о вчера видел, здоровался! удивлялся  басом  стоявший
невдалеке  от  Тураева  высокий,  плотный  мужчина.  Он вчера  к нам  в бюро
приборов счетчик частиц приносил ремонтировать!
     Как будто это обстоятельство могло опровергнуть случившееся.
     Прислонясь  к  дереву,  плакала  и  беспомощно  вытирала  руками  глаза
красивая  черноволосая  девушка  кажется, лаборантка из  лаборатории Голуба.
Возле   нее   хмуро   стоял  светловолосый  молодой  человек  с   непокрытой
перебинтованной головой и в плаще с поднятым  воротником  тот, который вчера
видел вспышку в семнадцатой из окна высоковольтной лаборатории...

     По дороге в свой институт Николай  Самойлов  пытался,  но никак  не мог
осмыслить происшедшее. Только увидев покосившееся, ободранное взрывом здание
главного  корпуса,  серо-зеленые  комбинезоны аварийной  команды,  тревожные
кучки  сотрудников,  он  почувствовал реальность  нагрянувшей  беды:  "Ивана
Гавриловича и Сердюка не стало! Совсем не стало!.."
     Выйдя из машины, он  снял шляпу, чтобы охладить голову ветром, да так и
стоял  в раздумье перед скелетом корпуса, пока от холода и  тоскливых мыслей
его  тело  не  пробил  нервный  озноб.  Что  же  случилось?  Диверсия?  Нет,
пожалуй...  Неужели то, о чем Иван Гаврилович говорил тогда, в парке, и чего
он, Самойлов, не хотел понять?
     Николай  увидел  академика   Тураева  в  легком  распахнутом  плаще,  с
посиневшим морщинистым лицом и подошел к нему.
     Здравствуйте, Александр Александрович! Он пожал сухую, старческую руку.
Я  привез  два нейтрид-скафандра для... Не найдя нужного слова, он  кивнул в
сторону разрушенного  корпуса. Помолчал. Думаю, что в лабораторию идти нужно
мне. Я знаю положение всех установок, я хорошо знаю скафандры. И, замявшись,
добавил   менее  решительно:  Я  ведь  почти  два  года   работал  у   Ивана
Гавриловича...
     Тураев  смотрел   на  высоченного   Самойлова,   подняв  голову  вверх,
внимательно  и  даже  придирчиво,  будто  впервые  его  видел.  Они  нередко
встречались и в институте, и на нейтрид-заводе, и на конференциях, но сейчас
отсвет необычайности лежал на этом молодом инженере, как и на всем вокруг...
Высокий, чуть  сутулый, продолговатое смуглое лицо с крупными чертами;  лоб,
перерезанный тремя продольными морщинами; ветер  растрепал над  ним  светлые
прямые пряди волос; хмурые  темные глаза; все лицо будто окаменело от холода
и  горя.  "Молод,  силен...  Да, такому это  по  плечу.  Сможет  и узнать  и
понять... Эх, хорошо быть молодым!" Не зависть, а какое-то светлое отцовское
чувство поднималось в Александре Александровиче. Помолчав, он сказал:
     Что  ж, идите, если  не боитесь... Только одному нельзя, подберите себе
ассистента.
     Ассистента? Хорошо, я сейчас спрошу у наших инженеров.
     Самойлов повернулся, чтобы идти, но в это  время знакомый взволнованный
голос окликнул его:
     Николай, подожди!
     К нему подходил Яков Якин,  хмурый,  решительный,  с белой  повязкой на
лбу. Они поздоровались.
     Что это у тебя? показал Самойлов на повязку.
     Собираешься идти в семнадцатую? не отвечая, спросил Яков.
     Да...
     Возьми меня с собой.
     Тебя?  поразился Николай.  Неприятно подумалось:  "Славы ищет?" Что это
тебе так захотелось?
     Понимаешь... Я  видел  все  это... Вспышку,  Голуба,  Сердюка, сбивчиво
забормотал Якин.  Я  тебе хорошо помогу. Тебе  там  трудно  будет  понять...
Труднее, чем мне. Потому что я  видел это! Понимаешь? Больше никто не видел,
только  я...  Из окна  своей лаборатории.  Понимаешь? Я уже пытался  пройти,
сразу...
     Так про это ты сможешь просто рассказать, потом... Самойлов помолчал. А
в лабораторию мне бы нужно кого-нибудь... он запнулся, понадежнее.
