ная карта.
   - Выходит, он нездешний? - рассуждает вслух капитан. -  Иначе  зачем  ему
подъезжать к дому Осеева с шумом? Пешком прошел бы.
   Он вглядывается в карту, как бы  открывая  для  себя  новые,  неизвестные
районы.
   - Нет ли здесь связи? Смотрите... Комаровский показывает на два кружочка,
прилепившихся к окраине городка.
   - Совсем недавно, в конце  июля  и  начале  августа,  были  похищены  два
мотоцикла. Один найден в лесу под Колодином  -  неисправный,  а  другого  не
нашли. Похититель пока неизвестен. Похоже, это одно  и  то  же  лицо.  Самое
странное, что раньше у нас никогда  не  уводили  мотоциклов.  Зачем?  Угнать
невозможно: тайга. На запчасти? Но мы проверяли - запчасти не появлялись  на
рынке...
   - Что гадать?.. Давайте пока займемся этим незнакомцем,  проживающим  вне
Колодина.
   - Это уж Кеша нам должен помочь. Жду его с минуты на  минуту.  Вы  знаете
Кешу Турханова?
   Кто в Колодине не знает таежника Кешу? Турханов - первый здешний охотник,
соболятник, в годы войны на пожертвованные  им  деньги  были  построены  два
истребителя. Я узнал о Кеше задолго до того, как научился читать.
   - Он не раз помогал нам, - с гордостью  говорит  Комаровский.  -  Другого
такого следопыта не найти.
   Кеша Турханов входит без стука, отстранив секретаршу. У него свои понятия
- если нужно, входи. Люди  всюду  должны  встречаться  так  же  просто,  как
встречаются они в тайге.
   Кеша немолод, могуч и сутул. Спина его привыкла к двухпудовой  паняле,  а
ноги  -  к  тридцативерстным  переходам.  Узкие  глаза   смотрят   зорко   и
проникновенно.
   - Здравствуй, следователь. Звал?
   Комаровский  рассказывает  о  новом  охотнике,  который   объявился   под
Колодином. Кеша сосет трубочку и рассматривает  капитана.  Он  такой,  Кеша:
если захочет, поможет, нет - и  не  пытайся  добиться  ответа.  То,  что  мы
"представители власти", для него не имеет никакого значения.  Но  он  знает,
что работа у нас  справедливая,  нужная,  а  превыше  всего  Турханов  ценит
справедливость и закон.
   - Есть такой охотничек,  следователь.  Городской.  Приехал  погостить.  В
деревне живет, однако, у родственников.
   Выезжаем на исполкомовском "газике". День облачный и ветреный. Дорога, по
которой мы едем, носит гордое название - Полунинский  тракт.  Это  семьдесят
километров проселка, соединяющего Каледин  со  станцией  Полунине.  Когда-то
тракт имел значение, а сейчас по нему в пору ездить лишь вездеходам.
   - Кеша, ты уверен, что мы его застанем?
   - Охотника-то? Он этой ночью, однако, в засадке сидел. Отдыхает...
   - Откуда ты знаешь, Кеша?
   - В  тайге  все  видно.  Не  город  ведь.  На  двенадцатом  километре  мы
сворачиваем на таежную узкую дорогу и вскоре въезжаем в деревню.  Ни  одного
деревца близ домов. Так уж водится у си-. биряков,  привыкших  враждовать  с
лесом.
   Останавливаемся  у  большой  избы-пятистенки,  рубленной   по-старинному,
"связью", с охлупнями над крышей. Комаровский стучит в окно.  Нам  открывают
сразу же, без всяких опасений,
   Охотничек вовсе не кажется  смущенным  неожиданным  милицейским  наездом.
Горбоносый, смуглый, в меховой расшитой безрукавке, он  похож  на  радушного
жителя Закарпатья.
   - Дело, говорите, имеется? Милости прошу. Кваску?
