Луи ТОМА

                           ЗАПОЗДАЛОЕ РАСКАЯНИЕ




     Тяжелые шаги приближались по коридору и достигли его  двери.  Звякнул
замок, повернулся ключ, заскрипели петли двери.
     - К вам посетитель, - сказал сторож.
     Его голос звучал безучастно, без всякого дружелюбия.
     Мужчина, дремавший на нарах, подождал пока дверь не закрылась.  Затем
он открыл глаза, с недовольным видом сел на край нар и сунул ноги  в  свои
ботинки. Так он продолжал спокойно сидеть.
     Вчера у него сначала  забрали  все  из  карманов,  а  затем  отобрали
галстук, ремень от брюк, шнурки от ботинок  и  ручные  часы.  На  это  ему
выдали квитанцию.
     У него выросла борода. Он чувствовал себя мерзко, был унижен и  лишен
всякого достоинства.
     Он провел тыльной стороной  ладони  по  своему  колючему  подбородку,
поднял глаза и увидел безучастного полицейского офицера  -  имя  его  было
Гумбло - спокойное лицо которого было  обрамлено  тщательно  подстриженной
окладистой бородой.
     - Ах, это вы, - проворчал заключенный.
     - Вы ожидали кого-нибудь другого?
     Арестант высоко поднял плечи.
     Лицо его носило следы бессонницы. Усталым голосом он спросил:
     - Что вы еще хотите?
     - Покончить со всем, - ответил Гуйбло.
     - Все что я мог сказать, я уже сказал. Что же касается  остального  -
вы не поймете это.
     - Что я понял, - возразил полицейский, - так это  то,  что  на  вашей
совести две человеческих жизни.
     Не получив ответа, он  принялся  ходить  взад  и  вперед  по  камере,
которая была так мала, что приходилось поворачиваться, сделав четыре шага.
     - Два убийства... За это вы дорого заплатите - очень дорого!
     - Я не отказываюсь расплатиться.
     - Да, но... дьявольски...
     Гумбло  видимо  с  трудом  подавил  желание  наброситься  на   своего
собеседника.  Он  был  преисполнен  странной  смесью  благожелательства  и
твердости.
     - В ваших собственных интересах...
     Иронический смех перебил его.
     - В ваших собственных интересах, - настойчиво проговорил он, - я  вам
советую не скрывать правду.
     - Это уже сделали за меня другие.
     - Что вам известно об этом?
     - Прежде всего, я знаю, что меня предали.
     Наступила гнетущая,  почти  мучительная  тишина.  Она  возникла,  как
отвратительное  бесплотное  живое  существо  затем  разрослась   и   тесно
заполнила  всю  камеру,  которая  казалась  слишком  маленькой,  чтобы  ее
вместить. Оба  мужчины  как  бы  приросли  к  своим  местам.  Один  плотно
замкнулся в своей  скорлупе,  замуровал  себя  в  ней,  другой  -  готовый
бороться  всеми  средствами,  чтобы  получить  сведения,  которых  ему  не
хватало.
     Гумбло напряг все силы, чтобы разрушить чары.
     -  Ну  что?  Вы  не  хотите  узнать  как  и  почему   произошло   это
предательство?
     Заключенный быстро поднял голову.
     - Вы знаете это?
     Наконец появились огоньки в его глазах, которые до сих пор  выглядели
безжизненно. Офицер полиции понял, что затронул его больное место.
     - Думаю, я знаю, - ответил он и тоже присел на край койки.
     Небрежным движением он вынул из кармана пачку сигарет.
     - Закуривайте.
     Заключенный помедлил, но не долго противился искушению.
     Они оба закурили и молча дымили  почти  минуту.  Атмосфера  понемногу
начала разряжаться.
     - Ну, как это и почему?
     Этот внезапно с жадностью заданный  вопрос  вызвал  краткую  ответную
реплику.
     - Понемногу узнаете.
     Затем,  когда  лицо  арестанта  вдруг  омрачилось,   Гумбло   добавил
миролюбивым тоном:
     - Постепенно выявляются детали, которые ни вы ни я еще не  знаем.  Но
общими усилиями мы можем восстановить все дело со всеми его подробностями.
     Заключенный ответил не сразу. Все же он не  был  враждебно  настроен.
Его взгляд  стал  печальным,  вероятно  страсти  перемешивались  чувствами
жалости и совестью. Полицейский выиграл партию:  нервы  заключенного  были
уже на  пределе,  потребовалось  совсем  немного  ободряющих  слов,  чтобы
получить признание.