     Эго  слово будто наотмашь  хлестнуло по  щекам  Якова; в  них бросилась
кровь. Он вскинул голову:
     Слушай, ты! Ты думаешь...  Только  ты  такой  хороший,  да?  Голос  его
зазвенел. Неужели ты не понимаешь, что со мной было за эти годы?  Думаешь, я
и теперь подведу, да? Да я... А, да иди ты к... Он отвернулся.
     Николай  почувствовал, что  обидел Яшку сильнее,  чем следовало.  "Тоже
нашелся моралист! выругал он себя. Сам-то немногим лучше..."
     Слушай, Яша! Он взял  Якова за плечо. Я не подумав сказал. Беру обратно
слово! Слышишь? Извини...
     Яков помолчал, спросил, не оборачиваясь:
     Меня берешь с собой?
     Беру, беру... Все! Пошли за снаряжением...
     По дороге к машинам Николай внушительно поднес кулак к лицу Якина:
     Ну, только смотри мне!
     Яков молча улыбнулся.

     Натягивая  на себя  тяжелый  и  мягкий  скафандр,  покрытый  нейтридной
пленкой, Яков негромко спросил:
     Коля, а от чего он предохраняет?
     От всего: он  рассчитан на  защиту от огня, от  холода, от радиации, от
вакуума, от  механических  разрывов... В прошлом  году  я в таком  скафандре
бродил по луже расплавленной лавы. Так что не бойся...
     Да с чего ты взял, что я боюсь?! снова вспылил Якин.
     На  этом  разговор  оборвался. На  них стали  надевать круглые шлемы  с
перископическими  очками. Высокий  плотный инженер  из  бюро  приборов  тот,
который недавно удивлялся, что  Сердюка, которого он вчера видел, нет больше
в живых,  проверил  все соединения  и стыки, ввинтил в  шлемы  металлические
палочки  антенны. Николай включил миниатюрный  приемо-передатчик в наушниках
послышалось сдержанное дыхание Якина.
     Яша, слышишь меня?
     Слышу. Якин повернулся, медленно кивнул тяжелым шлемом.
     Перестань сопеть!.. Слышите нас, товарищи?
     Да, слышим, ответил в микрофон высокий инженер. Он  сдержанно кашлянул.
Ни пуха, ни пера вам, хлопцы. Осторожно там.
     К черту! в один голос суеверно ответили Яков и Николай.
     Две странные фигуры с большими  черновато блестящими головами, горбатые
от кислородных  приборов на  спине,  тяжелой походкой вошли  в накренившееся
здание главного корпуса.
     Они прошли по черному, обгоревшему коридору угли хрустели под ногами  и
вошли в  семнадцатую  лабораторию.  Вернее,  туда, где  совсем  недавно была
лаборатория. До сих  пор Николай как-то глушил в  себе ощущение случившегося
несчастья  потом, на  досуге, можно  будет размышлять и жалеть, сейчас  надо
действовать. Но вот теперь гнетущая атмосфера катастрофы навалилась на него.
     Знакомый длинный высокий зал стал темнее и  ниже. Внешняя стена точнее,
оставшийся от нее  двухэтажный  стальной каркас  осела  и  выгнулась наружу.
Железобетонные колонны подкосились и  согнулись под выпятившимся потолком, с
которого на тонких железных прутьях свисали рваные клочья лопнувшего бетона.
     Ближе  к центру зала,  к  пульту мезонатора, бетон  сиял мутно-зелеными
стекловидными подтеками, сквозь которые  проступали темные жилы каркаса. Под
ногами хрустели пересыпанные серой пылью осколки.
     В  окнах  не  оставалось  ни  одного  стекла,  даже  рамы  вылетели.  В
лабораторию беспрепятственно проникал яркий  дневной свет, но в то же  время
она казалась сумрачнее,  чем прежде. Самойлов,  осмотревшись,  понял  в  чем
дело:  внутренняя стена,  выложенная  раньше ослепительно  белыми кафельными
плитками,  была  теперь желто-коричневой, к  середине зала почти черной:  ее
обожгло, опалило громадной вспышкой тепла и света.
     Якину  лаборатория казалась чужой  и незнакомой, будто  он не только не
работал, но и никогда раньше на был здесь. В наушниках  слышались  шипение и
треск, "Наверное, помехи, подумал он. Воздух сильно ионизирован радиацией".
     Яша! позвал его приглушенный треском голос Самойлова.
     Да? У Якина было такое ощущение, будто он говорит по телефону.
     Давай сейчас осмотрим  бегло  всю  лабораторию,  наметим самые  главные
участки. А в следующий заход придем с приборами... Ты иди по  левой стороне,
я по правой. Пошли...
