдала почти все деньги, оставив себе небольшую
сумму на текущие расходы. Ничего, в крайнем случае можно будет перехватить
у девчонок.

Алексей накануне звонил несколько раз Сметанину, но тот был в разъездах.

Сегодня удалось застать.

- Привет, прокуратура. Данилов это.

- Здравствуй.

- Я по Буковскому беспокою, помнишь такого? Что планируем-то?

- Как что? В тюрьму. Сегодня предъявлю обвинение, и в "Кресты".

- Погоди, погоди... Какие "Кресты"? Это раненого надо туда отправить, когда
поправится, а мужика-то за что?

- А бегать и искать ты его будешь, в случае чего?

- Да никуда он не убежит. Это ж не братан и не урка. Нормальный пацан по
жизни.

- Ты его один раз видел. А совершил он, между прочим, убийство. Мокруху.

- Мокруха мокрухе рознь. Состояние аффекта, в конце концов. Вообще надо
дело прекратить.

- Вот пускай суд и прекращает. Я вас, если честно, не понимаю. Один кричит
"закрыть", другой - "отпустить". Вы между собой договоритесь сначала.

Данилов смутился:

- Кто закрыть просил? Величко?

- Нет. Шеф ваш. Буров.

- Лично?

- А как же еще? Он, кстати, прав. Если Буковский сдернет, то, пока его не
поймают, мокрушка будет считаться нераскрытой. Формально, конечно. А вы и
так по показателям в самом низу. Поэтому рисковать не стоит. Верно?

Алексей повесил трубку. Горячка белая. Он навестил Величко. Тот шушукался в
кабинете со Стульчаком.

- Ну-ка, исчезни, - Данилов кивнул Студневу на дверь.

Обиженный Стульчак вышел: "Ничего, я-то исчезну..."

- Ты ездил к раненому?

- Да, прокатился, опросил.

- Что лопочет?

- Ничего не лопочет. Отшибло. Но никого не насиловал и не грабил. Это
помнит хорошо.

- А кто вообще такие?

- Мелкоорганизованная преступность. Живой - в розыске за налет на
инкассатора, дважды судимый. А по покойничку ответ от экспертов жду. Они
пальчики его на проверку по компьютеру заслали. Скорее всего, на
инкассаторские деньги "тачку" и купили.

- Милые мальчики. Шмотки не осматривал?

- Я их изъял просто и Сметанину отвез. Он будет искать следы биологических
выделений.

- Колец не было? Потерпевшей?

- Нет. Могли в больнице свистнуть. Я ни "лопатников" их не нашел, ни
золотишка. Цепочки у ребяток всяко имелись.

Диалог был прерван телефонным звонком.

- Да? - Величко снял трубку. - Так. Понял. Погоди, ручку возьму. Все,
пишу... Ого... Солид-няк... Все, благодарю за службу.

Повесив трубу, Величко щелкнул пальцами:

- Превосходно! Ладошки нашего почившего насильника обнаружены на
прошлогоднем убийстве в Красногвардейском районе и на двух разбоях. Все
глухонько. Сейчас мы по этому поводу бумажечку напишем.

Стас извлек из стола пару листочков и принялся за работу.

Алексей вернулся к себе. Работайте, господин Данилов, работайте. Вы на
последнем месте. Кризис.


Катя включила утюг, достала из-под своей тахты сумку. Надо погладить
платье. Завтра у Леши день рождения, она отпросилась с работы, с утра
пробежится по магазинам и поможет Вере Геннадьевне приготовить салаты.
Отпраздновать решили скромно, пригласив двух друзей Леши с женами. Сумку с
платьем и бритвенным набором Катя принесла домой накануне, спрятав ее под
кровать.

Утюг нагрелся, Катя вытащила платье, потом, помедлив, решила достать и
набор, чтобы завернуть в красивый пакет.

Набора не было. Вчера он лежал на дне, под платьем. Катя, не веря, еще раз
пошарила в сумке, но увы, пусто, как в вакууме. "Может, все-таки забыла
положить? Нет, нет, что ж я, без памяти? Вот здесь, на дне он лежал...
Вчера".

Катя выпрямилась, минуту-другую сидела без движения. Потом резко поднялась,
выглянула из-за шкафа. Отец по-прежнему валялся на диване прямо в своей
вонючей болоньевой куртке и грязных ботинках. Накануне, придя домой, батя
клянчил у нее денег, говоря, что нашел работу, но надо сперва заплатить
какому-то Витьку. Он-де замолвит словечко, и батю возьмут. Катя,
естественно, ничего не дала, пустые разговоры родителя были не более чем
разговорами. Батя пошипел, пострадал и завалился спать.

