е устала, Бланш?
   - Да нет...
   Им повстречалась лишь одна пара.  Женщина  толкала  перед  собой  детскую
коляску. Они посмотрели друг на друга, не зная, следует ли им здороваться. В
деревнях люди здороваются. А в городских поселках?
   Он без конца запинался на этом слове, тщетно  пытаясь  подыскать  другое.
Все же неприятно, когда ты  не  в  состоянии  дать  определение  месту,  где
живешь.
   - Где вы живете?
   - В Клерви.
   - Где это? Что это такое?
   - Это...
   Что это? Дома. Бетонные коробки со спальнями, общими комнатами, ванными и
кухнями.
   Он не признавался себе в том, что ищет с тех пор, как они предприняли эту
прогулку, старался обмануть себя, провести.
   На самом же деле ему хотелось пойти взглянуть на "Карийон  Доре",  самому
убедиться в его существовании, наделить  реальностью  услышанные  им  имена:
Алекса, Ирен, Иоланда...
   Ведь есть еще и Иоланда, о которой его сосед говорил в третью  ночь  и  с
которой он обращался так же, как и с остальными.
   Иоланда была самой юной и неумелой. Ирен - отличная девица, могла и  стоя
в телефонной кабине. Алекса, та была посложнее, так что  жена  Фаррана  даже
просит описывать ее действия и жесты и копирует их.
   Ему требовалась полная картина. Из услышанных им слов  возникали  образы,
не имевшие отношения к повседневной жизни. Когда он  увидит,  когда  узнает,
то, вероятно, скажет себе: "И только-то!"
   Он не мог предложить Бланш пойти с ним в ночной ресторан.
   - Эмиль, ты представляешь, как я буду  смотреться  в  подобном  месте?  С
моей-то фигурой и в моих тряпках!
   Она не поймет, если он пойдет туда один. Требовалось  найти  какой-нибудь
предлог. Раньше, когда он ходил на вечерние занятия, все было просто, но  он
не пользовался этим, разве что один раз пустил в ход этот предлог  и  то  не
пошел до конца.
   Ему случалось в разгар сезона оставаться  в  конторе  до  восьми  вечера,
разбираясь, при закрытых ставнях, с папками, но он ни разу не вернулся домой
позже половины десятого.
   - Почему мы не поехали к дедушке?
   - Потому что мне  хотелось  показать  окрестности  твоей  матери,  я  уже
сказал.
   - А тебе не кажется, что здесь особенно не на что смотреть?
   Был ли он таким же, когда ему было столько же  лет,  сколько  сейчас  его
сыну? Он искренне задавал себе этот вопрос. В конце  концов  он  признавался
себе в том, что, в сущности, думал тогда примерно так же, но не  осмеливался
это сказать. И не только в силу своего воспитания и из уважения, которое ему
тогда прививали. Он боялся причинить боль. И теперь тоже. Он ловил  себя  на
том, что присматривается к жене и сыну.
   Счастлив ли он?.. Счастлива ли она?..
   Малейшая тень, омрачавшая чело того или другого, вызывала у него тревогу.
Если они несчастливы, то это могло быть  лишь  по  его  вине,  поскольку  он
отвечает за них.
   А он? Его счастье? Кто за него отвечал? Кого это занимало?
   Ну, уж конечно, не Алена. Он слишком молод и думает только о себе.
   Бланш, да. Она делает что может. И делает с такой силой,  что  все  из-за
этого становится мрачным и унылым.
   Она была ему не только женой. Можно было бы даже сказать,  что  она  была
ему еще и женой. Она являлась одновременно и его матерью, и его  сестрой,  и
его служанкой. Она хлопотала по хозяйству с  утра  до  вечера,  чтобы  потом
наконец мгновенно уснуть, с приоткрытым ртом, как кто-нибудь,  кто  выполнил
свой долг и у кого уже не осталось больше сил.
   Это не делалось специально для него. Вероятно, она бы так же вела себя  и
с другим мужчиной, потому что это заложено  в  ней  -  потребность  преданно
служить, приносить себя в жертву.
   Она будет преданно служить незнакомым детям, потому что оба ее мужчины  -
Эмиль и Ален -  уже  не  столь  сильно  в  ней  нуждаются.  Если  бы  имелся
какой-нибудь больной, калека, за которым нужно было  бы  ухаживать,  она  бы
делала это с тем же рвением.