     Взгляд,  ограниченный  перископическими  очками,  захватывал  небольшой
кусок  пространства.  Приходилось  поворачивать  все  туловище,   стесненное
тяжелым скафандром.  Они медленно  продвигались к центру  зала. Самойлов  не
напрасно  решил на  первый  раз  не  задерживаться в  лаборатории его, как и
Якина,   непрестанно   зудила   мысль:  а  выдержат  ли  скафандры   обстрел
смертельными дозами  радиации? Устоит  ли неощутимо  тонкая  пленка нейтрида
перед  гамма-излучениями,  пробивающими  бетонные  и  свинцовые  стены? Пика
индикаторы радиации ничего не показывают, но... кто  знает?,  Может быть,  в
недоступные  для  контроля  складки  скафандра  уже  просочились  неощутимые
губительные частицы, может быть, уже впитываются в тело...
     Они  подошли к  центру  лаборатории,  к пульту  мезонатора  Собственно,
пульта  уже не  было:  стоял полукруглый железный  каркас с зияющими  дырами
выгоревших   приборов,  оплавившимися  обрывками  медных  проводов.  Николай
заметил, что все  и  горелое железо,  и медь,  и бетон, и угли  было покрыто
зеленовато-пепельным  налетом.  "Что  это такое?" Он поднял  голову, поискал
Якова.  Тот  ушел немного  вперед и стоял между  стеной и остатком  железной
лесенки, которая поднималась  к  бетонному  мосту у вспомогательной  камеры.
Верхних ступеней  и  перил  не было,  торчали  только  стальные  оплавленные
прутья, заломленные назад.
     Приземистая черная фигура Якина неторопливо поворачивалась из стороны в
сторону, чтобы лучше рассматривать. Внезапно он замер, подняв руку:
     Николай, смотри!
     Самойлов  повернулся  в  ту  сторону, куда  показывала  рука  Якина,  и
вздрогнул. Против  лесенки, на  обожженной темно-коричневой кафельной стене,
ясно белел силуэт человека.
     Николай, спотыкаясь о что-то, сделал к нему несколько шагов.
     Силуэт  был  большой, во всю  двухэтажную  высоту  стены, без  ног они,
должно быть, не уместились на  стене  и слегка размытый полутенями. "Так вот
оно что!.. Вот они как!" Это была как бы тень наоборот. Тепловая и  световая
вспышка затемнила кафель, а заслоненная телом  человека часть стены осталась
белой.  Была различима занесенная к голове  рука видно, человек  в последнем
движении хотел прикрыть лицо...
     Вот что от  них  осталось  негатив...  Голос Якина в  наушниках  звучал
хрипло: Кто это, по-твоему: Голуб или Сердюк?
     Не знаю. Не разберешь... Нужно потом сфотографировать.
     Они вышли через двадцать  минут. Разделись,  проверили  себя  и изнанку
скафандров щупами  индикаторов радиации.  Скафандры выдержали: ни излучения,
ни  радиоактивный воздух  лаборатории не проникли в них. Посидели, покурили.
После  мрачного  хаоса   лаборатории  комнатка   административного   корпуса
казалась, несмотря на выбитые стекла, очень чистой и уютной.
     Николай  задумался.  Перед  его  глазами стоял  белый  силуэт на  темно
коричневой стене. Что  же произошло? Взрыв  в мезонаторе? Или открыли  вчера
вечером свой мезоний и  погибли вместе  с  открытием? И  что это за мезоний?
Голуб, Иван Гаврилович... Самойлов попытался представить  себе лицо Голуба и
не смог. Вспоминал, что была лысина с коротким венчиком седых волос,  мягкий
короткий нос, пересеченный черной дужкой  очков; мясистое, грубоватое  лицо,
взгляд исподлобья. Но подвижный, живой образ ускользал.  Это было неприятно:
столько  видели друг друга, столько поработали вместе! "А не потому ли ты не
можешь вспомнить его, Николай, что почти все  время был занят собой и только
собой?  возникла  злая  мысль. Своими переживаниями,  своими  идеями,  своей
работой и ничем другим?.. Поэтому и не понял, о чем говорил тогда Голуб".
     Сердюк вспоминался яснее: лицо с  хитроватым выражением, смуглое во все
времена года, с длинным, острым носом, черными глазами...
     Слушай, Яша, расскажи, что ты вчера видел?
     Яков коротко рассказал, как, оставшись вчера в своей лаборатории, он из
окна смотрел  на  корпус  напротив, видел двигавшихся  по семнадцатой  Ивана
Гавриловича и Сердюка. Больше не было никого. Наблюдал, как они поднялись на
мостик  мезонатора;  видел  вспышку...  О  том, что  вчера его осенила  идея
нейтрид-конденсаторов, он промолчал...
