к  этому  вынудит  неопровержимое  свидетельство,
придется принять себя, но вас я никогда не приму!
     ВАЛЕНТИНА.  И все-таки,  помимо твоей  воли, это произошло уже два года
назад!
     ГАСТОН. Я никогда не отниму жены у своего брата.
     ВАЛЕНТИНА. Хватит этих высокопарных слов! Став наконец мужчиной, ты сам
убедишься, что ни одну из вставших перед тобой новых проблем нельзя решить с
помощью ходячих истин... Ты уже взял меня у него. Но первый-то он отнял меня
у тебя, просто потому, что раньше стал мужчиной.
     ГАСТОН. Да  не в одной вас дело...  Я не так  уж дорожу тем, что обирал
пожилых дам, насиловал горничных...
     ВАЛЕНТИНА. Каких горничных?
     ГАСТОН.  Еще одна деталь... Я не  так уж дорожу тем, что поднял руку на
родную мать, как, впрочем, и  всеми прошлыми выходками моего отвратительного
юного двойника.
     ВАЛЕНТИНА. Как ты кричишь!.. Но, по-моему, ты  почти сделал ЭТО  ТОЛЬКО
ЧТО...
     ГАСТОН. Да,  я сказал этой бессердечной старой даме, что я ее ненавижу,
но эта старая дама не моя мать.
     ВАЛЕНТИНА. Нет, мать, Жак! И именно поэтому ты  имел с ней такое бурное
объяснение. Ты и сам видишь, достаточно тебе пробыть хотя бы час бок о бок с
персонажами своего прошлого, и ты уже бессознательно ведешь себя с ними, как
раньше.  Послушай, Жак,  я сейчас пойду к  себе во избежание твоего гнева. А
через десять  минут ты меня позовешь, ведь приступы твоей ярости страшны, но
они продолжаются не больше десяти минут.
     ГАСТОН. Откуда  вам это известно? В конце  концов, вы меня раздражаете.
Все время стараетесь намекнуть, будто знаете меня лучше, чем я сам.
     ВАЛЕНТИНА. Ну конечно же!.. Послушай, послушай-ка меня, Жак. Существует
одно  бесспорное  доказательство,  о  котором  я  никому не  смела  ни  разу
сказать!..
     ГАСТОН (отступает). Не верю!
     ВАЛЕНТИНА (улыбается). Постой, я ведь еще ничего не сказала!
     ГАСТОН (кричит). Не хочу вам верить, никому не хочу  верить! Не  желаю,
чтобы со мной вообще говорили о моем прошлом.
     ГЕРЦОГИНЯ врывается вихрем в комнату, за ней -- мэтр ЮСПАР.
     ВАЛЕНТИНА прячется в ванной комнате.
     ГЕРЦОГИНЯ. Гастон,  Гастон,  это же ужасно! Только что явились какие-то
люди. Орут, злятся, кричат, еще одно  ваше семейство!  Пришлось  их принять.
Они меня так оскорбляли! Только сейчас я поняла, что поступила как безумная,
неосмотрительно нарушив  распорядок,  о  котором  мы сами же объявили  через
газеты...  Эти люди считают, что их надули. Они,  конечно,  учинят  скандал,
будут обвинять нас во всех смертных грехах!..
     ЮСПАР. Я более чем  уверен, мадам,  что никто не посмеет вас  ни  в чем
заподозрить.
     ГЕРЦОГИНЯ.  Видно,  вы не  отдаете  себе  отчета,  до какой степени  их
ослепили эти  двести пятьдесят  тысяч франков!  Они твердят о фаворитизме, о
нарушениях,  чего доброго, они заявят, что  наш малыш Альбер получил хороший
куш от семьи, которую считает семьей Гастона!..
     Входит МЕТРДОТЕЛЬ.
     МЕТРДОТЕЛЬ. Ваша светлость, прошу  меня  извинить. Но там  еще какие-то
люди требуют мэтра Юспара или герцогиню.
     ГЕРЦОГИНЯ. Как их фамилия?
     МЕТРДОТЕЛЬ.  Они дали мне карточку,  но я не осмелился сразу вручить ее
вашей  светлости, учитывая,  что  это реклама фирмы. (С  достоинством читает
вслух.) "Масло, яйца, сыры. Фирма Бугран".
