ли обрушились на меня  после  полубутылки  виски.  Пустые,  не
ведущие к поступкам измышления. И я отбросил их, предавшись  простеньким
размышлениям о Елене, подружке моего Вадима.
   Она и некая Татьяна приехали на фестиваль  из  города  N.  Прекрасный
город, тужившийся переплюнуть Москву и Торонто  одновременно.  Потом  он
оказался столицей маленького государства, но не стал от этого ни  лучше,
ни хуже.
   Угадывание возраста балерины - это  вид  спорта,  которым  увлекаются
костюмерши,  парикмахеры,  уборщицы.  Принцип  состязания   олимпийский:
главное  -   участие.   Конкурентки   более   профессиональны,   азартно
тренируются в сплетнях и сражаются на рапирах злословия за невозможный в
такой ситуации  приз.  Поскольку  наши  гостьи  на  места  в  труппе  не
претендовали, то хоть пяти-, хоть пятидесятилетними они  отрекомендуйся,
никого бы это не задело. Кажется, Елена была чуть моложе Татьяны. Я мало
внимания обращал на них, в спектаклях с барышнями занят не был,  поэтому
и степень их способностей меня не занимала. Слышал, что обе  "тянут"  по
одной партии и амплуа у  них  разные.  Судя  по  тому,  как  подчеркнуто
независимо друг от друга они держались, дамы  поднаторели  в  закулисных
интригах крепко. Словом, обыкновенные  "ведущие  танцовщицы  с  задворок
современной Европы". Обыкновенные женщины. "Интересно, - размышлял я,  -
чем руководствовался Вадим, выбирая из двух одинаковых существ  Елену?!"
Но  если  честно,  мне  было  просто  больно,  а  не   интересно.   Мне,
изобразившему столько любви и героизма, было очень больно.

