режья.  На  все  это  у  тебя  нашлось
время, и я благодарна тебе. Но почему же у тебя не нашлось времени  спросить
меня, кем я работаю, чем интересуюсь, где живу? А  сегодня  утром  ты  вдруг
между делом говоришь мне, что через два часа улетаешь. Я ведь, если  ты  это
заметил, ни о чем тебя ни разу не спрашивала и ни на что не претендую. Может
быть, в твоей жизни просто нет для меня места? Но хоть изредка позвонить мне
и спросить: "Как дела, Наташа, как живешь?"-это ты  можешь?  А  ты  даже  не
спросил у меня номер телефона.
   Слезы уже текли по лицу Наташи, губы ее жалко  кривились.  Она  вцепилась
руками  в  лацканы  роскошного  кремового  пиджака   Крайнова   и   умоляюще
заглядывала ему в глаза. Окружающие, не стесняясь, смотрели на них: на  всех
лицах была написана жалость к этой красивой и, видимо, несчастной женщине.
   Алекс оторвал ее руки от  своего  пиджака,  щелчком  расправил  смявшийся
лацкан. Лицо его выражало легкую скуку и отчасти досаду.
   - Что ты мне сделала плохого? Абсолютно ничего. Вспомни лучше беднягу  из
512-й комнаты, где ты "остывала" в жару по три раза на дню, - разве он  тебе
что-нибудь плохое сделал, чтобы относиться к нему, как к мебели? А  ведь  он
любил тебя не один год, и ты не  могла  не  догадываться  об  этом.  Прощай.
Никакая ты не Снежная королева,  в  луч-шем  случае  Снегурочка,-тепло  тебе
противопоказано.
   Алекс заглянул в остановившиеся, медленно начинающие узнавать  его  глаза
Наташи  с  бездонными  зрачками,  холодно  усмехнулся  и,  обогнув  ее,  как
неодушевленный предмет, направился на посадку в самолет. Наташа,  застыв  на
месте и прижав ладони к лицу, неотрывно глядела ему вслед.  Губы  ее  что-то
беззвучно шептали.
   Возвратившись в Москву, Крайнов узнал от Ангелины Ивановны, что  по  делу
райтреста  начато   следствие.   В   прокуратуру   вызывают   всех   подряд,
допытываются, кто кому давал  взятки  в  их  системе.  То,  что  этим  делом
занялась прокуратура, а не райотдел милиции, было плохим признаком.  Похоже,
что началась очередная кампания по наведению порядка в сфере обслуживания  и
общепита. Ангелина Ивановна была очень напугана, у нее тряслись руки,  когда
она рассказывала Крайнову, как следователь прокуратуры предлагал ей написать
чистосердечное признание, у кого, сколько и как часто  она  брала  деньги  и
кому  их  затем  передавала.  Алекс  оценивающе  посмотрел  на  перепуганную
немолодую женщину. Совершенно ясно, что, если ее прижмут реальными  уликами,
она выложит следователю все, что знает, надеясь этим заслужить снисхождение.
Правда, деньги у нее он брал всегда один на один, без  свидетелей,  так  что
только ее показаний вряд ли будет достаточно для привлечения его к суду,  но
чем черт не шутит. Лучше всего было бы, если его имя вообще  не  попадало  в
поле зрения прокуратуры.
   - Ангелина  Ивановна,  простите  за  неделикатный  вопрос,  вы  у  многих
директоров столовых брали деньги?
   - Боже мой, Александр Александрович, ну как вы  можете  спрашивать  такие
вещи?
   - Ясно, значит, у многих.  И  среди  них  обязательно  окажутся  те,  кто
назовет вашу фамилию. Ведь если человек добровольно заявит  о  даче  взятки,
которую  начальство  у  него  вымогало,  он   освобождается   от   уголовной
ответственности. Думаю, что это вопрос даже не дней, а часов.
   - Боже мой, но что же тогда со мной будет?
   - Это, Ангелина Ивановна, нетрудно предугадать. Как только у  следователя
будет на руках хотя бы два заявления от директоров ресторанов или  столовых,
что вы получали от них деньги, прокурор тут же подпишет ордер на ваш  арест.
Вы это сами знаете лучше меня.
   - Но что же делать? Неужели ничего нельзя придумать? Господи, я бы отдала
все свои деньги, только чтобы избежать этого кошмара.
   - Я считаю, - осторожно произнес Алекс, - что у вас есть лишь один  путь.
Чтобы избежать тюрьмы, - вы  должны  быть  признаны...  психически  больной,
невменяемой.
   - Вы хотите сказать?...-в глазах Протасовой застыл испуг.
