со  спиной  -
настолько была поглощена мыслями о привидениях. Митю  кто-то  готовил  в
убийцы. Пьяный чокающийся парень  носится  за  зыбкой  фигурой,  которую
никто не встречал, налетает на коллег, тяжело дышит, хрипит, шарахается.
Потом не выдерживает напряжения и пускает в ход  оружие.  И  ведь  будет
морочить головы психиатрам  россказнями  о  "женщине  в  белом".  Еще  и
невменяемым признают, запрут в психушку. Я бы похоже рассуждала, если бы
не видела причину его смятения. И причина эта на  мой  выход  в  коридор
следом за Орецким не рассчитывала, хотела остаться галлюцинацией.
   Тогда в театре, на спектакле, мне чудилось, что истина  близка.  Чего
такого  могла  начитаться  или  насмотреться  ушлая  дамочка?   Меня   в
пристрастии  к  детективам  ей  все  равно  не  переплюнуть.  Я   решила
пролистать свою библиотеку,  найти  сюжеты  с  якобы  нечистой  силой  и
прикинуть, кому  выгодно  подставлять  Орецкого.  В  том,  что  на  него
сваливали вину, я не сомневалась. А это  кое-что  значило.  Преступление
было неидеальным. Преступник боялся быстрого разоблачения.  Иначе  зачем
ему Митины неприятности?
   Танцевал Орецкий изумительно. Иногда рождалось впечатление, будто  на
сцене он один.  В  нем  были  органичные  надлом  и  отчаяние,  вряд  ли
поставленные  хореографом.  Я  испытывала  неловкость  от  необходимости
аплодировать пластическому выражению настоящего горя - но удержаться  не
могла. Юрьев из вредности буркнул:
   - Опера лучше.
   - Брось, Боря, ведь дано человеку, - улыбнулся Измайлов.
   - Если наши люди до сих  пор  не  нашли  пистолет,  я  их  по  стенке
размажу, - пригрозил лейтенант и пошел за кулисы.
   Я вздохнула. Полковник хмыкнул  и  спрятал  взгляд.  Напрасно.  Кроме
гордости за фанатика сыска Юрьева, в  нем  ничего  предосудительного  не
было.

Глава 10

   Через день я начала понимать Бориса Юрьева, как родного брата.  Если,
наткнувшись  на  меня  "в  ходе  оперативно-розыскных  мероприятий",  он
испытывал то же, что  и  я,  наткнувшись  на  него  возле  артистической
уборной балерины, с которой я так трудно договаривалась  о  пятиминутном
интервью ("Только не опаздывайте,  репетиция  -  это  святое,  ждать  не
буду"), то перспектив нормализоваться у наших отношений не было.
   Я ведь не только за призраками охотилась, но и трудилась в поте своей
прелестной мордашки, собирала по крохам материал для большого  обзора  о
фестивале. Про лицо - это со слов одного звездного  парня  из  приезжих,
который сказал:
   - Чтобы я вашей прелестной мopдашки больше здесь  не  видел.  На  мне
зарабатывает куча народу помимо журналюг.
   - Жалко вам, что ли? Ну покурю я неделю на гонорар за описание вашего
вклада в отечественную и мировую хореографию, - взвыла я.
   - А что вы курите? - полюбопытствовал он.
   - "Приму" без фильтра, десять штук в день.
   - Уходите отсюда, - разъярился скверно воспитанный мальчик.
   Ну и пожалуйста. Я не навязчива.
   Но попытки избежать встреч с Борисом действительно меня напрягали. Он
же мрачно и непредсказуемо мотался по  закулисью,  похоже,  пошел  брать
показания по второму кругу.
   Поскольку пару раз я все-таки "засветилась", Юрьев попытался выяснить
у Измайлова, есть ли у Полины дела в театре. Полковник - мужик достойный
уважения. Он не стал смешивать вино,  наслаждение  близостью  и  допрос.
