опливые
надрезы, сделанные ножницами.
     -- Сто тысяч чертей!-- в третий раз сквозь  зубы  повторил
Ганимар.--  Проклятый  Люпэн  все разглядел, не будучи здесь ни
минуты!
     -- А мотивы преступления?-- спросил  следователь.--  Замки
взломаны,  содержимое  шкафов  переворошено. Нет ли на сей счет
каких-либо сведений, мсье Дюдуа?
     Начальник Сюрте на это отвечал:
     -- Могу по крайней мере выдвинуть гипотезу, основанную  на
показаниях   служанки.  Жертва,  талант  которой  был  довольно
посредственным, но известная своей красотой, совершила два года
тому  назад  путешествие   в   Россию,   откуда   вернулась   с
великолепным сапфиром, подаренным, по слухам, персоной, близкой
к  царскому  двору.  Женни  Сапфир,  как  ее  с  тех  пор стали
называть,  чрезвычайно  гордилась  этим  подарком,   хотя,   из
осторожности,   его   не   носила.  Не  будет  ли  естественным
предположить, что кража этого камня и стала причиной убийства?
     -- Знала ли служанка то место, в котором он находился?
     -- Нет, его не знал никто. И  беспорядок  в  этой  комнате
может служить доказательством, что убийца тоже его не знал.
     --   Сейчас   допросим   горничную,--молвил   следователь.
Господин Дюдуа отвел главного инспектора в сторонку и сказал:
     -- У вас какой-то странный вид, Ганимар. Что случилось? Вы
о чем-нибудь догадываетесь?
     -- Ни о чем, шеф.
     -- Тем хуже. Нам в Сюрте очень нужен  громкий  успех.  Уже
несколько  преступлений  такого  рода остались нераскрытыми. На
этот раз надо найти виновника, причем -- быстро.
     -- Будет трудно, шеф.
     -- Надо,  Ганимар,  надо.  Послушайте  меня.  Если  верить
горничной,  Женни Сапфир, которая вела весьма размеренный образ
жизни,  частенько,  в  течение  месяца,  после  возвращения  из
театра,  то  есть  к половине одиннадцатого вечера, принимала у
себя мужчину, который оставался у  нее  примерно  до  полуночи.
"Это   человек   светский,--   утверждала  Женни  Сапфир,--  он
собирается  на  мне  жениться".  "Светский  мужчина",  впрочем,
предпринимал  все  предосторожности  для  того,  чтобы  не быть
увиденным, поднимая воротник и надвигая  на  лицо  поля  шляпы,
когда  проходил  перед ложей консьержки. А Женни Сапфир, еще до
его появления, всегда отпускала горничную. Именно эту  личность
мы и должны найти.
     -- Он не оставил никаких следов?
     --  Никаких. Перед нами, очевидно, крепкий орешек, который
хорошо подготовил свое преступление и  совершил  его  при  всех
возможных  шансах остаться безнаказанным. Его арест сделает нам
честь. Я рассчитываю на вас, Ганимар.
     -- Вы рассчитываете на меня, шеф,--  повторил  инспектор--
Что ж, посмотрим, посмотрим... Не скажу "нет"... Однако...
     Он   выглядел  чрезвычайно  взвинченным,  и  его  волнение
удивило господина Дюдуа.
     -- Однако,-- продолжал тот,-- однако,  клянусь  вам...  Вы
слышите, шеф, клянусь вам...
     -- Вы клянетесь? В чем?
     -- Да так... Поглядим, шеф--Поглядим...
     И  только  выйдя  наружу,  оказавшись опять в одиночестве,
Ганимар  завершил  эту  фразу.  Завершил  ее  громким  голосом,
притопнув ногой, с сильнейшим гневом в голосе:
     --  Но  клянусь  перед  самим  Господом,  что  арест будет
произведен моими собственными средствами,  без  того,  чтобы  я
употребил  хотя  бы малую толику тех сведений, которые доставил
мне этот негодяй. Нет! Ни за что!
     Меча громы и молнии против Люпэна, в ярости от  того,  что
на  него  навалили  это  дело, но полный решимости добиться его
разгадки, Ганимар долго бродил без цели по  улицам.  С  гудящей
головой  он  пытался  внести хоть немного порядка в собственные
мысли  и  отыскать  среди  хаотично  разбросанных  фактов  хоть
крохотную  подробность, не подозреваемую Люпэном, которая могла
бы привести его к успеху.