   - Знакомимся. Сащенко Евгений Петрович, тридцати восьми лет, инженер  ОТК
в  "почтовом  ящике"  большого  сибирского  города.  Приехал   погостить   у
родственников. Сащенко охотно рассказывает о  своей  поездке  в  Колодин,  к
Шабашникову. Он уже слышал о трагическом событии  и  готов  помочь  нам  чем
может.
   - Собаку себе подыскиваю. У меня была чудесная лайка. Орест. Погибла. Что
я могу рассказать об этом визите? Шабашников, понимаете, был  под  хмельком.
Пришлось отложить покупку.
   - Вы впервые в Колодине?
   - Впервые
   - А долго пробыли у Шабашникова?
   - Минут пятнадцать. Было около девяти, когда я пришел.
   - Вы сразу отправились домой?
   - Сразу.
   - И часам к двенадцати были у себя?
   - Нет. Это целая история...  В  двенадцать  ночи  я  был  на  Полунинском
тракте.
   - Один?
   - Как перст! Я опоздал на "летучку" и решил дождаться попутной. Как назло
ни одной машины. Я не знал, что это  такой  пустой  тракт...  Пришлось  идти
пешком.
   - Ночью? И вы не остались в городе ночевать?
   - У кого? У меня нет знакомых,  а  гостиница  из-за  этого  строительства
забита народом.
   - Вы заходили в гостиницу?
   - Зашел по дороге.
   - А на тракте ночью никого случайно не встретили?
   Наконец-то Сащенко понимает, что наш приезд  вызван  желанием  установить
его алиби. В глазах его вспыхивает и тут же гаснет тревожный огонек.
   - Кого встретишь на тракте ночью? Хотя... Вы сможете разыскать его!
   - Кого?
   - Мотоциклиста. В Выселках, в нескольких километрах от Колодина, я присел
отдохнуть у будочки. И тут услышал мотоцикл.  Проголосовал.  Но  мотоциклист
пронесся мимо 'как на пожар.
   - Как выглядел этот человек?
   - Козырек кепки закрывал лицо, я не рассмотрел. Мне показалось, он нагнул
голову, проезжая мимо... Плащ, перчатки...
   - А марку машины вы можете назвать?
   - Думаю, ИЖ.
   - Вы не можете вспомнить поточнее, когда это было?
   - Я специально посмотрел на часы, когда промчался этот летун.  Чем-то  он
напугал меня, я даже хотел заявить в милицию, но, видите, вы меня опередили.
Без восемнадцати час, вот когда это было! Время у меня абсолютно точное.
   - Ну что ж, спасибо за  помощь.  Сащенко,  в  безрукавке,  надев  тяжелые
охотничьи сапоги, провожает нас к "газику".
   - Я пробуду здесь недельку. Если понадоблюсь, прошу...
   "Газик" снова трясется по ухабам. Кеша Турханов меланхолично  сосет  свою
коротенькую трубочку.
   - Этому Сащенко можно доверять, кажется, - говорит Комаровский. - Если он
действительно впервые в Колодине... Нетрудно проверить.  Такое  преступление
мог совершить лишь человек, хорошо знающий город и Осеева.
   10
   Жарков, развалясь в кресле, насмешливо поглядывает на меня. Я  нервничаю,
черкаю на бумаге какие-то закорючки. Он, конечно,  знает  о  ночной  поездке
Лены в Лихое и, кажется, намерен своим поведением подчеркнуть, что  к  нашей
беседе примешаны и личные счеты.
   - Итак, Шабашников пошел за водкой, а вы остались в его  доме.  Затем  вы
отправились к себе?
   - Да.
   Он длинной струей выпускает дым - облачко  заволакивает  мое  лицо.  Будь
терпелив, говорю я себе.
   - Вы были дома весь вечер и всю ночь?
   - Вечером я выезжал к знакомым, а ночью был дома.
   - Выезжали? На чем?
   - Такси в Колодине  нет.  И  трамвай  еще  не  успели  пустить.  Поэтому,
извините, я выехал на мотоцикле.