     - Не хотите ли, чтобы я начал? - предложил Гумбло.
     И не дожидаясь ответа стал сам рассказывать о деле.  Сначала  в  этой
истории было двое мужчин, которые теперь волновали умы  в  Гренобле.  Двое
мужчин и две женщины. Зима в этом году была особенно суровая.



                                    1

     Светофор на перекрестке сменил свет на зеленый, но Жак  Меллерей  был
погружен в раздумье и поехал не  сразу.  Сигналы  сзади  призывали  его  к
порядку. Он включил первую скорость, нажал на педаль  газа  и  двинулся  к
мосту через Дра.
     Он бросил взгляд в зеркало заднего вида и заметил, что желтая  машина
все еще идет сзади него. Однако теперь между ними было две машины.  Он  со
злостью ударил рукой по рулевому колесу.
     Уже несколько  дней  ему  казалось,  что  его  преследуют,  когда  он
приезжал в  город.  Он  не  мог  точно  описать  это  ощущение.  Это  было
неприятное  чувство,  которое  вынуждало  его  оборачиваться  на   улицах.
Наконец, это стало невыносимым, чувствовать, что за тобой следят.
     - Это тебе просто кажется, - сказала Жаннина, когда он  рассказал  ей
об этом. Она приписывала это чувство его неспокойному характеру.
     Но сегодня это уже не казалось ему. Он умышленно проехал почти  через
весь Гренобль в различных направлениях, выбирая разные  маршруты,  но  ему
так и не удалось отделаться от желтой машины.
     Она останавливалась одновременно с  ним  и  ехала  дальше,  когда  он
начинал ехать, словно была привязана  к  его  Комби  невидимым  канатом...
Иногда на поворотах Жак терял ее из вида, но вскоре  желтая  машина  снова
появлялась на другой, угрожающая своей таинственностью.
     Вдруг Жак повернул направо и остановился возле тротуара  между  двумя
поставленными машинами.
     Желтая  машина,  увлекаемая  движением  проехала  мимо.  Он  не  знал
мужчины, который вел машину, парень ни разу не повернулся к нему лицом.
     - Это тебе просто кажется...
     Он продолжал сидеть в  нерешительности,  опершись  руками  о  рулевое
колесо с пустым взглядом,  словно  очарованный  машиной,  проехавшей  мимо
него. Тающий снег превратился в месиво и издавал шипящий шум под  колесами
проезжающих по нему машин.
     Уже  наступил  вечер  и  солнце  тусклое  и  негреющее  скрылось   за
величественной вершиной Мушерот. Кое-где еще  виднелись  остатки  грязного
снега, теперь уже снова замерзшего. Прохожий, тепло закутанный  в  пальто,
спрятал шею и спешил куда-то. Многие женщины носили брюки и сапожки.
     Либо я был жертвой своей фантазии, думал Жак,  и  все  это  не  имело
значения, либо меня действительно преследуют...
     Чтобы обрести уверенность,  он  нарочито  медленно  встал  и  неспеша
захлопнул дверцу машины, не спуская глаз с  бульвара,  оживленного  в  это
время дня.
     - Если меня действительно преследуют...
     Он всей душой желал обратного, но почему-то почувствовал своеобразное
удовлетворение, увидев вновь желтую машину. Метрах в  пятидесяти  от  него
водитель с трудом нашел место и остановился в крошечном  промежутке  между
двумя машинами. Если в самом деле Жака Меллерея  преследуют,  то  водитель
определенно должен подойти, чтобы не дать своей жертве улизнуть.
     Это было странно,  но  Жак  сразу  же  мысленно  поменялся  ролями  с
преследователем и решил наблюдать за ним. Он чуть  помедлил,  огляделся  и
обнаружил рядом кафе. Подойдя к двери, он открыл ее  и  встал  на  пороге,
наблюдая за мужчиной, который стал выходить из своей машины.
     - Если он подойдет...
     - Закройте дверь! - крикнул кто-то из кафе.
     Мужчина вытащил свое худое тело из машины, обстоятельно высморкался и
сделал шаг в направлении Комби Эака.
     - Закройте же, дверь! - повторил кто-то  рассерженным  голосом.  -  У
себя дома ведь наверное закрываете!
     Жак вошел в кафе, заполненное  густым  дымом.  Кровь  прилила  к  его
голове, капли пота выступили на лбу.
