ет). Дорогой товарищ  Степанычев,  мне вас действительно
неинтересно  слушать, вы правы.  Мне совсем  неинтересно вытягивать  из  вас
слово  за  словом!  Мне вообще вся эта  история была бы глубоко неинтересна,
если  бы...  (поднимает  палец),  если  бы  вас  после  ваших   неинтересных
разговоров не выслали из Штатов как подозреваемого в шпионаже!
     СТЕПАНЫЧЕВ. После этого еще не значит вследствие этого.
     СОТРУДНИК. А вследствие чего же? Чего?  (Степанычев  пожимает плечами).
Ну,  вот что  (протягивает  стопку бумаги) садитесь и опишите подробно  ваши
беседы с этим Фрэнсисом Гарди: что вы говорили, что он говорил. Не упускайте
ничего. Пишите  разборчиво, с  полями,  на  одной стороне  листа.  Дадим  на
заключение специалистам.
     Занавес.

        Действие первое. ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ.

        КАРТИНА ПЕРВАЯ.


     Освещена левая часть сцены: домашний кабинет академика Шардецкого. Одна
стена  сплошь  из книг. Старомодный письменный стол, заваленный  бумагами  и
журналами. Шардецкий сидит  в кресле у  окна, на коленях портативная пишущая
машинка; что-то  печатает  на ней.  Входит  Макаров.  В  руке  у него желтый
номерной портфель; с такими портфелями не ходят по улице их возят в машине.

     МАКАРОВ. Разрешите, Иван Иванович? Добрый день, как ваше дражайшее?
     ШАРДЕЦКИЙ (поднимает  голову). О, Олег Викторович! Вот не ждал! (Ставит
машинку на подоконник).  Здравствуйте, рад  вас...  (Пытается  подняться, но
болезненно морщится, опускается).  А,  черт...  когда  у нас научатся лечить
ревматизм, вы не знаете? С самой войны маюсь.
     МАКАРОВ (усаживается рядом на стул). Пчелиные укусы, говорят, помогают.
Не пробовали?
     ШАРДЕЦКИЙ.  А! Хорошая  погода вот  она  действительно  помогает.  Само
проходит... Олег Викторович, если вы станете меня уверять, что оставили дела
в  министерстве,  чтобы  посудачить  со  мной  о  влиянии  пчел  на  течение
ревматического процесса, то я вам, простите, не поверю.
     МАКАРОВ. А я и не буду вас в этом уверять, Иван Иванович... (Отпирает и
открывает портфель, достает сколотые листы). Я  к вам вот по какому вопросу.
Недавно из Соединенных Штатов выслали одного нашего стажера. По подозрению в
шпионаже.  Причина  высылки  изложенные  им  вот  здесь  разговоры.  Нам  их
переслали из МИДа на заключение. Почитайте, пожалуйста.
     ШАРДЕЦКИЙ   (берет   листы).  С  кем  же   этот   молодой  человек  так
неосмотрительно побеседовал?
     МАКАРОВ. С неким Фрэнсисом Гарди. доктором физики.
     ШАРДЕЦКИЙ.  Гарди, Гарди... знакомая фамилия...  Ага,  есть,  вспомнил:
Бенджамен  Голдвин  и  Фрэнсис Гарди,  монография  "Свойства  электронных  и
мюонных нейтрино". Переведена и  издана у нас в прошлом году. Очень толковая
книга,  скажу  вам.  Стало  быть,  тот  Гарди  сотрудник  Голдвина.  Что  ж,
почитаем...


     Затемнение  слева;  виден  только в неярком  луче  прожектора  читающий
Шардецкий Освещается правая сторона сцены:  все тот  же кафетерий  в Беркли.
Негр-уборщик  ставит  стулья  вверх ножками на столы За столиком на переднем
плане Степанычев и Фрэнк. Перед ними тарелки, банки с пивом.