Глава 6

   Воистину спиртное бывает лекарством. Домой я не поехал,  прикорнул  в
гримерной, а наутро встал, будто ребенок после  чашки  молока  с  медом.
Трясун мог подстеречь меня  к  вечеру,  я  познал  опытным  путем  любые
варианты.  Но  была  надежда,  что,  хорошенько  пропотев   на   прогоне
завтрашнего спектакля,  мне  удастся  сохранить  физическую  бодрость  и
внутреннюю пустоту. Словно без твоего  ведома  из  комнаты  вынесли  все
вещи. С одной стороны,  жалко  и  возмущает.  С  другой  -  как  славно:
простор, свет, перспектива обновления.
   Я принял душ, побрился, выпил апельсинового соку и отправился бродить
по этажам, как люди отправляются на прогулку в парк. Я испытывал щемящее
чувство. Будто в темноте растерял что-то, отложил поиски назавтра и  вот
хожу, собираю свое добро, изредка натыкаясь на чужое.
   В роли последнего, сама того не ведая, выступила изящная  темноглазая
шатенка с довольно правильными, но не унылыми чертами лица. Она стояла в
безлюдном коридоре напротив костюмерной и громко беседовала со стенами:
   - Почему они бросают этакую гору юбок без присмотра? Надо  же,  висят
себе на длиннющей вешалке. О, да она на  колесиках.  Разумно,  в  охапке
столько  пачек,  французских  вроде,  не  унесешь.  Я  думала,  они   из
особенного  материала  сшиты.  А  тут  обычная  накрахмаленная  марля  в
несколько слоев, сверху драненькая. Обалдеть.
   - Не увлекайтесь, иначе, не дай бог, догадаетесь, что Деда Мороза  не
существует, - вяло предостерег ее я.
   - Ой, опять вслух думаю! - воскликнула шатенка.
   Но не смутилась.
   Потом я наткнулся на нее на сцене.  Она  сидела  по-турецки  на  куче
матов и завороженно изучала спины работающих артистов.
   - Отсюда зал кажется  совсем  маленьким  и  весь  просматривается,  -
по-приятельски обратилась ко мне экскурсантка. -  Не  предполагала,  что
сцена - такой громадный помост. Меня со зрительских  мест  не  видно?  Я
ведь тут партизаню. Директор пропуск выписал, но мешать не велел.
   - Когда сидите, не видно, - пояснил я. - Если встанете, постановочная
братия откроет огонь. У них пистолеты на коленях. Они не щадят проникших
в святая святых посторонних.
   - Вы здесь все кровожадные, - пожаловалась она.  -  Возле  во-он  тех
зеркал в закутке какой-то юноша плавно разводил руки и  гордо  вскидывал
голову. А когда проходил мимо меня, зашипел:  "Попробуй  только  сглазь,
убью". Сейчас танцует, вон тот, в синем трико.  Не  будь  "тот  в  синем
трико" Вадимом, я бы сам ее вышвырнул. Партизанка... Ведьма...  Психовал
мой мальчик, это впечатляло.
   - Побуравьте его взглядом, проверьте на прочность, - заказал я.
   - Я, наверное, буду выбираться отсюда, - не приняла заказ девушка.  -
Вы сзади на самом деле какие-то незащищенные.
   - Мы и спереди не очень, - кротко вздохнул я.
   Выложился! И направился к  двери.  А  девица  вдруг  на  четвереньках
быстро-быстро двинулась следом.  Верно,  чтобы  не  попасться  на  мушку
режиссеру. Я прыснул. Она поднялась как ни в чем не бывало.  Я  вышел  в
коридор. Призрак подрагивал  вдали  у  внутренней  лестницы.  Напористая
обладательница директорского  пропуска  притормозила  рядом  со  мной  и
махнула в сторону уже парящего над ступенями привидения:
   -  Как  романтично.  Это   эфемерное   чудо   вашей   благосклонности
добивается? Извините, похоже, я ее вспугнула. Или дама в белом  балахоне
числится в штатном расписании тенью матери Гамлета?
   Она тоже видела! Я приблизился вплотную и тихо спросил:
   - Алкоголичка? Наркоманка?
   Девушку ничем нельзя было пронять.
   - Наркоманию категорически отрицаю. Алкоголичка наверняка. Понимаете,
меня по жизни здорово поддерживает  то,  что  так  называемые  грамотные
специалисты абсолютно непьющим  людям  ставят  диагноз  -  алкоголизм  в
нулевой стадии. Перспектив не исключают. Ну у меня тогда первая.
   - А у меня последняя, - вдруг признался я.
   - Вы завязывайте, - легко, без осуждения сказала она.  -  Я  не  того
неврастеника в синем трико, вас взглядом буравила. Вы прыгаете, а  потом
парите. И не грохочете по доскам, как  остальные,  даже  женщины,  когда
приземляетесь.
   Я  поклонился  и  сообразил,  что  в   кои-то   веки   поклонился   с
достоинством.
   - Меня зовут Полина, - улыбнулась девушка.
   - Дмитрий.
   - Орецкий?
   - Он самый.
   - Улет! - воскликнула она. - Я читала, как вы Америку без напряга  на
уши поставили.
   Много ли артисту  надо?  Когда  как.  Тогда  мне  хватило.  Она  была
непосредственной, но не  льстивой.  И  не  кокетничала.  Я  увлек  ее  в
гримуборную и рассказал про призрак.
   - Вы ошибаетесь, Митя, - засмеялась Полина. - Ничего, что  я  вас  не
Дмитрием величаю? Мне очень нравится имя Митя. А Дмитрий, строго говоря,
- это уменьшительное от имени Вадим.
   Я вздрогнул, но не стал сопротивляться. Все равно она  вытворяла  то,
что ей нравилось.
   - Призраки бывают без лица, мы сами упираемся в  догадку,  будто  сия
блеклость - копия конкретного человека,  -  наставляла  меня  приблудная
девушка. - Со мной случались неприятности  типа  нервных  срывов,  я  их
брата и сестру близко наблюдала. У них руки есть, ноги есть,  физиономий
нет. Ваше привидение - густо набеленная плотская бабенка.
   Будто во сне, я достал из ящика единственную фотографию жены в гриме.
   - Похожа,  -  одобрила  Полина.  -  Почему  вы  ей  не  скажете,  что
раскусили? Поиграть хочется?
   - Она покончила с собой десять лет назад, - выдавил я  из  распухшего
горла.
   - Такая могла  набраться  мужества,  -  грустно  согласилась  Полина.
Раздался стук и глуховатый голос:
   - Дмитрий Игоревич, пожалуйста, на сцену.
   - Идите, Митя, покажите класс. А я пока пробегусь по театру  и  найду
вашу мучительницу. Где дамы обретаются?
   Ее   буйная    жажда    деятельности    проникала    в    собеседника
воздушно-капельным путем, словно вирус. Не сразу, но обнаруживалось, что
вдруг заразился ее непоседливостью и разговорчивостью.  Меня,  давно  не
болтавшего с незнакомками и незнакомцами, уже ломало. Я наскоро объяснил
ей принцип расположения артистических и бежал на звуки вечной музыки.

