ввиду  болезни  академик Шардецкий не  сможет участвовать  в
симпозиуме. Ученый секретарь Академии  Ю. Петин". Ввиду болезни... что может
быть  тривиальней  такого предлога! Просто Шардецкому  теперь незачем лететь
через океан  и  самому все  выведывать. Стажер успел  передать, что мы такую
работу не  ведем...  О, я чувствую, русские  придают  большое  значение этим
исследованиям!
     ХЕНИШ.  Хм, возможно... Скажите,  доктор Гарди, а  кто у  нас  наиболее
авторитетный специалист в области нейтрино?
     ФРЭНК. Конечно же, Бен, Бенджамен Голдвин. мой шеф.
     ХЕНИШ. Вот как. Хм...
     КЛИНЧЕР. Пожалуй, у  нас больше нет к вам вопросов, доктор Гарди.  Хочу
только предупредить вас о необходимости хранить в тайне наш разговор.
     ФРЭНК (встает). Разумеется. У меня тоже одно пожелание, полковник: если
вы намереваетесь привлечь  для консультации  Бена... профессора  Голдвина, я
думаю... вам лучше не ссылаться на меня.
     ХЕНИШ. Почему, док?
     ФРЭНК.  Потому  что... мы  с  ним  работаем  вместе. Мы, можно сказать,
друзья и  мое мнение  может  повлиять  на его  мнение. Бен  очень деликатный
человек в  отношении своих сотрудников. А  ведь  в столь важном  деле  нужна
объективность, не так ли?
     КЛИНЧЕР. Он  прав, сенатор,  он  абсолютно  прав.  Здесь  важна  полная
объективность и непредвзятость суждений! Благодарю вас. док. Всего доброго!
     ХЕНИШ. Всего доброго, доктор Гарди. Надеюсь, мы еще увидимся!
     ФРЭНК. Всего доброго! (Уходит).

     КЛИНЧЕР  (возбужденно  прохаживается   по  кабинету).   Все-таки  чутье
разведчика не обманывает.  Я  с самого начала подозревал этого русского. Что
вы  скажете, сенатор? Я  думаю  доложить министру.  Если русские  развернули
такую работу...
     ХЕНИШ.  ...То  нам нельзя  отставать,  так? Боюсь,  что  я не смогу вас
поддержать,  полковник.  Слишком  все  это  сомнительно,  косвенно.  Беседы,
телеграмма...
     КЛИНЧЕР.  А вы  ждете  от  русских телеграммы, что они  ведут работу  в
области  стабилизации ядра,  сенатор?  Именно такой  телеграмме я  бы  и  не
поверил. Сомнительно. косвенно...  Да перст божий, что мы  узнали от русских
хоть  это. От русских, сэр, с их  сверхмощной секретной службой! И потом  не
забывайте, сенатор, что доктор Гарди не только свидетель,  но и  специалист.
Он знал. что говорил.
     ХЕНИШ. Да, но почему он это говорил?
     КЛИНЧЕР (бросается в кресло). Послушайте, старый,  хитрый,  прижимистый
Хениш!  Вы своей мнительностью  можете  шокировать даже  контрразведчика.  В
любом поступке человека  вы выискиваете  скрытые  причины. Уверен, что вы  и
меня сейчас подозреваете в стремлении выдвинуться на этом деле!
     ХЕНИШ. Ну... а разве нет. полковник?
     КЛИНЧЕР.  Видите  ли,  сенатор... прежде  всего  я  честно  служу своей
стране,  оберегаю  ее   безопасность.  Разумеется,  я  рассчитываю   на   ее
признательность. Говорят, плох солдат, который не стремится стать генералом.
В этом  отношении  мы, военные,  все  одинаковы...  Но не  это движет  моими
поступками,  сенатор. Черт побери, почему бы не  принять,  что парень сказал
правду.
     ХЕНИШ  (встает). Не знаю, полковник, не  знаю.  Мне тоже надо оберегать
интересы налогоплательщиков а вы их намереваетесь ввести в новые расходы...
     КЛИНЧЕР. Только ли налогоплательщиков, сенатор?
     ХЕНИШ. Хм... где у вас вмонтированы микрофоны, полковник?
     КЛИНЧЕР. Что вы сенатор! В этих стенах?!
     ХЕНИШ. Именно в этих стенах и надо держать ухо  востро... (Направляется
к  двери). Словом, не знаю,  полковник. Мне  надо подумать. Старый,  хитрый,
прижимистый Хениш никогда не ошибался и не намерен ошибаться впредь.