   Что  ж,  сторожиха  продмага,  заметившая  отъезд  Жаркова,   права:   он
действительно выводил свой ИЖ.
   - Скажите, пожалуйста, когда вы вернулись домой?
   - Двенадцати еще не было.
   До убийства Осеева, отмечаю я. Так ли это? Знает ли он, что в одиннадцать
тридцать на улице был выключен свет?
   ...После рассказа  Ленки  мне  трудно  разговаривать  с  этим  человеком.
Поэтому я стараюсь быть предельно вежливым. .
   - Вы уверены, что до двенадцати вернулись домой?
   - Ну, знаете ли! - возмущается Жарков. - Уж не подозреваете ли вы меня?
   - Мы работаем, - как можно более спокойно отвечаю  я.  -  Нам  приходится
беседовать не только с вами. Каждый  точный  ответ  -  это  помощь  в  нашей
работе.
   - Хорошо, - соглашается Жарков. - Я говорю "до двенадцати",  потому  что,
когда приехал, включил приемник, а потом услышал, как объявили время.
   - У вас какой приемник?
   Жарков смеется, показывая два  ряда  безупречных  зубов.  "Ну  и  вопросы
задает мальчишка из угрозыска!" - читаю я в его прищуренных глазах. Он очень
самоуверен.
   - "Сакта". Радиола. Это важно?
   - Важно. Еще один вопрос. Как долго  вы  слушали  радиолу  "Сакта"  после
двенадцати?
   - Ну, часа полтора.
   Удивительная выдержка у чемпиона. Кажется, права физиономистика,  уверяя,
что  тяжелые  подбородки   свидетельствуют   о   незаурядной   воле.   Таким
подбородком, как у чемпиона, орехи только колоть.
   - Прочитайте ваши  показания  и  подпишите.  Жарков  внимательно  читает.
Ставит лихую закорючку.
   - У вас неплохой слог. Все?
   - Нет. Хотелось бы знать, как вы пользовались сетевым приемником, если  с
одиннадцати тридцати до четырех, в ночь с восьмого на девятое августа, у вас
был выключен свет?
   Улыбка сходит с лица Жаркова, Ошибку уже не исправить.

   - На пушку берете?
   -  Весь  квартал  был  отключен,  на  электростанции  устраняли   аварию.
Вспомните, где вы находились той ночью?
   Он выплевывает, намокшую сигарету.
   - Хорошо: я не был дома. Но отвечать не собираюсь. Если считаете,  что  я
виноват  в  чем-то,  докажите.  Я   не   обязан   обосновывать   собственную
невиновность. Правильно я понимаю закон?
   - Вы правильно понимаете закон. Жаль только, что не хотите помочь нам. Не
знаю, как это расценить!
   - Как хотите. Вам я не отвечу.
   Жарков с ударением произносит "вам". К нему возвращается самоуверенность.
Во мне медленно колючим клубком растет раздражение. Провожу  кончиком  языка
по н„бу. Говорят, успокаивает.
   - Очень жаль, - повторяю я.
   ...Пожалуй, не стоит продолжать. Пусть Жарков успокоится, а мы посмотрим,
как он будет вести себя дальше.
   Звонит телефон.
   - Павел Иванович? Комаровский беспокоит. Я из ГАИ. Приходите.  Обнаружили
кое-что любопытное.
   В  сумрачной  комнатушке,  увешанной  схемами,   Комаровский   вместе   с
начальником ГАИ, угрюмым молодым человеком, колдует над картой,  словно  над
шахматной доской.
   - Посмотрите, какая получается картина!
   Красные кружочки лежат на карте, как конфетти.
   - Нам пришлось поднять человек  тридцать  дружинников,  ну,  и  все  ГАИ,
разумеется. Опросили жителей этого участка, - капитан обводит ладонью добрую
половину города. - Некоторые действительно слышали ночью шум  мотоциклетного
мотора. Я отметил места.
