овник  никогда  не  предложит  себя  в   заложники.   Мозес
предлагал. Ну хорошо,  запереть  Мозеса  и...  Что  "и"?  Отдать  Луарвику
аппарат? Что я знаю про этот аппарат? Только то, что мне сказал Мозес. Да,
все, что говорит Мозес, звучит правдоподобно. А если  это  просто  удачная
интерпретация совершенно  иных  обстоятельств?  Если  я  просто  не  нашел
вопроса, который бы разрушил эту удачную интерпретацию?..
     Если отбросить  все  слова,  правдивы  они  или  нет,  -  налицо  два
несомненных факта. Закон требует, чтобы я задержал этих  людей  впредь  до
выяснения обстоятельств. Вот факт номер один. А вот факт  номер  два:  эти
люди хотят уйти. Неважно, от чего они в действительности хотят уйти  -  от
закона,  от  гангстеров,  от  преждевременного   контакта   или   еще   от
чего-нибудь... Они хотят уйти.
     Вот два факта, и они абсолютно противостоят друг другу...
     - Что там у вас вышло с Чемпионом? - угрюмо спросил я.
     Он исподлобья взглянул на  меня,  лицо  его  перекосилось.  Потом  он
опустил глаза и стал рассказывать.
     Если отвлечься от зомбизма-момбизма и всяких  там  псевдосвязок,  это
была совершенно банальная история вполне заурядного шантажа. Примерно  два
месяца назад господин Мозес, у которого были достаточно  веские  основания
скрывать от официальных лиц не только свои истинные занятия,  но  и  самый
факт  своего  существования,  начал   ощущать   признаки   назойливого   и
пристального   внимания   к   своей   особе.   Он   попытался   переменить
местожительство. Это не помогло. Он попытался  отпугнуть  преследователей.
Это тоже не помогло. В конце концов, как это всегда бывает, к нему явились
и  предложили  полюбовную  сделку.  Он  окажет  посильное   содействие   в
ограблении  Второго  Национального,  ему  заплатят   за   это   молчанием.
Разумеется, его заверили, что беспокоят его в первый и последний раз.  Как
водится, он отказывался. Как водится, они настаивали. Как  водится,  он  в
конце концов согласился.
     Мозес утверждал, что иного выхода у него не было. Смерти как  таковой
он не боялся: они там все умеют преодолевать страх смерти. На  этом  этапе
он мог даже не особенно  опасаться  попыток  разоблачения:  свернуть  свои
мастерские и остаться просто богатым бездельником ему ничего не стоило,  а
свидетельства агентов Чемпиона, пострадавших при столкновении с  роботами,
вряд ли были бы приняты всерьез.  Но  и  смерть,  и  разоблачение  грозили
надолго  приостановить  громадную  работу,  которая  была  успешно  начата
несколько лет назад. Короче говоря,  он  рискнул  уступить  Чемпиону,  тем
более что убытки, понесенные Вторым Национальным, ему не  трудно  было  бы
впоследствии возместить чистым золотом.
     Дельце провернули, и Чемпион действительно исчез с горизонта. Впрочем
всего на месяц. Через месяц он объявился вновь. На этот  раз  шла  речь  о
броневике с золотом. Но теперь положение  существенно  изменилось.  Мудрый
Чемпион  предъявил  злосчастной  жертве   показания   восьми   свидетелей,
исключавшие  для  Мозеса  хоть  какую-нибудь   возможность   алиби,   плюс
кинопленку, на которой была запечатлена вся процедура ограбления банка,  -
не только три или четыре гангстера, готовых пойти на отсидку за  приличный
гонорар, но и Ольга с сейфом под мышкой, и сам  Мозес  с  неким  аппаратом
("форсаж-генератором") в руках. В случае  отказа  Мозесу  грозила  уже  не
дешевая  газетная  шумиха.  Теперь   ему   грозило   формальное   судебное
преследование, а значит, преждевременный контакт на  чудовищно  невыгодных
для его стороны условиях. Как и многие другие жертвы  шантажа,  уступая  в
первый раз, Мозес всего этого не предусмотрел.