     ФРЭНК. Нет, Ил, ты неправ: помешать  цепной реакции  нельзя.  Пробовали
воздействовать и температурой, и давлением чем угодно. Распад и деление ядер
явления незыблемые.
     СТЕПАНЫЧЕВ. Незыблемые пока не нашли что-то, влияющее на свойства ядер.
И атомы когда-то считались незыблемыми!
     ФРЭНК. Но что влияющее?
     СТЕПАНЫЧЕВ.  Не знаю, откуда мне  знать! Это вам надо  искать и  знать,
ядерщикам. А то ломаете атомы, как дети игрушки... Ничего удивительного, что
атомные ядра  разрушаются.  Все  разрушается, я в  этом  разбираюсь.  Металл
ржавеет,  скалы рассыпаются,  приборы  портятся.  Звезды  и  те  гаснут  или
взрываются. Ничто не вечно... Удивительно другое: есть атомные ядра, которые
не распадаются совсем. Это уникум в нашем мире.
     ФРЭНК. Ядра  стабильных изотопов?  Что же здесь удивительного:  в таких
ядрах мал  запас  внутренней  энергии... (Отхлебывает  пиво, режет  сосиску,
встряхивает над ней  перечницу. Безрезультатно).  Что за черт, никогда v них
перца нет!
     СТЕПАНЫЧЕВ (увлеченно) Вот здесь и обнаруживается,  что  у нас  с тобой
разный взгляд на предметы. Вы, ядерщики, принимаете устойчивость ядер в силу
факта. Нашли  удобное оправдание: мало внутренней энергии. И еще "магические
числа" частиц в ядре. Слово-то какое: "магические числа"! И где? В науке! Да
уважающий  себя  электроник  удавился бы  от  позора,  если бы  в  его науке
обнаружились  такие  числа!..  А  вот  с  точки  зрения  теории  надежности,
стабильных изотопов в природе не может быть.
     ФРЭНК. Это почему же?
     СТЕПАНЫЧЕВ.  Потому что ядро  система,  взаимодействующая с  окружающей
средой. Такие  системы не могут существовать бесконечно долго. Стабильные же
ядра существуют именно бесконечно долго! Иначе из миллиардов ядер хоть малая
часть распадалась бы, как в радиоактивных изотопах.
     ФРЭНК.  Их  не может быть однако они есть.  С этим нельзя не считаться,
теория надежности. (Отхлебывает пиво).