По-простому втиснул меня коленом в поролон домашнего дивана и вопросил:
   - Вставляешь Юрьеву палки в колеса? Опять понесло?
   Я  разразилась  стенаниями  по  поводу  того,  что  обзавелась   этой
ерундовой пластиковой карточкой на грудь.
   -   Вик,   милый,   да   по   ней   пускают   только   на   тоскливые
пресс-конференции. Даже на репетициях не позволяют присутствовать. Да, я
хотела пробиться ближе к артистам. Меня отловили  ребята  из  секьюрити,
вернули в фойе и через час выдворили вместе с остальными.
   - Бедная девочка, - проворковал Измайлов. - Представляю, каково  тебе
терпеть участь  добропорядочных  корреспондентов,  которых  ты  именуешь
стадом. Помочь могу?
   На удочку его своеобразной помощи я ловлюсь не без удовольствия. Секс
- великая сила. Города брать помогал, не то что статьи  кропать  и  Митю
Орецкого оберегать.
   Обманывать полковника Измайлова, конечно, плохо.  Но  ему  ничего  не
стоило аннулировать мой пропуск. Я не обольщалась: против Орецкого у них
ничегошеньки не наскреблось, кроме мотива  -  ревность.  Отыщись  улики,
меня в адвокаты не позвали бы. Не отыщись, никто бы Митю не  тронул.  Но
мне было приятно и интересно в театре. Мне не хотелось выметаться оттуда
"по сигналу" лейтенанта Юрьева. Его за кулисы  привела  смерть,  меня  -
жизнь.    От    милицейского    желания    убрать    журналистку    ради
беспрепятственного   сыска,   словно    потом,    за    версту    разило
несправедливостью. Я-то всегда за  сотрудничество.  И  за  тех,  кто  не
прячет свои мотивы, вроде Мити Орецкого.
   Идея слегка подтолкнуть Бориса Юрьева к выводу о перегрузке злобой на
оригинальность не претендовала. Но  он  столь  изощренно  издевался  над
рассказом Мити о призраке жены, что я не удержалась, проучила.

Глава 11

   Танцовщицы кордебалета -  лучший  источник  для  каждого  пишущего  о
театре. Молоды, пережили период надежд и падения, а  сделать  подобающие
выводы пузырящиеся гормоны не позволили. Они  мне  и  посодействовали  -
раздобыли костюм для репетиций, похожий на их облачение.
   Пестрым молчаливым табунком мы обтекли лейтенанта Юрьева в  коридоре.
Боря сначала умильно улыбался,  стоически  удерживал  взгляд  на  уровне
наших подбородков и  отступал,  милостиво  давая  дорогу  к  славе  всем
желающим. Как пробудившийся от сна в тени березы пастух, он пересчитывал
девушек глазами. И тут у Юрьева, похоже, не  только  "в  зобу  дыханье",
короче, это был трудный момент. Я перебирала в  памяти  свои  болячки  и
горести, из  последних  сил  сострадала  человечеству  по  поводу  войн,
голода,  экологических  и  прочих  катастроф,   но   губы   тряслись   в
предчувствии хохота. Смотреть мимо Юрьева тоже не  было  сил.  Очумевший
лейтенант протянул было ко мне руку, но тут же  отдернул  и  спрятал  за
спину. Девочки попались потрясающе дисциплинированные.  Мало  того,  что
сохраняли серьезность, еще и докладывали  мне  шепотом  о  произведенном
впечатлении:
   - Стоит столбом... Мотает головой, мол, чур меня... Поля, он  тащится
за нами, испаряйся...
   Мы свернули за угол. Слева была глухая стена, справа - две гримерки -
Орецкого и Вадима. Я не успела  договориться  с  Митей,  понадеялась  на
удачу, и она, хвала ей, не подвела. Орецкий, по своему  обыкновению,  не
заперся изнутри. Я шмыгнула за дверь, приложила палец к губам и  нырнула
под кушетку. Если Митя и был шокирован, то виду  не  подал.  Швырнул  на
лежанку плащ, чтобы свешивался до пола, и улегся на место.