   - Да, вам нужно лечь в институт психиатрии до  того,  как  вас  арестуют.
Через  свои  институтские  связи  я  смогу  добиться,  чтобы  вас   признали
невменяемой, тогда вы не  будете  нести  судебной  ответственности  за  свои
поступки. Я устрою, что вас поместят в отдельную палату, где  вам  не  будут
докучать  другие  пациенты.  У  меня  там  приятель  заведует  как  раз  тем
отделением, куда вас положат на обследование. Полежите там месяца два, потом
пройдете комиссию и окажетесь на свободе,  да  еще  свои  деньги  сохраните.
Подумайте, Ангелина Ивановна. Я лично считаю, что это единственный  разумный
выход для вас.
   Протасова  подозрительно  взглянула  на  Алекса.  Маленькие   глазки   ее
недоверчиво сузились.
   -  А  вам-то  что  за  корысть  так  обо  мне  беспокоиться?  Сколько  вы
собираетесь содрать с меня за эту бумажку с печатью?
   Крайнов усмехнулся. Подумать только, эта  курица  даже  в  такую  минуту,
когда  решается  ее  судьба,  боится  переплатить.  И  с  таким   примитивом
приходится иметь дело. Впрочем это хорошо, что она глупа. Вот уж правда, "на
дурака не нужен нож, ему с три короба наврешь и делай с ним, что хошь".
   - Ангелина Ивановна, мы в вами не первый месяц знаем друг друга, и я  вам
доверяю, поэтому не возьму с вас ни копейки авансом. Вот  когда  вы  успешно
пройдете психиатрическую экспертизу  и  выйдете  оттуда  невинной  в  глазах
юстиции, тогда и поговорим о цене. Я надеюсь, что вы  меня  не  обидите,  а,
Ангелина Ивановна?
   Проницательному  человеку  не  понравилась  бы  издевательская  улыбочка,
скользнувшая в этот момент по губам Крайнова, но Протасова к таковым явно не
относилась.  Глазки,  ее,  утонувшие  в  дряблых  пухлых  щеках,   хитренько
заблестели и, чтобы скрыть этот алчный блеск, она, скромно опустив  веки,  с
деланной искренностью сказала, прижимая к пышной груди ладони:
   - Александр Александрович, как  же  вы  мне  все-таки  напоминаете  моего
покойного мужа. Он тоже умел находить выходы из любого положения и ему,  как
и вам, я тоже ни в чем не могла отказать. Не сомневайтесь,  когда  я  получу
справку, я вас не обижу.
   Откладывать дело в долгий ящик было нельзя. Крайнов  понимал,  что  время
поджимает. Прямо от Протасовой он позвонил Кузьмину, который  в  свое  время
помог ему устроиться на работу в НИИ психиатрии, и был  там  уже  заведующим
отделением. На следующий день Ангелину Ивановну госпитализировали в институт
с предположительным диагнозом шизофрении. Алекс несколько раз навещал  ее  и
подробно инструктировал как себя вести и что отвечать  на  вопросы  лечащего
врача. Протасова нервничала в ожидании предстоящей  экспертизы,  и  сахарный
диабет, которым она страдала  последние  годы,  на  этой  почве  обострился.
Трижды анализ крови показывал у нее высокое содержание сахара, и ей  ставили
капельницу. Заглянув в пятницу вечером к Кузьмину, Крайнов спросил, как дела
у его протеже Кузьмин в эту ночь дежурил и уже проиграл Алексу одну партию в
шахматы, надеясь отквитаться на второй.
   - Мне кажется,-ответил он, задумчиво протягивая руку к ферзю, - что у нее
не шизофрения. В понедельник хочу показать ее Эттингеру, пусть выскажет свое
мнение.
   Он сделал ход фигурой и весело сказал Крайнову:
   - Тебе шах.
   - Валентин Сергеевич,-заглянула в  ординаторскую  дежурная  медсестра,  -
Шарипоханова из двенадцатой палаты опять от уколов отказывается.
   Кузьмин встал, надел белый колпачок  и,  с  сожалением  глядя  па  доску,
предупредил приятеля:
   - Не вздумай трогать позицию-я ее запомнил. Через пять минут я вернусь  и
устрою тебе такой мат, которому сам Капабланка бы позавидовал.
   Оставшись в ординаторской один, Крайнов несколько секунд прислушивался  к
удаляющимся шагам, потом быстро натянул  висящий  на  вешалке  белый  халат,
надел колпачок и вышел в коридор. У дверей одноместной палаты он  оглянулся,
открыл трехгранным ключом дверь и, войдя внутрь, осторожно ее  притворил  за
собой. Ангелина Ивановна, похрапывая, спала тяжелым сном при свете  ночника.