     СТЕПАНЫЧЕВ.  Значит, есть не только они. Наверно, в природе  существует
какой-то  процесс,  поддерживающий  устойчивость  таких ядер.  Процесс  а не
"магические числа"! А для радиоактивных веществ этот процесс нарушен.
     ФРЭНК.  Гм... что  же, по-твоему, радиоактивность это  какая-то болезнь
атомных ядер?
     СТЕПАНЫЧЕВ. Именно! Именно, черная  магия! И вы  не лечите эту болезнь,
даже  наоборот: заражаете радиоактивностью все новые и  новые атомы. Сколько
было естественно радиоактивных веществ, а?
     ФРЭНК. Десятка полтора, не больше.
     СТЕПАНЫЧЕВ. А сейчас?
     ФРЭНК.  Сейчас...  сейчас любое  вещество можно  сделать радиоактивным.
Техника простая.
     СТЕПАНЫЧЕВ. А обратно перевести  вещество из радиоактивного состояния в
спокойное вы можете?
     ФРЭНК. Нет. Это атомы пусть сами когда распадутся.
     СТЕПАНЫЧЕВ. Вот то-то и оно! Выходит, вы изучаете не "жизнь" ядер, а их
"смерть" распад и деление. Хороши были бы медики, если бы они изучали только
как умирают пациенты!
     ФРЭНК (откидывается на стуле, смотрит  на  Степанычева). Слушай, теория
надежности, ты считаешь, что это возможно?
     СТЕПАНЫЧЕВ. Что именно?
     ФРЭНК. Найти процесс,  который  удерживает ядра в устойчивом состоянии.
(Задумчиво). Ведь такой  процесс действительно должен  быть.  Ядро,  сгусток
энергии... Его  распирают электрические силы, стягивают ядерные. В  нем  все
движется,  как в  капле жидкости: протоны, нейтроны, мезоны... И  эта  капля
живет  вечно!  Даже  в  радиоактивных  веществах  ядра  живут   очень  долго
распадается-то  лишь малая доля их. Распадающийся и  делящийся уран дожил от
сотворения Галактики до наших дней. В этом что-то есть...
     СТЕПАНЫЧЕВ. По справедливости, такой процесс должен быть. Это  не дело:
только  и  уметь, что  переводить  материю  в  неустойчивое  состояние.  Это
действительно добром не кончится.
     ФРЭНК. Взорвать  дом  легче, чем построить его,  теория  надежности.  С
ядрами то  же  самое. И процесс  стабилизации, если  он  есть,  настолько же
сложнее распада ядер, насколько строительство города посложнее бомбежки...
     СТЕПАНЫЧЕВ. Но, по-моему, он все-таки возможен. Есть намек.
     ФРЭНК. Какой?
     СТЕПАНЫЧЕВ.  Законы  распада  атомных ядер  и  законы отказов элементов
электронных машин математически одинаковы. Вот смотри... (Пишет на  бумажной
салфетке). Тебе это ни о чем не говорит?
     ФРЭНК. Говорит. Та же  экспоненциальная  зависимость... Но ты не равняй
элементы  машин и ядер, Ил. В электронных машинах можно покопаться тестером,
что-то   перепаять,   заменить  негодную  схему   хорошей.  А  к   ядрам  не
подкопаешься,  уважаемая  теория надежности. И  одно другим  не заменишь. Их
даже в электронный микроскоп нельзя увидеть. Да... А жаль!
     СТЕПАНЫЧЕВ. Чего?
     ФРЭНК. Мечты: овладеть процессом стабилизации ядер... Знаешь, когда-то,
по молодости лет, меня потянуло в ядерную физику. Потянуло на величественное
и   ужасное,   захотелось  потрясти   мир  чем-то   похлеще  ядерной  бомбы.
(Усмехается).  Теперь-то я вижу,  что  это было  глупо.  Все  вышло  не так.
"Проблема  левовинтового нейтрино"  как  же,  потрясешь  этим  мир!  Набираю
глубину познаний, увеличиваю  лысину.  Да  и  не  нужно это  потрясать  мир.
Хватит. Но тогда: зачем же я работаю? Для чего живу? (Помолчав).  А вот ради
такой  мечты  стоит  постараться. Повысить  устойчивость мира, в  котором мы
живем. Лечить атомные ядра. Овладеть веществом полностью.
     СТЕПАНЫЧЕВ. Ну, вот и действуй.
     ФРЭНК.  Легко  сказать:  действуй. Легко  сказать,  теория  надежности.
Развитием  наук движут  не мечты,  а факты. Фактов же  нет. Нет данных,  как
стабилизировать ядра... Черт побери, если бы на эту проблему бросить столько
денег  и сил, сколько ушло на создание ядерного оружия, нашли бы и  факты, и
теории, и способы. Все получилось бы. Но кто бросит деньги? Кому это  нужно?
У тебя много денег. Ил?
     СТЕПАНЫЧЕВ. Увы... (Разводит руками).

     ФРЭНК. У меня тоже "увы"!


     Затемнение справа. Освещается комната Шардецкого.