Катя толкнула отца. Тот очнулся, дохнув какой-то керосиновой смесью, и
недовольно проскрипел:

- Чо, в натуре?

- Ты на какие нажрался, скотина?! - Катю затрясло от ярости, она уже
догадалась, на какие. - Ты сколько, поганец, меня мучить-то будешь? Где
бритва?

Родитель попытался выпрямиться, но свалился на пол.

- Отстань ты... Мне надо было.

Он вскарабкался по стеночке и сумел встать на ноги.

Катя заплакала.

- Гад поганый, как ты... О Господи...

- А я тебя как че-е-ека вчера про-про-сил. Пра-а-асил? Дала? Хер ты отцу чо
дала. Подыхай, отец.

- Скотина, это Лешке подарок! Я на него два месяца у прилавка надрывалась!
Да что ж ты за человек-то?..

- Во! Во! Мусорку своему - подарочки, а отцу родному на жизнь - дулю с
маслом. Я тебя воc... воспи...

Батя завел старую бодягу:

- Ты мне хоть раз сказала: "На, папочка, на хлебушек"? Я подыхать буду,
доченька не откликнется.

- Да скорей бы,- Катя ладонями вытерла слезы.

- Че-е-го? - замычал папаша. - Скорей бы? Квар-квар-тирку хочешь получить?
Ментяра подучил? Во те, а не квартирка!

Он согнул руку в локте, ткнув кулак Кате в лицо.

- Уберись ты, козел. Вместе со своей квартирой! - она брезгливо оттолкнула
руку, отчего папашу повело и он снова рухнул на пол.

- Ах ты, сучка ментовская!.. Я те...

Папашка схватил валявшуюся на полу пустую бутылку, распрямился.

- На кого руку подымаешь?

Удар пришелся в Катино плечо, хотя родитель, целил в голову. Она
вскрикнула, присела. Папашка оказался не таким пьяным, как она думалa,
опрометчиво повернувшись к нему спиной. Бутылка отлетела в сторону.

- Хр-ры-ры... Зашибу, крыса!..

Черная горячка. Тупик. Беспросвет. Сознание улетучилось из тела и
спряталось в брошенной бутылке. Осталась зомбированная оболочка, уже ничего
не соображающая.

По инерции родитель пошел вперед, свалившись на Катю. Она не удержалась на
ногах и, падая, стукнулась затылком об острый край шкафа.

- А-а-а...

Папаша левой рукой прижал Катину шею к полу, а правой ударил по лицу.

- На отца руку?.. Сукина дочь!

"Передаем песню группы "Скорпионз" "Я теряю контроль, когда вижу тебя" в
исполнении Иосифа..."

Контроль потерян. Как прекрасен этот мир. Посмотри.

Катя задыхалась. Батя хоть и жил впроголодь, но весил под восемьдесят.
Вместе с черной горячкой. "Пьяный я был, не соображал, что делал, не
виноватый. По трезвяни - родную дочь? Да Господь с вами, ни в жись!"

Серое пятно вместо батиного лица, брызги мутной слюны, искорки-мухи вокруг
висящей под потолком сорокаваттки...

...Отчаянная попытка вырваться. Выбраться из-под обломков. Глотнуть свежего
воздуха... Один, один маленький глоточек. Помоги...те! Не хо... Искорки
срываются с лампочки и мчатся к ней. Их так много, все больше и больше,
настоящий фейерверк на фоне черного неба... Не хочу!!!

Шнур. Соломинка. "Держи меня, соломинка, держи..." Сознание не отключилось,
оно будет тащить уже утонувшее тело наверх... До последней секунды.

Пальцы сжались. Катя дернула, рванула из последних (ну, почти последних)
сил шнур. Горячий утюг свалился со столика.

Она не почувствовала ожога. Она уже не могла чувствовать...

Хрясь! Ч-М-Т!.. (Черепно-мозговая травма.)

И еще!.. И снова!.. На, гадина!

...Минуты две она лежала без движения. Искорки разлетелись, сороковаттка
слепила глаза. Боль в руке, боль в затылке. Катя застонала, уперлась
локтями в пол и кое-как села, прислонившись к шкафу.

"Вы смотрели художественный фильм "Девочка мочит отца"".

Отец лежал мо