   Кружочки  расположены  на  карте  довольно  беспорядочно,   но   все-таки
проследить путь ночного гонщика можно. Правда, возле дома Осеева, в  радиусе
полукилометра, кружочков нет: очевидно, владелец  мотоцикла,  если  это  был
преступник, обладал достаточной осмотрительностью и оставил машину  подальше
от дома. К нему он пробирался скрытно.
   - Видите, кружочки выводят нас на Ямщицкую улицу. А Ямщицкая переходит  в
Полунинский тракт, - замечает Комаровский. - Помните рассказ Сащенко?
   - Но "наш" ли мотоциклист выезжал на тракт?
   - "Наш"! Один человек даже видел этого "гонщика". Дворник, проживающий  в
доме сорок шесть по Ямщицкой, заметил мотоциклиста, мчавшегося к тракту.
   - А когда это было?
   - Тут нам повезло. Дворник говорит: "Сразу же после того, как на  стройке
раздался взрыв. Еще земля не успела успокоиться".  Я  звонил  взрывникам  на
стройку, узнал время: ноль часов тридцать минут. Через двадцать минут  после
убийства. Как видите, совпадает... Скорость мотоциклиста, заявляет  дворник,
была очень большой. Кепка  с  козырьком,  прикрывавшим  лицо,  темный  плащ,
перчатки. Показания Сащенко подтверждаются!
   - Дружинники и наши сотрудники опросили  всех  владельцев  мотоциклов,  -
продолжает Комаровский. - В городе и районе. Никто  из  них  не  проезжал  в
первом часу ночи по Ямщицкой к Полунинскому тракту.
   - Однако показания дворника и Сащенко совпадают. Ну... а если это был сам
Сащенко? . - Подтверждено, что Сащенко ранее никогда не приезжал в  Колодин.
Он не может знать города. Об этом человеке у нас есть самые лучшие отзывы.
   Что ж, Сащенко можно исключить из "пятерки"? Остается один Жарков. Мы  не
знаем, где он был в ту ночь, куда выезжал на своем ИЖе.
   - Борис Михайлович, что вы можете рассказать о Жаркове?
   - Он у нас заметная фигура, местная знаменитость, -  говорит  капитан.  -
Человек легковесный,  любит  успех,  деньги,  ресторанную  жизнь.  Все  это,
конечно, не повод для серьезных подозрений, а связей  с  уголовным  миром  у
него нет. Откровенно говоря, мне жаль Лену  Самарину.  Ее  считают  невестой
Маркова. Она девушка открытая, ясная, с чистым  сердцем...  А  он  не  очень
порядочно ведет себя по отношению к ней. Обманывает, обижает, но  в  трудную
минуту всегда ищет у нее помощи. Не знаю, как  быстро  покатился  бы  он  по
наклонной, если бы не Лена. Вот какая петрушка... Я ведь Лену давно знаю, да
и вы, Павел Иванович, тоже.
   Капитан, вздохнув, испытующе смотрит на меня. Очевидно,  наша  встреча  с
Ленкой  в  ресторане  и  ночное  путешествие  не  прошли  незамеченными  для
Колодина... Интересно, действительно  ли  боязнь  потерять  Лену  удерживает
чемпиона в Колодине?
   - А вчера Жаркова видели вместе с  дочерью  Осеева,  -  как  бы  вскользь
бросает Комаровский. Вот как, чемпион, вы успеваете всюду!
   - Очевидно, они не вчера познакомились, - говорит капитан. - Но  об  этом
мне ничего не известно.
   Дочь инженера Осеева заметно осунулась с тех пор, как я видел  ее.  Глаза
тусклые, обращенные внутрь. Чуть приметная гримаса раздражения на лице.
   Завтра похороны. Будет долгий путь на Мольку, где в защищенном от  ветров
распадке приютилось кладбище. Старушки в платочках  будут  бросать  с  машин
еловые ветви, угощать "панафидкой". Для  них,  старушек,  хоть  горький,  но
привычный ритуал, а для Осеевых - ни с чем не сравнимая боль. Я только вношу
лишнее беспокойство в эти суетные черные дни, дни прощания.