     Ганимар торопливо пообедал у виноторговца, затем продолжил
прогулку и вдруг  остановился,  озадаченный,  сконфуженный.  Он
увидел, что снова входит в ворота на улице Сюрена, во двор того
самого  дома,  в  который  Люпэн заманил его несколькими часами
раньше. Превосходившая его волю сила привела его сюда опять.
     Решение вопроса,  видимо,  таилось  в  этом  месте;  здесь
должны были находиться подлинные составные части истины. Что бы
он  ни  делал,  рассуждения  Люпэна  были  такими  точными, его
расчеты такими верными, что, до глубины  души  смущенный  таким
необычайным проникновением в события, он мог начать дело только
с той точки, на которой противник его оставил.
     Отказавшись   от   сопротивления,   Ганимар   поднялся  на
четвертый этаж. Квартира была открыта. Никто не  притронулся  к
оставленным  им предметам -- "подаркам" .Люпэна. Он забрал их с
собой.
     С той минуты он рассуждал  и  действовал,  можно  сказать,
машинально, по подсказкам мастера, не слушаться которого уже не
мог.
     Допустив, что преступник живет поблизости от Нового моста,
следовало  по  дороге,  ведущей от этого моста к улице дю Берн,
найти очень  важную  для  разгадки  кондитерскую,  открытую  по
вечерам,  в  которой были приобретены пирожные. Долго искать ее
не пришлось. Возле  вокзала  Сент-Лазар  кондитер  показал  ему
картонные  коробочки,  как по форме, так и по материалу во всем
подобные той, которая находилась  в  распоряжении  Ганимара.  К
тому  же  одна  из  продавщиц помнила, что накануне ей пришлось
обслужить  некоего  господина,  прятавшего   лицо   в   меховом
воротнике, но у которого она заметила монокль.
     --   Вот   мы   и   проверили  первую  примету,--  подумал
инспектор,-- наш человек действительно носит монокль.
     Ганимар соединил затем обрывки газеты для любителей скачек
и показал их киоскеру,  который  легко  распознал  страницу  из
"Иллюстрированного   Ипподрома".  Он  тотчас  же  отправился  в
редакцию "Ипподрома", где затребовал список подписчиков. И взял
на заметку имена  и  адреса  всех  абонентов,  которые  жили  в
окрестностях  Нового  моста, прежде всего, поскольку это сказал
Люпэн, на левом берегу реки.
     Затем вернулся в Сюрте, собрал полдюжины людей и  направил
их куда следовало, снабдив соответствующими указаниями.
     В  семь  часов вечера последний из посланных возвратился и
сообщил  ему  добрую  весть.  Некий  мсье   Превай,   подписчик
"Ипподрома",  жил  в  квартире  на  первом  этаже на набережной
Августинцев. Накануне вечером он вышел в меховой шубе из  дома,
получил   у   консьержки   письма  и  газету  "Иллюстрированный
Ипподром", куда-то удалился и возвратился только к полуночи.
     Этот мсье Превай носил монокль. Он был завсегдатаем  бегов
и  сам владел несколькими лошадьми, на которых принимал участие
в заездах либо сдавал внаем.
     Следствие продвигалось так быстро, и результаты так  точно
соответствовали   предсказаниям  Люпэна,  что  Ганимар,  слушая
рапорт агента, был  потрясен.  Он  еще  раз  смог  убедиться  в
необычайной  широте возможностей, которыми располагал Люпэн. Ни
разу  еще,  на  всем  протяжении  своей  долгой  жизни,  он  не
встречался  с такой проницательностью, с таким острым и быстрым
умом. Он проследовал к господину Дюдуа.
     -- Все готово, шеф. У вас есть ордер?
     -- Что-что?
     -- Я говорю: все готово для ареста, шеф.
     -- Вы уже знаете, кто убийца Женни Сапфир?
     -- Да.
     -- Но как вы узнали? Расскажите! Ганимар испытал некоторые
угрызения совести, немного покраснел, но все-таки ответил:
     -- Помогла случайность, шеф. Убийца бросил в Сену все, что
могло  его  изобличить.  Часть  брошенного  была  подобрана   и
доставлена мне.
     -- Но кем?
     --  Неким  лодочником,  который не пожелал сообщить своего
имени, опасаясь мести. Но все необходимые приметы  оказались  в
моих руках. Дело было легким.
     И инспектор рассказал о своих дальнейших действиях.
     --  И вы называете все это случайностью!-- воскликнул мсье
Дюну а.-- Утверждаете, что дело было легким! Да ведь  это  одно
из  ваших лучших предприятий! Ведите его до конца сами, дорогой
Ганимар, и будьте осторожны.