     ШАРДЕЦКИЙ (возвращает листки Макарову). Занятно. Так что же?
     МАКАРОВ.  Я вспомнил  ваш доклад  о далеких перспективах в исследовании
ядра. Вы ведь о том же говорили, Иван Иванович.
     ШАРДЕЦКИЙ. Ну, говорил,  говорил... что я говорил! Я  больше толковал о
нерешенных  проблемах,  чем о перспективах.  Устойчивость  и  неустойчивость
атомных  ядер  действительно большая проблема. До сих пор  понять  не можем:
почему в  куске урана  в данный момент одни атомы распадаются, а другие нет?
Почему  именно эти, а не те? Многие  считают, что это в принципе  невозможно
понять.  А  управление  стабильностью   ядер...  о,  это  настолько  далекая
перспектива, что  и думать не хочется. Нет, я решительно не понимаю, чем вас
взволновал этот разговор, Олег Викторович.
     МАКАРОВ.  Да,  собственно,  тем,  что после  этого  разговора аспиранта
Степанычева в 24 часа выдворили из Штатов.
     ШАРДЕЦКИЙ. Гм... тоже верно. Это действительно непонятно. Голдвин давно
отошел  от ядерных  бомб, занимается с  немногими сотрудниками академической
проблемой нейтрино. "Замаливает грехи", как он выразился при встрече со мной
на конференции в Женеве. Чего же власти переполошились?
     МАКАРОВ.  Может,  не  такая  это  и далекая перспектива, Иван Иванович?
Может, американцы этим уже занимаются?
     ШАРДЕЦКИЙ. И наш аспирант нечаянно  прикоснулся к тайне? Гм... все это,
знаете ли,  слишком  уж как-то...  детективно.  А может,  просто  с перепугу
выслали, сдуру? Известное дело: полиция.
     МАКАРОВ.  Возможно.  А  если  нет?  Понимаете,  что  это  значит,  если
американцы сейчас развивают такую работу?
     ШАРДЕЦКИЙ. Тоже верно... И  такие  работы может вести  именно Голдвин с
сотрудниками. С применением нейтрино.
     МАКАРОВ. Словом, Иван Иванович, требуется ваше мнение по существу дела.
Допускаете  ли вы, что американцы ведут работу  по управлению  стабильностью
ядер, и что именно поэтому они заподозрили аспиранта Степанычева в шпионаже?
     ШАРДЕЦКИЙ.  Э, Олег Викторович, вы требуете от меня слишком  многого. Я
специалист, эксперт.  Знаете,  как  в  судопроизводстве: эксперт  не уличает
убийцу, а лишь устанавливает  причину  смерти. Остальное дело следователей и
суда...  Я  могу высказать  лишь  свое  мнение,  не более.  Мнение это такое
(переходит на профессорский тон): наличие  в природе  процесса  стабилизации
атомных ядер в  принципе  не противоречит тому, что мы  знаем о  ядре, но  и
только. Сам этот процесс мы  не наблюдали, никаких  сведений о нем в мировой
литературе нет. Чтобы перейти  к  практическим исследованиям по стабильности
ядер и, тем более, к управлению этой стабильностью, надо иметь на руках либо
экспериментальное открытие самого процесса, либо теорию строения материи, на
порядок более глубокую, чем нынешняя. А лучше бы и то, и другое вместе. Я не
могу сказать,  каким  должно  быть  открытие...  иначе я бы  его  непременно
сделал!  Но знаю,  какая  требуется  теория.  Она должна  объяснить,  почему
элементарные  частицы  имеют  именно  такие,  а  не  иные  значения  масс  и
электрических   зарядов.   Должна   предсказывать,   какой    именно    атом
радиоактивного вещества и  в какое именно  время  распадается...  понимаете?
Такой теории нет. И открытия тоже нет.
     МАКАРОВ.  А если  американцы  сделали это открытие  и  утаили его? Ведь
дело-то серьезное.
     ШАРДЕЦКИИ.  Гм...  Олег Викторович, мы опять уклоняемся  в  детективную
сторону. Повторяю, я не знаю такого открытия.  Если они его сделали, то и мы
сделаем.  Сейчас ядро исследуют десятки тысяч  физиков, и на долю фатального
случая остается  очень немного открытия  предрешаются  всем  ходом  развития
науки... Короче говоря,  Олег Викторович: ваше министерство  желает заказать
нам такую работу?
     МАКАРОВ. Да как вам сказать...
     ШАРДЕЦКИИ. Что ж мы можем заняться этой проблемой. В плане исследования
возможности, без гарантированного выхода  в практику. Работа будет стоить...
да, пожалуй, миллионов пятьдесят. С меньшими деньгами за это дело не стоит и
браться.
     МАКАРОВ.  Ну...  о  чем вы говорите,  Иван Иванович!  Кто же  вам  даст
пятьдесят миллионов на исследование  возможности? А  если это (показывает на
бумагу)  все-таки недоразумение, и у  вас  ничего  не  выйдет? Спросят: куда
смотрели, на что деньги тратили? С меня спросят, не с вас.
     ШАРДЕЦКИИ. А-а! Вот такие вы  все и есть.  Вам вынь да положь, чтобы за
границей уже  делали. Тогда и  деньги  найдутся, и  площади, и оборудование:
догоняй, Шардецкий!
     МАКАРОВ.  Так ведь очень  уж  вы неопределенное заключение даете,  Иван
Иванович. Не под пятьдесят миллионов.
     ШАРДЕЦКИИ. Иного дать не могу. Наука не позволяет.
     МАКАРОВ. Да... Стало быть, серьезных оснований считать,  что американцы
ведут такую работу, пока нет?
     ШАРДЕЦКИИ. Надо подождать,  Олег  Викторович. Если  они ее  ведут это в
чем-нибудь  да  проявится.  А  пока,  действительно, что-либо  предпринимать
рановато.
     МАКАРОВ. Так-то оно так... Но почему же они его выслали?