     Положение было ужасно. Отказ -  означал  преступление  перед  своими.
Согласие - ничего не меняло в  его  положении,  потому  что  теперь-то  он
понимал, какая железная рука держит его за горло. Бежать в другой город, в
другую страну не имело смысла: он уже убедился, что  рука  у  Чемпиона  не
только железная, но и длинная. Немедленно бежать с Земли он тоже  не  мог:
подготовка транспорта требовала десяти-двенадцати земных суток.  Тогда  он
связался со своими и потребовал эвакуации в кратчайшие сроки. Да,  он  был
вынужден совершить еще одно преступление  -  теперь  это  означало  только
увеличение  долга,  лишние  триста  тридцать  пять   килограммов   золота,
стоимость необходимой отсрочки. Когда подошло  время,  он  бежал,  обманув
агентуру Чемпиона своим двойником. Он знал, что за ним  будет  погоня,  он
знал, что Хинкусы рано или  поздно  нападут  на  его  след,  -  он  только
надеялся, что ему удастся опередить их...
     - Вы можете верить или не верить, инспектор, - закончил Мозес. - Но я
хочу, чтобы вы поняли: есть всего две возможности.  Либо  вы  отдаете  нам
аккумулятор, и тогда мы попытаемся спастись. Повторяю, в этом случае,  все
убытки, понесенные вашими согражданами, будут полностью возмещены. Либо...
-  Он  отхлебнул  из  кружки.  -  Постарайтесь,  пожалуйста,  это  понять,
инспектор.  Я  не  имею  права  попасть  живым  в  руки  официальных  лиц.
Понимаете, это мой долг. Я не могу  рисковать  будущим  наших  миров.  Это
будущее еще только начинается. Я  провалился,  но  я  ведь  первый,  а  не
последний наблюдатель на вашей Земле. Это вы понимаете, инспектор?
     Я понимал только одно: дело мое дрянь.
     - Чем вы, собственно, здесь занимаетесь? - спросил я.
     Мозес покачал головой.
     - Я не могу вам этого сказать, инспектор.  Я  исследовал  возможности
контакта. Я его готовил. А конкретно... Да это к тому же и  очень  сложно,
инспектор. Вы ведь не специалист.
     - Идите, - сказал я. - И позовите сюда Луарвика.
     Мозес грузно поднялся и вышел. Я оперся локтями  на  стол  и  положил
голову на руки. Люгер приятно холодил правую щеку. Мельком я подумал,  что
таскаюсь теперь с этим люгером, как Мозес со своей кружкой. Я был  смешон.
Я был жалок.  Я  ненавидел  себя.  Я  ненавидел  Згута  с  его  дружескими
советами. Я ненавидел всю эту банду,  собравшуюся  здесь.  Верить  или  не
верить... В том-то и дело, черт возьми, что  я  верил.  Я  не  первый  год
работаю, я чувствую, когда люди говорят правду. Но ведь люди же,  люди!  А
если я поверил, то они для меня уже не люди!.. Да я просто не  имею  права
верить. Это просто самоубийство - верить! Это значит - взять на себя такую
ответственность, на которую я не имею никакого права, которой я  не  хочу,
не хочу, не хочу... Она раздавит меня, как клопа!  Ладно,  Хинкуса  я,  во
всяком случае, поймал. И Мозеса я тоже не выпущу! Пусть будет что будет, а
тайна Второго Национального  и  тайна  золотого  броневика  раскрыты.  Вот
так-то. А если здесь замешана  межпланетная  политика,  так  я  -  простой
полицейский, пусть  политикой  занимается  тот,  кому  это  положено...  В
обморок бы сейчас брякнуться, подумал я с  тоской.  И  пусть  делают,  что
хотят...
