- поспешил заверить ее я. - Это исключается...
   - Тогда пусть он пошлет за бумагами своих людей, - предложила она. - А мы
это время проведем здесь с тобой, милый. Они быстро вернутся... А потом... -
Она опустила свои красивые глаза. - Потом, если ты захочешь, то я... я  буду
миссис Томпсон...
   - О, Мерседес...
   Я поднялся, подошел к ней и обнял.
   Я был самого высокого мнения о ней, как о женщине.  Но  в  эту  ночь  она
превзошла все мои ожидания и  все  представления  о  женщинах,  являя  собой
клокочущий вулкан  страсти  в  сочетании  с  филигранной  техникой  большого
мастера. Только периодически легкие стоны "О, мой любимый!.."  или  "О,  моя
жизнь!.." прерывали ее тяжелое учащенное дыхание.
   Во  время  кратковременного  промежутка  отдыха,  закурив  сигарету,  она
сказала:
   - Мой милый, мне бы хотелось, чтобы наше счастье никогда не кончалось!..
   - Так оно и  будет,  Мерседес...  -  ответил  я  тихо.  Потом,  помолчав,
добавил: - Пусть завтра дон Диего отправляет своего человека за бумагами.  А
его документы надо будет на всякий случай спрятать.
   - Куда, милый?
   - Это уже решишь ты...
   - Хорошо, мой милый.
   И наши губы снова слились в долгом поцелуе.
   На следующее утро меня разбудил нежный поцелуй Мерседес.
   - Просыпайся, мой милый, - тихо сказала она. - Мне нужно пойти  за  доном
Диего. Я тоже хочу, чтобы все это скорее кончилось...
   Я привлек ее к себе, но она нежно отстранила мои руки.
   - У нас еще будет время для этого. Много времени... - Она улыбнулась. - А
сейчас нам нужно что-то решить.
   - Хорошо, - сказал я. - Иди за нашим другом доном Диего...
   Когда она ушла, я встал, закурил сигарету, и вдруг у меня появилась  одна
идея. Я быстро достал бумаги дона Диего,  взял  карандаш  и  перенес  только
знакомым мне  шифром  все  данные  о  вложении  денег  на  обратную  сторону
фотографии одной эстрадной певички, которая  случайно  хранилась  у  меня  в
бумажнике. Я еще не знал, для чего все это делал, но просто  предчувствовал,
что это может мне пригодиться.
   Едва я закончил переносить  эти  данные  и  убрал  фотографию  обратно  в
бумажник, а бумаги дона Диего положил в карман своего пиджака, как  раздался
шум подъезжающей машины.
   В комнату вошли Мерседес и дон Диего.
   - Доброе утро, мистер Томпсон, - сказал он, улыбаясь.  -  Ну,  и  что  вы
решили?
   - Я принимаю ваше предложение, дон Диего, - тихо, но твердо ответил я.  -
И надеюсь, что это не займет слишком много времени.
   - О, нет. Я думаю, через пять-шесть дней вы с Мерседес получите  все  то,
что так хотите. - И улыбка озарила его лицо.
   - Тогда я тем более согласен, - ответил я. - Но лучше все же,  чтобы  это
было через пять дней.
   Я на несколько мгновений задумался, мысленно поздравляя себя с  тем,  что
разделил изъятые мною бумаги на несколько частей, и решил, что назову сейчас
только то место, где хранятся списки организации да неправильно переписанные
мною листки. В дальнейшем, рассуждал я, при честной игре дона  Диего,  можно
будет ему выдать и все оставшиеся бумаги, или воспользоваться ими для  себя.
Решение этого вопроса я думал  предоставить  Мерседес,  когда  все  страшное
будет для нас позади.
   Я подробно рассказал ему, как вернулся назад,  как  заехал  в  Хьюстон  и
оставил там на хранение бумаги в банке.
   - Я  на  всякий  случай  привез  с  собой  адвоката,  мистер  Томпсон,  -
проговорил дон Диего, - чтобы в случае вашего согласия, вы могли бы оформить
поручение на изъятие бумаг из банка, если так их не удастся взять. Как вы на
это смотрите, а?
   - Пожалуйста, дон Диего, я согласен на встречу с адвокатом  и  оформление
доверенности.
   Мерседес вышла из комнаты и вскоре вернулась с юрким человечком в очках в
золотой оправе, у которого под мышкой была папка из крокодиловой кожи.
   Выслушав наше пожелание, он сел за стол  и  быстро  составил  необходимый
документ, который мы скрепили подписями.