     Затемнение. На авансцене  освещенный лучом прожектора  проходит  ФРЭНК.
Останавливается. Разводит руками.

     ФРЭНК.  Ничего не поделаешь. Ил. Извини. Наука  требует жертв так пусть
этой жертвой будешь ты! (Затемнение).



        КАРТИНА ВТОРАЯ


     Освещена  правая сторона  сцены. Кабинет военного  министра США. Другую
стену  занимает световое  табло:  карта мира в меркарторской  проекции;  она
наполовину прикрыта шторами, но видны бегающие огоньки траекторий спутников.
В  углу, возле  карты  стол-пульт, за ним  адъютант  в  наушниках.  Во время
действия  он  что-то переключает  на  карте меняется расположение сигнальных
огней   негромко   переговаривается   в   микрофон,  записывает.  На   окнах
звездно-полосатые  портьеры.  За  обширным  столом  МИНИСТР,  он  в штатской
одежде.  Вокруг стола  сидят  КЛИНЧЕР, ХЕНИШ,  профессор ГОЛДВИН и математик
КЕННЕТ.

     МИНИСТР. Итак,  первое слово специалистам. Профессор Голдвин,  возможен
ли в принципе способ управления свойствами атомных ядер на расстоянии?
     ГОЛДВИН.  В  принципе...  м-м... в принципе это не противоречит законам
природы.
     МИНИСТР. И, следовательно, возможно  оружие, которое, к примеру, сможет
выводить из строя ядерные боеголовки? Или взрывать их?
     ГОЛДВИН. М-м... любое изобретение  может быть превращено в оружие, сэр.
Однако  от принципиальной возможности до практического  разрешения  проблемы
огромное  расстояние.  Мы не располагаем  пока  соответствующими знаниями  о
ядре.
     КЛИНЧЕР. Но, профессор, разведывательные данные говорят, что русские...
     ГОЛДВИН. Наука не строится на разведывательных данных, сэр.
     МИНИСТР (улыбается). Вы осторожны, как настоящий ученый, док.
     ГОЛДВИН. А я такой и есть, сэр.
     ХЕНИШ. Профессор, как по-вашему, если бы такая работа делалась, в каком
направлении надо было бы вести исследования?
     ГОЛДВИН.  М-м...  думаю, что  в  области нейтрино.  Они наиболее  легко
проникают в ядра.
     КЛИНЧЕР (министру). Вот видите, сэр. Подтверждается!
     ГОЛДВИН. Но, повторяю, у меня мет уверенности, что  русские ведут такую
работу. Слишком  мало  знаний.  Для управления  ядрами надо  иметь  на руках
открытие, равновеликое открытию радиоактивности. А его нет.
     МИНИСТР. Полковник, мнение  профессора Голдвина не согласуется с вашими
данными. Уверены ли вы в них?
     КЛИНЧЕР. Видите ли, сэр...
     МИНИСТР. Да  или нет? Уверены ли вы  в них настолько, чтобы, к примеру,
взять на себя ответственность за организацию такой работы у нас?
     КЛИНЧЕР. Да, сэр. Безусловно да. И кроме  того, я проверил  свои выводы
методами кибернетики, сэр. Доктор Кеннет, прошу вас.
     КЕННЕТ (встает).  Мы,  сэр,  ввели  в  вычислительную  машину сведения,
любезно  предоставленные   полковником  Клинчером  (полупоклон),   данные  о
ситуации  в   мире.  Просчитали  возможные  варианты  поведения  нашего,   с
позволения сказать, потенциального противника. Могу подтвердить, что  мистер
Клинчер пришел к верному умозаключению. Машина выдала такой же  вариант. Вот
программа и решение, сэр. (Кладет на стол министра папку).