     Отдохнули.  Снова стали собираться на  место  катастрофы. На  этот  раз
взяли с  собой  специальный  фотоаппарат, счетчики  радиации,  геологические
молотки, чтобы отбивать образцы для анализа.
     Теперь они  ориентировались  лучше. Самойлов, подбирая по  пути кусочки
металла  и  бетона, снова добрался  до пульта  перед сорокаметровой громадой
мезонатора. Здесь он начал водить трубкой щупа вдоль  остекленевших бетонных
стен  камеры мезонатора. Радиация  резко усиливалась,  когда  щуп поднимался
вверх, к вспомогательной камере, к тому месту, где был мостик.
     Яков специальной  камерой,  защищенной от  излучений пленкой  нейтрида,
фотографировал мезонатор, стену  и ближайшие участки лаборатории. От быстрых
движений стало жарко. Скафандр не  отводил тепло  наружу, скоро в  нем стало
душно, запахло потом и разогретой резиной, как в противогазе.
     Николай взобрался на лесенку,  поставил на верхние ступени, где лесенка
обрывалась,  свои  приборы и гимнастическими движениями вскарабкался наверх.
Белый  силуэт  на  стене  находился теперь  за  его  спиной.  Здесь все было
расплавлено и сожжено вспышкой. Железобетонная  стена вспомогательной камеры
была  разворочена и  выжжена, в поде  камеры  зияла полуметровая  воронка  с
блестящими сплавившимися краями. Из стены торчали серые прожилки алюминиевых
труб. Бетон здесь кипел, плавился и застыл мутно-зеленой пузырящейся массой.
     Горело  все: металл, стекло, камень  и... люди. От  них осталась только
белая тень. Ноги с хрустом  давили застывшие брызги бетона. Николай вспомнил
о радиации, посмотрел  на счетчик ого! Стрелка  вышла за шкалу  и  билась  о
столбик  ограничителя. Он уменьшил  делителем ток  стрелка двинулась  влево,
стала против цифры "5". Пятьсот рентген в секунду!  Самойлову  стало  не  по
себе:  возникло  малодушное  ощущение,  будто его  голым опустили в  бассейн
уранового реактора. Мелкие мурашки пошли по коже, будто впитывались незримые
частицы...
     Яша, полезай сюда! Нужно сфотографировать.
     Сейчас...  Якин  с  помощью Самойлова взобрался  на бетонную  площадку,
осмотрелся. Боюсь, что ничего не выйдет, уже темнеет. Его голос был почти не
слышен из-за треска помех. Но он все же сделал несколько снимков.
     В лаборатории в самом деле потемнело ноябрьский день кончался.
     На сегодня хватит, решил Николай. Они слезли с мезонатора и направились
к выходу. У выхода Самойлов обернулся и громко ахнул: лаборатория осветилась
в  сумерках! Исковерканный мезонатор сиял  мягким зеленым  светом,  свечение
начиналось  на  ребристых  колоннах  ускорителей   и   сгущалось  к  центру.
Переливалась изумрудными оттенками развороченная площадка бетонного мостика;
синевато светились оплавленные металлические трубы и прутья; голубым облаком
клубился над мезонатором насыщенный радиацией воздух.
     Так  вот  почему  днем  все  казалось  серо-зеленым!  сказал  Самойлов.
Люминесценция...
     Только выйдя из лаборатории, они  почувствовали, как напряжены их нервы
от  сознания того,  что  их окружала радиация, которая мгновенно могла убить
незащищенного человека.  Они устали  от  этого напряжения. Веснушчатое  лицо
Якина  побледнело.  Николай  сдал  собранные  кусочки  бетона  и  металла  в
уцелевшие  лаборатории  на  анализ,  отдал проявить  пленку  и  почувствовал
непреодолимое желание уснуть.



     РАССЛЕДОВАНИЕ


     На  следующий  день они снова осматривали  место взрыва  и  сделали два
важных открытия.
     Самойлов   изучал   полуметровую    воронку    в   бетонном   основании
вспомогательной камеры. Конус ее сходился к небольшой, размером со спичечную
коробку,  дырке  правильной  прямоугольной формы. "Откуда эта дыра?" Николай
наклонился над  дном воронки, чтобы рассмотреть ее получше:  глубокое  узкое
отверстие с ровными оплавленными краями уходило куда-то вниз. "Интересно что
это?  .." Он  наклонился  ниже  и  сразу  неярким красным  светом  вспыхнула
трубочка индикатора радиации внутри шлема.