   Он ее выбрал. Выбрал бы он - уже с полным знанием дела -  такую  женщину,
как их соседка? Смог бы он приладиться к ее диапазону и поставить на  первое
место сексуальную жизнь?
   Фарран поступал так и был в лучшей, чем он, форме!
   Чуть ли не в двухстах метрах над их головами пролетел туристский самолет,
и летчик посмотрел сверху, как они тянутся по светлой ленте дороги.
   Самолет... Клиент, который... Крупный клиент...
   И вот он принимается выдумывать историю. Один крупный клиент забронировал
место в самолете, отлетающем в США или в Японию, лучше в Японию, нужно будет
проверить расписание.
   Он забыл свой паспорт... Нет, не паспорт, свой  портфель...  Он  забыл  в
офисе портфель, и было  неизвестно,  в  какой  гостинице  он  остановился...
какой-нибудь американец... Жовису пришлось встречаться с  ним  в  аэропорту,
чтобы отдать ему портфель, в  котором  были  важные  документы,  быть  может
дорожные чеки...
   У него на губах появилась легкая улыбка удовлетворения. В  общем-то,  это
оказалось не столь уж трудно. Он решил задачу.
   Он срывает пшеничный колос и протягивает его Бланш.
   - Ты любишь это? Ты тоже грызла зерна,  когда  была  маленькой?  Они  еще
совсем горячие от солнца. Пахнут подходящим тестом...
   Алену, который не говорил ни слова и шагал глядя в землю, они,  наверное,
казались смешными.


   Глава пятая

   Этот день был одним из  самых  длинных  и  одновременно  одним  из  самых
коротких в его жизни. Еще накануне,  когда  было  принято  решение,  ему  не
терпелось привести его в исполнение, и по мере того, как шло время, его  все
больше охватывало своего рода головокружение.
   Ему бы хотелось, чтобы это случилось сразу же, и в то же время он боялся.
Утром, на террасе кафе на Вогезской площади, куда он пришел после того,  как
отвел Алена в лицей Карла Великого, на него напала внезапная  тревога  -  на
лбу выступил пот, появилась легкая дрожь в руках.
   Что  за  нужда  заставляла  его  отправиться  в  "Карийон  Доре",   почти
по-воровски проникнуть в незнакомый мир, где ему нечего было делать?
   Ибо  он  сознавал:   есть   что-то   агрессивное,   притворное   в   этом
запланированном визите в кабаре на улице де  Понтье.  Он  шел  туда  не  как
обыкновенный клиент. В его намерения входило шпионить.
   Шпионить за кем? За девицами, о которых ему было известно из слов  соседа
лишь то, как их зовут и как они занимаются любовью?
   За Фарраном, сидящим за стойкой бара на табурете,  напротив  человека  по
имени Леон?
   Имела место история с машинами, машинами, по всей  видимости,  крадеными,
"свистнутыми" Малышом Луи.
   Как и все, он читал истории про  мошенников,  уличных  девиц,  наркотики,
перекрашенные машины, всякого рода  жульничества,  местом  действия  которых
являлись некоторые бары, открытые ночью.
   Время от времени становилось известно об  очередном  сведении  счетов,  о
том, что некто был застрелен, когда входил в одно из таких заведений или  же
выходил из него.
   Он был порядочным человеком. Он ни разу в жизни не переступил грань между
добром и злом.
   Это не  выдерживало  критики.  Не  выдерживал  критики  не  сам  визит  в
"Карийон", а придуманный Эмилем  накануне  предлог,  чтобы  не  возвращаться
домой.
   От его квартиры до аэропорта "Орли" можно было  доехать  за  каких-нибудь
десять минут. Если он должен передать портфель некоему американцу, ничто  не
мешает  ему  поужинать  с  женой  и  сыном,  провести  вечер,   сидя   перед
телевизором, быстро слетать на машине в "Орли", где он не потратил бы  целый
час на поиски своего клиента.
   - Официант, еще один бокал.
   Это становилось привычкой, почти пороком, а сегодня утром он в  последнюю
минуту заказал третий бокал пуйи, от  которого  его  самочувствие  несколько
улучшилось, но зато возросла нервозность.
   Поднимая железные шторы в агентстве, он чувствовал себя виноватым. Он еще
ничего не сделал. Он, конечно же, не сделает ничего плохого. Это не входит в
его намерения. И все же он впервые в жизни солжет Бланш.
   Утро  понедельника  всегда   было   тяжелым,   потому   что   большинство
коммерсантов сворачивали торговлю и использовали эту паузу для  того,  чтобы
прийти обсудить свои поездки или будущие отпуска.