     Дверь скрипнула, и я встрепенулся.  Но  это  был  не  Луарвик.  Вошли
Симонэ и хозяин. Хозяин поставил передо мной чашку кофе, а Симонэ  взял  у
стены стул и уселся напротив меня. Мне показалось, что он сильно  осунулся
и даже как-то пожелтел.
     - Ну, что вы надумали, инспектор? - спросил он.
     - Где Луарвик? Я вызывал Луарвика.
     - Луарвику совсем плохо, - сказал Симонэ. - Мозес делает ему какие-то
процедуры. - Он неприятно оскалился. - Вы его  загубите,  Глебски,  и  это
будет скотский поступок. Я знаю вас, правда, всего два дня,  но  никак  не
мог ожидать, что вы окажитесь всего-навсего чучелом с золотыми пуговицами.
     Свободной рукой я взял кружку, поднес ее ко рту и  поставил  обратно.
Не мог я больше пить кофе. Меня уже тошнило от кофе.
     - Отстаньте вы от меня. Все вы болтуны. Алек заботится только о своем
заведении, а вы, Симонэ, просто интеллектуал на отдыхе...
     - А вы-то? - сказал Симонэ. - Вы-то о чем  заботитесь?  Бляху  лишнюю
вам захотелось на мундир?
     - Да, - холодно сказал я. - Бляху. Люблю, знаете ли, бляхи.
     - Вы мелкая полицейская сошка, -  сказал  Симонэ.  -  В  кои-то  веки
судьба вам бросила кусок. В первый и последний раз в жизни.  Звездный  час
инспектора Глебски! В ваших руках оказалось действительно важное  решение,
а вы ведете себя, как распоследний тупоголовый...
     - Заткнитесь, - сказал я устало. -  Перестаньте  болтать  и  хоть  на
минуту просто подумайте. Оставим в стороне то, что  Мозес  -  обыкновенный
преступник. Вы, я вижу, ни  черта  не  смыслите  в  законе.  Вы,  кажется,
воображаете, будто существует один закон для  людей  и  другой  закон  для
вурдалаков. Но оставим в стороне все это. Пусть они пришельцы.  Пусть  они
жертвы шантажа. Великий контакт... - Я вяло помахал  рукой  с  люгером.  -
Дружба миров и так далее... Вопрос: что они делают у нас на  Земле?  Мозес
сам признался, что он наблюдатель. За чем он, собственно,  наблюдает?  Что
им здесь понадобилось?.. Не скальтесь, не скальтесь...  Мы  здесь  с  вами
занимаемся фантастикой, а в фантастических  романах,  насколько  я  помню,
пришельцы на Земле занимаются  шпионажем  и  готовят  вторжение.  Как,  по
вашему мнению, в такой ситуации должен поступать я,  чиновник  с  золотыми
пуговицами? Должен я исполнить свой долг или нет? А вы сами,  Симонэ,  как
землянин, что вы думаете о своем долге?
     Симонэ молча щерился, уставясь на меня. Хозяин прошел к окну и поднял
штору. Я оглянулся на него.
     - Зачем вы это сделали?
     Хозяин ответил не сразу. Прижимаясь  лицом  к  стеклу,  он  оглядывал
небо.
     -  Да  вот  все  посматриваю,  Петер,  -  медленно  сказал   он,   не
оборачиваясь. - Жду, Петер, жду... Вы бы  приказали  девочке  вернуться  в
дом. Там на снегу, она прямо готовая мишень... Меня она не слушает...
     Я положил люгер на стол, взял чашку обеими руками  и,  закрыв  глаза,
сделал несколько  глотков.  Готовая  мишень...  Все  мы  здесь  -  готовые
мишени... И вдруг я ощутил, как сильные руки взяли меня сзади за локти.  Я
открыл глаза и дернулся. Боль в ключице была такой острой, что я  едва  не
потерял сознание.