   В коридоре Борис учинил допрос - "где шатенка, которая шла с краю".
   Они недоумевали, о ком это он, вроде все здесь.
   - Не померещилось же мне! - взывал Юрьев.
   - Не огорчайтесь, - веселились - танцовщицы. - Среди нас шатенки - на
любой вкус, выбирайте.  Знаете  поговорку?  "Одну  ягодку  беру,  вторую
примечаю, третья мерещится".
   - Разыгрываете, красавицы? - почти рыдал лейтенант.
   - За красавиц спасибо, а разыгрывать вас нам незачем...
   Слышно было, как под  удаляющийся  смех  кордебалета  Борис  метнулся
куда-то, заглянул  в  соседнюю  комнату,  затем,  постучав,  ввалился  к
Орецкому.
   - Добрый день, Дмитрий  Игоревич,  -  произнес  Юрьев  с  интонацией,
употребляемой народом в сочетании - "чтоб ты сдох". - К  вам  самозванка
не забегала?
   Когда Митя Орецкий не сможет танцевать, он будет не то что срывать, а
без усилий ножницами стричь овации в драматическом театре.  Такую  грозу
выдал!
   - Господин лейтенант,  вам  поведали  о  преследующем  меня  призраке
(отдаленное ворчание грома). Требую прекратить дурачиться  (громыхнуло).
Подозревайте меня в преступлении - ваше дело, не верьте моим исповедям -
ваши проблемы, но оставьте меня в покое немедленно (перекатилось эхо).
   Да, Борис Юрьев человек настырный, человек  при  исполнении,  но  все
равно отвалил. Уж очень убедителен был в гневе Митя.
   Я выбралась из-под кушетки и призналась:
   - Воспитываю лейтенанта, чтобы театр с вешалкой не путал.
   - Что вам,  собственно,  известно  о  театре  и  вешалке,  Полина?  -
осуждающе промямлил Митя.
   - А вам о редакциях и уголовном розыске?
   - Я не клал вам в рот пальцы, только руку показал.
   Мы рассмеялись. Орецкий был  трезв.  Он  явно  ждал,  но  не  вымогал
объяснений.  Умение  оставлять  абсолютно   все   на   ваше   усмотрение
свойственно лишь мудрым и уставшим людям.
   - Как там с трактовкой дао? Хочешь быть счастливым всю  жизнь,  думай
быстро, говори медленно, не смотри в глаза и улыбайся? - выпендрилась я.
   - Давайте не будем тусоваться, - предложил Орецкий. - Каждый  говорит
то, что желает услышать в ответ. Желание это можно уловить и не уловить,
удовлетворить и не удовлетворить.
   Елки! Не зря меня так раздражало  стремление  Юрьева  свести  Митю  к
знаменателю "пропойца и педераст".  Ведь,  если  честно,  сам  Борис  не
заметил бы укола "давайте не будем тусоваться".
   Я кратко обрисовала Орецкому ситуацию. Журналистка. Знакома кое с кем
из ментов, но в данном случае связываться с ними не намерена.
   - Почему? - спросил Митя.
   - Потому что вы не убийца.
   - Вы угадали. Без благодарности обойдетесь?
   - А чем мне отблагодарить вас за содействие? - вспылила я.
   Высокомерие Орецкого иногда сердило.
   - Поля, отдайте фотографию Нины, вы ее в прошлый раз по  рассеянности
прихватили, и, Христа ради, принесите подушку  из  гримерной  Вадима.  Я
туда не ходок, страшно.
   - Посещение смежного помещения дозволено, Митя?
   Все-таки я держала в уме, что он  основной  подозреваемый  в  двойном
убийстве, если спросила такое.