     МИНИСТР.  Думаю,  что  это лишнее,  полковник.  Я  могу доверять  своим
сотрудникам и без вычислительных  машин... Благодарю вас, доктор Кеннет.  Мы
не будем вас долее задерживать.
     КЕННЕТ. Да, сэр. Я понимаю. Всего доброго! (Уходит).

     МИНИСТР. Сенатор, у вас еще остались сомнения?
     ХЕНИШ. Признаюсь, я сдался уже после  высказываний профессора Голдвина,
сэр. Откровенно говоря, я ждал от него категорического заверения,  что такая
работа невозможна и бессмысленна. Но коль скоро это не так...
     МИНИСТР (выходит  из-за  стола.  Оказывается, он  невысокого  роста,  с
большой головой  и коротким туловищем).  Итак, случилось  то, чего  я ждал и
чего опасался. Равновесие сил в мире может снова резко нарушиться. (Подходит
к карте, отдергивает штору, смотрит на Восточное  полушарие). И на  этот раз
начинают они...
     ГОЛДВИН.  Простите, сэр,  нет оснований считать, что  русские  если они
действительно ведут такую работу добьются успеха.
     МИНИСТР.  Профессор,  в свое время вы участвовали  в  создании  атомной
бомбы. Скажите:  тогда, в самом  начале  работы, у вас  была  уверенность  в
успехе?
     ГОЛДВИН. М-м... ее не было, до первых испытаний, сэр.
     МИНИСТР. Однако  вы  работали. Я понимаю вас,  профессор, вы чувствуете
ответственность  перед наукой. Но поймите  и  нас, политиков: а  если?  Если
русские  скрыли  какое-то важное  открытие  и сейчас разрабатывают  его?  Вы
понимаете, какую угрозу может представлять это для нашей обороны. для нашего
ядерного щита? Высокая ответственность за судьбы мира, профессор, заставляет
нас быть осторожными  и  предусмотрительными!  (Возбуждается  от собственных
слов). И даже, если хотите, более  предусмотрительными, чем осторожными! Нам
надо быть  готовыми ко  всему. Мы  сможем  эффективно сдерживать  коммунизм,
только   если  будем   готовы   отразить  каждое  действие  красных   мощным
противодействием!  И даже, если хотите, опередить  своим противодействием их
действие!  Я уверен,  что  все  мы и вы,  сенатор,  и вы, профессор,  и  вы,
полковник,  отнесемся   к  данной  проблеме   как  достойные   представители
американского народа  и свободного мира.  Я жду от вас, сенатор, поддержки в
конгрессе при истребовании дополнительных  ассигнований на работу.  Я жду от
вас, полковник, согласия организовать этот проект.
     КЛИНЧЕ Р. Я согласен, сэр.
     МИНИСТР.  Я был  уверен  в  вас,  полковник! Я  жду от  вас, профессор,
согласия руководить исследованиями. На вашу долю остается только наука, док.
В сущности,  вы  будете  заниматься  тем  же,  что и раньше, только  в более
широком масштабе... Итак?
     ГОЛДВИН. М-м... боюсь, что нет, сэр. Мне эта  затея не  по душе.  Кроме
чисто научных  сомнений, мне не по душе  то, что исследования, которые  пока
надлежит вести  лишь в академическом плане, попадают в  сферу политических и
военных дел. Мне не хотелось бы возглавить новый тур  в ядерной гонке... Еще
никому  не  ясно, куда могут привести исследования,  а  мы  уже намереваемся
опередить в них русских. Это гонка к пропасти, господа!
     МИНИСТР. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!
     ГОЛДВИН. Да.  Мне  не по душе, что снова разыгрывается  та же  история!
Тогда мы воевали  с нацистами. И я, как и все,  был  уверен,  что необходимо
опередить  Гитлера в создании атомной бомбы... Но  русские не Гитлер, сэр! И
мы не воюем с ними.
     МИНИСТР. Вы... вы плохой американец, мистер Голдвин!
     ГОЛДВИН. Уж какой есть. сэр.


