.
     Вэбстер ходил из конца в конец  павильона. Он после  выстрелов, вот уже
несколько часов, чувствовал какое то гнетущее, похожее на легкое недомогание
волнение. Возможно, оно  пришло от  нервной усталости  в последние дни перед
выстрелами почти  не оставалось времени для сна.  Голова была горячей, мысли
то возникали беспорядочным комком, то исчезали.
     "Если все рассчитано точно,  то  и снаряды  должны попасть  в  кратер в
расчетное время в 46  минут  первого,  ровно  через  9 часов 13 минут  после
выстрела...  Если  в  назначенную минуту  на  Луне не будет  вспышек значит,
промахнулись, снаряды ушли  в сторону... Все-таки, в этом  отношении  снаряд
пасует  перед ракетой у него  нельзя исправить траекторию полета. Русские не
напрасно применяют нейтриум именно в ракетах".
     Он  потер виски рукой, и мысли сразу перескочили  на другое. Интересно:
какие  они,  эти русские  инженеры? Ведь  они делают то же, что  и он... Они
ломают голову над теми же  проблемами... Чужие, непонятные и... близкие люди
"Черт  возьми, ведь  мы  работаем над одним  и тем же!  Наверное, не однажды
мысли там  и здесь упирались в один  и тот же неразрешимый вопрос. Интересно
было бы поговорить с ними, поспорить, узнать, как у  них идет  дело,  просто
так, без  тайных  целей". Вэбстер усмехнулся: как  же, черта с два! Уж с ним
они не станут разговаривать откровенно: ведь они знают его статью, а то, что
он, Вэбстер, получил нейтриум, не знают. И он не знает, кто у  них работал с
мезонами,  кто  там открыл  нейтрид.  Здесь  нейтриум,  там нейтрид...  Даже
назвали по-разному. Будто на разных планетах...
     Вэбстер поморщился:  голова  начинала болеть  не на  шутку. "Видимо,  я
все-таки  сильно  переутомился..." Он подошел к телескопу и стал смотреть  в
окуляр.
     Освещенная  с одной стороны половина  Луны была сейчас в самом выгодном
положении для наблюдений. В рефлекторе отражалась только часть лунного диска
море Дождей,  лунные "Альпы" и "Апеннины". Вэбстер смотрел на этот далекий и
чуждый мир. Серебристо-зеленые горы были различимы до малейших скал; в косых
лучах солнца  они  отбрасывали  черные четкие тени.  На серой  равнине  моря
Дождей поднимались скалистые кольца исполинских лунных кратеров. Черная тень
заполняла их,  и они становились похожими на  огромные дыры в лунном  диске.
Внизу моря Дождей,  среди "Альп", сверкал под солнцем овал кратера Платон. К
нему  сейчас  летели снаряды...  Где-то  поблизости  должна  лежать  русская
ракета... Хотя нет она в затененной части.
     Рефлектор,  следуя за Луной,  переместился  вправо.  Вебстеру  пришлось
сменить позицию у телескопа. Он едва не столкнулся с генералом.
     Ну,  док, преувеличенно бодро сказал тот, скоро  должно  быть... Минуты
через две-три.
     Да-да, согласился Вэбстер.
     Он  поймал  себя  на  том,  что  нисколько  не  волнуется,  а,  скорее,
равнодушен и даже чувствует неприязнь к тому, что они должны увидеть.
     Как вы думаете,  док,  генерал  повернулся  к старику Ивенсу, мы сможем
заметить снаряды до попадания, в полете, а?
     Ну,  вы слишком многого  требуете от  нашего рефлектора, генерал! Ивенс
коротко рассмеялся старческим, дребезжащим хохотком. Ведь они всего полметра
в диаметре. Разве только они будут сильно блестеть на солнце, тогда...
     Без пятнадцати час, не дослушав его, сказал Хьюз  и наклонился к своему
окуляру.
     Все трое замолчали и приложились глазами  к пластмассовым  трубочкам  в
основании рефлектора.
     Серебристая поверхность Луны была по-прежнему  величественно спокойной.
Черный овал кратера Платон немного посерел, его  дна  уже касались солнечные
лучи... Слабо тикал часовой механизм  телескопа. Все  трое медленно изгибали
туловище вслед за движением окуляра...
     Голубовато-белая  вспышка  в  темном  пятне  кратера  на  миг  ослепила
привыкший к полутьме глаз. Белый шарик расширился и поднялся; во все стороны
от  кратера  побежали  непроницаемо  черные тени  кольцевых скал. Еще  через
несколько  секунд  все  пятно  кратера  закрыло мутно-серое  пыльное облако,
поднявшееся с лунной поверхности.