   - Они не опечатали дверь, не закрыли на ключ. Через неделю за, как вы
выражаетесь, "смежное помещение" грянет война. Но сейчас  балетных  туда
калачом не заманишь. Я подарил плюшевую безделицу Вадимчику на  именины.
Совсем недавно. Теперь это жуткий сувенир. Но мне он нужен.  На  горькую
память. Не опасайтесь подвоха, это личное. Сугубо.
   - Какая подушка? - сдалась я.
   - В виде толстого безмятежного бегемота.
   - Идет, сейчас притащу.

Глава 12

   Комната, в которой произошло преступление, была затемнена. Похожие на
эти, плотные шторы опускал наш школьный учитель географии перед  показом
на трещащем кинопроекторе  учебных  фильмов.  Чахленькие  и  скудненькие
такие  после  всех  "телекино-путешествий",  а  многие  и  в   настоящих
путешествиях побывали, - а эти кадрики показывали в конце  урока,  часто
захватывали перемены, поэтому мы не любили эту киношку. Почему-то  я  не
решилась включить свет в гримерной убитого  -  вопреки  первому  порыву.
Огромная игрушка лежала возле зеркала на столике. Я потянулась  за  ней,
когда услышала своеобразный шум проверки преграды на прочность.  Кто-то,
не зная, на замке ли дверь, аккуратно ее  обследовал.  Я  спряталась  за
портьерой. Раздались крадущиеся шаги. Несколько минут я благоразумно  не
высовывала носа. А высунув, чуть не заорала. Спиной ко мне над бегемотом
склонилось привидение в белом балахоне с капюшоном.
   Я  часто  храбрюсь,  особенно  задним  числом.  Но  тут  струсила  до
настоящей  дрожи.  "Призраки  -  продукт  жизнедеятельности   мутящегося
рассудка", - напомнила я себе и  неудачно  двинула  локтем.  Стоящий  на
подоконнике цветочный горшок звучно возмутился моей  неловкостью.  Почти
мгновенно хлопнула дверь. Я выглянула из укрытия: гримерная была  пуста,
подушка второпях брошена на стул. "Бесплотным созданием?" - поддержала я
себя. И вихрем выскочила в  коридор.  Лишь  на  долю  секунды  вспугнула
досаду предположением: "Что, если во  всем  театре  свет  вырубили?"  Но
пронесло. Таинственная фигура трусила в  сторону  лестницы.  Догнать  ее
труда не составило. Схватить за плечо заставить себя было тяжелее, но  я
совладала с нервами - свои же, не чьи-то.
   Капюшон свалился с головы "привидения".  Передо  мной  стоял  бледный
юноша.
   - Какого рожна вам понадобилось в гримерной? - просипела я.
   - Хотел забрать подушку на память о Вадиме. Выбросит же новый хозяин,
- пролепетал он.
   Шизанулись они все на этой подушке?
   - Ее подарил Вадиму на именины Дмитрий Игоревич  Орецкий.  Слыхали  о
таком?  Ему  бегемот  и  достанется,  как  только  вы  объясните,  зачем
изображали его покойную жену.
   Однако парень скоро оклемался:
   - Никого я не изображал, отстаньте.
   - Угу. Но тогда я скажу рыщущему здесь милиционеру,  что  видела  вас
три дня назад в этом самом одеянии. Вы дразнили Орецкого и провоцировали
его на истерику с последствиями.
   - Подождите, - уже повежливее попросил он. -  Во-первых,  спасибо  за
предупреждение. Знал бы, что подушка - подарок Орецкого, не  притронулся
бы к ней.  Во-вторых,  не  кричите.  Пойдемте  ко  мне  и  обсудим  ваши
маразматические подозрения.
   Наверное, глупо было идти с ним, но чувством самосохранения я никогда
не злоупотребляла. Он шуганул какого-то мальчика из своей  артистической
и предложил мне присесть.