     ГЕРЦОГИНЯ (листая свою записную книжку). Бугран, Бугран...
     Вы сказали Бугран? Да это молочница!
     ЛАКЕЙ стучится в дверь и входит.
     ЛАКЕЙ. Прошу прощения, но какой-то  господин,  вернее, просто  человек,
спрашивает герцогиню. Должен  сказать, что я  не  решился впустить его в дом
из-за его вида.
     ГЕРЦОГИНЯ (листая записную книжку). Фамилия? Легропатр или Мэденсэль?
     ЛАКЕЙ. Легропатр, ваша светлость.
     ГЕРЦОГИНЯ.  Легропатр  --  это фонарщик! Впустите его, и  будьте с  ним
повежливее.  Все  они  приехали одним  поездом.  Уверена, что  сейчас явятся
Мэденсэли.  Я  звонила  в  Пон-о-Брон.  Попытаюсь  их  утихомирить!  (Быстро
выходит, за ней -- мэтр Юспар и лакей.)
     ГАСТОН (растерянно бормочет). У всех у вас  доказательства, фотографии,
подтверждающие  сходство,  воспоминания, бесспорные, как  преступление...  Я
выслушиваю  вас всех и чувствую, как за моей спиной  возникает некий гибрид,
содержащий в  себе понемножку от каждого из  ваших сыновей  и  ничего, ровно
ничего  от  меня,  потому  что  ваши  сыновья  ничем  на  меня  не   похожи.
(Повторяет.)  На  меня...  На  меня...  Вопреки  всем  вашим  россказням,  я
существую... Вы  только  что говорили о том, что моя жизнь  -- эта блаженная
безмятежность,  даруемая  потерей памяти... Вы просто шутите.  Попробуйте-ка
сами собрать  воедино все  добродетели,  все пороки и  взвалить  их  себе на
спину...
     ВАЛЕНТИНА вошла, едва только герцогиня скрылась.
     ВАЛЕНТИНА.  Твоя судьба  будет куда  легче,  если  ты  выслушаешь меня.
Только  одну  минуту, Жак. Я предлагаю тебе  наследство,  правда,  несколько
обременительное, зато ты с его помощью  освободишься от всех  прочих,  и оно
тебе покажется бесконечно легким. Ну что, будешь слушать?
     Г а стон. Слушаю.
     ВАЛЕНТИНА. Я тебя никогда  не видела обнаженным, ведь верно? Так вот, я
уверена,  что  у  тебя на два  сантиметра ниже лопатки есть  небольшой шрам,
который не обнаружили обследовавшие тебя  врачи.  Это  след от укола шляпной
булавки--вспомни  дамскую моду  пятнадцатого  года!  --  это я  сама, своими
руками  поцарапала  тебя булавкой,  когда  решила,  что  ты  мне  изменяешь.
(Уходит.)
     ГАСТОН с минуту стоит в растерянности,  потом начинает медленно снимать
пиджак.

     Занавес

     Картина четвертая
     Сцена  представляет  собой узкий коридорчик;  шофер  и лакей, подставив
стул к окошечку в двери, заглядывают в комнату Гастона.
     ЛАКЕЙ. Господи! Штаны скидывает...
     ШОФЕР (отталкивая его). Врешь? Видно,  малый окончательно рехнулся! Что
он делает-то? Блох, что ли, ловит? Постой-постой... На стул влез, глядится в
каминное зеркало...
     ЛАКЕЙ. Шутишь? Неужто на стул влез?
     ШОФЕР. Я же говорю.
     ЛАКЕЙ  (отталкивает  его).   Дай   посмотреть.   Ах  ты,  черт!   Спину
разглядывает. Я  же говорю, спятил. Так-так. Слезает. Видать, увидел то, что
искал... Рубашку надевает. Сел... Ах ты, черт! Ну и ну!
     ШОФЕР. А теперь что он делает?
     ЛАКЕЙ (оборачивается, он потрясен). Ревет ...

     Занавес

     Картина пятая.