     - Ничего, Петер, ничего, - ласково сказал хозяин. - Потерпите.
     Симонэ с озабоченным и виноватым видом уже засовывал люгер к  себе  в
карман.
     - Предатели!.. - сказал я с удивлением.
     - Нет-нет, Петер, - сказал хозяин. - Надо  быть  разумным.  Не  одним
законом жива совесть человеческая.
     Симонэ, осторожно зайдя с  боку,  похлопал  меня  по  карману.  Ключи
звякнули. Заранее покрывшись потом в ожидании жуткой боли, я рванулся  изо
всех сил. Это ничем не кончилось, и, когда я опомнился, Симонэ уже выходил
из комнаты с чемоданом в руке. Хозяин, все еще придерживая меня за  локти,
тревожно говорил ему вслед:
     - Поторапливайтесь, Симонэ, поторапливайтесь, ему плохо...
     Я хотел заговорить, но у меня перехватило горло, и я только захрипел.
Хозяин озабоченно наклонился надо мной.
     - Господи, Петер, - проговорил он, - на вас лица нет...
     - Бандиты... - прохрипел я. - Арестанты...
     - Да, да, конечно,  -  покорно  согласился  хозяин.  -  Вы  всех  нас
арестуете и правильно сделаете, только потерпите  немного,  не  рвитесь...
ведь вам же очень больно, а я вас пока все равно не выпущу...
     Да, не выпустит. Я и раньше видел, что он здоровый медведь, но  такой
хватки все-таки  не  ожидал.  Я  откинулся  на  спинку  стула  и  перестал
сопротивляться. Меня мутило, тупое безразличие овладело мною. И где-то  на
самом донышке души слабо тлело чувство облегчения  -  ситуация  больше  не
зависела от меня, ответственность взяли на  себя  другие.  По-видимому,  я
снова потерял сознание, потому что оказался вдруг на полу, а хозяин  стоял
рядом со мной на коленях и смачивал мне лоб мокрой ледяной тряпкой. Едва я
открыл глаза, он поднес к  моим  губам  горлышко  бутылки.  Он  был  очень
бледен.
     - Помогите мне сесть, - сказал я.
     Он беспрекословно повиновался. Дверь была распахнута настежь, по полу
тянуло холодом, слышались  возбужденные  голоса,  потом  что-то  грохнуло,
затрещало. Хозяин болезненно сморщился.
     - Проклятый сундук, - произнес он сдавленным голосом. - Опять они мне
косяк разворотили...
     Под окном голос Мозеса гаркнул с нечеловеческой силой:
     - Готовы?  Вперед!..  Прощайте,  люди!  До  встречи!   До   настоящей
встречи!..
     Голос Симонэ прокричал в ответ что-то неразборчивое, а  затем  стекла
дрогнули от какого-то жуткого клекота и свиста. И стало тихо.  Я  поднялся
на ноги и пошел к двери. Хозяин суетился  рядом,  широкое  лицо  его  было
белое и рыхлое, как вата, по лбу стекал пот. Он беззвучно шевелил губами -
наверное, молился.
     Мы вышли в пустой холл, по которому гулял  ледяной  ветер,  и  хозяин
бормотал: "Давайте выйдем, Петер, вам надо подышать свежим воздухом..."  Я
оттолкнул его и двинулся к лестнице. Мимоходом я  с  глубоким  злорадством
отметил, что входная дверь снесена начисто.  На  лестнице,  на  первых  же
ступеньках, мне стало дурно, и  я  вцепился  в  перила.  Хозяин  попытался
поддержать меня, но  я  снова  отпихнул  его  здоровым  плечом  и  сказал:
"Убирайтесь  к  черту,  слышите?.."  Он  исчез.  Я  медленно   пополз   по
ступенькам, цепляясь за перила,  миновал  Брюн,  испуганно  прижавшуюся  к
стене, поднялся на второй этаж и побрел в свой номер. Дверь  номера  Олафа
была распахнута настежь, там было пусто, резкий аптечный запах расползался
по коридору. Добраться бы до дивана,  думал  я.  Только  бы  добраться  до
дивана и лечь... И тут я услышал крик.