   Жозеф Ремакль спросил его:
   - Мсье Жовис, в "Орли" ехать мне?
   Он  позабыл  о  спецрейсе.  Разные  общества,  спортивные   клубы   порой
арендовали для поездки целый самолет. Такое случилось сегодня утром. Случай,
впрочем,  довольно  занятный,  поскольку  речь  шла  о  товариществе  бывших
торговцев с бульвара Бомарше.
   Их было около сорока - старики и старухи, которые провели всю свою  жизнь
в самом близком соседстве, а с наступлением старости продали свое  дело,  но
связи друг с другом решили не терять. Некоторые еще попрежнему жили  в  этом
квартале. Других судьба разбросала по Парижу, его  окрестностям  и  даже  по
провинции.
   Они собирались, как правило, раз в  месяц  на  дружеский  ужин  в  пивном
ресторанчике на площади  Республики  и  раз  в  год  отправлялись  вместе  в
поездку.
   На сей раз они арендовали самолет, на котором должны  были  облететь  все
Средиземноморье, и вылет был назначен на одиннадцать часов. В таких  случаях
агентство  чувствовало  себя  ответственным,  и   кто-нибудь   из   служащих
направлялся в "Орли" проследить, что все идет хорошо.
   - Ладно, Ремакль. Будьте в аэропорту за час до  вылета.  Наверняка  среди
них есть такие, кто ни разу не летал на самолете.
   Он  только  что  нашел  выход  -  чартер",   как   принято   называть   в
профессиональной среде самолеты, арендуемые группой.
   Он  придумает  чартер,  который  вылетит,  скажем,  около  полуночи  или,
например, около часу ночи. Ему достаточно будет ближе к концу  рабочего  дня
позвонить жене! Нет! Он же забыл про бедного Алена, которого  нужно  отвезти
обратно в Клерви.
   Будет видно. У него есть время поразмыслить над этим  и  доработать  свою
историю в перерывах между посетителями. Больше всего его беспокоит Ален. Нет
никакого желания отправляться в Клерви до визита на улицу де Понтье:  иначе,
оказавшись дома, он растеряет свое мужество.
   Между тем этот визит был необходим. Он не мог  бы  объяснить  почему,  он
просто чувствовал это.
   Как потребность взглянуть, прикоснуться.
   Он не любил громких слов, но все же следует признать,  что  добро  и  зло
существуют.  До  той  первой  его  ночи  в   Клерви   зло   рисовалось   ему
малопривлекательным, почти уродливым, что-то наподобие картин с изображением
ада.
   Однако у дьявола, с которым он недавно повстречался, было не такое  лицо.
У него перед глазами  стоял  Фарран,  каким  он  увидел  его  на  балконе  -
светловолосый, улыбающийся, в шортах, прикуривающий от  зажигалки,  которая,
вероятно, была из золота, и  это  после  бурных  ночей,  непристойных  слов,
забав, которые были  ему  известны  в  мельчайших  деталях,  но  которые  он
отказывался воскрешать в своей памяти.
   Разве таким рисуется образ проклятого Богом человеку, воспитывавшемуся  в
коллеже в Кремлен-Бисетре отцом - школьным учителем, женившемуся  на  Бланш,
всегдашнему образцовому служащему, который посещал вечерние занятия?
   Да и женщина - в шелковом пеньюаре в мелкий цветочек, с  темными  мягкими
волосами, струившимися по плечам, - ничем не походила на проклятое создание.
   Он не слышал, о чем они говорили в воскресное утро, но голоса их  звучали
безмятежно, счастливо, и таким же  безмятежным  было  и  лицо  вышедшего  на
прогулку Уолтера.
   Абсолютно необходимо...
   Ему хотелось, чтобы это произошло немедленно. Он опасался,  что  по  мере
того, как  будет  разворачиваться  день,  мужество  оставит  его.  Может,  в
какой-то момент он посчитает свой план смешным и откажется от него?
   - Алло! Я вас очень  хорошо  слышу...  Нет.  Прямого  сообщения  нет.  Вы
совершите посадку в Риме, где вам придется подождать всего  час...  К  вашим
услугам! Я вам расскажу более подробно, когда вы приедете за билетом...  Да,
он готов. Первый класс...
   Он пообедал в одиночестве в бистро на улице ЖакКер. Он  даже  не  обратил
внимания на то, что ест. К счастью, около трех часов в агентство заехал  г-н
Арман, чтобы поговорить с ним  о  некоторых  проектах,  чем  он  примерно  в
течение двух часов и занимался.