   - Ну что ж, мистер Томпсон, - сказал  с  улыбкой  дон  Диего,  поднимаясь
из-за стола,  -  надеюсь,  что  через  несколько  дней  и  я  оправдаю  ваши
надежды... До скорой встречи...
   Мерседес вышла их проводить, а я почему-то почувствовал смутную  тревогу,
которую не мог ничем объяснить.
   - Ну вот, милый, и все будет скоро кончено, - вывел меня из  задумчивости
мелодичный голос вновь появившейся в комнате Мерседес.
   - Конечно, дорогая, - ответил я, улыбаясь.
   Я не хотел, чтобы чувство тревоги передалось и ей.
   - Мне жаль только одного, - задумчиво проговорил я, - что я уеду так и не
познакомившись с шефом мистера Мигуэля или как он там  называется  на  самом
деле, который почему-то приказал меня убрать после окончания дела...
   - О, не печалься об этом, милый, - ее глаза вдруг  озорно  заблестели.  -
Вдруг ты еще с ним встретишься... Я, правда, не хочу этого. Я хочу, чтобы ты
принадлежал мне, и только мне одной.
   - Я тоже хочу этого...
   Два дня с Мерседес пролетели для меня как одно  мгновение.  А  на  третий
день к вечеру она вернулась с провизией радостная и возбужденная.
   - Милый, - сказала она с порога,  -  я  видела  сегодня  дона  Диего.  Он
сказал, что звонил его парень из Хьюстона, которого он направил за бумагами.
Все в полном порядке... Он уже возвращается...  -  ее  голос  прерывался  от
возбуждения. - Завтра он будет уже здесь, а  к  вечеру  или  послезавтра  мы
покинем, наконец, это наше убежище и начнем новую  жизнь,  в  которой  будет
место только нам двоим... Ты рад, милый?
   - Очень, моя дорогая. Но я хочу сначала уехать отсюда с тобой, а потом уж
радоваться,  -  ответил  я,  потому  что  чувство  непонятной  тревоги   все
усиливалось.
   - О, какой же ты бываешь недоверчивый, милый!..  -  радостно  проговорила
она. - Пойдем отпразднуем наше освобождение, отпразднуем нашу победу...
   Наш маленький домик наполнился ее  неуемной  радостью.  Она  металась  из
кухни в комнату, что-то напевая. Я наблюдал за ней, скрывая свою тревогу. На
столе появлялись все  новые  угощения  и  напитки.  Наконец,  она  закончила
приготовления.
   - Ну, мой милый, иди же к столу, - сказала она, улыбаясь.
   Я сел за стол. Она щебетала почти не закрывая рта, строила  планы  нашего
счастливого будущего. Я слушал  ее,  иногда  вставляя  слова.  Мы  пришли  к
обоюдному согласию, что на первое время поселимся в Италии и там же проведем
наш медовый месяц.
   - Ну, мой милый, выпей этого вина, -  сказала  Мерседес,  протягивая  мне
стакан. - Я его достала специально для тебя...
   Я взял стакан и попробовал вино. Оно было в меру  холодным  и  терпким  и
очень мне понравилось. Я выпил весь стакан и поблагодарил Мерседес за  такое
вкусное вино.
   - Я очень  рада,  милый,  что  тебе  оно  понравилось...  Это  было  вино
специально для тебя, - и в ее  голосе  послышалась  мне  какаято  незнакомая
нотка.
   Я еще ничего не успел осознать, как почувствовал, что засыпаю  и  куда-то
проваливаюсь...
 
 
   Глава 7
 
   Я начал приходить в себя от резкого запаха какого-то  лекарства,  которое
кто-то упорно совал мне под нос. Постепенно мысли  мои  начали  приходить  в
порядок, и я почувствовал, что нахожусь на  полу,  скорее  всего,  какого-то
катера. Я почувствовал качку и услышал звук работающего мотора.  С  огромным
трудом приоткрыл глаза, но не смог пошевелить ни руками, ни ногами.
   - Зачем нужно было организовывать весь этот спектакль? - услышал  я  ясно
голос Мигуэля. - Мы и так знаем, кем вы являетесь для нашей организации...
   - Зачем? Хотя бы для того, чтобы показать, как я могу  рассчитываться  со
своими врагами, - прозвучал голос Мерседес, но в нем  уже  не  чувствовалось
прежней нежности, а слышались металлические нотки. - Затем,  чтобы  показать
вам, что из-за вас и ваших пустоголовых помощников, я -  первая  дама  нашей
страны, была вынуждена стать любовницей этого жалкого недоноска,  с  которым
вы, мужчины, не смогли справиться... А теперь настал мой черед. Он мой, и  я
сама хочу рассчитаться с ним и показать вам, чтобы  все  знали,  как  я  это
делаю со своими врагами...