     Вторая вспышка сверкнула через минуту, левее кратера.
     Есть!  Великолепно!  Генерал  протягивал  свои  полные  руки  навстречу
Вэбстеру. Поздравляю вас, дорогой док! Удача! Славу богу!
     Вэбстер вяло ответил на пожатие:
     Второе попадание  не  так  удачно...  Должно быть,  повлияло сотрясение
пушки.
     Вокруг рефлектора суетился Ивенс.
     Замечательно!.. бормотал он. Замечательное подтверждение гипотезы. Луна
действительно покрыта  слоем  космической и  метеоритной пыли.  Нужно  снять
спектральный анализ. Он торопливо  стал навинчивать  на  окуляр  приставку с
призмами анализатора.
     Вэбстер  смотрел на Ивенса,  и  острая,  болезненная  зависть  к  этому
старику с серыми усами и длинной седой  шевелюрой  (под покойного Эйнштейна)
охватила его.  Как  давно  не  испытывал  он  этого  чистого,  без  примесей
каких-либо  посторонних чувств,  восторженного удивления перед таинственными
явлениями  Вселенной!  Почему  он   не   астроном?  Почему  ему  не  дано  в
великолепные  звездные   ночи  пронизывать   телескопом  глубины  Вселенной,
чувствовать  исполинские  масштабы   пространства  и  времени,   придумывать
величественные  гипотезы  о возникновении  миров и  о разлетающихся звездах?
Почему за всеми его делами  стоит мрачный,  угрожающий признак  беды? Почему
его великая наука стала в мире страшилищем?..
     "Старика взволновали не  попадания снарядов в Луну, а  космическая пыль
на лунных скалах... подумалось Вэбстеру. Неужели снаряды,  выстрелы все  это
не нужно? Да, для науки, пожалуй,  нет. А для чего?" Какая-то главная мысль,
еще  не  оформившись  словами,  возникла в  мозгу...  Но  его  уже  тормошил
возбужденный Хьюз:
     Ну, Герман, сейчас нужно устроиться где-либо  переночевать, а завтра на
завод. Начало сделано, теперь будем разворачивать дело!..

     В эту ночь многие астрономы западного побережья Америки, в Австралии, в
Океании, Индонезии,  на Филиппинах, на Дальнем  Востоке  Советского Союза  и
Китая наблюдали и сфотографировали две вспышки  на  Луне у  кратера  Платон,
вызванные  не  то  падением  громадных  болидов  на  Луну,  не  то внезапным
извержением какого-то скрытого в кратере вулкана...

     Только откровенно, Рандольф! Вы хотели бы войны?..
     Машина  мчалась по пустынному шоссе,  будто  глотая  бесконечную  серую
полосу  бетона. С обеих сторон дороги разворачивались  желто-зеленые пейзажи
калифорнийской  осени:  убранные  поля  кукурузы,  опустевшие  виноградники,
одинокие сосны  на песчаных  холмах, пальмовые рощи; изредка мелькали домики
фермеров.  Горы  синели  далеко  позади. В  открытые окна машины бил свежий,
чистый воздух. Нежаркое солнце висело над дорогой.
     Они разговаривали о пустяках, когда вдруг Вэбстер без особенной связи с
предыдущим задал этот вопрос.
     Откровенно?  Генерал  был  слегка  озадачен.  Гм!.. Видите  ли,  прежде
говорили: плох тот  военный, который не мечтает  о сражениях. Да. Однако это
говорили в те наивные времена, когда самым  ужасным видом оружия были пушки,
стреляющие ядрами.  Сейчас не то время... Если говорить откровенно, то я был
бы  не  прочь испробовать  ту войну,  которую  мы  с вами  сейчас  стараемся
готовить:  войну  в  Космосе,  фантастическую и  исполинскую  битву ракет  и
снарядов, войну баз на спутниках и астероидах. Это был бы не плохой вариант.
Земля уже тесна для  нынешней войны.  Но  там,  в  пространстве,  еще  можно
помериться силами...
     Но вы, конечно, понимаете,  что такой вариант нереален. Война неизбежно
обрушится на Землю, даже если и будет начата в Космосе. И имеем ли мы право?
     Хьюз помолчал, потом заговорил с раздражением:
     Странные  вопросы  вы задаете,  Герман!  Черт  возьми,  вы  становитесь
слюнтяем! Вы, столько сделавший для нашей силы и мощи...
     Некоторое  время они  ехали молча. Вэбстер бездумно следил  за дорогой.