     - Вот они!.. - завопил кто-то.  -  Поздно!  Будь  оно  все  проклято,
поздно!..
     Голос сорвался. Внизу в холле затопали, что-то упало,  покатилось,  и
вдруг я услышал ровное далекое гудение. Тогда я повернулся и,  спотыкаясь,
побежал к чердачной лестнице.
     Вся широкая снежная долина распахнулась передо мной. Я зажмурился  от
солнечного блеска, а потом различил  две  голубоватые,  совершенно  прямые
лыжни. Они уходили на север, наискосок от отеля, и там, где они кончались,
я увидел четкие, словно нарисованные на белом, фигурки  беглецов.  У  меня
отличное зрение, я хорошо видел их, и  это  было  самое  дикое  и  нелепое
зрелище, какое я помню.
     Впереди мчалась  госпожа  Мозес  с  гигантским  черным  сундуком  под
мышкой, а на плечах ее грузно восседал сам старый  Мозес.  Правее  и  чуть
отставая, ровным финским шагом несся Олаф с Луарвиком на спине. Билась  по
ветру широкая юбка госпожи Мозес, вился пустой рукав  Луарвика,  и  старый
Мозес,  не  останавливаясь  ни  на  секунду,  страшно  и  яростно  работал
многохвостой плетью.  Они  мчались  быстро,  сверхъестественно  быстро,  а
сбоку, им наперерез,  сверкая  на  солнце  лопастями  и  стеклами  кабины,
заходил вертолет.
     Вся долина была наполнена мощным  ровным  гулом,  вертолет  медленно,
словно  бы  неторопливо,  снижался,  прошел  над  беглецами,  обогнал  их,
вернулся, спускаясь все ниже, а они  продолжали  стремительно  мчаться  по
долине, будто ничего не видя и не слыша, и тогда в это могучее  монотонное
гудение  ворвался  новый  звук,  злобный  отрывистый  треск,   и   беглецы
заметались, а потом Олаф упал и остался лежать неподвижно, а потом кубарем
покатился по снегу Мозес, а Симонэ рвал на мне воротник и рыдал мне в ухо:
"Видишь? Видишь? Видишь?.." А потом вертолет повис над неподвижными телами
и медленно опустился, скрыв от нас и тех, кто лежал неподвижно, и тех, кто
еще пытался ползти... Снег закрутился вихрем  от  его  винтов,  сверкающая
белая туча горбом встала на фоне сизых  отвесных  скал.  Снова  послышался
злобный треск пулемета, и Алек сел на корточки, закрыв глаза  ладонями,  а
Симонэ все рыдал,  все  кричал  мне:  "Добился!  Добился  своего,  дубина,
убийца!.."
     Вертолет так же медленно поднялся из снежной  тучи  и,  косо  уйдя  в
пронзительную синеву неба, исчез за хребтом.  И  тогда  внизу  тоскливо  и
жалобно завыл Лель.



                                  ЭПИЛОГ

     С тех пор прошло более двадцати лет. Вот уже год, как я в отставке. У
меня внуки, и я иногда рассказываю младшенькой эту историю. Правда, в моих
рассказах  она  всегда  кончается  благополучно:  пришельцы   благополучно
отбывают домой в своей прекрасной  сверкающей  ракете,  а  банду  Чемпиона
благополучно захватывает подоспевшая полиция. Сначала пришельцы отбывали у
меня на Венеру, а потом, когда на Венере высадились первые экспедиции, мне
пришлось перенести господина Мозеса в созвездие Волопаса. Впрочем,  не  об
этом речь.