     Гробовое молчание.

     ХЕНИШ.  Разрешите мне,  сэр?  (Министр  кивает)  Профессор,  открою вам
ужасную тайну: я  тоже считаю, что русские не Гитлер. Но давайте смотреть на
вещи трезво. Между нами и русскими существует соперничество. Когда  и почему
оно возникло, какие цели  преследуют обе стороны не об этом речь. Таков мир,
таким  он  нам  достался  от  наших  предшественников.  И  вы  не  можете не
согласиться,  что это соперничество до сих пор  не вылилось в истребительную
войну только  благодаря равновесию сил,  и прежде всего ядерному равновесию.
Если они нас, то мы их мы их, они нас. Обе стороны ничего не выигрывают.  Но
представьте, что это спасительное  для мира равновесие  нарушилось:  русские
обрели  оружие, нейтрализующее  нашу  ядерную силу.  А у нас его нет...  Что
будет тогда?
     МИНИСТР.  Да! Что тогда,  профессор?  Не  бывает  равновесия слабого  с
сильным только сильного с сильным! И русские не преминут с нами разделаться,
уж будьте покойны! Видит бог, мы не хотим войны. Но: если они  нас, то мы их
на том  держится  мир! Так что  во имя сохранения мира, во имя  безопасности
Америки  и  западной  цивилизации  мы  предлагаем  вам  взяться  за  работу,
профессор!


     Голдвин молчит.

     КЛИНЧЕР (нервно). Я не понимаю  ваших колебаний, профессор. Речь идет о
гигантском проекте, об исследованиях... и каких!
     ХЕНИШ.  И в конечном счете может оказаться, что вы правы: такое  оружие
невозможно,  все наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну с
облегчением.
     МИНИСТР. Итак, профессор?


     Голдвин молчит.

     ХЕНИШ. Как жаль, что я забросил  физику ради политики! Меня не пришлось
бы долго уговаривать.
     ГОЛДВИН. Вы были физиком, сенатор?
     ХЕНИШ.  Да. И  тоже  ядерщиком.  Но это было еще  до войны,  задолго до
Великого  Ядерного  Бума. Я  опубликовал  только одну  статью о  пузырьковой
модели ядра. Может быть, помните, профессор?
     ГОЛДВИН.  М-м... припоминаю.  Была опубликована в "Физик ревью", в 38-м
или 39-м году. Какой университет вы окончили?
     ХЕНИШ.  Пенсильванский...  ах, далекие  милые годы!  (Конфиденциально).
Министр ждет вашего ответа, профессор.
     ГОЛДВИН. Я  согласен  заняться такими исследованиями,  сэр.  Но  только
исследованиями!
     МИНИСТР. Вот и отлично, док! Разумеется, только исследованиями, мы пока
не  вправе требовать от вас большего. А  организацию работ возьмет  на  себя
полковник  Клинчер,  проницательности  которого  мы  обязаны раскрытием этой
важной проблемы. Надеюсь, вы согласитесь с ним сотрудничать, профессор?
     ГОЛДВИН. М-м... а вы какой университет окончили, полковник?
     КЛИНЧЕР. Вест-Пойнт, сэр.
     ГОЛДВИН. А... а... а... кавалерист?
     КЛИНЧЕР (оскорбленно). Военный стратег, сэр!
     ГОЛДВИН. М-м... ну  да  все  равно. (Встает).  Разрешите,  откланяться,
господа! (Уходит).