Глава 7

   После прогона я опять  не  вытерпел.  Вадимчик  меня  игнорировал,  а
влекло к нему, коварному, неудержимо. Пришлось бросить коньячный  якорь.
Как обычно, я собирался смаковать, прилег  с  бокалом,  пытался  уловить
звуки из-за стены. В результате  накачался  до  неспособности  встать  и
запереть дверь. Подремал, снова  выпил.  Близилось  время  фестивального
спектакля. Приземистая мускулистая японка  и  тощий  парень  из  Питера,
которые  сегодня  собирались  покорять  искушенную  публику,   наверное,
бесились каждый на свой лад. Обычно в этот час в театре тихо, и чудится,
что мягко, как в коробке с  ватой.  Ощущаешь  себя  елочной  игрушкой  -
хрупкой, красивой и почему-то старинной. Но в этот раз  балетных  обуяло
массовое бешенство. В коридоре топали, вскрикивали.  "Не  пожар  ли?"  -
ткнулось в мой пульсирующий висок глупое предположение.
   - Дмитрий Игоревич, - надрывался кто-то за дверью.
   - Я заглядывал, он дрыхнет, - зафискалили в ответ.
   "Я  не  дрыхну,  я  почиваю.  Пусть  только  посмеют   сунуться   без
позволения, услышат от меня гневную тираду... Ниже  матерка  не  паду...
Нет, ничего не скажу, запущу молча туфлей..."
   - Дима, Орецкий, черт тебя дери, у тебя все в порядке? - не унимались
и продолжали безобразничать снаружи. - Дима, ну Дима же!
   Я взял  из-под  кушетки  туфли,  прицелился  и  затаился  в  ожидании
тактичного "тук-тук-тук". Но теперь и стучать к Орецкому не обязательно,
выбил дверь и заходи. Я выронил приготовленное  оружие  и  уставился  на
посетившего меня нахала. Это был высокий гибкий молодой человек, блондин
с ироничными серыми глазами, благородным носом и строгим  большим  ртом.
От него веяло властностью.
   - Гражданин Орецкий? - равнодушно спросил он.
   Я не успел даже кивнуть.
   - Духан у вас в комнате, - принюхался он.
   - Не духан,  а  запах,  амбре,  -  справился  я  с  растерянностью  и
возникшим при виде него головокружением.
   -  Лейтенант  Юрьев,  -  представился  он  и  едва  не  щелкнул  меня
удостоверением, как козырной картой на  игровом  столе.  -  Несмотря  на
амбре перегара, вы в состоянии отвечать на вопросы?
   - Протестую против такой манеры разговора. Я  вас  не  приглашал,  вы
сами вторглись, - рассердился я.
   - Протестую против манеры пускать  в  ход  пистолеты,  и  то  на  мои
протесты некоторым чихать, - сухо  отмахнулся  он.  -  Чтобы  впредь  не
отвлекаться, предлагаю наведаться к вашему соседу.
   - Сожалею, я не вхож к нему более.
   - Придется в последний раз. Взгляд Юрьева был ощупывающим и холодным:
от него кожа делалась "гусиной", а душу коробило.
   - Дима, прекратите дурачиться. Мы все за вас беспокоились, -  воззвал
напружинившийся возле косяка директор. - Беда в театре.
   Лишь тогда я заметил, что блеклым задником яркому лейтенанту  служила
наша администрация и двое мужчин в  милицейской  форме.  Я  поднялся  и,
покачиваясь самую малость, зашагал в нужном направлении.
   Гримерную Вадима распахнул  настежь  наверняка  тоже  хулиган  Юрьев.
Зрение меня зло подводило, когда я бывал подшофе. Но  не  могло  же  оно
менять  действительность?  Вадимчик  и  Елена  в  окровавленных  одеждах
распростерлись на полу. Я досчитал до ста. Гладкая грудь моего  мальчика
не шевельнулась. Тогда я тоже задержал дыхание...
   Я вновь обрел ненужное мне сознание в своей гримерной.  Теперь  здесь
пахло камфарой и нашатырным спиртом.
   - Насмотрелся на десять лет вперед. Обычно в обморок падают  женщины.
А у вас мужики пачками валятся, - глумился откуда-то из  угла  лейтенант
Юрьев.
   - Они у нас тут все артисты, юноша,  -  одышливо  откликнулся  старый
театральный доктор Карл Потапович. И склонился надо мной:
   - Здравствуйте, Димочка. Через несколько минут отпустит. Но принимать
алкоголь не советую. В случае чего, я у Милы или Пети...