   - Где я? - спросил я, с трудом ворочая языком.
   Я обвел слегка затуманенным взглядом салон  легкого  самолета.  Рядом  со
мной в кресле сидела Мерседес, а в двух других - дон Диего и мистер Мигуэль.
   - А, мой милый, ты, кажется, пришел в себя после прекрасного  вина?  -  с
улыбкой проговорила Мерседес. - Пришло время исполнения твоих  желаний...  -
злая усмешка отразилась на  ее  лице.  -  Ты  хотел  познакомиться  с  шефом
организации, да? Так  я  перед  тобой,  милый...  -  Она  рассмеялась  своим
серебристым смехом. - Можешь меня теперь или уговаривать, или убивать...
   Я попытался пошевелиться, но не смог.
   - Что, у тебя не двигаются ни ручки, ни ножки? -  с  усмешкой  издевалась
Мерседес. - Не подумай обо мне плохо - я  не  связывала  тебя...  Просто  ты
принял такой препарат, что сможешь все  слышать,  болтать  своим  языком,  а
потом... - она сделала паузу, усмехаясь.  -  Если,  конечно,  ты  останешься
живой, то будут работать и твои ноги и руки, но я надеюсь, что этого с тобой
не случится...
   Я постепенно начал все понимать.
   - А что же все-таки со мной будет. Мерседес? - спросил я.
   - О, ничего страшного, -  ответила  она.  -  Просто  мы  сбросим  тебя  с
самолета. Ты не волнуйся, все твои документы и деньги на  месте,  в  кармане
твоего пиджака. Даже твой "магнум", из которого ты убил трех  человек,  тоже
при тебе. Это на случай, если тебя, вернее твой труп,  слишком  рано  найдут
флики. Должен же кто-то ответить за убийство ни в чем неповинных людей...
   - Давайте побыстрее кончать эту комедию, - взмолился дон Диего,  -  а  то
меня начинает уже укачивать...
   - Не спешите, господа, - ответила с усмешкой  Мерседес.  -  Какие  же  вы
все-таки бываете жестокие... Я не могу так  безжалостно  расстаться  с  моим
милым... У него, наверное, есть еще вопросы ко мне, не так ли?
   - Да, меня интересует за что все-таки я должен быть убит? - спросил я.
   - За что?! - ее голос высоко зазвенел, и я  почувствовал  удар  носка  ее
ноги мне в лицо.
   Удар был произведен с такой силой, что моя голова, как у тряпичной куклы,
мотнулась из стороны в сторону и отвернулась к стене самолета.
   - Он еще спрашивает: за что?! - резко проговорила  Мерседес,  не  скрывая
своего возмущения. -  Ты  должен  был  быть  виновным  в  гибели  полковника
Альберто Родригеса, чтобы его убийство не носило политической окраски. Из-за
тебя мы потеряли почти две недели в выполнении наших  планов,  а  для  нашей
организации это уже много.
   Я хотел уже повернуть голову, в которой все еще стоял  звон  после  удара
ноги Мерседес, но вдруг увидел, что по стене, как раз на уровне  моего  лица
проходит  проводка  и  пластиковая  трубка  бензопровода.  Я  немного   знал
устройство этого типа самолетов и понял, что если удастся дотянуться хотя бы
зубами... Эта мысль целиком поглотила меня, и я почти не слушал высказываний
Мерседес. Я даже начал ощущать, что чувствительность постепенно возвращается
в мои конечности. Но меня пугало только одно - хватит ли у меня  времени  на
задуманное.
   Я застонал, а потом тихо произнес:
   - Но, Мерседес, неужели нельзя хоть сейчас оставить мне жизнь?..
   - Тебе оставить жизнь? - изумилась она. - Чтобы  потом  когда-нибудь  ты,
подвыпив и лежа в постели с какой-нибудь  шлюхой,  мог  похваляться  ночами,
проведенными со мной?! О, нет!.. Уж этого никогда не будет, мой милый!
   Я слушал ее ответ, пытаясь зубами ухватиться за провода и бензопровод, но
у меня ничего не получалось. Я уже почувствовал, что  изодрал  себе  губу  о
стенку, а от привкуса крови во рту, меня начало подташнивать.  Но  я  упорно
цеплялся зубами за все выступающее... Наконец, ухватил трубку  бензопровода,
но, видимо, у меня не было силы в зубах, а поэтому трубка  выскользнула.  Но
все же мне это удалось  еще  раз...  Я  стиснул  зубы  с  такой  силой,  что
почувствовал боль в челюстях. И, вдруг, к моей великой радости, я ощутил  во
рту вкус бензина...