Мимо  мелькали  высокие пальмы. Генерал закурил  и  уперся  взглядом в спину
водителя.
     Когда говорят о нашей силе, о нашей ядерной мощи,  начал снова Вэбстер,
я не  могу отделаться от мысли,  что  всего этого могло  и  не быть... (Хьюз
быстро повернулся  к нему, сиденье скрипнуло под его грузным  телом.) Да-да!
Ведь  открытие,  которому  мы  обязаны  существованием  ядерной  бомбы,  это
величайшая  из  случайностей в истории науки.  Вы, конечно,  знаете  историю
открытия радиоактивности?  Ани Беккерель,  ученый не  столько  по призванию,
сколько по семейной традиции, под впечатлением недавно открытых икс  лучей и
свечений в  разрядных трубках пытался найти что-то похожее в  самосветящихся
минералах. Вероятно, он и сам толком не знал, что искал, а такие опыты почти
всегда обречены,  поверьте мне.  Это великая  случайность,  что  из обширной
коллекции  фосфоресцирующих минералов, собранной его отцом, он выбрал именно
соли урана; вероятность такого выбора была не более одной сотой. Еще большая
случайность,  что  он  в карман,  где  лежал пакетик  с солями  урана, сунул
закрытую  фотопластинку.  Не  произойди  такого  единственного  в своем роде
совпадения,  мы могли  бы  не  знать о радиоактивном распаде еще  лет  сорок
пятьдесят. А все дальнейшие открытия  были  продолжением  этой  случайности.
Резерфорд физик, не чета Беккерелю совершенно случайно обнаружил,  что атомы
состоят из электронных оболочек,  пустоты  и ядра. Ган  и Штрассман  открыли
деление  ядер  атомов урана и долго не могли понять,  что же это  такое. Так
возникла  атомная  бомба. Но  ведь все  это  было открыто преждевременно: ни
общий  уровень науки,  ни уровень техники,.  ни даже  сами  люди еще не были
готовы к обузданию  и использованию этой новой гигантской силы. И вышло так,
что человечество воспользовалось примитивной, грубой, варварской формой этой
силы атомным взрывом...
     Бог  знает,  что  вы  говорите,  Герман!  резко  перебил  его  генерал.
По-вашему выходит,  что главное  оружие,  с  помощью  которого мы еще  можем
держать подчиненный нам  мир  в повиновении, а  врагов в страхе, выпало  нам
случайно?  Нет, Герман! Голос генерала зазвучал патетически. Бог,  а не ваша
слепая случайность,  вложил в наши руки это могучее оружие, чтобы мы подняли
его над миром!
     Вэбстер  пожал плечами. Они  замолчали и  промолчали весь остаток пути,
пока впереди  не  показались  приземистые  корпуса  Нью-Хэнфорда, обнесенные
забором с колючей проволокой.

     Узкие окна в толстых стенах, выходившие наружу  почти на уровне  земли,
пропускали недостаточно света, поэтому в мезотронных  цехах двумя  цепочками
под  потолком горели лампы. Вдоль  стен тянулись толстые трубы ртутепровода;
отростки  от  них  шли  к  причудливым  черным  устройствам,  состоявшим  из
ребристых  цилиндров,  труб и  коробок, к  которым тянулись провода и штанги
дистанционного управления. Эти устройства, двумя рядами выстроившиеся во всю
длину  цеха,  в  точности  повторяли друг  друга.  Цех  был  наполнен мягким
гудением трансформаторов.
     У пультов  мезотронов склонились сосредоточенные люди в  белых халатах.
На генерала Хьюза, Вэбстера и сопровождавшего их пожилого инженера Свенсона,
шведа  с  молочно-белым  лицом  и  огненно-рыжей  шевелюрой, почти никто  не
обращал   внимания.   Генерал   вскользь   осматривал   мезотроны,   задавал
малозначительные вопросы. Было заметно, что его не очень интересует все это.
     Вэбстер повернулся к почтительно следовавшему за ним Свенсону:
     Расскажите-ка, что нового, Свенсон?
     Что  нового, сэр?  Пожалуй, почти ничего...  Сейчас  делаем примерно по
десяти оболочек для  снарядов в неделю.  Из них, к сожалению,  большая часть
идет в брак, сэр. Сами знаете...
     Да-да, кивнул Вэбстер. Все по-прежнему.
     Делаем детали  для  новых  мезотронов,  скоро  будет  готов  еще  один,
продолжал  Свенсон. Да, еще  вот  что: сильно капризничают старые мезотроны,
сэр. Просто с ног  сбиваемся  около них, все отлаживаем... Особенно вон тот,
сэр, он показал рукой на второй в левом ряду мезотрон, "два-бис".