     Сначала факты. Бутылочное Горлышко расчистили через два дня. Я вызвал
полицию и передал ей Хинкуса, миллион сто пятнадцать  тысяч  крон  и  свой
подробный отчет. Но следствие, надо сказать, кончилось  ничем.  Правда,  в
разрытом снегу было найдено более пятисот серебряных пуль, однако вертолет
Чемпиона, забравший все трупы, исчез  бесследно.  Через  несколько  недель
супружеская чета туристов-лыжников, путешествовавших неподалеку  от  нашей
долины, сообщила, что они видели, как какой-то вертолет  прямо  у  них  на
глазах упал в озеро Трех Тысяч  Дев.  Были  организованы  розыски,  однако
ничего  интересного  обнаружить  не  удалось.  Глубина  этого  озера,  как
известно, достигает местами четырехсот метров, дно его ледяное,  и  рельеф
дна постоянно меняется. Чемпион, по-видимому, погиб - во всяком случае  на
уголовной сцене он больше не  появлялся.  Банда  его,  благодаря  Хинкусу,
который торопился спасти свою шкуру, была частично отловлена,  а  частично
рассеялась по всей  Европе.  Гангстеры,  попавшие  под  следствие,  ничего
существенного к показаниям Хинкуса не добавили - все  они  были  убеждены,
что Вельзевул был колдуном или даже самим  дьяволом.  Симонэ  считал,  что
один из роботов, уже в вертолете, очнулся и в последней вспышке активности
сокрушил все, до чего мог дотянуться. Очень может быть, и если это так, то
не завидую я Чемпиону в его последние минуты...
     Симонэ сделался тогда  главным  специалистом  по  этому  вопросу.  Он
создавал  какие-то  комиссии,  писал  в  газеты  и  журналы,  выступал  по
телевидению. Оказалось, что он и в самом деле был крупным физиком, но  это
нисколько ему не помогло. Ни огромный его авторитет не помог,  ни  прошлые
заслуги. Не знаю,  что  о  нем  говорили  в  научных  кругах,  но  никакой
поддержки там он, по-моему, не получил. Комиссии, правда, функционировали,
всех нас, даже Кайсу, вызывали  в  качестве  свидетелей,  однако  ни  один
научный журнал, насколько мне известно, не опубликовал по этому поводу  ни
строчки.  Комиссии  распадались,  снова  возникали,  то   объединялись   с
Обществом  исследования  летающих  тарелок,  то  отмежевывались  от  него,
материалы комиссий то засекречивались властями, то вдруг  начинали  широко
публиковаться, десятки и сотни халтурщиков вились вокруг этого дела, вышло
несколько брошюр,  написанных  фальшивыми  свидетелями  и  подозрительными
очевидцами, и кончилось все это тем, что  Симонэ  остался  один  с  кучкой
энтузиастов  -  молодых  ученых  и  студентов.  Они  совершили   несколько
восхождений на скалы в районе  Бутылочного  Горлышка,  пытаясь  обнаружить
остатки разрушенной станции. Во время одного из  этих  восхождений  Симонэ
погиб. Найти так ничего и не удалось.
     Все остальные участники описанных  выше  событий  живы  до  сих  пор.
Недавно я прочитал о чествовании дю Барнстокра  в  Международном  обществе
иллюзионистов  -  старику  исполнилось  девяносто  лет.   На   чествовании
"присутствовала  очаровательная  племянница  юбиляра   Брюнхилд   Канн   с
супругом, известным космонавтом  Перри  Канном".  Хинкус  отсиживает  свою
бессрочную и ежегодно пишет прошение об амнистии. В начале срока  на  него
было сделано два покушения, он был ранен в голову, но  как-то  вывернулся.
Говорят, он пристрастился вырезать  по  дереву  и  неплохо  прирабатывает.
Тюремная администрация им довольна.  Кайса  вышла  замуж,  у  нее  четверо
детей. В прошлом году я ездил к Алеку