     Комната  Жака.  Ставни  закрыты, золотистый полумрак  прорезают  полосы
света.  Утро. ГАСТОН лежит на кровати, он  спит. МЕТРДОТЕЛЬ и ЛАКЕЙ вносят в
комнату  чучела  зверушек и  наставляют их  вокруг постели. ГЕРЦОГИНЯ и г-жа
Рено   руководят   операцией  из   коридора.   Сцена  идет  на  шепоте,  все
передвигаются на цыпочках.
     МЕТРДОТЕЛЬ. Их тоже ставить вокруг постели, ваша светлость?
     ГЕРЦОГИНЯ. Да-да, вокруг постели... Чтобы, открыв глаза, он мог увидеть
их всех разом.
     Г-ЖА РЕНО. Ах, если бы вид этих зверьков вернул ему память!
     ГЕРЦОГИНЯ. Это может его потрясти.
     Г-ЖА РЕНО. Он  так обожал их ловить! Карабкался  по деревьям, забирался
на головокружительную высоту и мазал клеем ветки.
     ГЕРЦОГИНЯ  (метрдотелю). Поставьте  одного  на подушку,  ближе, ближе к
лицу. На подушку, слышите, на подушку!
     МЕТРДОТЕЛЬ. А ваша  светлость  не боится, что мсье испугается,  откроет
глаза, а под самым носом у него зверь сидит...
     ГЕРЦОГИНЯ.  Страх   в  данном  случае  целителен,  друг  мой...  Именно
целителен. (Г-же  Рено.)  О,  не  скрою, я  вся  горю от нетерпения,  мадам!
Хорошо, что  мне удалось  успокоить этих людей вчера  вечером, я им сказала,
что Юспар  и наш малыш Альбер прибудут сегодня  рано  утром... Но как знать,
удастся ли нам избавиться от них благополучно?..
     ЛАКЕЙ (входя). Ваша светлость, семейства претендентов прибыли.
     ГЕРЦОГИНЯ. Вот видите! Я же им велела в девять часов, а они явились без
пяти девять. Этих людей ничем не проймешь.
     Г-ЖА РЕНО. Куда вы их провели, Виктор?
     ЛАКЕЙ. В большую гостиную, мадам.
     ГЕРЦОГИНЯ. Их  столько, сколько вчера?  Чисто  мужицкая  затея являться
всем миром, чтобы защищать свои права!
     ЛАКЕЙ. Их стало больше, ваша светлость.
     ГЕРЦОГИНЯ. Больше? То есть?
     ЛАКЕЙ. Еще трое прибавилось, но они вместе, ваша светлость. Приличный с
виду господин, мальчик и гувернантка.
     ГЕРЦОГИНЯ. Гувернантка? Какая гувернантка?
     ЛАКЕЙ. Англичанка, ваша светлость.
     ГЕРЦОГИНЯ. Ах,  это  же  Мэденсэли!..  Очаровательные,  по-моему, люди.
Английская линия, которая тоже требует Гастона... Как трогательно явиться из
такой дали,  чтобы  найти своего близкого! Как по-вашему?  Попросите, милый,
этих людей подождать немного.
     Г-ЖА РЕНО. Но эти  люди, надеюсь, не отберут у  нас Жака, выслушают его
хотя бы?
     ГЕРЦОГИНЯ.  Не  тревожьтесь. Эксперимент начался с  вас,  придется  им,
хотят они того или нет, подождать, пока мы не проведем его по всем правилам.
Наш  малыш  Альбер  обещал мне  не  уступать  в  этом  вопросе. Но, с другой
стороны, приходится вести себя  дипломатично, чтобы  избежать скандала, Г-жа
Рено. По-моему, вы слегка преувеличиваете опасности этого скандала, мадам.
     ГЕРЦОГИНЯ. Ошибаетесь, мадам! Я-то знаю, что левая пресса травит нашего
малыша Альбера: у меня  там есть свои соглядатаи. Они набросятся на клевету,
как псы на падаль. Вы знаете, при всем своем желании, чтобы  Гастон оказался
членом вашей чудесной семьи, я все-таки не могу допустить скандала. Вы мать,
а я  прежде всего тетка. (Пожимает г-же  Рено руку.)  Но поверьте,  и у меня
тоже  разрывается  сердце  от  всего  этого   мучительного   и  прискорбного
эксперимента.
     Мимо проходит лакей, неся чучела белок.
     (Провожает, его  взглядом.) Какая прелесть эти  беличьи шкурки! Как это
вы не надумали сделать из них себе манто?