   - Перед вами человек в обыкновенном атласном халате,  не  так  ли?  -
заговорил танцовщик после небольшой паузы.
   Я смиренно согласилась.
   - Человек, который в  театре  всего  два  с  половиной  года  и  жену
Орецкого в глаза не видел. Мой халат неделю висел у Вадима. Я забрал его
за несколько часов до убийства.
   - Зачем? - пискнула я.
   - Захотелось надеть свой халат... случается.
   Моя обескураженность от него не укрылась. Но  я  постаралась  сделать
хорошую мину при плохой игре и вопросила:
   - Почему я должна вам верить?
   - Почему я должен перед вами отчитываться? - парировал он. - Кто вы?
   - Перебьемся без предъявления визитных карточек.
   - До свидания.
   В состоянии, близком к летаргии, я  спустилась  в  гримерную  Вадима,
взяла бегемота и  отнесла  его  Орецкому.  Митя  гладил  игрушку  обеими
ладонями, и мне казалось, что они потеют.  Я  уже  открыто  вернулась  в
соседнюю комнату. Прячась  у  окна,  я  заметила  за  батареей  какой-то
листок. Он оказался... фотографией Нины Орецкой, точно такой же,  как  и
отданная мною Мите. Получасом ранее. Мало что соображая,  я  доволоклась
до обиталища девочек  из  кордебалета,  переоделась,  вложила  снимок  в
целлофановый пакет и положила в сумку.

Глава 13

   "Думай, Поля, думай, негодяйка этакая, - подгоняла я себя  вечером  и
на следующее утро. - Неужели  Вадим,  наверняка  посвященный  в  прошлое
Мити, мучил его? Жестоко. Женский грим... Балахон любовника...  Или  они
сговорились с парнем?  Вадим  мертв,  правды  не  добьешься.  Не  хотели
попасться склонные к розыгрышам типы, запихнули фотографию  за  батарею.
Даже люди Юрьева ее не нашли..."
   Временами в моей бедной черепушке вроде прояснялось, но  потом  снова
затягивало тучами сомнений и растерянности. Мне не  хватало  сведений  и
для  приблизительных  выводов.   Маяться   размышлениями   дальше   было
бессмысленно. Я  отправилась  в  театр  и  сразу  побеспокоила  Татьяну.
Приезжие, за редким исключением, были более любезны с журналистами,  чем
свои. Она уже рассказывала мне о фестивальных  впечатлениях.  Ее  потряс
город, в  котором  она  очутилась  впервые,  пленила  сцена,  обрадовала
возможность работать со знаменитостями мирового уровня. И тут  -  смерть
Елены.  Конечно,  это  кошмар.  Они  не   дружили   раньше,   но   здесь
почувствовали принадлежность одному месту. Словом, откровениями она меня
не одарила. Сейчас я на них  и  не  претендовала.  Мне  необходимо  было
выведать, не видела ли она Елену в белом атласном халате.
   Татьяна торопилась, поэтому отвечала лаконично:
   - Нет.
   - А часто она отлучалась к Вадиму? У вас ведь общая гримерная.
   - У нас с ней разное расписание, и за ее отлучки я не поручусь.
   Тут в комнату со стоном, заглушающим стук, влетел танцовщик, которого
я уже успела потерзать расспросами.
   - Привет, Полина, когда почитаем о себе?
   - Скоро.
   - Отлично. Твоя  статья  заменит  дневник,  я  ленюсь  его  вести,  -
засмеялся он.
   Но сразу страдальчески сморщился и обратился к Татьяне:
   - Золотко, аспирином  не  богата?  Вчера  в  окраинном  ресторанчике,
который  ты  облюбовала,  все   было   прекрасно.   А   сегодня   голова
раскалывается.