     Ганимар спешил. Он отправился на набережную Августинцев со
своими помощниками, которых расставил вокруг  дома.  Консьержка
при  этом  сообщила,  что  жилец  столовался в городе, но после
ужина регулярно заходил к себе.
     И действительно, незадолго до девяти  вечера,  высунувшись
из окна, она предупредила Ганимара, который издал легкий свист.
Господин  в  цилиндре,  в  меховой  шубе, следовал по тротуару,
проложенному  вдоль  самого  берега.  Он  пересек  мостовую   и
направился к дому.
     Ганимар двинулся навстречу.
     -- Вы -- мсье Превай?
     -- Да, а вы кто такой?
     -- У меня к вам поручение...
     Он  не  успел  окончить  фразу.  При  виде  людей, которые
появились из полумрака, Превай живо отступил к  стене;  держась
лицом к неожиданным противникам, он прислонился спиной к лавке,
расположенной на первом этаже, шторы которой были опущены.
     -- Назад!-- крикнул он.-- Я вас не знаю!
     Правой  рукой  он  размахивал  тяжелой  тростью, тогда как
левая, заложенная за спину, казалось, пыталась открыть дверь.
     Ганимар подумал, что  тот  мог  убежать  по  какому-нибудь
потайному ходу.
     --  Бросьте  шутки,-- сказал он, подходя,-- вы попались...
Сдавайтесь...
     Но в то мгновение, когда он  схватил  трость  преступника,
Ганимару  вспомнилось предупреждение Люпэна. Превай был левшой.
Так что левой рукой он как раз доставал револьвер.
     Инспектор  живо  нагнулся,  заметив  движение  противника.
Раздались два выстрела. Никто, однако, не пострадал.
     Мгновение  спустя  Превай получил удар рукоятью револьвера
по подбородку и был сбит с ног. В девять часов он был  водворен
в камеру.
     Ганимар  в это время пользовался уже немалой известностью.
Последнее задержание, выполненное с такой быстротой и  простыми
средствами,   о  чем  полиция  постаралась  пошире  раструбить,
доставило  ему  внезапную  славу.  На   Превай   навалили   все
преступления,  остававшиеся  до тех пор безнаказанными и газеты
вознесли до небес подвиги Ганимара.
     Следствие в самом  начале  продвигалось  энергичено.  Было
установлено, что Превай -- настоящее имя Тома Дерок -- уже имел
дело  с  правосудием. Сделанный у него обыск хотя и не доставил
новых  доказательств,  привел  к  обнаружению  связки  бечевок,
подобных  той, которой был перевязан пакет, и кинжалов, которые
могли причинить такие же раны, как те,  которые  были  нанесены
жертве.
     Но  на  восьмой  день все переменилось. Превай, до тех пот
отказывавшийся отвечать, теперь, в присутствии своего адвоката,
представил алиби: в вечер преступления он был в Фоли-Бержер.
     -- Заранее подготовленное алиби,-- возразил следователь.
     -- Докажите,-- отвечал Превай.
     Состоялись   очные   ставки.   Барышне   из   кондитерской
показалось, будто она узнает господина с моноклем. Консьержке с
улицы  Берни  показалось,  что  она  узнает  господина, который
посещал Женни Сапфир. Но никто не решался на большее.
     И следствие не располагало ничем  очевидным,  той  прочной
почвой, на которой можно было бы построить серьезное обвинение.
     Следователь  пригласил  Ганимара  и рассказ ал ему о своих
затруднениях.
     -- Я не могу более настаивать, мне не хватает улик.
     -- Но ведь у вас есть убеждение, господин следователь! Дал
бы себя Превай задержать без сопротивления, не будь он виновен?
     -- Он утверждает, что принял это за разбой. Точно  так  же
он твердит, что никогда не видел Женни Сапфир, и действительно,
мы  не  находим  никого,  кто мог бы его поймать на лжи. Далее,
допуская, что сапфир был им украден, мы не  смогли  найти  этот
камень у него.
     -- Но он не обнаружен и в другом месте,-- заметил Ганимар.
     -- Пусть так, но это не доказательство против него. Знаете
ли, что нам требуется, мсье Ганимар, причем -- поскорее? Вторая
часть красного шарфа.
     -- Вторая часть?
     --  Да,  так  как очевидно, что, если убийца ее забрал, на
ней должны быть отпечатки его окровавленных пальцев.