К ее локтевому сгибу тянулась пластиковая трубка от стоящей рядом капельницы
Алекс достал из кармана пиджака шприц, флакон с инсулином,  надел  на  шприц
иглу и ввел все содержимое прямо в трубку капельницы,  проколов  ее  стенку.
Затем спрятал в карман флакон и шприц, и  тихо  вышел,  защелкнув  за  собой
замок двери.
   Когда Кузьмин вернулся  в  ординаторскую,  Крайнов  с  интересом  смотрел
телевизор.
   -  Должен  тебя   огорчить,   Капабланка,-насмешливо   обратился   он   к
приятелю,-мат ты мне опять не поставишь.
   - Это  ты  так  думаешь,-с  азартом  откликнулся  тот,-  а  прогрессивная
шахматная общественность думает иначе.  Через  полчаса,  провожая  Алекса  к
выходу, он, не скрывая  досады,  прокомментировал,  что  ни  за  что  бы  не
проиграл, если бы его не отвлекали от игры.
   - Приходи ко мне в среду,  я  буду  дежурить,  устрою  тебе  разгром  под
Аустерлицем.
   - Читай лучше шахматную теорию, Капабланка, а то как бы тебе детский  мат
не получить,-посмеивался, уходя, Крайнов
   Валентин Сергеевич позвонил ему  на  следующий  день  и  смущенным  тоном
сказал,  что  должен  его  огорчить.  Состояние  здоровья  Протасовой  резко
ухудшилось.  В  семь  утра  дежурная  сестра  обнаружила,  что  больная  без
сознания. Чувствительность у нее была резко снижена, зрачки на свет почти не
реагировали-типичное коматозное состояние. Экстренный анализ  крови  показал
чрезвычайно низкое содержание сахара, что позволяло с уверенностью  говорить
о гипогликемической коме.
   - А в истории болезни  при  поступлении  отмечено,  что  у  нее  сахарный
диабет?
   - Конечно. Но в том-то и дело, что у нее был компенсированный диабет, она
получала букарбан, даже инъекций инсулина не вводилось.  Поэтому  совершенно
непонятно, чем могло быть вызвано такое резкое падение сахара в крови.
   - Как она сейчас?
   - Мы перевезли ее в реанимацию, в 15-ю  больницу.  Я  только  что  звонил
туда-говорят, что в сознание пока не приходит. Ты же сам понимаешь, что если
она с таким содержанием сахара пробыла два-три часа, то кора головного мозга
у нее уже умерла. Так что прогноз печальный, даже  если  она  и  выживет.  Я
теперь думаю, что здесь была необычная  форма  диабетической  экцефалопатии,
поэтому ее симптомы и не укладывались в рамки шизофрении.
   - Жаль ее,-вздохнул Алекс,-когда-то она была дружна с моей матерью, вот я
и пытался от души помочь ей. Бедная женщина.
   Ангелину Ивановну Протасову выписали из больницы только через три месяца.
Она полностью лишилась речи, никого не узнавала и ни на что не  реагировала,
лежала целыми днями неподвижно, бессмысленно  блуждая  по  потолку  глазами.
Промучившись с ней два месяца, дочь оформила ее в дом инвалидов.
   Свой тридцать шестой  день  рождения  Крайнов  встречал  у  себя  дома  в
одиночестве. Настроение у него было неважное,  видеть  никого  не  хотелось.
Денег оставалось около тридцати тысяч. При его образе жизни их могло хватить
лет на пять, а что  потом?  Из  санэпидемстанции  он  только  что  уволился,
денежных поступлений не ожидалось. Надо было опять что-то  предпринять,  тем
более, что его энергичная, честолюбивая натура  все  сильнее  требовала  для
себя какого-то грандиозного дела. Крайнов достал из письменного стола  папку
с рисунками матери и стал их задумчиво рассматривать. Светлые детские  грезы
о сказочно прекрасной стране, простирающейся  от  Тихого  до  Атлантического
океана, всплыли сейчас в его памяти. В конце концов,  почему  бы  и  нет?  В
Союзе его ничто не держит, а в Америке для  него  могут  открыться  какие-то
новые возможности, которые, живя здесь, просто нельзя предугадать.  В  конце
концов, просто есть смысл посмотреть мир. Вот только с какой стороны к этому
подступиться? Для начала  нужно  попробовать  разыскать  своих  американских
родственников. Может быть, они смогут как-то помочь ему с выездом  в  Штаты.
Если захотят, конечно.