     Он расстегнул пальто.
     - Один виски.
     Жак продлжал стоять у двери. Он вытер рукой пыль со  стекла  двери  и
устроил себе смотровую щель, чтобы можно было смотреть на улицу.
     Мужчина из  желтой  машины  вскоре  появился  в  поле  зрения.  Своей
неторопливой  прогулочной  походкой  он  отличался  от  остальных  куда-то
спешащих пешеходов.
     Мужчина был высокого роста, имел размашистый шаг. На нем было  черное
кожаное пальто,  поднятый  воротник  которого  соприкасался  с  опущенными
полями его зеленой фетровой шляпы.
     Маленькие близко посаженные глаза, крючковатый  нос,  большой  рот  с
толстыми губами, впалые  щеки  с  выдающимися  скулами  делали  его  очень
некрасивым: его лицо привлекало и отталкивало одновременно.
     На первый взгляд он казался одного возраста с Жаком  -  лет  тридцати
пяти, может быть немного меньше. Жаку казалось, что тот его не видит.
     Мужчина неспеша закурил сигарету и несмотря на холод продолжал стоять
с блуждающим взором. Вдруг, видимо, его заинтересовал Комби Жака.
     Он обошел машину, чтобы лучше ее  разглядеть  и  поинтересоваться  ее
техническими данными. Если Жак еще имел какие-то  сомнения,  то  поведение
мужчины их рассеяло.
     Жак выругался вполголоса, внутри его все кипело от гнева, в то  время
как колени его задрожали от слабости и  чувства  беспомощности.  Мгновенно
подумал он о возможных последствиях этой слежки и  будущее  ужаснуло  его,
как и настоящее.
     В такой момент и вообще  сегодня  не  следует  делать  глупостей.  Он
подошел к стойке, залпом выпил свое виски, чего раньше никогда не делал. И
заказал еще  порцию,  которую  выпил,  как  только  ему  налили.  Огненная
приятная теплота заструилась по его жилам и колени его перестали дрожать.
     - Дайте мне, пожалуйста, телефонный жетон.
     Он получил его от девушки, по видимому итальянки, которая указала  на
кабину. Он вошел туда, опустил жетон и набрал номер. Как только номер  был
набран, он нажал на разговорную кнопку.
     - Хелло, Жаннина? Это я, Жак...
     У Жаннины был молодой тихий и милый голос. Жак  был  под  хмельком  и
закрыл глаза. Он слушал голос молодой женщины и вообразил,  что  видит  ее
возле себя. - Эту маленькую очаровательную блондинку, пожалуй,  не  совсем
красивую но очень соблазнительную, искрящуюся свежестью своих 24-х лет.  К
тому же она была очень элегантная.
     - Какое на тебе платье? - неожиданно спросил он.
     - То голубое, которое с рюшем.
     Оно особенно подходило к цвету ее лица, а также подчеркивало  красоту
ее тела, вызывавшего желание обнять и крепко, но осторожно прижать к себе.
     - Послушай, - начал Жак, - я расстроен.
     - Не хочешь ли мне сказать, что не можешь ко мне приехать?
     Он для того и позвонил, чтобы отказаться,  но  теперь  речь  пошла  о
другом.
     - Нет, конечно нет, любимая. Я только не  могу  сейчас  освободиться.
Пожалуйста, не будь нетерпеливой.
     - Ну, хорошо, но не приходи поздно, к семи  часам  я  должна  быть  у
подруги.
     Он взглянул на часы, было десять минут четвертого.
     - Я приеду приблизительно через час.
     - Наверняка?
     - Да, наверняка.
     Она попрощалась и положила трубку. И  как  часто  бывало  в  подобных
случаях, он тотчас же пожалел о своем обещании.
     - Ах, я не хотел... Я могу... Я лучше...
     Так вот и теперь: он потратил большую часть времени  на  сожаления  и
другие ненужные слова, не сделавши того, что должен был сделать.
     Разве  не  должен  был  он  ввиду  серьезности   положения   проявить
настойчивость и решимость?
     Но был ли он когда-нибудь в своей жизни  энергичным?  Разве  вся  его
жизнь не состояла из  ряда  компромиссов,  небольших  трусостей  и  жалких
уступок?
     - Все это постепенно в течение пяти месяцев дошло до его сознания.  С
тех  пор,  как  он  познакомился  с  Жанниной.  Она  окружила  его   своей
живительной атмосферой. Она  придала  ему  новые  силы.  И,  наконец,  она
открыла ему то, что он до сих пор не знал - свободу жизни!