   Сверстники - физики, летчики, геологи, здоровые, веселые хлопцы, - знаете
ли вы подлинную тяжесть грубого милицейского дела?
   - Скажите, вы давно знакомы с Жарковым? Она отвечает бесстрастным  глухим
голосом:
   - Мы познакомились, когда я первый раз приезжала в Колодин.
   Она не спрашивает, почему меня интересует Жарков. Ей все равно.
   - Он подошел ко мне как-то... в магазине. Сказал, что знает  отца.  Помог
донести домой покупки.
   Даже сейчас, с лицом, серым от бессонницы и волнений, она очень  красива.
Словно монашенка с картины Нестерова. Отрешенная, почти бестелесная красота.
   - Жарков бывал у вас дома?
   - Нет. Он провожал меня, случалось.
   - Как вы открывали дверь? Ключом?
   - Я стучала в окно. Отец знал мой стук.
   - Условный?
   - Да, пожалуй. Он ведь был радистом  в  армии.  Ну,  а  я  телеграфистка.
Морзянке он меня выучил еще в детстве.
   - Что же вы выстукивали?
   - Да так, глупость... Три точки, три тире, три точки.
   Сигнал "508"! Наверно, еще девчонкой она придумала это.  Возвращалась  со
школьного вечера и постучала в окно: три точки, три тире,  три  точки.  Было
морозно, она зябла в легких туфельках и подала сигнал о помощи.  С  тех  пор
отец всегда ждал, когда раздастся знакомый стук. Ждал и  в  самые  последние
дни...
   - Жарков, наверно, шутил по поводу этого сигнала "505"?
   - Да, я объяснила, что значит  мой  стук,  и  он  рассмеялся:  "Остроумно
придумано".
   "Объяснила"... Вряд ли чемпион нуждался в этом. В его биографии  записано
черным по белому: в армии был радистом второго класса. Как и убитый  инженер
Осеев.
   - Жарков знал, что вы должны были снова приехать к отцу?
   - Да. Я писала ему, просила достать машину, чтобы помочь  отцу  перевезти
мебель.
   До Осеевой так и не доходит смысл вопросов. Мы с ней существуем сейчас  в
разных измерениях времени.
   11
   Облачный день стремительно несется  над  Колодином.  Он  выплывает  из-за
Мольки белыми, светящимися на солнце клочками пара и уходит в тайгу,  словно
падает где-то там, за лесным морем, в хранилище времени.
   Скоро сумерки. Мне хочется, чтобы облака неслись  помедленнее  и  не  так
спешили стрелки часов... Так мало сделано!
   Просмотренные мною дела об украденных мотоциклах ничего не дали. В  конце
июля с окраины Колодина исчез БМВ. Спустя два  дня  БМВ  нашли  близ  тропы,
ведущей к Черемшанке. По этой тропе мы  с  Ленкой  возвращались  из  Лихого.
Места там глухие, можно надежно припрятать мотоцикл. Однако  поломка  машины
помешала вору,  и  он  просто  бросил  ее.  Второго  августа  точно  так  же
неизвестным лицом был уведен ИЖ. На этот раз мотоцикл найти не удалось.
   Возможно, между кражей машин и убийством Осеева есть связь, но приходится
заняться  главным  вопросом  -  откуда  мог  взяться   таинственный   ночной
мотоциклист, кто он?
   Стандартный перечень вопросов... Как он  выглядел?  Неизвестно.  Как  был
одет? Кепка, серый плащ... Вся мужская половина Колодина носит  кепки  (дань
моде) и плащи благородного мышиного цвета (постарались снабженцы). Откуда он
держал путь? Неизвестно. Хорошо ли ездил на мотоцикле? Неизвестно.