   На следующий день  с  утра,  взяв  с  собой  все  необходимые  документы,
оставшиеся от матери, Крайнов поехал на улицу Горького в Инюрколлегию. После
получаса блужданий по  разным  кабинетам  этой  почтенной  организации,  он,
наконец, попал к нужному ему чиновнику. Тот  переписал  установочные  данные
Софьи Исааковны, и  вдруг  медленно  поднял  голову,  глядя  на  Крайнова  с
каким-то странным выражением лица. Не веря себе, он еще  раз  перечитал  все
документы и, попросив подождать его пять минут, вышел из кабинета, бросив  у
порога на Алекса загадочно-торжествующий взгляд. Вернулся  он  с  коричневой
папкой в руках, содержимое которой объясняло его загадочный вид.
   В 1974 году в возрасте восьмидесяти лет  в  Нью-Йорке  в  здравом  уме  и
твердой памяти скончался крупный  бизнесмен,  владелец  известной  ювелирной
фирмы  "Дайамонд  ин-корпорейтед"  Айзек  Гобровски.  Вероятно,  старик   до
последних дней в душе надеялся, что его  дочь  Соня,  оставшаяся  в  России,
жива. Завещание предусматривало сохранение семейной фирмы в руках его сына -
Роберта  Гобровски,  а  значительная  сумма  в  восемьсот  тысяч   долларов,
помещенная  в  акции  этой  фирмы,  делилась  поровну  между  внуком  Айзека
Гобровски от его дочери Дины-Майклом Хоффом и  оставшейся  в  России  второй
дочерью, Соней, либо, если ее нет в живых, ее наследниками. В  случае,  если
по истечении десяти  лет  с  момента  оглашения  завещания  Софья  Исааковна
Гобровская или ее наследники не предъявят свои права на  причитающуюся  долю
наследства,  эта  сумма  вместе  с  про-центами  должна   быть   перечислена
Нью-йоркской синагоге на оказание помощи эмигрантам из России.  Видимо,  под
конец жизни угрызения совести, вызванные воспоминаниями о  многих  обманутых
им соотечественниках, изрядно докучали старому Айзеку.
   - А когда истекают эти десять лет?
   - Через три месяца.
   - Вот уж, действительно, вовремя спохватился,-хмыкнул Алекс и уточнил:
   - А нет  ли  каких-нибудь  дополнительных  условий  или  ограничений  для
получения наследства?
   - Нет, никаких дополнительных условий, - ответил сотрудник  Инюрколлегии,
с нескрываемым любопытством разглядывая  человека,  па  которого,  словно  с
неба, свалилось огромное, фантастическое богатство. Не в  силах  сдержаться,
он встал из-за стола,  снова  сел,  зачем-то  переложил  с  места  на  место
документы и сказал подрагивающим от возбуждения голосом:
   - Вы, наверное, не совсем хорошо уяснили суть того, что я вам зачитал. Вы
унаследовали очень, очень большие деньги. Учитывая выросшие  за  эти  десять
лет сложные проценты, даже после выплаты налога на наследство, вам останется
около шестисот тысяч долларов - это чуть ли не четыреста тысяч  в  советских
рублях. Почти полмиллиона! Боюсь, что вы просто не можете  представить  себе
всей громадности этой суммы.
   Алекс посмотрел на расширенные от восторга глаза немолодого чиновника, на
выступившие на его лысине бисеринки пота и, не скрывая  насмешки  в  голосе,
сказал:
   - Да, полмиллиона рублей действительно трудно себе представить, особенно,
как подумаешь, сколько замечательных вещей можно  купить  за  эти  деньги  в
наших магазинах- просто голова кругом идет.
   Лицо пожилого чиновника вспыхнуло от  гнева.  Он  опустил  глаза  в  свои
бумаги и сухо сказал:
   - Нам нужны нотариально заверенные копии вот этих документов.  Когда  все
необходимые материалы будут подготовлены, мы пригласим вас  сюда  открыткой.
До свиданья.
   - Всего доброго,-ответил Крайнов и, не удержавшись, добавил,-не знаю, как
и благодарить вас за то, что раскрыли мне глаза.
   Он постоял, не дождался ответа и вышел из  кабинета,  недобро  усмехаясь.
"Полмиллиона в рублях, - передразнил про себя Алекс чиновника и  сплюнул  от
злости. - Кретин. На черта они нужны здесь, эти полмиллиона, если их  не  на
что потратить". Он шел вниз по улице  Горького  и  зло  расталкивал  плечами
прохожих. Выехать в Штаты, теперь, конечно, не дадут. От такого  куска,  как
шестьсот тысяч долларов государство не откажется,  это  ясно.  Нужно  срочно
искать выход: осталось всего три месяца.