     Ему это сияние показалось ощутимым, как удар тока, радиация  проникла в
скафандр!  Николай  резко  отдернул  голову  трубочка погасла.  "Ничего, все
обошлось   быстро,  с   колотящимся  сердцем  успокаивал  он  себя.  Значит,
гамма-лучи... Интересно,  при какой же мощности облучения  скафандр начинает
пропускать  лучи?" Он поднес к воронке щуп, и  стрелка счетчика  метнулась к
концу шкалы. 2000 рентген в секунду!  То, что убивает незащищенного человека
мгновенно...
     Якин, возившийся в  это время с камерой, поднял  голову и увидел, как в
перископических очках Николая появился и исчез красный свет.
     Ты чего это извергаешь пламя?
     Ты  заметил?  Запомни: при  двух  тысячах рентген  в  секунду  скафандр
начинает пропускать гамма-лучи. Следи за счетчиком...
     Добро...
     "Что же это за дыра? Дефект  в бетоне? Не может быть,  за такие дефекты
строителям  сняли бы голову!" Самойлов  опустил в  отверстие  щуп  счетчика,
стрелка заметалась по  шкале,  потом стала падать радиация уменьшилась.  Щуп
ушел  на 30  сантиметров  в  глубину,  не  встречая преграды.  "Глубоко!" Он
опустил  щуп  еще  чуть  ниже  и  снова  с  пугающей  внезапностью  вспыхнул
индикатор,  на этот  раз  другой, справа у щеки,  тот, который  был связан с
правым рукавом скафандра.
     Рука!  Он слишком приблизил  руку к радиоактивному  бетону!  Лицу стало
жарко, по  потной  коже  спины рванулись морозные  мурашки  Самойлов потерял
самообладание,  резко отдернул  обратно руку и вытащил  из отверстия  только
обломок стеклянной трубки.
     Ах  ты,  дьявольщина проклятая! выругался  Николай,  забыв о  микрофоне
перед ртом.
     Ты что? донесся удивленный голос Якина.
     Да  щуп разбил,  понимаешь...  Эти  чертовы  вспышки  только  на  нервы
действуют!
     А-а... Иди-ка сюда! В голосе Якова слышалось удивление. Здесь, кажется,
была неисправность.
     Самойлов  слез с  камеры и,  осторожно  обходя  обломки  груб, железа и
бетона, подошел  к  Якину. Тот  по  другую  сторону мезонатора согнулся  над
переплетением толстых медных шин, изоляторов и катушек.
     Вот,  смотри...  Я  решил  проверить  электрическую  часть.  Это,  если
помнишь, вытягивающие электромагниты... Он черной перчаткой коснулся катушки
на  железном  сердечнике,  покрытой  лоснящейся  масляной  бумагой.  Видишь?
Типичное короткое замыкание на корпус.
     Действительно, в одном месте  через масляную бумагу к железу сердечника
выходила черная, обуглившаяся линия: будто червяк прогрыз в изоляции дорожку
от меди к железу. Это было место пробоя.
     Вытягивающие электромагниты отказали. Понимаешь?
     Ну  и  что?  спросил  Николай. При таком  взрыве, конечно,  должны быть
всякие  пробои,  короткие  замыкания  и  тому  подобное,  хотя бы от высокой
температуры. Здесь все полетело, не только  эти магниты... ("Нашел  какую-то
мелочь!" подумал Самойлов, раздраженный своей  неудачей.)  Ты, я вижу, везде
находишь электрические пробои... Ладно, сфотографируй, потом разберемся.
     Но Яков все-таки доказал свое.
     Вечером на  полу  одной из комнат  института  была  расстелена огромная
сиреневая  фотокопия общего вида мезонатора. Самойлов и Якин ползали  по ней
на коленях.
     Так... Вот  здесь  главная камера, тут  облучение... задумчиво повторял
Николай, водя карандашом. Там окно во вспомогательную камеру...
     Рядом были разложены  еще не просохшие увеличенные фотоснимки того, что
сейчас осталось  от камер. Снимки  были  покрыты  сыпью белых точек  следами
радиации.
     Взрыв  произошел  здесь, во вспомогательной камере,  рассуждал Николай.
Заметь:  не  в  главной,  а во вспомогательной, у  самого ввода  в  главную.
Странно... Анализы образцов еще не принесли?
     Нет. Нужно позвонить. Голос Якова прозвучал слабо и хрипло.
     Николай внимательно поглядел на него:
     У тебя  глаза  красные. Устал? Нет... Яков  упрямо крутнул перевязанной
головой.
     Угу.  Так, значит,  здесь...  Кс