     Г-ЖА РЕНО (растерянно). Не знаю...
     ЛАКЕЙ. Слишком они маленькие.
     МЕТРДОТЕЛЬ  (подглядывает   в  двери   спальни).   Тише,  мсье   Гастон
просыпается.
     ГЕРЦОГИНЯ. Главное, не надо, чтобы он нас видел. (Метрдотелю.) Откройте
ставни.
     Обе скрываются. Комнату заливает яркий свет.
     ГАСТОН (открывает глаза  и  видит что-то  странное  прямо у  себя перед
носом.  Отшатывается,  садится  в  постели).  Что  это  такое?  (Тут  только
замечает, что окружен чучелами ласок, хорьков, белок. Кричит, широко  открыв
от страха глаза.) Но что означают все эти зверьки? Чего им нужно от меня?
     МЕТРДОТЕЛЬ  (выступает вперед). Это  чучела, мсье. Это зверьки, которых
мсье любил убивать. Мсье не узнает их?
     ГАСТОН (хрипло кричит). Я никогда не убивал зверей! (Встает.)
     ЛАКЕЙ подает ему халат, и оба направляются в ванную
     (Тут же возвращается и подходит к зверькам.) А как он их ловил?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Может, мсье вспомнит, как долго он выбирал стальные капканы
в каталоге "Оружейная и мотоциклетная промышленность Сент-Этъена"?.. Но чаще
мсье предпочитал
     пользоваться клеем.
     ГАСТОН. Значит, поутру, когда он их находил, они не были еще мертвые?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Вообще-то  нет, мсье. Мсье приканчивал их своим  охотничьим
ножом. Мсье действовал им очень ловко.
     ГАСТОН (помолчав). Что можно сделать для мертвых зверьков?
     (Робко протягивает  к  ним  руку,  но  не  осмеливается  их  погладить;
задумывается.) Ну хорошо, я  поглажу  эти высохшие, хрупкие шкурки, разве им
будет легче? Каждый день  я буду бросать орехи и хлеб живым белкам... Где бы
мне ни принадлежал клочок земли,  я строго-настрого запрещу  причинять  хоть
малейший вред  ласкам... Но разве это искупит целые ночи мучений  и  страха,
когда  они не  понимали, что  с  ними стряслось,  почему  их  лапку намертво
обхватили стальные челюсти?
     МЕТРДОТЕЛЬ.  Пусть  мсье не расстраивается по этому  поводу. Подумаешь,
велика важность -- зверье!.. И потом, ведь это прошло.
     ГАСТОН (повторяет). Да,  прошло.  И даже если сейчас  я был  бы наделен
властью  и мог раз и навсегда сделать счастливыми всех лесных зверушек... Вы
правильно сказали:  это  прошло.  (Идет к ванной комнате.) А почему  у  меня
другой халат, а не тот, что вчера вечером?
     МЕТРДОТЕЛЬ. Этот халат тоже принадлежит мсье. Мадам велела все время их
менять, может, мсье признает хоть один.
     ГАСТОН. А что тут такое в кармане? Тоже  из области воспоминаний, как и
вчера?..
     МЕТРДОТЕЛЬ. Нет, мсье, на сей раз это нафталин в шариках.
     Дверь ванной  комнаты захлопывается. ГЕРЦОГИНЯ  и  г-жа Рено выходят из
своего укрытия.
     (Обращается к ним, уходя из комнаты.) Мадам все сами слышали. По-моему,
мсье ничего не признал.
     Г-жа Рено (с досадой). Просто не хочет сделать над собой усилия.
     ГЕРЦОГИНЯ. Если  это так,  поверьте,  я с  ним поговорю  самым  строгим
образом, но увы! Боюсь, как бы тут не было чего серьезнее.
     Входит ЖОРЖ.
     ЖОРЖ. Проснулся?
     ГЕРЦОГИНЯ. Да, но наш маленький заговор не дал результатов.
     Г-ЖА РЕНО. 0н смотрел на трупы зверьков с видом мучительного удивления,
и только...
     ЖОРЖ.  Разрешите мне остаться с ним наедине.  Я  хочу попробовать с ним
поговорить.
     Г-ЖА РЕНО. Хоть бы тебе удалось, Жорж! А то я уже теряю надежду.