   Получив в Инюрколлегии телефон  душеприказчика  Айзека  Гобровски,  Алекс
позвонил в Нью-Йорк и узнал, как связаться со своим кузеном. Выяснилось, что
тот живет в пригороде Нью-Йорка и зовут его Майкл Хофф. Заказывая разговор с
ним,  Алекс  волновался.  Необычность  ситуации  -  достаточный  повод   для
волнения.
   Резкий телефонный звонок ударил по напряженным нервам.  Крайнов,  глубоко
вздохнув, не  спеша  протянул  руку  к  телефону.  Мужской  голос  в  трубке
взволнованно спросил по английски:
   - Майкл Хофф слушает. Кто это?
   - Мистер Хофф, я звоню из Москвы, Меня зовут  Александр  Крайнов.  Я  ваш
кузен.
   - О, Александр, зови меня просто Майкл, ведь мы братья. Я уже  все  знаю.
Мне звонил адвокат деда и все рассказал о вас. Оказывается, мы даже родились
в один год и один день, как наши матери, так что мы тоже вроде как близнецы.
Нам надо обязательно встретиться. Ты можешь  прилететь  в  Нью-Йорк?  Скажи,
когда ты сможешь, и я тебя встречу.
   Алекс от души рассмеялся:
   - Лучше ты прилетай в Москву - это будет быстрей. К тому же поможешь  мне
уладить вопрос с наследством. Тут есть кое-какие моменты,  о  которых  я  не
хотел бы говорить по телефону. Ты сможешь прилететь сюда?
   - Понимаешь, Александр, - голос в трубке зазвучал  неуверенно,  -  боюсь,
что жена не разрешит мне. Это ведь очень  дорого,  а  она  у  меня  довольно
экономная женщина.
   Голос Майкла звучал все тише, а под конец фразы стал совсем еле  слышным.
Алекс подумал, что его кузен  явно  не  тот  супермен,  каким  он  его  себе
представлял, да и с деньгами у него, похоже, совсем не густо.
   - Алло, Майкл, у тебя разве  нет  собственного  реактивного  самолета?  У
Арманда Хаммера из "Оксидентал петролеум" есть такой.  Я  думал,  у  каждого
американца есть свой реактивный самолет.
   - Александр, ты действительно так думаешь или это шутка?
   - Шутка, Майкл, успокойся, шутка. А что  касается  билетов,  то  я  готов
оплатить их стоимость в оба конца и тебе, и твоей  жене,  если  она  захочет
сюда с тобой прилететь. И даже оплачу вам здесь услуги переводчика. 0'кей?
   - О'кей! - враз повеселевшим голосом ответил Майкл Хофф, - но  переводчик
нужен только Китти - моей жене, а я, - он перешел на русский язык, -  говорю
на языке своих предков свободно. Я ведь воспитывался в доме деда, где всегда
говорили только по-русски. Кстати, Александр, ты знаешь, что  у  тебя  чисто
Нью-йоркское произношение?
   - Моя преподавательница английского языка была родом  оттуда.  Так  когда
тебя ждать, Майкл?
   - Как только договорюсь на работе, сразу вылетаю. Ох,  Александр,  я  так
рад, что у меня теперь есть брат и я увижу землю моих предков.
   Через две недели,  получив  международную  телеграмму,  Крайнов  встречал
брата в Шереметьево-2. Когда пассажиры рейса Нью-Йорк-Москва прошли  наконец
таможенный досмотр и вышли в зал, угадывать, кто из прибывших его  брат,  не
пришлось. Рядом с холеной, экстравагантно одетой блондинкой шагал, поминутно
спотыкаясь о свои чемоданы, человек, поразительно похожий на него внешне.
   Неуверенно озираясь по сторонам и поминутно  поправляя  пальцем  очки  на
переносице, Майкл  Хофф  с  мученическим  выражением  лица  слушал  то,  что
выговаривала ему, презрительно кривя губы,  идущая  рядом  блондинка.  Алекс
шагнул вперед и, улыбаясь, произнес по-русски:
   - Родина предков приветствует своего блудного сына.
   Майкл Хофф, просияв,  неуверенно  протянул  руку,  но,  уловив  встречное
движение брата, радостно заключил его в свои объятия и принялся хлопать  его
по спине, мешая от волнения русские слова с английскими:
   - Александр, я-в России! Честное слово, просто не верится.  Ах,  если  бы
наш дед мог сейчас видеть нас, как бы он порадовался.
   Майкл с трудом оторвался от брата, снял очки, вытер слезы, выступившие на
глазах и, сп