     Затемнение слева.  Освещается  правая часть.  Уже знакомый  нам кабинет
полковника  Клинчера  в Управлении  разведки.  В креслах  у стола:  Клинчер,
сенатор Хениш и Фрэнк. Слушают запись.

     Голос Степаноычева. Есть намек
     Голос Фрэнка. Какой?
     Голос  Степаноычева.  Законы  распада  атомных  ядер  и  законы отказов
элементов электронных машин математически одинаковы. Вот смотри...  Тебе это
ни о чем не говорит?
     КЛИНЧЕР. Ну, и так далее. (выключает магнитофон).

     ФРЭНК.  Скажите,  полковник,  а нельзя  ли,  чтобы в  перечнице,  кроме
микрофона, был еще и перец?
     КЛИНЧЕР  (добродушно).  До  этого техника еще не  дошла:  или или...  Я
пригласил вас вот зачем, доктор Гарди.  Мне, неспециалисту,  трудно судить о
научном содержании ваших бесед с этим русским...
     ФРЭНК. Кто русский? Ил?
     КЛИНЧЕР. Как? Он вам не сказал, что он советский подданный и коммунист?
(.Многозначительно  переглядывается  с  Хенишем).   Что  ж,  это  еще  более
усугубляет... Да, мистер Гарди, ваш знакомец Ил Илья Андрейвитч  Степантчэйв
о  эти русские  имена! Он  направлен в  Штаты,  якобы на стажировку. В ваших
беседах с ним  меня как контрразведчика  насторожило вот  что. Понимаете ли,
есть старый,  но  верный  шпионский  прием:  высказывать собеседнику  ложные
соображения с тем, чтобы тот опроверг их истинными сведениями. Сказал бы: не
так а вот так. А?
     ФРЭНК. Не  хотите  же вы сказать, что Ил шпион?  Неужели такие, как он,
бывают шпионами?
     КЛИНЧЕР (улыбается).  А  какие  же? С  поднятым воротником и в дымчатых
очках,  как в  комиксах?  Именно такие  они и бывают: простые,  обаятельные,
умные люди...  Так вот, этот прием прямо чувствуется в  его словах. Он будто
наводил вас на одну и ту же тему разговора, а?
     ФРЭНК. Но... разве я выдал какую-то тайну?
     КЛИНЧЕР. Все  зависит  от  того,  что он  хотел  узнать,  док.  У  меня
сложилось  впечатление, что этот  Степантчэйв  пытался  выведать  кое-что  о
какой-то новой  работе в области ядерного  оружия. Ну, скажем, по этой... по
стабилизации атомных ядер.
     ФРЭНК. Я ничего не знаю о такой работе.
     КЛИНЧЕР. Что ж, может быть, именно это ему и требовалось узнать: что мы
не ведем таких работ.
     ФРЭНК. Но... почему именно у меня? Я занимаюсь нейтрино.
     КЛИНЧЕР.  Будем говорить прямо,  доктор Гарди.  Очень важно установить:
действительно ли  разговор этого  русского  с  вами  носил  разведывательный
характер? Если да,  то мы извлечем из этого обстоятельства даже больше,  чем
хотят получить  от  нас  коммунисты:  узнаем, что  они ведут такую работу  в
области стабилизации  ядер и  заслали  к  нам  агента,  чтобы выяснить,  как
обстоят дела  у нас.  И мы даже  сможем определить, в каком направлении  они