   - Ладно, пора прощаться, мой  милый,  -  вдруг  проговорила  Мерседес.  -
Мигуэль, помогите мне выбросить за борт этот  куль  ничтожества,  а  то  наш
бедный председатель побелел  от  качки  и  не  может  двинуться,  -  и  она,
усмехнувшись, кивнула в сторону дон Диего.
   Мигуэль встал и открыл дверцу самолета. Тугие струи воздуха  ворвались  в
кабину, а к звуку мотора примешался свист ветра. Но я все отчетливее  ощущал
запах бензина. Мигуэль дернул меня за ноги,  подтаскивая  к  открытой  двери
самолета, а Мерседес подталкивала меня за плечи.
   - Как жаль, Мерседес, - громко, стараясь перекричать  посторонние  звуки,
проговорил я, - что у тебя все так неудачно получилось...
   - Тебе не о чем жалеть, мой милый, - ответила  она,  наклоняясь  к  моему
лицу. - У меня, как говорят ваши американцы, все "о'кэй"... А вот тебе,  мой
милый, осталось жалеть слишком мало времени...
   - Ты думаешь, что все "о'кэй"? - усмехнулся я.
   Я даже заметил, что она перестала толкать меня к дверце.
   - Что ты этим хочешь сказать? - насторожилась она.
   Я услышал, что в мерном гуле мотора самолета появились  перебои,  которые
все учащались.
   - Дело в том, - говорил я  наклонившейся  ко  мне  Мерседес,  -  что  мне
показалось странным и подозрительным, что такой матерый зверь, как  Мигуэль,
не предусмотрел возможности твоей помощи мне в побеге. А тебя,  моя  любовь,
тоже почему-то, случайно, вдруг, заинтересовали те же бумаги, что и его. Вот
я и  подсунул  вам  те  чистые  бланки,  которые  нашел  в  сейфе  на  вилле
полковника. Я заполнил их сам в ночь побега от вас, в  мотеле,  недалеко  от
Хьюстона...
   - Сеньора, -  раздался  голос  пилота,  перекрывающий  прерывистые  звуки
работы мотора. - Самолет теряет высоту... Что-то случилось с мотором... Я не
вижу места для посадки...
   - Ну вот, любовь  моя,  -  проговорил  я,  усмехаясь.  -  Тебе  достались
фальшивые бумаги... Да и меня ты переживешь не на много...
   - Ты лжешь!.. - выкрикнула она с исказившимся лицом, которое вдруг  стало
неприятным и старым. - Выбрасываем его, Мигуэль, чтобы облегчить самолет...
   Я чувствовал, что самолет снижается, а когда меня  подтащили  к  открытой
дверце, то  увидел,  что  самолет  почти  задевает  верхушки  деревьев.  Еще
мгновение, и я оказался за пределами самолета...
   Я почувствовал резкий толчок. Ветки деревьев жестко  хлестнули  по  моему
телу, и я стал  падать,  ломая  их  по  пути,  пока  не  застрял.  Я  висел,
раскачиваясь на большой ветке, когда в отдалении раздался взрыв. Я  подумал,
что это, возможно, взорвался самолет с моими "друзьями".
   Постепенно я начал ощущать, что могу  двигать  конечностями,  хотя  и  не
знал, сколько  времени  я  провисел  на  ветвях  дерева.  Я  протянул  руку,
подтянулся и сел на ветке,  а  затем  начал  осторожно  спускаться  вниз.  Я
чувствовал сильную боль  во  всем  теле  при  малейшем  движении,  вероятно,
последствия моих ударов о ветви,  но  двигаться  мог.  Уже  когда  до  земли
оставалось совсем немного, я не смог удержаться быстро слабеющими  руками  и
сорвался вниз. Приземлился я неудачно, почувствовав резкую боль в  ноге.  От
сильной боли я даже на некоторое время  потерял  сознание,  но  потом  решил
попытаться встать. Первая попытка была неудачной - боль  в  правой  ноге  не
давала возможности  передвигаться.  Я  немного  полежал,  отдыхая,  а  потом
предпринял еще попытки встать, пока  одна  из  них  не  увенчалась  успехом.
Подобрав палку, я с трудом передвигался, волоча правую ногу.
   Я потерял счет времени, только чувствовал, что мне предстоит заночевать в
этих непролазных зарослях, полных всяких опасных животных и насекомых, с кем
бы я не имел ни малейшего желания встретиться. В изнеможении  я  присел  под
деревом.
   - Кто ты? - услышал я слова, сказанные на ломаном английском языке.