     Он должен позвонить ей еще раз, должен объяснить, что осторожность...
То, что он  остался  без  телефонного  жетона,  показалось  ему  указанием
судьбы, на которую он так любил уповать когда хотел избавиться от  решения
вопроса. И если он сегодня не  пойдет  к  Жаннине,  тогда  ему  вообще  не
придется к ней ходить, ведь  не  может  же  он  каждый  раз  решать  такую
проблему?
     Выходя из кабины, он чуть не отскочил назад. Парень в черном  кожаном
пальто стоял прислонившись к стойке. Со шляпой на затылке, он стоял к нему
спиной. Однако, он  должен  был  видеть,  ибо  своими  близко  посаженными
глазами он мог осматривать все помещение,  глядя  в  зеркало,  висящее  на
задней стенке. Их взгляды встретились, задержались на долю секунды,  затем
Жак первым отвел глаза в сторону.
     Хорошо, сказал себе Жак, закуривая сигарету, как бы стараясь найти  в
этой сигарете поддержку. Я не проявлю к нему никакого интереса, не покажу,
что обратил на него внимание. Самое важное сейчас - убедить его в  чистоте
моих намерений.
     Решение пришло само собой. Я поеду к маме.
     Что могло быть естественнее, чем безобидное посещение  сыном  матери?
Жак заставил себя принять совершенно непринужденный вид. Он вышел из кафе,
зашел в рядом находившуюся кондитерскую, купил так фунт шоколадных  конфет
и вернулся к своему Комби.
     Мужчина, который казалось  рассматривал  витрину  обувного  магазина,
направился к своей желтой машине. Он  уже  садился  за  руль,  когда  мимо
проехал Жак.
     Не заботясь о дальнейшем, Жак направился к проспекту Жана Жаврэ. Если
не будет больших заторов, он через несколько минут будет возле церкви  св.
Лаврентия.
     Мадам Меллерей была уже почти  20  лет  вдовой.  Она  жила  в  старом
квартале между Изером и Бергеном, в котором  Жак  провел  свое  детство  и
часть своего юношества. Впоследствии он заимел подобную квартиру на первом
этаже ветхого дома,  на  маленькой,  плохо  замощенной  улице.  Эта  улица
выходила на площадь Ксанье Жювин и теперь этот квартал  не  считался  даже
исторически ценным.
     Не потому ли это было, что он  решил  любой  ценой  обрести  свободу,
избежать навязчивых нежностей старой  женщины,  не  слишком  разбираясь  в
выборе средств?
     Жак поставил свое Комби на площади Ксанье Жювин, убедился что  желтая
машина проехала по мосту цитадали и пошел  к  своей  матери.  Коридор  был
темный, с затхлым воздухом, старые ступеньки  скрипели  при  каждом  шаге,
железные перила шатались...
     Едва поднявшись на первый этаж  он  увидел  м-ль  Матильду,  соседку,
стоявшую в дверях своей квартиры. Она увидела его из окна,  перед  которым
сидела целыми днями и без конца вязала шерстяные носки. Затем она отдавала
их в миссию.
     - Мсье Жак! Какая приятная неожиданность!
     Маленькая и коренастая, она была такая толстая, что ее глаза  заплыли
жиром. В свои 82 года м-ль Матльда имела детскую улыбку, и мадам  Меллерей
говорила, что ее соседка выглядит до сих пор, как молодая девушка.
     Обе старые женщины привязались друг  к  другу  в  своем  уединении  и
проводили все вечера вместе у телевизора, который Жак подарил своей матери
два года назад.
     - Ваша мама вышла, но у меня есть ключ, мой дорогой юноша.
     Она вынула из кармана платок в  чернобелую  клетку  и,  не  дожидаясь
ответа, отперла ему дверь.
     - Куда она отправилась?
     - Она сказала, что пойдет молиться в церковь св. Лаврентия.
     Жак поднял высоко плечи. С тех пор, как он не стал жить с ней  вместе
мадам Меллерей ударилась в ханжество, которое он не одобрял.
     - В такой холод!  -  воскликнул  он.  -  Да  в  ее  годы  это  просто
безрассудно!
     - Ах, но ведь ей всего 73 года,  -  возразила  восьмидесятидвухлетняя
Матильда,  и  повела  его  в  кухню  где  стояла  кухонная  печь,  доверху
наполненная углем, излучавшая приятную теплоту.