развивают  эту работу. Если нет развейте наши подозрения, и  дело не получит
дальнейшего хода.
     ФРЭНК.  Вот  оно что...  Нейтрино.  (Задумчиво  барабанит  пальцами  по
подбородку). Конечно же, нейтрино! Ах, черт, как мне это раньше в голову  не
пришло! Вполне возможно...
     КЛИНЧЕР. Итак, вы считаете?..
     ФРЭНК. Минутку, полковник, мне надо хорошенько подумать, вспомнить...
     КЛИНЧЕР.  Да-да,  припомните  хорошенько:  как вел  себя  этот  стажер.
Магнитная запись фиксирует далеко не все.
     ФРЭНК.  Далеко не  все,  вы  правы... Скажите, а Ил... этот русский  он
будет арестован?
     КЛИНЧЕР. Если вы дадите нам прямые улики разумеется.
     ФРЭНК.  Прямых  улик я  дать  не  могу. Но и развеять  ваши подозрения,
полковник,  тоже  не  могу.  Я  еще  раз  перебрал  в памяти  наш  последний
разговор... похоже, что  он действительно хотел у меня что-то выведать. Было
в его поведении что-то такое... ну, если бы в перечнице, кроме микрофона был
и киноаппарат, это удалось бы заснять.
     КЛИНЧЕР. Настороженность? Цепкость внимания?
     ФРЭНК.  Да-да...  И  теперь  мне  понятно,  почему  именно  у  меня,  у
специалиста по нейтрино, он пытался нечто выведать.  Видите  ли,  полковник,
после  кафе  мы  зашли  в...  в место, где еще, по-видимому, не  установлены
микрофоны. Хотя можно было бы и там, скажем, в  писсуарах... было  бы  очень
практично. (Хениш поворачивает голову и внимательно смотрит  на Фрэнка Но на
тот уже нашло вдохновение, и взглядом  в упор  его  не  смутить) И там он...
этаким полунамеком спросил: не считаю ли  я, что  процесс  стабилизации ядер
можно  раскрыть  с помощью  нейтрино?  Странный  вопрос  для  специалиста по
надежности, не так ли?
     КЛИНЧЕР. Разумеется! И что же вы ответили?
     ФРЭНК. Ничего, полковник. Эту тайну  я не выдал русским. Хотя я считаю,
что именно с помощью нейтрино можно немалого достичь. Очень немалого!
     ХЕНИШ.  Простите, док, а вы уверены, что правильно  поняли поведение  и
смысл намеков этого русского? Понимаете: это очень важно!
     ФРЭНК.  Конечно!  Не  мог  же  я физик  спутать нейтрино  с  нейтроном.
Впрочем, вы вольны принять или не принять к сведению мои догадки. Дело ваше.
     КЛИНЧЕ Р. Доктор Гарди, кто у русских  считается виднейшим специалистом
по нейтрино?
     ФРЭНК. Шардецки. Академик Иван Шардецки.
     КЛИНЧЕР.  Шардецки.  Шардецки...  что-то  знакомое.  (Подходит к столу,
роется  в  бумагах).   Ага,  вот!  (Хенпшу).  Все  сходится,   сенатор.  Вот
телеграмма.  (Читает).  "Соединенные   Штаты  Америки,  Калифорния.  Беркли,
университет. Председателю оргкомитета  Международного  симпозиума  по физике
слабых взаимодействий  Бенджамену Голдвину.  Президиум  Академии  наук  СССР
извещает,  что