   Тем хуже! Придется ему отвезти Алена домой  -  все  же  он  не  до  такой
степени циничен, чтобы посадить сына в автобус.
   Ален, как и в прочие дни, пришел  в  офис  и  в  ожидании  отца  принялся
разглядывать   плакаты,   затем   они   вдвоем   отправились   за   машиной,
припаркованной на другой стороне площади.
   - Больше недели...
   До начала школьных каникул оставалось  не  больше  недели.  И  тогда  ему
придется отвезти Бланш с сыном в Дьепп, куда он будет  к  ним  приезжать  на
выходные. Обычно  ему  было  не  так  уж  неприятно  оставаться  одному.  Он
устраивал себе жизнь одинокого мужчиныхолостяка или вдовца, - в которой  был
какой-то свой шарм.
   Но сейчас он в растерянности. На улице Фран-Буржуа все  было  просто.  Но
как это будет происходить в новой квартире, где у него еще нет своего места?
Он уже трижды переставлял кресло  в  различные  углы  комнаты,  и  последняя
расстановка мебели еще не была окончательной.
   - Хорошо потрудился?
   - Мы сейчас уже почти ничего не делаем.
   - А что тебе вчера рассказал твой новый друг?
   - Он не мой друг.
   - Он приятный?
   - Еще не знаю.
   - Ходит в лицей в Вильжюифе?
   - Я у него не спрашивал. Я тебе уже сказал вчера: мы в основном  говорили
о джазе.
   Его настойчивость  раздражала  мальчика,  который  не  любил,  когда  его
расспрашивали о том, что он считал своей заповедной  территорией.  Разве  он
задавал отцу вопросы о его жизни в  офисе,  а  матери  -  о  ее  малышах  из
яслей-сада?
   Красной машины перед домом не было. Уолтера в окне они не увидели.
   Ужин был готов, и он не решился отказаться поесть с женой и с  сыном.  Он
жалел об этом. Он-то надеялся, что поест в городе - один в  углу  ресторана,
чтобы понемногу собраться с духом.
   - Мне придется сегодня вас оставить, детки.
   Это было так неожиданно,  что  они  оба  застыли  с  вилками  в  руках  и
уставились на него.
   - Одна группа из важных людей, финансовых  экспертов,  должна  в  срочном
порядке отправиться в Японию. Я не посвящен в тайны  богов,  но  подозреваю,
что  ожидается  банкротство  крупного  японского  банка,  и   тут   замешаны
французские интересы.
   Он занимался шлифовкой. И шлифовкой излишней.
   - У меня не  было  возможности  рассадить  их  по  регулярным  рейсам.  Я
организовал для них спецрейс, это совсем непросто в  такие  короткие  сроки,
особенно в период отпусков.
   - Ты едешь в "Орли"? Можно мне с тобой?
   Ален уже пришел в возбуждение.
   - Нет, я не сразу еду в "Орли". Сначала  я  заеду  в  офис,  куда  должны
поступить некоторые уточнения, затем  в  дирекцию.  Мне  нужно  будет  также
уведомить всех заинтересованных лиц,  затем  быть  в  аэропорту  за  час  до
отправления самолета.
   - Когда ты думаешь вернуться?
   - Вероятно, не раньше двух часов ночи.
   Он не покраснел. Его удивило, что он чувствует себя так легко в то время,
как лжет жене и сыну.
   - Для нашего агентства это крупное дело.
   Тут он вытирает губы и встает.
   - Крепкого вам сна, детки. Я постараюсь не шуметь, когда вернусь.
   В тот момент, когда он усаживается в машину, а Бланш  наблюдает  за  ним,
облокотившись на - перила балкона, он видит, как к дому  подъезжает  красная
машина, - это шло вразрез с его планами. Из нее вышел мужчина и, похоже даже
не заметив его присутствия, направился к входной двери.
   А почему бы Фаррану и не поужинать дома, прежде чем отправиться в кабаре?
Если только оно не закрывается  на  один  день  в  неделю,  как  это  делает
большинство ресторанов, и таким днем не является именно понедельник?
   По автостраде он ехал быстрее обычного, как если бы  в  его  власти  было
ускорить бег времени. Ему не терпелось узнать.
   Узнать что?
   Это уже не имело значения. Он не  задавал  себе  вопросов,  главное  было
добраться до "Карийон Доре", войти туда, увидеть.