ПОЛИНА

Глава 8

   - Меня сразу начал раздражать этот педик и пропойца Орецкий. Валяется
свинья в луже и воображает, будто возлежит на перине, - горячился  Борис
Юрьев.
   - Но Поля уверяет, что он великий  танцовщик,  -  возражал  полковник
Виктор Николасвич Измайлов, алчно предвкушая нашу с Юрьевым перепалку. И
то верно, из-за балета  мы  с  Борисом  еще  не  лаялись,  а  Вик  любил
разнообразие.
   Мы мирно потребляли шампанское в театральном буфете. Лейтенант  Юрьев
нацелился было на пиво, но  полковник  пресек  увиливание  от  светского
образа жизни мощным рыком:
   - Угощаю, экономный труженик!
   Они  были  трогательно  похожи  на  двух  десятилетних  сыновей  моих
приятельниц. Вроде бы мы с дамами собрались беспринципно потрепаться,  а
мальчишки путаются под ногами да еще и лезут  с  комментариями,  которые
им, продвинутым  не  туда,  кажутся  очень  остроумными.  Наконец  менее
терпимая из мам предложила негодникам убраться в кино. Один  захлопал  в
ладоши и замер в  высоком  старте  перед  рывком  в  престижный  дорогой
кинотеатр. Второй занудил:
   - Надоело и неохота без тебя.
   Тогда более эксцентричная мать  послала  их  обоих...  Они  мгновенно
исчезли, только хихиканье минут десять слышалось издалека.
   Вик напоминал пришитого к подолу службы паренька,  который,  наконец,
оторвался все же. Юрьев, проведший  за  кулисами  почти  сутки,  казался
самому себе заядлым театралом.
   Мы случайно встретились в фойе. Вчера Вик,  благоговейно  разглядывая
перепавшие мне контрамарки, заявил, что пойдет на фестивальный спектакль
обязательно.   Полковника   регулярно   пытаются   подкупить,    поэтому
заподозрить его в пристрастии к дармовщине  невозможно.  Скорее  он  был
рад, что меня, шебутную и непутевую, уважили. Юрьева  директор  уговорил
помаяться в зрительном зале пару часов, тот вначале никак не мог взять в
толк,  почему   неэтично   допрашивать   исполнителей   главных   партий
непосредственно перед выходом на сцену и в антрактах.
   - Подумаешь, француженка, подумаешь, "сам Орецкий",  -  сопротивлялся
увещеваниям директора сыщик. - Сутки  назад  два  трупа  стыли,  а  ваши
ребята плясали. И снова будут плясать, ведь вы не чешетесь.
   Директор оскорбился. Он чесался в буквальном смысле слова. Как раньше
говаривали, на нервной почве. Ему - предстояло заменить Вадима и  Елену,
привести в чувство попеременно  буйствующих  и  впадающих  в  прострацию
артистов, разобраться с гонорарами, какие-то городские  и  прочие  слухи
пресечь, какие-то раздуть,  убедить  иностранных  звезд  в  безопасности
пребывания, не  позволить  их  импресарио  заикнуться  о  дополнительной
оплате за риск и вежливо вдолбить  импресарио  из  СНГ  понятие  разницы
между всеми. Плюс два бездыханных тела в морге и родственники покойников
в приемной...
   Директор спасал международный  фестиваль  и  престиж  театра.  Когда,
допив шампанское, Юрьев признался в потребности идти работать,  пока  "у
всех мысли заняты осыпающимися букетами", я решила в знак  благодарности
за пропуск и контрамарки спасать директора.
   - Погоди, Боря, - запела я. - Расскажи, что творится  по  ту  сторону
сцены. Какое-нибудь волшебство?
   Измайлов пристально меня обозрел и тихо спросил:
   - Ты дома много приняла?
   - Идите вы на фиг, мужчины. Это же театр, а не отдел по расследованию
убийств. Валентина, повторите шампанское, будьте любезны!
   Официантка,  с  которой  мы  успели  поболтать   о   гастрономических
пристрастиях танцовщиков, подсуетилась.
   - Не волшебство, а лицемерие сплошное, - вскипел  Юрьев.  -  Снимаешь
показания, они теряют сознание. А через пять минут выгибаются на досках.
Достали они меня...
   - Откуда ты знаешь, что подавальщицу зовут Валентиной? И почему  тебя
здесь обслуживают, похерив "новых русских"? - праведным шипом обжег  мне
ухо Вик.
   "Заставь дуру богу молиться, она расшибет лоб, а  полковник  Измайлов
изуверски выяснит, откуда ссадина", - подумала  я  и  на  голубом  глазу
отчиталась:
   - В студенчестве сюда захаживала.
   Частенько.
   - Неужели ты застала то время? - изумился и просветлел  Вик.  -  Нет,
никак не могла, молода слишком.
   Расхолаживать Юрьева паузой не стоило. Но и перебить Измайлова  я  не
рискнула бы. Одна надежда - на Бориса. А Вик с  удовольствием  вспоминал
пору, когда спиртное было только в  театрах.  Билеты  раскупались  одним
махом; народ приобщался к великому, дистанцировавшись от  бренного  мира
без спорта, бассейна и медитаций. То была благородная публика.
   - Буфеты предусмотрительно закрывали во время действия, -  усмехнулся
циник Вик. - Но и завзятых выпивох так  захватывало,  что  повторять  не
бегали.
   - Кстати, о повторах, второй звонок, - сообщила я и впилась ногтями в
локоть Юрьева.
   - У тебя накладные когти из металла? - поежился Борис.
   - Свои. Мы с Виктором Николасвичем проводим тебя на место.  Смотри  в
оба. Не принялись бы злодеи палить в маленьких лебедей.
   - Бомжи съели несколько лебедей из зоопарка, -  откликнулся  все-таки
Борис.
   - И несчитано голубей и ворон по городу, - поддержала беседу я.
   - Вы оба тронулись, - констатировал Измайлов.
   Наверное. Но в разных направлениях.