     А, один из первых! И что же с ним?
     Ума  не приложим, сэр! То происходят  какие-то дикие  скачки  вакуума в
камерах,  то  различные  микровспышки...  Мезонный пучок колеблется.  Трудно
разобраться,  в  чем дело, сэр. Вы же сами знаете,  что, когда эти проклятые
машины расстроятся, с ними никакого сладу нет...
     Свенсону, видно, хотелось излить душу. Но они дошли уже до  конца цеха,
к дверям второго выхода.
     Так... Теперь покажите-ка вашу продукцию, Герман, сказал генерал.
     Сейчас..,  кивнул  Вэбстер.  Вот  что,  Свенсон,  распорядитесь,  чтобы
выключили этот "два-бис" и раскрыли. Я сам его посмотрю.
     Они вышли на  заводской  двор. Солнце  сияло в  ясном лазурном,  как  и
вчера, небе.  Лучи его отражались  от фарфоровых  гирлянд  на высоковольтных
трансформаторах подстанции. По асфальтированным  дорожкам  электрокары везли
черные лоснящиеся детали из нейтриума.
     Что  это?  Генерал  показал  на возвышавшийся  слева белый резервуар  с
трубами.
     Ртуть.
     И много ее там?
     Резервуар  вмещает около  двадцати тысяч  тонн,  но сейчас  он наполнен
наполовину, не больше.
     Ого! У вас громадные запасы почти вся мировая добыча за год...
     Вашими заботами, генерал! иронически вставил Вэбстер.
     Молоденький низкорослый солдат, стоявший у входа в склад, вытянулся при
их  приближении. Вэбстер  нажал  кнопку  в стене, и тяжелая  стальная  дверь
медленно  отъехала  в сторону. Они вошли внутрь  и  стали опускаться вниз по
бетонным ступеням.
     Склад  находился  под  землей.  Толстые   бетонные   колонны  подпирали
сводчатый потолок,  на котором  неярко горели  лампочки  в защитных  сетках.
Здесь  было  прохладно  и  немного сыро.  Хьюз  и Вэбстер медленно  шли мимо
чугунных  стеллажей, мощных стальных  контейнеров  и люлек, в которых лежали
черные тела нейтриум-снарядов.
     Это уже готовые? спросил генерал.
     Да. Эти двадцать два  с водородным зарядом. А там  дальше  с  усиленным
урановым, на пятьдесят килотонн тротилового эквивалента.
     Так...  Генерал  несколько  раз прошелся  вдоль  стеллажей.  Его  серая
расплывчатая фигура почти сливалась с  бетоном стен. Так... Прекрасно! Мы  с
вами утром рассуждали о войне. Вот она,  наша огромная сила! Генерал  широко
развел руками.  И знаете,  когда  я думаю, что  все это великолепие, все это
могучее оружие может остаться неиспользованным,  мне  становится  досадно от
такой мысли. Черт возьми, ведь это же гигантские затраты умственной энергии,
сил, денег и... Что это?!
     ...Дернулся  под  ногами  бетонный пол. Мигнув,  погасли  лампочки  под
потолком. Страшная, нестерпимо грохочущая темнота обрушилась на них вместе с
содроганием стен и швырнула их наземь, как котят.


     ТЕНЬ НА СТЕНЕ

     Территория Днепровского научного  института  вместе с прилегавшей к ней
частью  парка была оцеплена, по шоссе пропускали только машины сотрудников и
аварийных  команд.  Пожар  потушили  сравнительно  быстро.  Очевидно,  часть
пламени  была  сбита  взрывом.  По  лужайкам  и  асфальтированным  дорожкам,
проверяя зараженность местности радиацией, ходили люди из аварийных команд в
темно-серых,  холодно  поблескивающих  комбинезонах  и капюшонах  из толстой
резины, в одинаковых уродливых  масках  противогазов. На груди  у них висели
небольшие зеленые ящички индикаторы радиации. Аварийщики неправильным кругом
сходились к основанию корпуса.
     Утро  начиналось  сильным  и  холодным  ветром. Он  схватывал  лужи  на
асфальте морщинистой корочкой  льда,  качал деревья, рвал облака  и  гнал их
клочья  к  Днепру. Корпус  возвышался обожженной  десятиэтажной  клеткой  из
горизонтальных бетонных перекрытий и стальных переплетов пустых оконных рам.