     Ганимар  не  отвечал.  В  течение  многих  дней   он   уже
чувствовал,  что  дело  обретет  такой  оборот.  Никакое другое
доказательство не стоило этого. При наличии же шелкового шарфа,
и только в этом случае, виновность  подозреваемого  становилась
неопровержимой.   А  положение,  в  котором  оказался  Ганимар,
требовало, чтобы эта виновность была доказана. Ответственный за
арест, прославленный им, объявленный самым грозным  противником
злоумышленников,  он  стал бы предметом всеобщих насмешек, если
бы тот был отпущен.
     К несчастью, единственное и неопровержимое  доказательство
было в руках Люпэна. Как мог он его заполучить?
     Ганимар   стал   искать;   он  не  жалел  усилий  в  новых
расследованиях, повторил все следствие заново, провел бессонные
ночи, распутывая тайну улицы дю Берн, проследил за всей  жизнью
Превай,   поднял  десяток  сыщиков,  чтобы  найти  недосягаемый
сапфир. Все было напрасно.
     27  декабря  в  коридоре  Дворца  правосудия   ему   снова
встретился следователь:
     -- Ну что, господин Ганимар, есть что-нибудь новое?
     -- Нет, господин следователь.
     -- В таком случае я закрываю дело.
     -- Подождите еще день.
     -- К чему? Нам нужен второй конец шарфа; вы его нашли?
     -- Он будет у меня завтра.
     -- Завтра?
     -- Да. Но доверьте мне тот кусок, который у вас.
     -- В обмен на что?
     -- На мое обещание восстановить весь шарф.
     -- Договорились.
     Ганимар  направился в кабинет следователя. И вышел из него
с обрывком шелка.
     -- Тысяча чертей,-- ворчал он при этом,--  придется  пойти
за  этой проклятойуликой и заполучить ее... Если, конечно, мсье
Лю-пэн осмелится прийти в условленное место.
     Он, в сущности, не сомневался -- Люпэну для  этого  хватит
смелости. И именно это его бесило. Но зачем Люпэну понадобилось
такое свидание? Какую он при этом преследовал цель?
     Охваченный  беспокойством,  с  яростью  в  душе, терзаемый
ненавистью, он решил предпринять все предосторожности не только
для того, чтобы не попасть в засаду, но и чтобы  не  пропустить
удобного  случая схватить своего врага. И назавтра, 28 декабря,
в день, назначенный Люпэном, исследовав в  течение  целой  ночи
старинный  особняк  на  улице  Сюрен  и убедившись, что другого
выхода, кроме больших ворот, отсюда не было, предупредив  также
своих  помощников,  что операция предстоит опасная, он вместе с
ними прибыл на будущее поле битвы.
     Ганимар оставил их в кафе напротив. Приказ был строгим:
     если он покажется в одном из окон четвертого этажа либо не
вернется через полчаса, полицейские должны ворваться  в  дом  и
задержать любого, кто попытается из него выйти.
     Главный  инспектор  убедился  в  том,  что  его, револьвер
исправен, что он легко вынимается из  кармана.  Затем  поднялся
наверх.
     Его  несколько  удивило,  что  все оставалось таким, каким
было, когда он отсюда  ушел,  двери  --  открытыми,  запоры  --
взломанными.  Убедившись  в  том,  что  окна главного помещения
действительно выходят на улицу, он обошел остальные три комнаты
квартиры. В них не оказалось никого.
     -- Мсье Люпэн  побоялся  прийти,-^  промолвил  он  не  без
тайного удовлетворения.
     --  Ты  дурак,--прозвучал  за  его  спиной  чей-то  голос.
Обернувшись, он увидел на пороге  старика  рабочего  в  длинной
блузе-спецовке.
     --  Не  ищи  более никого,-- сказал тот.-- Это я, Люпэн. С
сегодняшнего утра  я  работаю  в  малярной  мастерской,  внизу.
Сейчас -- время завтрака. И вот я поднялся к тебе.
     Он с веселой улыбкой разглядывал Ганимара. И воскликнул:
     --  Правда!  Я  обязан  тебе  чертовски  приятной минутой,
старик. Не отдал бы ее за десять лет твоей жизни, и все-таки  я
тебя  люблю! Не так ли, дорогой мой артист? Разве не все у меня
предусмотрено, рассчитано? От А до  Я?  Не  разобрал  ли  я  по
косточкам это дело? Не проник ли в тайну шарфа?- Были, конечно,
в моих доводах и пробелы, не хватало и звеньев в цепи, не скажу
--  нет...  Но  какой  шедевр сообразительности, как все было в
точности восстановлено, Ганимар! С  какой  интуицией  разгадано
все,  что  случилось!  Но также, все, что должно было Произойти
после, от раскрытия преступления  до  твоего  прибытия  сюда  в
поисках   последнего   доказательства!   Какая  чудодейственная
проницательность, друг мой! Шарф у тебя?