   Он долго кружил по кварталу Елисейских  полей  в  поисках  стоянки,  пока
наконец не вспомнил, что есть один паркинг под авеню Георга V.
   Он шагал, поглядывая на  часы.  Еще  не  было  и  девяти  вечера,  кабаре
наверняка распахивает свои двери не раньше одиннадцати-двенадцати.
   На углу улицы Вашингтона на него метнула  вопросительный  взгляд  уличная
девица, как бы ожидая сигнала с его стороны. Неужто  он  похож  на  мужчину,
который обращается к такого рода женщинам? Когда он миновал ее,  она  пожала
плечами и вновь заступила на свой пост.
   Покружив  минут  двадцать,  он  наконец  зашел  в  кинотеатр.   Как   ему
показалось, билетерша тоже упорно наблюдала за ним, будто ждала, что он ее о
чем-то попросит. Может, чтобы она посадила его рядом с хорошенькой девушкой?
   Это был фильм про войну; оглушительно гремели пушки, самолеты, пулеметы.
   Покрытые грязью мужчины с оружием  наперевес  гуськом  пробирались  через
болото.
   Он совершил промашку,  сказав,  что  заедет  в  офис.  Предположим,  жене
захочется с ним поговорить, она позвонит, и ей никто не ответит.
   Его страхи смешны. У нее ни разу не возникало необходимости сообщить  ему
что-то срочное. Не было никаких оснований для того, чтобы Ален поранился или
чтобы на Бланш вдруг напал какой-нибудь недуг.
   Если не считать пагубных последствий ее родов, она ни разу не  болела,  и
он не помнил, чтобы она провела день в постели. Даже когда у нее был  грипп,
она отказывалась мерить температуру и занималась хозяйством.
   А что?! Она была счастлива! Они все были счастливы!
   Что изменится от того, что он уступит небольшому  любопытству  и  отворит
дверь ночного ресторана?
   Он вновь очутился на улице в час, когда все  кинотеатры  выплескивают  на
тротуары толпы своих зрителей, и ему  потребовалось  какое-то  время,  чтобы
сориентироваться. Теперь на углу улицы Вашингтона стояли уже, три женщины, и
похоже было, они хорошо ладили между собой.
   Значит, их не смущало заниматься этим ремеслом на глазах  друг  у  друга.
Одна из них, молодая,  еще  свежая,  улыбнулась  ему,  и  он  чуть  было  из
вежливости - чтобы не огорчить ее - не улыбнулся в ответ.
   Улица  де  Понтье  выглядела  более  оживленной,   чем   днем.   Неоновые
вывески-красные, синие, желтые или зеленые  -  указывали  на  кабаре,  бары,
рестораны.
   Когда он подходил к "Карийон Доре", у него почти перехватило  дыхание,  и
ему пришлось сделать над собой  усилие,  чтобы  протянуть  руку  к  двери  и
толкнуть ее.
   - Вашу шляпу, мсье.
   В  углу,  огороженном  балюстрадой,  гардероб   обслуживала   девушка   в
коротенькой юбочке. Слева  он  увидел  стойку  бара  из  красного  дерева  и
табуреты, которые почти все были заняты.
   Освещение цвета танго - как говорили когда-то - было  таким  скупым,  что
требовалось время, чтобы привыкнуть к полумраку.
   - Вам столик получше, мсье?
   Метрдотель старался увлечь его за собой  к  центру  зала,  где  крошечный
подиум окружали столики - каждый со  своим  ведерком  со  льдом  и  бутылкой
шампанского с большой золоченой пробкой. Жовис чуть было не уступил  нажиму,
но тут повернулся в сторону бара и увидел свободный табурет по  соседству  с
женщиной в желтом платье.
   - Я предпочитаю остаться здесь.
   - Как вам угодно.
   "Не вышло" - казалось, сказал  про  себя  метрдотель,  как  до  него  это
сделала девица на углу улицы Вашингтона.
   Он взгромоздился на табурет. Бармен положил перед ним на стойку салфетку,
вопрошающе взглянул на него.
   - Что вам подать?
   - Можно кружку пива?
   - Сожалею, но у нас нет пива. Только шампанское, виски, джин и водка.
   Все, наверное, поняли, что он впервые переступил порог  заведения  такого
рода, и его  соседка  отвернулась,  чтобы  скрыть  улыбку,  а  может,  чтобы
подмигнуть Леону.
   Леон оказался небольшим человечком, розовым и  толстощеким,  каких