   Отзывчивая  Татьяна  принялась  хлопотать  о  таблетках  и  воде.   Я
незаметно прихватила с зеркала фотографию Елены -  цветной  моментальный
снимок в обычном наряде - и простилась. Получилось это машинально, я уже
свихнулась на изображениях балерин. И лишь  на  улице  меня  осенило:  я
хотела понять, кого легче расписать под Нину Орецкую. Елену, посягавшего
на бегемота юношу или Вадима, снимок которого я  надеялась  раздобыть  у
Мити? В конце  концов  есть  же  профессиональные  гримеры,  помогли  бы
разобраться. А эти трое все имели доступ к злополучному халату.
   Слегка подзарядившись оптимизмом, я двинула в многоэтажку, с  балкона
которой  некогда  выбросилась  несчастная  жена  Орецкого.  Митя  сменил
квартиру, но соседка, по моим прикидкам, была в состоянии вспомнить  то,
о чем он умолчал. Люди всегда умалчивают о самом важном. Например,  меня
интересовало, какого  возраста  была  сестра  Нины,  род  ее  занятий  и
семейное  положение.   Я   действительно   перебаловалась   детективами.
Рассуждала примерно так: выросла у нее дочь, стала балериной и  приехала
мстить за тетку.
   -  Версия  как  версия.  Вряд  ли  Митя  когда-нибудь  встречался   с
племянницей.
   На  звонок  открыл  взлохмаченный  парнишка  лет  семнадцати.  Я   по
возможности  толково  попросила  разрешения   побеседовать   с   "дамой,
выхаживавшей после случившейся десять лет назад трагедии Митю -  Дмитрия
Игоревича Орецкого".
   - Кем была по жизни моя бабуля? - усмехнулся он. - Вторая  прикинутая
девица домогается свидания с ней. А она умерла год назад, извините.
   Я догадалась выхватить из кармана фотографию Елены  и  показать  ему,
пока он не захлопнул дверь.
   - Она, она, - подтвердил внук. Она... Что дальше? Что? Я поплелась  к
себе, достала блокнот с записями и принялась изучать их. Чем  сильнее  я
придиралась к собственному стилю, тем неуютнее мне  становилось.  Потому
что представить, как полковник Измайлов отреагирует  на  мою  бредятину,
было несложно. А обращаться к Вику пора настала: Мите  Орецкому  грозила
опасность посерьезнее, чем оговор.

Глава 14

   С Измайловым мы встретились в пять вечера  возле  гостиницы,  в  баре
которой  делали  вкуснейший  кофе.   Она   располагалась   недалеко   от
управления,  и  ждать  пунктуального  Вика  не  приходилось.   Полковник
пребывал в великодушно-насмешливом настроении. Даже жалко было  портить.
Поэтому я не спешила.
   Мы выпили по две чашки ароматного фирменного  напитка  и  зашагали  к
машине.
   - Вик, мне  надо  в  Кленовый  переулок.  Он  где-то  рядом,  но  где
именно... - приступила я к осуществлению своего коварного замысла.
   - Представления не имею, - отозвался Измайлов. - Давай искать.
   - Лучше спроси. Выберу тебе даму по своему вкусу и полюбуюсь, как ты,
ее обаяешь. Время засекать?
   Бедный Вик вытаращился на меня, потом расхохотался:
   - Напрасно я не даю тебе поводов  для  ревности.  Так,  детка?  Учту.
Исправлюсь. Поскольку мы еще заедем домой, возбуждайся на  здоровье.  Но
объект я выберу сам.
   Навстречу  Измайлову  двигались   три   женщины.   Пожилая   крашеная
стервозина с озорным блеском в глазах, молодая медлительная  толстуха  с
коляской и красотка из тех, кто в троллейбусах не трясется,  а  в  метро
прячется от дождя. О мужчины! О полковник! Бросился к последней, и через
минуту путь в Кленовый переулок перестал быть тайной.
   - Хотел подвезти кошечку, но вовремя оглянулся на тебя,  Поленька,  -
мурлыкал