     -- Половинка, конечно. Вторая у тебя?
     -- Вот она. Давай сопоставим.
     Они  разложили  обрывки  на  столе.  Разрезы,  проделанные
ножницами,   в   точности   совпадали.  Да  и  цвет  ткани  был
тождественным.
     -- Полагаю, однако, ты пришел не только за этим,--  сказал
Люпэн.--  Тебя интересуют следы крови. Следуй за мной, Ганимар,
в этой комнате слишком темно.
     Они пришли  в  соседнее  помещение,  выходившее  во  двор,
действительно  --  более  светлое,  и  Люпэн  приложил  обрывок
шарфика к стеклу.
     -- Погляди,-- молвил он, слегка отстраняясь.
     Инспектор задрожал от радости. Он  увидел  как  отчетливые
следы  пяти  пальцев,  так  и отпечаток всей ладони. Улика была
неопровержимой. Окровавленной  рукой,  той  самой,  которой  он
нанес  Женни Сапфир ножевые раны, убийца схватил шарф и затянул
его на ее шее.
     -- И это отпечаток левой руки,-- сказал Люпэн.-- Откуда  и
мое     предупреждение,    в    котором    не    было    ничего
сверхъестественного. Ибо, если ты, допускаю,  и  признаешь  мое
умственное  превосходство,  старый  друг,  мне  не хотелось бы,
чтобы ты считал меня колдуном.
     Ганимар торопливо спрятал кусок шелка в карман.  Люпэн  не
стал возражать.
     --  Бери,  старик,  я принес это для тебя. Мне так приятно
доставить тебе  хоть  капельку  радости!  Видишь  сам,  никакой
ловушки  здесь  нет,  одна  любезность...  Товарищеская услуга,
добрый жест старого друга.  И  еще,  сказать  правду,  капелька
любопытства...  Да,  позволь  еще  раз взглянуть на тот кусочек
шелка... Тот, который был в полиции... Не бойся же. Не бойся, я
его верну... Только взгляну...
     Небрежными движениями, в то  время  как  Ганимар  невольно
слушал  его,  Люпэн  поигрывал  шариком,  которым заканчивалась
половинка шарфа.
     -- Какими же они бывают хитроумными, эти дамские  изделия!
Это  обстоятельство,  во  время  следствия,  не  ускользнуло от
твоего внимания? Женни Сапфир, изготовлявшая сама свои платья и
шляпы, была в этом  особенно  изобретательна.  И  этот  шарфик,
конечно,  тоже -- ее произведение... Это, впрочем, я подметил с
первого же дня. Любопытный по природе, как я  имею  честь  тебе
признаться,   я  основательно  исследовал  тот  обрывок  шелка,
который ты положил  в  карман,  и  внутри  шарика,  которым  он
оканчивался,  обнаружил  маленький  образок,  который  бедняжка
зашила в него на счастье. Трогательная подробность, не так  ли,
Ганимар?   Маленькая   медалька   с   изображением   Богоматери
Воспомоществую-щей.
     Инспектор не отрывал  от  него  глаз,  заинтригованный  до
глубины души. Люпэн продолжал:
     --  Тогда  я  себе  сказал: до чего же интересно, наверно,
будет осмотреть вторую половину шарфика,  ту,  которую  полиция
найдет  на  шее жертвы! Ибо эта вторая половина, которая попала
наконец в мои руки, оканчивается такой же деталью. И  я  узнаю,
существует  ли  второй  тайничок  и  что  в  нем  скрывается...
Посмотри-ка, друг мой, как  ловко  он  устроен!  И  притом  как
прост!  Довольно  взять  тонкий  красный  шнурок  и  оплести им
пустотелый деревянный  шарик,  оставив  внутри  него,  в  самой
серединке,   пустоту,   по   необходимости   --  небольшую,  но
достаточную  для  того,  чтобы  поместить   в   ней   маленький
образок... Либо еще что-нибудь... Какую-нибудь драгоценность...
Например -- сапфир...
     В  то  же  самое  мгновение он завершил удаление шелкового
шнурка  и,  высвободив  деревянный  шарик,   извлек   из   него
прекрасный  голубой  камень  чистейшей  воды  и  совершеннейшей
огранки.