   Подняв глаза я увидел перед собой двух смуглых загорелых людей.
   - Я летел на самолете... - с трудом проговорил я  по-испански,  на  языке
более популярном в странах Латинской Америки.  -  Случилась  авария...  меня
отбросило волной...
   - А, так это был взрыв вашей машины? - спросил один из них,  переходя  на
испанский язык.
   - Да, но у меня не было сил убедиться, что случилось с остальными.
   - Не волнуйтесь, мы это узнаем, -  они  говорили  с  небольшим  акцентом,
свойственным местному диалекту. - А вам мы поможем...
   Они подняли меня и понесли в направлении, противоположном  тому,  куда  я
так упорно двигался, и минут через двадцать я оказался в хижине, где и  пишу
эти записки.
   На  другой  день  я   узнал,   что   все   мои   попутчики   погибли,   а
старуха-аборигенка все уговаривала меня, что я скоро поправлюсь. Я не  верил
ей и поэтому нашел здесь листки бумаги и карандаш,  чтобы  все-таки  сделать
эти записи. Я, конечно, хочу надеяться на  лучшее,  но  что  же  мне  делать
дальше?..
   Пока я писал эти записи, минуло уже шесть дней, и я начинаю  верить,  что
старуха из этого маленького, затерянного в дебрях селения, оказалась  права:
я уже потихоньку хожу, наступая на больную  ногу.  Оказалось,  что  это  был
просто ушиб с растяжением мышц...
   Здесь я познакомился с парнем, который случайно попав сюда, провел в этой
непролазной глуши более пятнадцати лет. Трудно представить себе более тяжкое
наказание. Несмотря на то, что живя здесь, он со всеми был робок и  замкнут,
со мной он заговорил, и мы быстро сошлись с ним как хорошие друзья.
   Звали его Педро Хуанес...
 
 
   Глава 8
 
   Дочитав до этого места Педро Хуанес невольно смахнул со своего лица  пот,
выступивший от напряжения. Откинувшись назад в кресло,  он  живо  представил
все, что уже произошло и то, что предстояло ему пережить впереди.  Он  снова
потянулся к  бутылке  с  виски  и  налил  себе  стакан.  Однако,  выпив,  не
почувствовал опьянения. Сегодня его нервы были так напряжены,  что  алкоголь
оказался бессилен. Кровь стучала, пульсировала у него в висках. Он  еще  раз
переживал свою жизнь...
   Закурив сигарету, Педро снова углубился в записи...
   Трудно представить более сложную и  неудачную  судьбу,  чем  та,  которая
выпала на долю  моего  нового  знакомого  -  Педро  Хуанеса.  Даже  все  мои
приключения и мучения последних дней  меркли  перед  бесстрастным  рассказом
этого парня.
   Днем я писал свои записи, а  по  вечерам,  в  южной  темноте,  освещаемой
огоньками самодельных папиросок на небольшой отрезок времени, слушал рассказ
Педро.
   Он рос в довольно обеспеченной семье, обучался в одной из лучших закрытых
школ.  Вероятно,  он,  по  моему  мнению,  мог  бы  стать  весьма  уважаемым
человеком. Редко я встречал такой живой ум, наблюдательность  и  силу  воли,
какие обнаруживал этот тихий, черноволосый парень с мягкими карими  глазами,
замученный тропической лихорадкой.
   Все шло бы хорошо для Педро, но его уважаемый отец, дон Хуанес,  полез  в
большую политику и оказался в такой же игре, как и та, из которой только что
удалось выпутаться мне, но он был в роли главного действующего лица. В  один
из выходных дней, когда машина с родителями Педро, им самим и  его  сестрой,
остановилась на дороге, чтобы мальчик смог сходить в кусты  по  естественной
надобности,  а  отец  отошел  от  машины,  ожидая   возвращения   сына,   из
промчавшейся мимо машины  раздалась  дробная  автоматная  очередь,  а  потом
грянул и взрыв... Чужая машина так же быстро унеслась как и появилась. Когда
Педро выскочил из кустов, то увидел догоравшую машину и умирающего отца.
   Мальчик кинулся к отцу.
   - Уходи...  -  прохрипел  тяжело  раненый  отец.  -  Уходи  в  заросли...
Скрывайся от этих двуногих зверей...
   Педро шел уже тринадцатый год, и вид тяжело раненного отца потряс его. Он
стоял с широко открытыми глазами, не в силах пошевелиться, переводя взгляд с
догоравшей машины на умирающего отца.
   - Иди!.. - снова прохрипел отец. - Они могут вернуться...
   И как бы по