     - Что ж делать, если она находит себе утешение в церкви...
     Она решила это без убеждения и вертела в руках  пакет  с  шоколадными
конфетами, которые вручил ей Жак.
     - Передайте ей это от меня. Это для вас обоих.
     Это было особое средство, лакомством отделаться от  старухи,  которая
укскользнула как стрела, чтобы поскорее оценить сладости.
     Оставшись один, Жак открыл окно,  нагнувшись,  он  бросил  взгляд  на
улицу проверяя в то же время прочность окна.
     Мужчина в черном  кожаном  пальто  поднял  голову,  прошел  несколько
метров дальше, очевидно узнал то, что он хотел, затем повернулся и пошел к
площади Ксавье.
     Жак закрыл окно и встал за занавеской, пока незнакомец не скрылся  из
вида, за углом улицы. Вероятнее всего, он находится поблизости  от  машины
Жака, владелец которой, по здравому смыслу, должен к ней вернуться.
     Сделав это логическое заключение Жак отошел от окна.
     Затем он извинился  перед  м-ль  Матильдой,  которая  с  полным  ртом
сгорала от желания, чтобы он поскорей ушел, и вышел из  дома.  Он  улизнул
через противоположный конец улицы и поспешил кратчайшим путем к набережной
и подвесному мосту через Изер.
     Над ним висела кабина подвесной канатной дороги, медленно двигавшаяся
к форту крепости.
     Возле станции подвесной дороги всегда было много туристов. Наверно он
там найдет такси.
     Задыхаясь  от  быстрой  ходьбы  и  обливаясь   потом,   несмотря   на
пронизывающий холод, Жак подозвал такси и плюхнулся на заднее сиденье.
     - Авеню Виктора Гюго.
     Такси тронулось. Через  заднее  стекло  Жак  смотрел  на  набережную.
Никаких признаков желтой машины. Это было убедительно, тем более,  что  во
время своего пешего марша, он был уверен, что за ним не следят.
     Позже, после своего визита к Жаннине  он  тем  же  путем  вернулся  к
своему Комби на площадь Ксавье.
     Если незнакомец наберется терпения и будет его ждать, то  вряд  ли  в
его записях может появиться что-либо другое кроме  безобидной  фразы:  Жак
Меллерей во второй половине дня находился у своей матери.



                                    2

     Когда такси проехало вдоль проспекта Жана Жавре, Жак  успокоился.  Он
был доволен собой, радуясь, что так ловко поступил.
     Время от времени через боковые улочки слева или между домами он видел
высокий гребень горы Белледон.
     Покрытая снегом вершина, отчасти еще освещенная солнцем,  поднималась
лучистой белизной к небу, цвет которого делался насыщенно-фиолетовым.
     Несмотря на то, что  Жак  жил  здесь  с  самого  детства,  он  всегда
испытывал глубокие душевные эмоции перед грандиозной сценой, которая  была
так прекрасна, что казалась почти искусственной.
     Не на этих ли склонах начались его похождения?
     Не только приключения его с Жанниной  но  и  другие  приключения  его
собственной жизни. Нет, если  бы  не  его  увлечение  лыжами,  то  его  не
преследовал бы подозрительный субъект. Если бы не его увлечение лыжами, он
бы так и остался неудачником.
     - Ты будешь учителем, мой мальчик - или служащим на почте.
     Эту фразу мадам Меллерей всегда повторяла ему в юности, она  даже  во
сне произносила ее.
     Его наклонности проявились, когда он был пятнадцатилетним  мальчиком.
Он осуществил их впервые  с  другими  товарищами  на  лыжной  трассе,  где
тренировался тот спортивный клуб, в который он вступил. Там  опьянялся  он
движением  и  чистым  воздухом,  и  возвращаясь  в   Гренобль,   чувстовал
разочарование. Здесь без своих лыж он был  подобно  птице  с  подрезанными
крыльями.
     Пора  хороших,  но  не  выдающихся  результатов  во   время   местных
соревнований дались ему легко и опьянили его.
     - Я буду гонщиком.
     Он не стал ни гонщиком, ни учителем,  не  сдал  экзамен  на  аттестат
зрелости и не стал почтовым чиновником.
     Из него вышел  лишь  третьеклассный  инструктор  по  лыжному  спорту,
который шесть месяцев в году  работал  в  лыжной  школе  в  Вильде-де-Лан.
Остальные шесть