   Стоп. Это можно определить. Дом сорок шесть на Ямщицкой,  где  дворник  в
половине первого заметил мотоциклиста, стоит на окраине. Отсюда до  Выселок,
места встречи "гонщика" с Сащенко, девять  километров.  Сверенные  с  нашими
часы Сащенко показывали сорок две минуты первого. Итак, "гонщик"  мчался  со
средней скоростью около  пятидесяти  километров  в  час.  Ночью,  по  плохой
дороге! Наверняка  такой  стремительный  бросок  под  силу  только  опытному
мотоциклисту, асу.
   Это предположение надо проверить.  Следственный  эксперимент  -  вот  как
будет называться мой следующий шаг...  Маленькая  милицейская  комнатушка  с
грубыми деревянными столами и стульями уже в полумраке.
   - Лена, мне опять понадобится твоя "Ява".
   - Бедная милиция, безлошадные!
   - У нас тяжелые мотоциклы. А мне нужны "средние кубики".
   - Ну что же, я начинаю привыкать к твоим звонкам, - отвечает Ленка.
   На Ямщицкой, у дома 46, я останавливаюсь, чтобы засечь время.  Еще  горит
вечерняя заря, ставни не закрыты. Восходит  луна,  огромная,  алая  и  такая
близкая, что рукой можно достать...
   Резко поворачиваю рукоятку газа  и  едва  не  вылетаю  из  седла.  Рывок.
Шестнадцать лошадиных сил ревут в цилиндрах. Держитесь, амортизаторы!
   Колеса упруго прыгают  через  выбоины.  Я  едва  успеваю  вертеть  рулем,
выбирая безопасный путь.
   Луч света мечется, свистит ветер, тело коченеет от ночной, летящей в меня
сырости. Мотоцикл, подпрыгнув, повисает на миг в воздухе, и мне кажется, что
я лечу над дорогой, словно ведьма на шабаш.
   Врываюсь в лес, рассеченный трактом. Шумно. Бегает  эхо.  Корни  деревьев
бьют в шины. Сосновые стволы раскалены закатом. Близость их обжигает лицо.
   Раз! Проскакиваю между  двумя  сосенками.  Чувствую,  как  заднее  колесо
вертится, не находя опоры. Доля секунды - и оно рвануло дорогу,  метнуло  ее
за спину.
   Лужи бросаются под мотоцикл -  склизкие,  округлые,  как  черные  медузы.
Грязь брызжет в лицо.
   Вот уже светятся Выселки. Фонарь у  автобусной  остановки  -  как  вторая
луна.
   У столба с фонарем я торможу. Сразу  на  оба  тормоза.  "Ява"  приседает,
словно готовясь поползти по земле.
   Восемнадцать минут. А мне  казалось,  что  я  мчался  как  рекордсмен.  Я
проигрываю "ему" по меньшей мере минут пять.

   Попробуем еще раз. До Колодина доезжаю за шестнадцать минут. Прогресс.  И
еще раз в сторону Выселок. Удается побить собственное достижение, но у самых
Выселок, на взгорке, меня подстерегает беда.
   Вылетев на вершину крутого холмика,  "Ява"  угрожающе  задирает  переднее
колесо, стартуя в небо. Сбрасываю газ, но уже поздно. Описывая дугу, лечу  в
кювет. К счастью, склон крут. Скольжу по наклонной,  прямо  к  темной  воде.
Сверху, продолжая светить фарой, сползает по грязи "Ява".
   Я хватаю мотоцикл, чтобы остановить его угрожающее движение. Резкая  боль
обжигает руку, и машина наваливается на меня. Я  не  сразу  освобождаюсь  от
тяжести.
   Наконец поднимаюсь на ноги. Кости целы,  мотоцикл  невредим.  Левую  руку
жжет нестерпимо. Так и есть: приложился к раскаленному глушителю.  Кожа  уже
вздувается  волдырем.  Говорят,  при  ожогах  помогает  сода.  Знать  бы  да
прихватить!
   А все-таки можно считать, что я выиграл в последний раз по  крайней  мере
еще минуту. Так что  не  горюй,  лейтенант.  Свою  задачу  ты  выполнил:  от
Колодина до Выселок можно прое