Глава 9

   Я  очутилась  за  кулисами  благодаря  знакомству  моих  родителей  с
директором. Он, правда, взял с папы слово, что я,  девочка  воспитанная,
буду вести себя  в  духе  "пристойной  лояльности".  Насчет  "пристойной
лояльности" я не  врубилась,  но  пообещала  предкам  не  подводить,  не
плеваться  и  не  кусаться.  Не  успела  я  рассмотреть  закулисье,  как
ввязалась в эту  историю  с  подложным  призраком  жены  Мити  Орецкого.
Напрасно Борис Юрьев подчеркивал сексуальную ориентацию танцовщика.  Моя
подруга, ярая феминистка на уровне стирать  -  не  стирать  мужу  носки,
делит натуралов на две категории: тех, кому до лампочки постельные  дела
мужчины, "лишь бы человек был хороший", и тех, кто возмущается, если  не
как у них. Юлька бьется об заклад, что первые о геях не думают вовсе,  а
в случае домогательств  действуют  по  фольклорному  принципу:  "В  лесу
раздавался топор дровосека, он тем топором отгонял гомосека". Со вторыми
сложнее.  Они,  мол,  непроявившиеся   насильники,   поэтому   страшатся
оказаться на месте жертв и страхуются громким осуждением. Не  знаю,  как
там в действительности, но повод  посмеяться  над  Борисом,  презирающим
"педиков", давало.
   Покинув уборную Мити, я не стала нервировать  балерин  расспросами  о
призраке. Тем более что шутницей могла быть любая из них. Я почаевничала
у гримеров и костюмеров. Много интересного записала на  диктофон  об  их
своеобразной работе и разочаровалась, услышав, что никто из артисток  не
брал длинного балахона с капюшоном и не заказывал грима по образцу -  со
старой фотографии. Одна пожилая женщина всплеснула пухлыми ручками:
   - Ниночка на фото! Димы Орецкого покойная супруга.
   - Какая она была? - спросила я.
   - Ранимая. Наша тогдашняя прима ее изводила.  Другая  бы  плюнула,  а
Нина...
   -  Так  она  не  из-за  мужа  бросилась  с  балкона?  -  высказала  я
предположение.
   - Из-за всего и из-за всех.
   Вот это да! Я собралась продолжить разговор, но  вокруг  зашептались,
забегали, принялись прикладываться к валерьянке, Они пытались  сохранить
от журналистки тайну и, естественно, через несколько  минут  прорвалось:
небось Орецкий из ревности застрелил "своего Вадима" и "чужую Елену".
   Я ринулась к Орецкому и едва не наткнулась на Юрьева. Мое присутствие
могло подвигнуть лейтенанта  на  неадекватные  действия.  Самодеятельные
расследования его доканывали, и рано или поздно  он  вытряхнет  из  меня
душеньку, обнаружив вблизи трупа. А тут их было два. Два мертвых тела  и
я... Перебор. Я будто порезалась. Сначала не больно, только кровь  щедро
капает. Но потом рана начинает саднить и ныть.  Всеобщая  уверенность  в
том, что Митя Орецкий убил любовника и его подругу, была сродни  порезу:
пока я ничего не чувствовала. Не терплю, когда загадки просты, и  всегда
их усложняю. Конечно, Борису такой раж не по нутру.
   В общем, я сочла за благо убраться.

***

   Весь следующий  день  возилась  по  хозяйству,  а  вечером  накормила
Измайлова и облачилась в вечернее платье.
   - После ужина твоя голая спина очень волнует, - признался полковник.
   Я  даже  не  взбунтовалась  против  сравнения  котлеты