     ЖОРЖ. Не  надо, мама, но  надо.  Напротив,  будем  надеяться до  конца.
Надеяться даже вопреки самой очевидности.
     Г-ЖА РЕНО (холодно). Но его поведение  и  на самом  деле  может извести
человека. Хочешь, я скажу тебе правду? Мне  кажется, что он упрямится  назло
мне, как прежде...
     ЖОРЖ. Но ведь он тебя даже не узнал...
     Г-ЖА РЕНО.  Все равно... У него всегда был мерзкий характер! Потерял ли
он память, нет ли, как, по-твоему, он может перемениться?
     ГЕРЦОГИНЯ (уходя вместе с Г-ЖОЙ РЕНО). По-моему, вы преувеличиваете его
враждебность  в отношении  вас, мадам. Во всяком случае, не  мое дело давать
вам советы, но я обязана  все же сказать, что, на мой взгляд, вы ведете себя
с ним слишком  холодно. Черт  побери, вы  же  мать,  так  будьте трогательно
добры... Валяйтесь у него в ногах, кричите...
     Г-ЖА  РЕНО.  Поверьте, мадам, самое горячее мое желание  -- видеть Жака
снова  членом нашей семьи; но на  такое  я никогда не  пойду. Особенно после
того, что было...
     ГЕРЦОГИНЯ. Жаль.  Я уверена, что  это оказало  бы на  него благотворное
действие. Возьмите  меня, если бы у  меня отбирали нашего малыша  Альбера, я
превратилась бы в  тигрицу. Я  вам,  кажется, уже  рассказывала:  когда  его
провалили на экзамене, я чуть не вцепилась в бороду декану?..
     Уходят. ЖОРЖ стучит несколько раз в дверь, потом робко входит.
     ЖОРЖ. Могу я с тобой поговорить, Жак?
     Голос  Гастона  (из ванной). Кто  там  еще?  Я же просил, чтобы ко  мне
никого  не пускали.  Что же,  и помыться уж  нельзя, даже в  ванной  ко  мне
пристают с вопросами, тычут мне в нос воспоминания!..
     ЛАКЕЙ  (приоткрывает  дверь).  Мсье  в  ванне...  (Невидимому   публике
Гастону.) Мсье, это мсье Жорж.
     Голос Гастона (еще резкий, но уже смягчившийся). А, это вы?
     ЖОРЖ (лакею). Оставьте нас одних, Виктор.
     ЛАКЕЙ уходит.
     (Приближается к двери.) Прости  меня, Жак... Я отлично  понимаю, что мы
тебе  надоели  с нашими бесконечными историями... И  все-таки я хочу сказать
тебе нечто очень важное. Если тебя не слишком это раздражит, позволь мне...
     ГОЛОС ГАСТОНА  (из ванной комнаты).  Какую еще  пакость вы раскопали  в
прошлом своего брата и собираетесь взвалить мне ее на спину?
     ЖОРЖ.  Это не  пакость, Жак,  напротив,  я хотел  бы, если ты, конечно,
позволишь,  поделиться   с  тобой  своими  соображениями.  (После  минутного
колебания.) Пойми,  под тем предлогом, что я, мол, человек  честный и всегда
был  честным,  никогда  никому не  делал зла -- что,  в конце концов,  труда
особого не составляет -- ты считаешь, что  все тебе позволено... Говоришь  с
другими с  высоты  собственной безупречности,  коришь  ближних, жалуешься...
(Вдруг.) Ты на меня вчера не рассердился?
     Ответ доходит из ванной все тем же хмурым тоном,
     словно вырванный силой, с минутным запозданием.
     ГОЛОС ГАСТОНА. За что?
     ЖОРЖ. За  все, что  я  тебе рассказывал,  нарочно сгущая краски,  чтобы
выставить  себя  жертвой.  За то,  что я  пытался шантажировать тебя  своими
жалкими историйками...
     В ванной слышен шум.