     МИНИСТР.  Ох,  эти яйцеголовые!  Откровенно  говоря,  мне  не  нравятся
настроения  этого   Голдвина.  Не   поискать  ли  нам  кого-нибудь  другого,
полковник?
     КЛИНЧЕР.  К сожалению,  выбирать не  приходится, сэр.  Специалистов  по
нейтрино немного, а такого класса, как Голдвин, просто  нет. Я думаю, нас не
должны занимать его взгляды, сэр. Пусть исповедует что угодно, лишь бы делал
то, что мы хотим.
     МИНИСТР. Нужно будет заставить его делать это, полковник!
     КЛИНЧЕР  (замявшись). Боюсь,  что  я... что мне... во  всяком случае  в
нынешнем положении, трудно иметь достаточное влияние, сэр. Вы же видели, как
он со мной разговаривал!
     ХЕНИШ.  Полковник  прав,  сэр.  Они  очень  чтят  звания  и  чины,  эти
яйцеголовые.
     МИНИСТР.  Понимаю.  Когда  законопроект  будет  утвержден,  мне, думаю,
удастся  убедить  президента  присвоить   вам,  Клинчер,  звание  бригадного
генерала учитывая важность работы.  Итак, за дело... генерал! (Встает, давая
понять, что аудиенция окончена).
     КЛИНЧЕР и ХЕНИШ уходят. Тотчас поднимается со своего места адъютант.

     АДЪЮТАНТ   (подходит  к  столу,  кладет  несколько   бланков).  Дневные
сведения, сэр!
     КЛИНЧЕР  (Хенишу,  за дверью).  Примите мою  благодарность, сенатор. Не
ожидал.
     ХЕНИШ.  Не стоит.  Генералом  больше, генералом меньше  это  ничего  не
меняет.


     Затемнение.  Освещается  левая  сторона   сцены.  Кабинет   Макарова  в
министерстве.  Столы, составленные  буквой  "Т", ковровая дорожка, телефон с
коммутатором, коричневый сейф, на стенах три портрета. За столом МАКАРОВ.
     Входит, слегка прихрамывая. Шардецкий.

     МАКАРОВ. Иван Иванович, рад вас видеть в добром здравии!
     ШАРДЕЦКИЙ.  Здравствуйте,  Олег Викторович.  Я  к вам, как  гоголевский
городничий, с  пренеприятнейшим известием... (Быстро проходит, усаживается).
Американцы закрыли нейтрино.
     МАКАРОВ. В каком смысле закрыли?
     ШАРДЕЦКИЙ.  Не   в  физическом,   разумеется.  Из   последних  выпусков
американской литературы по  ядерной физике исчезли публикации  по нейтрино и
слабым взаимодействиям.
     МАКАРОВ. Ого... такое уже было!
     ШАРДЕЦКИЙ. Да. Так было с публикациями по  делению урана когда начались
работы  по  созданию  урановой  бомбы.  И еще: симпозиум  по  физике  слабых
взаимодействий,  который должен был  состояться в  феврале в  Сан-Франциско,
отменен.
     МАКАРОВ.   Могу   еще   добавить:   недавно   конгресс   США   утвердил
дополнительные   ассигнования   в   размере   55   миллионов   долларов   на
исследовательскую  работу по  министерству  обороны...  Значит, это всерьез,
Иван Иванович!
     ШАРДЕЦКИЙ.  Всерьез.  И  они сами указывают  нам  направление работы...
спасибо им  хоть за  это! (Встает, прихрамывая шагает по кабинету). Но  если
так куда  идем, а? Камо грядеши, мир? Управление устойчивостью ядер ядер, из
которых состоит все и вся на Земле. Вы представляете, что это может значить?
Взрывы  зарядов  докритической массы  то  есть  ядерных бомб на  складах или
реакторов  на  атомных  электростанциях и кораблях.  Или  наоборот:  ядерные
материалы утратят срои свойства. Или станут радиоактивными обычные вещества,
вода,  например...  Черт  знает  что! (Садится.  Трет лицо). Простите,  Олег
Викторович, я ужасно расстроен этими соображениями.
     МАКАРОВ. Ну, так беретесь?
     ШАРДЕЦКИЙ. За что?  Ах, вы об этом! Гм... Теперь  я  буду страховаться,
Олег Викторович. Вы ведь,  небось, сразу навалите на  нас  правительственное
постановление:  умри,  но  сделай.  А  если  не  сделаем? Мало знаем об этой
проблеме. Если не откроем этот процесс?
     МАКАРОВ. Откроете, Иван Иванович, вы да  не откроете! Помните, как было
в 46-м году? Важно было знать, что есть  атомная бомба. Так  и сейчас...  Не
такие  американцы  дураки,  чтобы без  ничего отвалить на  работу  пятьдесят
миллионов. Выходит, они что-то знают. Значит, возможно! Вы же сами говорите:
они подсказывают направление поисков нейтрино. Кому же, как не вам?
     ШАРДЕЦКИЙ.  Гм...  а если  все-таки  не выйдет?  И  спросят  вас:  куда
смотрели?
     МАКАРОВ.   Как  куда?  На  Соединенные  Штаты   Америки,  передовую   в
техническом отношении державу. Теперь-то все  проще, Иван  Иванович. Теперь:
надо!
     ШАРДЕЦКИЙ. Тоже верно... Что ж, входите с предложением в правительство,
Олег Викторович. Надо, куда ж денешься.
     МАКАРОВ. Да-а, опять  мы отстали  от Штатов... Ну,  ничего. Догоним. Не
впервой!