Он слегка осел  одной стороной  и накренился;  если поднять голову  к быстро
бежавшим облакам, то казалось, что это большой океанский пароход сел на мель
и покинут всеми.
     Через несколько часов было  установлено, что в семнадцатой лаборатории,
в основании левого крыла корпуса, произошел взрыв,  сопровождавшийся сильным
выделением  тепла  и  радиоактивного  излучения.  Однако  по силе  фугасного
действия   она  соответствовала  всего  лишь  авиабомбе  крупного   калибра:
полторы-две тонны тротилового эквивалента.
     Все  это   доложил   Александру   Александровичу  Тураеву  молодцеватый
инженер-аварийщик  со светлыми усиками  на  красном  от  холодною ветра лице
начальник команды.  Александр  Александрович  неловко  по-штатски  сутулился
перед ним.
     Радиоактивная  опасность во дворе незначительна. Отсутствует радиация в
остальных  частях  корпуса  и  во  вспомогательных  зданиях.  В  семнадцатую
лабораторию мы проникнуть не могли  из-за сильной радиации воздуха  и самого
помещения. Установлены и работают воздухоочистительные  устройства.  Причины
взрыва еще неизвестны. Человеческих  жертв не обнаружено... Окончив  доклад,
начальник команды спросил: Разрешите продолжать работу?
     Да-да!  Пожалуйста, идите. Однако  вот  что: пока ничего  решительного,
пожалуйста,  не  предпринимайте...  без моего... э-э...  указания. За четкой
напористостью  рапорта  академик  Тураев  все же  смог уловить,  что инженер
далеко  не  тверд  в  ядерных  исследованиях.   Дело-то,  видите  ли,  очень
необычное...
     Слушаюсь! Ждать вашего приказания! Начальник команды повернулся и хотел
выйти.
     Погодите.  Э-э...  Скажите, пожалуйста,  вы не  догадались взять  пробы
воздуха для анализа радиоактивности?
     Инженер смешался и развел руками:
     Не учел, товарищ академик... Прикажете взять?
     Теперь  уже поздно,  пожалуй.  Впрочем,  возьмите...  В  разбитые  окна
кабинета  в  административном  корпусе  свирепо  задувало.  За столом  сидел
Александр  Александрович,  в  плаще,  положив  озябшие  синие  руки  на стол
"Человеческих   жертв  не  обнаружено..."   Перед  ним  лежали  только   что
принесенные из проходной два табельных жетона.  Треугольные кусочки алюминия
с  дыркой для гвоздя и цифрами: "17 24" жетон Ивана Гавриловича Голуба и "17
40" жетон Сердюка. Края округлились от многолетнего таскания в карманах.
     Александр Александрович  чувствовал душевное смятение и растерянность и
никак не мог справиться с этими чувствами.  Разное бывало, особенно в первые
годы  крупных  ядерных  исследований:  люди,  по  своей  неопытности или  от
несовершенства   защиты,  заражались   радиоактивной  пылью,  попадали   под
просачивающиеся  излучения   ускорителей.  Иногда   выходили  из  управления
реакторы.  Это  были  аварии,  несчастные  случаи,  но  это  были   понятные
несчастья... А сейчас?  Тураев чувствовал интуицией  старого  исследователя,
что  случилась  не  простая  авария.  За  этой  катастрофой  таилось  что-то
огромное, не  менее  огромное,  чем  нейтрид.  Но что? С глухой, завистливой
печалью чувствовал он,  что  не ему, восьмидесятилетнему старику,  предстоит
вести эти исследования: здесь нужна сила,  бешеное напряжение мысли, энергия
молодого воображения. Голуб и Сердюк! Что ж, они  погибли как солдаты. Такой
смерти можно только позавидовать. А ведь именно Иван  Гаврилович  сейчас так
нужен для  расследования  этой  катастрофы,  которую он  вызвал и от которой
погиб. У него была и сила, и страстность исследователя, и молодая голова...
     Александр Александрович  отогнал бесполезные  печальные  мысли, положил
жетоны в карман и тяжело встал: нужно действовать. Он вышел во двор.
     На  асфальтированных  дорожках  и  лужайках небольшими  группами стояли
сотрудники.  Они  выглядели  праздно  среди тревожной  обстановки  в  синих,
желтых,  коричневых  плащах  и  пальто,  в  красивых шляпах и, должно  быть,
чувствовали  это. Весть о  том, что  профессор  Голуб  и Сердюк находились в
лаборатории вчера  вечером, в  момент взрыва, передавалась вполголоса. Никто
ничего толком не знал.
     Сердюк? Так я ж ег