     (Испуганно вскакивает.) Постой-постой, не выходи сразу из ванной,  дай,
я кончу, так мне легче говорить. Если ты будешь здесь, передо мной,  я снова
стану любящим братом и  не выйду уже из  роли...  Пойми, Жак, я много  думал
этой ночью,-- то, что произошло,  конечно, ужасно, но ты  был ребенком и она
тоже. И в Динаре, еще до нашей женитьбы, ей нравилось больше гулять с тобой,
возможно, вы любила  друг друга, как любят бедные беспомощные подростки... А
тут  явился я, уже  взрослый,  с положением,  с  определенными  намерениями.
Словом, изображал солидного  жениха,  и, конечно, тетка  вынудила ее принять
мое предложение...  Так  вот,  сегодня ночью  я  подумал,  что не имел права
делать  тебе  упреки, и я беру их  обратно... Все. ... (Бессильно падает  на
стул.)
     ГАСТОН появляется в дверях ванной комнаты,
     тихо подходит к Жоржу и кладет руку ему на плечо.
     ГАСТОН. Как вы могли так сильно любить этого малолетнего подлеца, этого
малолетнего негодяя?
     ЖОРЖ. Что вы хотите?.. Это же мой брат.
     ГАСТОН.  Он  ничего братского не делал.  Он вас обокрал, обманул...  Вы
возненавидели бы лучшего друга, если бы он так поступил.
     ЖОРЖ. Друг -- иное дело, а то мой брат...
     ГАСТОН.  И  как  вы  можете  хотеть, чтобы он  вернулся  -- пусть  даже
состарившийся, даже изменившийся -- и снова встал между вами и вашей женой?!
     ЖОРЖ (просто). Что поделаешь, будь он даже убийца, он член нашей семьи,
и его место в семье.
     ГАСТОН (помолчав, повторяет). Он член семьи, его место в семье. До чего
же просто! (Про себя.) Он считал  себя добрым, а  добрым не был, считал себя
честным, и честным тоже не был. Он один в мире, он свободен, как птица, хотя
вокруг  стены приюта,  а  за этими толстыми стенами множество  живых  людей,
которым он  обещал что-то, которые его  ждут,-- и самые обычные его поступки
могут быть лишь продолжением поступков прежних. Просто, не правда ли!
     (Грубо хватает Жоржа за руку.) Зачем вы рассказали мне еще одну историю
сверх программы? Зачем  тычете мне в лицо вашей любовью? Для того  чтобы все
стало  еще проще,  а? (Сломленный  усталостью,  опускается  на кровать.)  Вы
выиграли....
     ЖОРЖ (растерянно).  Но, Жак,  я  не понимаю  твоих  упреков... Я пришел
сюда, и мне стоило немалого труда, поверь, сказать тебе все это, но я хотел,
чтобы тебе стало  чуть теплее в одиночестве, ведь ты не  мог не заметить  со
вчерашнего дня, как ты одинок.
     ГАСТОН. Это одиночество не самый страшный из моих врагов...
     ЖОРЖ.  Может,  ты  подметил  двусмысленные  взгляды  прислуги, какую-то
атмосферу скованности вокруг себя? А все-таки не следует  думать, что  никто
тебя не любил... Мама...
     ГАСТОН взглядывает на него.
     (Теряется.) И, наконец, я тебя очень любил...
     ГАСТОН. А кроме вас?
     ЖОРЖ. Но... (Сконфужен.) Ну, если угодно -- Валентина, разумеется.
     ГАСТОН. Она была  влюблена в  меня, а это не  одно и  то же...  Значит,
только вы один.
     ЖОРЖ (опустив голову). Пожалуй, да...
     ГАСТОН. Но почему? Я не понимаю, почему?
     ЖОРЖ (тихо).  А вы никогда не мечтали о друге,  который  был бы сначала
маленьким  мальчиком и вы водили  его  за  ручку гулять?  Ведь вы так высоко
ставите  дружбу... Представьте  же себе, какая удача,  именно  для нее,  для
дружбы  то  есть, иметь  друга достаточно  неискушенного, учить  его  первым
тайнам  азбуки,  первому  нажиму  на  велосипедную  педаль,  первым  приемам
плавания...  Такого  слабого  друга, чтобы  он  постоянно нуждался  в  вашей
защите!..
     ГАСТОН (помолчав). Я был совсем маленьким, когда ваш отец умер?
     ЖОРЖ. Тебе было два года.
     ГАСТОН. А вам?
     ЖОРЖ. Четырнадцать... Волей-неволей  мне  пришлось во