     Занавес.



        Действие второе. ПОИСКИ В ПОТЕМКАХ

        КАРТИНА ПЕРВАЯ


     Освещена  левая половина  сцены. Кабинет  Шардецкого в  КБ-12.  Широкое
окно.  За  ним обычный для  исследовательских организаций  пейзаж:  ящики  с
нераспечатанным  оборудованием,  баллоны  со   сжатыми   газами,   мачты   и
трансформаторы высоковольтной подстанции. Далее: снежное поле и на горизонте
темная бахрома подмосковного  леса. На  стене кабинета небольшая  коричневая
доска,  таблицы радиоактивных семейств и  портрет И. В. Курчатова.  На столе
микрофон селектора. В кабинете. ШАРДЕЦКИЙ, ШТЕРН, СЕРДЮК, ВАЛЕРНЕР, ЯКУБОВИЧ
и САМОЙЛОВ. Идет оперативка.

     ШАРДЕЦКИЙ.  Начнем по порядку.  Первый экспериментальный. Прошу,  Исаак
Абрамович. Чего достигли за последний месяц?
     ШТЕРН.   Исследовали   нейтрино-мезонные   взаимодействия  на   средних
энергиях.  Ничего  нового,  Иван  Иванович.  Думаем  сдвинуться  к   большим
энергиям.
     ШАРДЕЦКИЙ. Сколько опытов провели?
     ШТЕРН.  Более  двух  тысяч.  По  пять  опытов  в  каждом  поддиапазоне.
Просмотрели 95 тысяч "трековых" снимков.
     ШАРДЕЦКИЙ.   Солидно.   Что   ж,   переходите   к   большим...   Третий
экспериментальный, прошу.
     СЕРДЮК.  Изучали  содействие   нейтрино  и  антинейтрино  от  уранового
реактора  на  гамма-радиоактивный  кобальт и  альфа-радиоактивный  уран-235.
Результат отрицательный.
     ШАРДЕЦКИЙ. Сколько облучений выполнили?
     СЕРДЮК. Более трех тысяч.
     ШАРДЕЦКИЙ. Тоже солидно. Значит, и эта возможность отсекается. Пробуйте
теперь облучать ядра с помощью нейтрино малых энергий, Евгений Сергеевич.
     СЕРДЮК  (морщится). Их  очень трудно  обнаруживать, Иван Иванович, мало
сечение захвата.
     ШАРДЕЦКИЙ.  Так не  заниматься этим, что ли?  Искать там,  где  светло?
Усовершенствуйте  способы  отсчета  нейтрино... Дальше.  Лаборатория плазмы,
прошу.
     ЯКУБОВИЧ.  Генерация  нейтрино  в  высокотемпературной плазме идет,  но
очень неустойчиво.  Опыты требуют  более  точной теории устойчивост